Миф о дружбе

Савке давно нравилась Ольга, ещё с третьего класса, когда на первое сентября она обозвала его «ушастиком» и заливисто-звонко рассмеялась, будто маленький весёлый колокольчик. Рассмеялись тогда все, уши у Савки действительно безбожно оттопырились, когда его остриг отец. И вышло это совершенно случайно, накануне нового учебного года, Савка, крася собранный своими руками модель самолёта, умудрился опрокинуть себе на голову зелёную краску, вот и пришлось отцу его оболванить. Перед школой он ещё хоть как-то скрывался под старой, военной пилоткой, а на первое сентября пришлось предстать во всей своей ушастой красоте. Но тогда Ольга так интересно смеялась, что Савка нисколько не обиделся, наоборот, именно в тот момент она предстала перед ним совершенно в другом, в необъяснимо привлекательном и интересном цвете. А эти её роскошные белые банты добили его окончательно.
- О чём думаешь? – спросила Оля.
- Да так. Вспомнилось, - ответил уже восемнадцатилетний Савва Валерьевич Соколов.
- Ну, скажи, - дёрнула Савву Ольга Рубинштейн, будущий экономист из душанбинского ВУЗа.
- Вспомнил, как я лысым пришёл в школу…
- Ха-ха-ха! – всё также колокольчиком засмеялась Оля. – Ты тогда такой смешной был, ха-ха-ха! И лопоухий!
- Да уж, - рассмеялся и Савва. – Где-то фотография даже есть.
- Ха-ха-ха! Жаль, что сейчас у тебя уши так не торчат, а тогда они так здорово просвечивали на солнышке, что можно было увидеть всю твою кровеносную систему. Ха-ха-ха! Мне так хотелось их потрогать и укусить за них, ха-ха-ха, что руки так и чесались!
- Зато пацаны по ушам то и дело щелбаны отпускали, - улыбался Савва. – Не очень-то приятное это дело было.
- Я в тебя, наверное, тогда и влюбилась, Савка. Ты был такой смешной и милый ушастик, прямо как Чебурашка. Мне тебя было так жалко и… смешно, ха-ха-ха! Ты когда у доски стоял, я видела только твои прозрачные ушки!
- Так ты меня за уши полюбила? – смеялся Савва.
- Ага! – Ольга приподнялась на носках и чмокнула Савву в мочку уха.
Много лет прошло с тех пор, и вот уже Савва готовился уйти в армию, а Ольга училась в своём институте, но то, что началось в третьем классе, со временем разрослось в настоящее и истинное чувство. Они всегда были вместе и всюду гуляли, держась за руки по родному Душанбе. А Душанбе был очень красивым и зеленым городом. Светлым, советским, богатым, с очень хорошей планировкой и архитектурой. Ведь что такое Душанбе? Это маленький Париж! Половина населения – таджики, другая половина – русские, евреи, немцы, корейцы, узбеки, татары… На одной только свадьбе могли говорить сразу и по-таджикски, и по-узбекски, и по-русски… Это был самый интернациональный город в СССР, и каждый, кто приезжал из кишлака, тут же становился городским жителем, потому что уезжать отсюда не хотелось. Да и таджики тутошние, были вовсе не стереотипными таджиками. Это были таджики ассимилированные, цивилизованные и очень гостеприимные. Савва и Ольга бродили по местным скверам и закоулкам не зная ни преград, ни запретов, везде, где-бы они не появлялись, их встречали радушные встречные улыбки и доброжелательность. Единственное табу, которое мешало им оставаться допоздна, это мама Ольги – Светлана Михайловна. Она не столько волновалась за Олю, ведь Савку она знала с малых лет, сколько стала переживать за обоих ребят. В последнее время, как говорила Светлана Михайловна, над Душанбе сгущались совсем нехорошие тучи. С приходом к власти Горбачёва, что-то изменилось в Таджикистане и вот-вот грозило вылиться во что-то ужасное.
- Я вам обоим говорю, - волновалась Светлана Михайловна. – Будьте осторожнее. Не гуляйте так долго. Да и ты Савушка, будь повнимательнее, не то нынче время, чтоб расслабляться.
- Мама, ну, что может такого произойти? – удивлялась Ольга. – У нас всё, как всегда и ничего не происходит. Это где-то в Фергане народ с ума посходил, а у нас такого быть не может.
- Твои слова да богу в уши, - сказал отец Ольги Аркадий Владимирович. - Ферганские события, всколыхнувшие весь Советский Союз, перечеркнули весь миф о дружбе советских народов. Ты слышала их лозунги?
- Нет, - замотала головой Оля.
- «Душим турок, душим русских!», - грозно заявил Аркадий Владимирович.
- Аркадий Владимирович, - вмешался Савва. – Но причём тут мы? Я думаю, то, что свойственно кишлачным жителям, абсолютно не характерно для жителей столиц. У нас, в Душанбе, живут достаточно интеллигентные люди, и я не сомневаюсь в их добропорядочности и благоразумии.
- Ошибаешься, Савва, - ответил Аркадий Владимирович. - Кровавые желания у узбеков зрели очень давно! И началось всё не в прошлом году в Фергане, а ещё раньше – в декабре 1988 года. Я был тогда в Ташкенте, в командировке, и видел на многотысячном митинге транспаранты: «Русские уезжайте в свою Россию, а крымские татары – в Крым», а в прошлом году в Ташкенте, впрочем, как и в 1969 году, озверевшие узбеки уже в открытую нападали на граждан славянских национальностей в транспорте и на улицах. Распоясавшиеся узбекские экстремисты тогда кричали: «Русских зарежем», «Русских нужно вешать на фонарных столбах» – всё это происходило при прямом попустительстве органов милиции Ташкента и органов власти. Так что мотай на ус, Савва. Речь на этих сборищах шла, в том числе и об объединении мусульман против других народов, где поднимался вопрос об образовании «Исламской Республики Узбекистан». До начала событий в Фергане лидерам турок-месхетинцев было сделано вполне официальное предложение объединиться в «крепкий мусульманский союз» против других народов, а когда те отказались, то эти подонки пригрозили расправиться с ними самими. Что собственно и произошло, с турками-месхетинцами узбеки жестоко расправились за этот отказ! А теперь подумай, как далеко докатилась идея об «Исламской Республике»?
- Не уж-то всё так серьёзно, папа? – Ольга заметно напряглась.
- Серьёзней некуда, - поспешила ответить Светлана Михайловна. – У нас в больнице поговаривают, что к нам в город приезжают совсем непонятные люди. Кто они и откуда совершенно не известно, но судя по последним событиям, очень может статься, что с Узбекистана.
- Возможно, вы правы, - сказал Савва. – На днях мне отец рассказывал, как одна таджикская поэтесса, я не помню ее фамилии, громко и требовательно спрашивала на сессии Верховного Совета Таджикской ССР: где наше золото? Где наше серебро? А Махкамов потом выступал по телевидению и по полочкам раскладывал все доходы и расходы Таджикистана, прямо объяснив, что наша республика дотационная. Отец говорит, что с такими требованиями в Верховном Совете, мы скоро превратимся в Фергану, ведь такие визги от оппозиционных экономистов, сыпятся, как из рога изобилия.
- Твой отец прав на все сто процентов, Савка, – сказал Аркадий Владимирович. - Кстати, передавай ему привет. И маме тоже. А эту поэтессу я знаю - Гулрусхор Сафиева. Она из убеждённой коммунистки в одночасье обратилась в пламенную националистку и правоверную мусульманку. Именно она на митингах «исламско-демократической» оппозиции произносила антирусские речи, сокрушалась о «поруганной северными варварами её прекрасной темноглазой Родине», называла Великую Отечественную войну «российской мясорубкой, куда загнали таджиков», и предрекала, что час расплаты наступил, и что «пусть кровь смоет русскую грязь».
- Папа, ну, что ты такое говоришь? Как может поэтесса такое предрекать? У неё же прекрасные лирические стихи! – Ольга была ошарашена.
- В том-то всё и дело, - вздохнул Аркадий Владимирович. - В нагнетании антисоветской, а точнее антирусской истерии во всех республиках нашего СССР охотно трудятся как раз представители творческой интеллигенции. Чего только стоит Говорухин с его фильмом «Так жить нельзя».
- Господи, это такая грязь! – воскликнула Светлана Михайловна.

Семья Рубинштейнов оказались в Душанбе в далёком 1961 году, и не потому, что были сосланы или репрессированы, а по зову чистого сердца отца Аркадия Владимировича. Тот яро верил в коммунизм и всячески следовал заветам Ильича. В любых спорах и разногласиях он неистово отстаивал линию партии и очень дорожил своим партийным билетом, который получил перед самым началом Отечественной войны. Пройдя всю войну от Москвы и до Берлина, Владимир Моисеевич Рубинштейн вернулся с неё трижды раненым, в звании майора и с твёрдой преданностью партии большевиков. Свою веру он передал единственному сыну Аркадию, и тот в свою очередь, хоть и не вступил в коммунистическую партию, но с годами всё больше понимал убеждённость отца. А Владимир Моисеевич знал, что говорил. С приходом Хрущёва, он видел, как ломалась вся целостность и структурность ЦК, в генералитет и в управление страной, областями и городами стали попадать совершенно пустые люди, как по духу, так и по содержанию. Они словно гнида окапывались у рычагов власти и плодились, как саранча, производя на свет себе подобных. Видя всё это, Владимир Моисеевич бежал вместе с семьёй в далёкий и солнечный Таджикистан, и тут, он не бесславно потрудился архитектором и обзавёлся многочисленными друзьями и единомышленниками. Поэтому неудивительно, что Савка Соколов, как и его отец Валерий Сергеевич, был благосклонно принимаем в семье Рубинштейнов. К слову говоря, отцы обоих влюблённых были давнишними приятелями ещё со времён дикой молодости. Аркадий Владимирович и Валерий Сергеевич вместе били рожи зарвавшимся таджикам, но по мере взросления встречи их становились всё реже, а приветы стали передаваться посредством жён и детей. Аркадий Владимирович по долгу службы колесил по всей стране, а Валерий Сергеевич корпел над проектами и чертежами, как когда-то его научил покойный ныне Владимир Моисеевич.
- Так что же нам, вообще из дома не вылезать? – спросила Ольга.
- Никто об этом не говорит, - отвечала Светлана Михайловна. – Просто соблюдайте осторожность.
- Не волнуйтесь, Светлана Михайловна, - успокаивал Савва. – После десяти мы сразу на горшок и спать.
- Так-то лучше, - Светлана Михайловна улыбнулась.

2

Страна захлёбывалась бесчисленным множеством слов, опьянев от дарованного права голоса. С трибун и СМИ лились реки нескончаемой лжи и самобичевания. Всюду, куда ни кинь, возрождались дворянство, казачество и белоофицерство. Как ни странно, но почти у всех писателей, актёров и журналистов оказались репрессированными родственники и лично расстреляны Сталиным престарелые родители. Всем телевизионным скопом оплакивали в Москве генерала Власова и атамана Краснова, было не понятно, что ценить и кого уважать, от ненужности и бестолковости существования все полюбили Рэмбо и Арнольда Шварценеггера. В Душанбе особой популярностью стал пользоваться Брюс Ли и Джеки Чан, трудолюбивые корейцы стали подозреваться в тайном знании кунг-фу и на них смотрели с подобострастным уважением. Однако остальные, потихоньку стали считаться оккупантами и угнетателями. Мало-помалу разошлась мода по выходу из коммунистической партии, и появилась привычка надувать шары из заморской жвачки «бубль гум». Но всего этого было не достаточно и хотелось чего-то светлого и хорошего, как в Америке. Между тем по Душанбе поползли слухи, что из Карабаха прилетел самолёт с армянами, которые отказываются высаживаться, пока им не принесут ордера на квартиры. Поднялся дикий таджикский ропот. Квартиры, которые были предназначены таджикам, и которых они ждали по двадцать лет, переполнили чашу терпения. Таджики, вдохновленные националистами-религиозниками, попёрли на площадь Ленина, они стали требовать объяснений. Они хотели, чтобы кто-то из начальников ЦК вышел и сказал им, что никто их квартиры никому не отдает, что по закону гостеприимства армян поселили в новостройки временно, что у них трагедия, что они лишились в Карабахе своих домов и родины, но никто не вышел и ничего не объяснил. Первый секретарь ЦК Компартии Таджикистана товарищ Махкамов оказался трусливым и безвольным, и на следующий день на площадь перед дворцом стал стекаться разгневанный и разношёрстный народ. Толпа гудела, они раскачивали и переворачивали машины, автобусы и грабили магазины. Таджики шли вооружённые арматурными прутьями, камнями, и бутылками с зажигательной смесью. Для пущей убедительности кто-то подогнал камаз с целым кузовом булыжников и вывалил их прямо на площадь.

Савва и Ольга шли по Путовскому спуску мимо того же Путовского базара. Они очень удивились, когда увидели, что во второй половине дня на базаре было так мало людей, чем обычно бывает. Приглядевшись, они сообразили, что возле дворца кипел какой-то «митинг». Недолго думая, ребята пошли посмотреть. Когда они подошли поближе, то заметили, что вход в здание ЦК охраняла милиция. Она закрыла двери изнутри и никого не пускала. Нерешительность милиции бросалась в глаза. Возле главного входа выстроилась шеренга милиционеров со щитами и без автоматов. Савка разглядел, что все они были в звании не ниже старшего лейтенанта и со стороны производили довольно комичное впечатление. Разного роста, у некоторых – явный лишний вес, животики, даже признаки ожирения. Эти милиционеры не производили впечатления внушительной силы, которая могла бы восстановить порядок. «Видимо, милицейское начальство специально отправило охранять дворец офицеров, - подумал Савва, - чтобы они не наделали глупостей и думали, прежде чем применять чрезмерную силу».
- Ой, Савка, - сказала Ольга. – Ты глянь, они хотят их разорвать.
Да, действительно, таджики кричали, чтобы Первый секретарь ЦК вышел к ним, и со звериным оскалом кидали в стражей порядка камни. Милиция же что-то им отвечала в мегафон, но это не помогло. Вскоре ругань переросла в настоящее побоище. Началась драка. Таджики уверенно стали использовать принесённую арматуру, а милиция в ответ применила какие-то гранаты с газом. Но это только усилило всеобщий нудёж и сделало толпу ещё ожесточённее. «Демонстранты» двинулись на дворец, опасаясь, милиция начала стрелять в воздух, другого выхода у них не оставалось. подъехало ещё несколько самосвалов, груженых камнями, складывалось впечатление, что таджики готовились к силовому развитию событий с самого начала. Милицейское начальство демонстрировало полную беспомощность, а в это время из соседних переулков стали быстро прибывать ещё новые и новые «митингующие». Кто-то умело дирижировал процессом. Савка схватил Ольгу за руку и потащил её к дому. Милиционерам уже с трудом удавалось сдерживать напиравшую толпу.

Пробегая по знакомым дворам, Савка заметил, что вокруг всё замерло, не было ни одного охранника правопорядка, и общественный транспорт был полностью парализован. Как оказалось после, милиция охраняла только здание ЦК, остальные же таджикские сотрудники, которых в обычное время в городе было навалом, разбежались по своим домам и живо переоделись в национальные одежды. Те же таджикские руководители предприятий вместо того, чтобы сразу отпустить людей домой, успокаивали и говорили, что ничего страшного не происходит, мол, работайте спокойно, а сами, когда закукарекал жареный петух, тут же на своих персональных машинах разъехались по домам.
Савва и Ольга мчались со всех ног, ни одной машины на мостовой, ни одного прохожего на тротуарах, только какие-то подростки кидали им камни вслед и радостно кричали: «Таджикистан для таджиков! Русские, убирайтесь в свою Россию!». За спиной в километре от Савки и Ольги остался проспект Ленина, по которому в сторону железнодорожного вокзала, круша и сметая все на своем пути, неслась огромная, потерявшая разум толпа. Казалось, что вот сейчас, прямо с минуты на минуту она вывалится на перекресток и неизвестно, в какую сторону повернет дальше. Надо было спешить. Свернув к шоссе они тут же скрылись за газетным киоском. Было видно, как вальяжно разгуливали по дороге, банды исламских фундаменталистов, а рядом, на футбольном поле, таджики жестоко избивали каких-то мужчин. Вдруг, из прибывших с двух сторон автобуса и троллейбуса, бандиты начали вытаскивать русских женщин за волосы, заставили всех раздеться догола, а мужчин протыкали заточенными арматурами. Поднялся дикий вой и плачь. Понравившихся женщин насиловали тут же на остановках, а потом прикладами и с криками «Шлюха!» разбивали голову. Ольга чуть не вскрикнула, но вовремя зажала руками рот. Савка искал безопасный путь отхода, но с другой стороны пятеро вооружённых винтовками таджика, в праздничных чапанах, тюбетейках, цветных поясах, и белоснежных рубашках тащили ещё одного несчастного. Окружив его со всех сторон дикими обезьянами, таджики радостно улюлюкая пронзали его тело заточенными арматуринами по нескольку раз. Мужика рвали мастерски, он умирал в течении двадцати минут.
- Получи русская собака! – кричал один из них и колол снова и снова.
Казнь была демонстративной для всех ещё живых и стоявших рядом, возле стадиона. Через какое-то время, устав и насытившись надругательствами над женщинами, таджики закололи остальных.
- Аллах акбар! – закричал кто-то, и толпа бандитов отозвалась победным кличем.
Загрузившись в автобус, они уехали. Ольга, закрыв глаза и зажав уши, тихо ревела навзрыд. Когда Савка кое-как привёл её в чувства и заставил открыть глаза, она, посмотрев на груды убитых и растерзанных людей, бросилась ему на грудь и изо всей мочи закричала и в крик разрыдалась.
- Господи! Что же это! За что!
Савка успокаивал, он и сам дрожал и трясся, но нужно было скорее уходить.

3

Вечером все события непрерывно транслировались по телевидению. Вокруг дворца уже выстроились две шеренги бойцов со щитами – похоже, что подоспел ОМОН. Но «демонстрантов» по-прежнему оставалось очень много. И вот было видно, как из толпы к первой линии ОМОНа подобрался человек, вооруженный устройством типа удочки с тонкой стальной проволокой. Он, мастерски перекинув проволоку через два ряда ОМОНа, накинул петлю на голову одного из командиров и стал ее затягивать. Командир этот, видимо, не сразу понял, что произошло. Телевидение показывало его лицо крупным планом: проволока как бритвой разрезала кожу на щеках, началось сильное кровотечение. Почему-то он не мог ничего предпринять – а может, уже начал задыхаться. И тогда кто-то из омоновцев или из милиционеров просунул автомат между щитами и дал короткую очередь под ноги человеку «с удочкой». Пуля рикошетом отскочила от брусчатки – и попала в нападавшего. Он упал и, кажется, был убит. С шеи командира осторожно сняли провод, ему начали оказывать медицинскую помощь. Эти кадры видели все. Родители Ольги, как только узнали от матери Савки по телефону, что дочь в безопасности, и находиться у них, тут же прибежали к Соколовым. Ольга лежала укрытая одеялом и после выпитых успокоительных тихо спала. Уже поздним вечером, когда в городе вовсю шли беспорядки, секретарь Махкамов выступил по телевидению, он рассказал, что ситуация в городе напряженная, что армейскими частями распоряжаться не может и призвал душанбинцев готовится к самообороне, принять меры по обороне своих жилищ, предприятий и дать всяческий отпор обезумевшим бандитам. На следующий день чуть ли не все жители Душанбе не пошли на работу, а остались дома. Они подготовили свои дома к обороне и создали дружины, отряды самообороны, штабы. Население мобилизовалось. Соколовы и Аркадий Владимирович были среди них. Несколько дней в городе не было никакой власти, и русские защищали себя сами как могли. После нескольких неудачных столкновений, таджики отступили, и лезть к обороняющимся перестали, вместо этого они отлавливали своих же таджичек, которые ходили по улице в европейской одежде, избивали их и закидывали камнями. Спустя почти неделю в Душанбе всё-таки прислали долгожданные спецподразделения. Если бы не эти подразделения, то при видимом попустительстве союзных властей в городе неминуемо началась бы резня русских и остальных нетаджиков. Как позднее такая резня русских произошла в Чечне, при попустительстве российских властей. Но от Грозного до Ставрополья сотни полторы километров, и была возможность выбраться, тогда как русские в Душанбе и Таджикистане такой возможности были лишены в принципе. Порядок в городе был восстановлен. А в марте, как только начала работать железная дорога, первая волна отъезжающих русских хлынула на товарную станцию за контейнерами, на вокзал и аэропорт за билетами. Из семисот тысяч жителей тогдашнего Душанбе триста тысяч составили одни только русскоговорящие граждане. По поезду, в котором отбывали Соколовы и Рубинштейны в Россию, испившие крови таджики неугомонно стреляли автоматными очередями. Где-то, в каком-то вагоне, умудрились закинуть даже бутылку с коктейлем Молотова. Именно в эти дни родился знаменитый лозунг: «Русские, не уезжайте - нам нужны рабы!». Весной-летом того же года русские из Таджикистана уже массово поднялись в исход, и, по разным оценкам, только в том году уехали около 200 тыс. русских, которых потом в России назвали «так называемым русскоязычным населением» и число которых достигло от 6 до 8 миллионов. А уже в октябре 1991 года, перед самой таджикской войной, приехавший в Душанбе Анатолий Собчак сказал свое знаменитое: «здесь нет русских, здесь есть коммунисты». И война началась.