Страстная Пятница

- Ириша, ну, че ты опять занудила?! - я вытянул ноги и откинулся на спинку дивана. - Чего ты от меня хочешь?
- Ты что, вообще меня не слушаешь?! Ты понимаешь, что я так жить больше не могу?! И не хочу! Я не собираюсь с безработным нянчиться, тунеядца содержать!
- Ира, что ты несешь? Это ты меня содержишь? Я вчера только на наш счет деньги положил.
- Да, но это - последние деньги. Зачем ты уволился? И так безработица, а он принципиальничает...
- Да не останусь я без работы, меня Саня без проблем в свой автосервис возьмет, давно уже зовет.
- Саня! А сколько платить тебе будет твой Саня? Много простой работяга зарабатывает?!
- Нормально. Все, Ириша, хватит. Я на эту тему говорить больше не хочу.
- Гордый, да? Нет бы пошел, извинился...
- Это я должен извиняться? Перед этим боровом, который меня за человека не считает?
- Он тебе хозяин.
- Я - сам себе хозяин.
- Вот заработаешь такие деньги, как у него, сможешь позволить себе быть хозяином, а пока - надо принимать условия игры. Ты, Илюша, никто, простой водила, обслуживающий персонал для настоящих хозяев жизни.
Я встал и молча вышел из комнаты. Дверь кухни захлопнулась с грохотом. Была бы мужиком, морду бы набил! Тварь! «Обслуживающий персонал»! Кто бы говорил-то! Блин! Такой день испортила. Навалившись на подоконник, я смотрел, как по небу лениво плывут большие, мягкие облака. Солнце выныривала между ними и успевало до прихода следующего облака брызнуть в окно теплыми, яркими лучами.
- Илья! - Ирина заглянула в дверь, но я не повернулся.- Вот как, ты еще смеешь обижаться? Что ж, значит все правильно. Я ухожу, Илюша. - Я молчал. - Мы не найдем общего языка.
- Кажется, когда-то ты говорила, что любишь... - произнес я, не сводя глаз с пушистого облачка, напоминавшего котенка. - Ира предпочла не заметить моих слов.
- Вещи я самые необходимые собрала, за остальными на неделе заеду, - она выждала несколько секунд и добавила, - Да ты, кажется, и не расстроен... Ну, счастливо оставаться!

Дверь захлопнулась, навсегда отделяя кусочек моей жизни. Впрочем, не такой уж большой кусочек. Всего-то три месяца. Девяносто дней назад казалось, что это любовь. Дурак, однако! Я отвернулся наконец от окна и вдруг понял, что снова свободен. Свободен и неподотчетен никому. Солнечный зайчик, прыгавший по зеленоватому линолеуму, казалось, скакнул в душу. Я улыбнулся во весь рот. Прям как тот грузин в анекдоте, что жену похоронил: сначала грустно: "Одын, совсэм одын... - потом задумчиво - Одын, совсэм одын?", а потом радостно - Одын! Совсэм одын!" А что? Это стоит отметить! Я накинул куртку, спустился по лестнице, как в детстве - перепрыгивая через две ступеньки, и вышел на улицу.
Облака уже унесло свежим ветром, и теперь солнце сияло во всю, ослепляя редких прохожих. Я обогнул большую лужу, каждую весну растекавшуюся перед подъездом, нырнул под арку и вскоре оказался на "пятачке" у супермаркета. Уже пару дней, как здесь стали выносить столики  на улицу, устроив кафе под открытым небом.
- Лид, пивко свежее? - я улыбнулся розовощекой продавщице, расставлявшей стулья. Когда-то мы учились с ней в одном классе. Тихая девочка была, а теперь иш какая - расписная, брови, губы за версту видно. Но девка хорошая, добрая, и про пиво никогда не соврет, скажет – свежее, нет ли.
- Садись давай. Чего такой веселый с утра? - Лидка поставила кружку на стол и присела рядом.
- И себе возьми, угощаю, - я подтолкнул ей кучку денег мелочью.
- О как?! Ну, спасибо. В честь чего хоть пьем?
- Повод есть, - я снова улыбнулся. - Свободу праздную, ушла от меня моя красавица.
- И не жалко?
- Знаешь, как не странно, нет. Сам удивляюсь. Видно, как были чужими, так и остались.
- Эх, Илюша! - Лида вздохнула.- И чего у тебя с бабами не ладится? У всех уже семьи, а ты - такой парень видный, бабы, как мухи, липнут, а семьи нет.
- Да, сам не знаю, как так получается. Я ж не против семьи, только не складывается что-то.
Я допил пиво и, поблагодарив Лиду, двинул дальше, в центр. Делать ничего не хотелось. Коль уж получился неожиданный отпуск, надо пользоваться. Саня только через неделю из Египта возвращается. Повез туда свою очередную куклу. Деньги пока есть, так что суетиться нечего.
У входа в метро я купил сигарет и уже стал спускаться, когда заметил на ступеньках маленькую, сгорбленную старушку. Она сидела на ящике из-под овощей, низко склонив голову и что-то шептала себе под нос. Эта худенькая, слабенькая старушенция как-то сразу напомнила мне бабушку мою по отцу. Тоже вот такая была, кажется, дунешь и упадет, а сама все хозяйство держала: куры, козы, огород. Еще и за мной следить успевала, когда меня ей в деревню на исправление оправляли. Это мать такое наказание придумала, когда уж совсем распоясаюсь, оторвать меня от друзей, игр и к бабке в деревню. А мне там нравилось. Один лес чего стоил, а еще речка, да дальнее болото. Ходишь, ходишь, и так хорошо - ничего и не надо.
Очнувшись от воспоминаний, я кинул бабульке в коробочку сторублевую купюру и уже отошел, когда услышал вслед:
- Спаси Господи, сынок! Дай Бог здоровья и счастья!
- Спасибо! И вам того же. Не холодно так на ветру-то стоять? - старушка была одета в такое ветхое пальто, что штопок на нем было больше, чем целой ткани.
- Ничего. С Божией помощью, терпимо.
Мне вдруг стало как-то неловко в своей новенькой, из Эмиратов привезенной, кожаной куртке.
- Погоди, мать. Я сейчас! - идея осенила меня, и я почти бегом рванул домой.
Не раздеваясь, я подставил табуретку, и взгромоздившись на нее прямо в ботинках, достал с антресолей огромный чемодан, битком забитый всяким старьем. Не сразу, но нашлось-таки то новое, почти не ношенное, теплое и легкое пальто, что я подарил матери на последний ее день рождения. И не думалось тогда совсем, что через полгода ее уже не станет. Я вздохнул, спихал, как попало, вещи в чемодан и, закинув его наверх, вышел на улицу. Через десять минут я был уже снова у метро. Почему-то мне казалось, что надо спешить, что бабулька может куда-нибудь деться, уйти, но она сидела на прежнем месте, еще глубже втянув голову в плечи.
- О, мать, смотри, что я тебе нашел. Ты не думай, оно не ношенное, новое практически, - я накинул ей пальто на плечи. - Ну, как, теплее?
- Спаси Господи, родной! - она улыбнулась, а в глазах стояли слезы. - Как звать-то тебя? И маму как звали? Надо знать, за кого молиться.
- Илья, а маму - Виктория Пална.
- Запомнила. А ты, сынок, что ж пьешь-то с утра? Горе какое?
- Нет, радость. Ты не думай, я не пьющий особо. Так, иногда, когда повод есть. А сегодня повод - вновь обретенная свобода. Расстался я с девушкой, вот - праздную. Одын, савсэм одын! ладно, пойду я.
- Иди с Богом! - я уже спустился на пролет, когда услышал вслед негромкое, - Один. Конечно, один. Ты ведь - монах.
Я усмехнулся. Монах. Да, уж. Это ж сколько баб у меня было... И будет... наверное. А откуда она знает, что мама уже умерла? Почему она сказала: «Как маму звали?», а не «зовут»? И я, кстати, вообще не говорил ей, что пальто мамино. Я даже остановился от этих мыслей. Хотел вернуться, спросить, но уже и поезд мой подошел. Возвращаться не хотелось. Совпадение просто, наверное. Сказала бабулька, что первое в голову пришло. Ладно, поеду к Славику, коли, уж, Сани нет. Посидим, пивка попьем, может, на бильярд сходим.
Славка встретил меня как-то странно. Конечно, я приехал так, без звонка, но у нас это было принято. Я же знал, что у него сегодня и завтра выходные.
- Илюха, привет! – он глянул на меня как-то косо. – Я это… Ну, проходи что ли.
- Здорово! Славик, я пивка подогнал. Посидим, а там, может…
Алла, Славкина жена, появилась из дверей кухни.
- Слава, ты готов? Ой, Илья, здравствуй! А мы уезжаем.
- А… То-то я смотрю, Славик что-то тушуется, - я сунул пиво обратно в пакет. – Жаль. Я думал, в бильярд сыграем.
- Да, я бы только за, но…
- Далеко собрались?
- Я, видишь, уже полгода Алке обещаю, что в Заостровский монастырь съездим, а тут как раз экскурсия туда.
- Не экскурсия, а паломническая поездка. Илья, ты прости, но мы на автобус опаздываем, - Алла надела туфли, одернула перед зеркалом курточку и решительно двинулась на выход.
- Лады, понял, ретируюсь, - я вздохнул и стал спускаться по лестнице, когда Славка вдруг окликнул меня.
- Слышь, Илюха, постой, а, может, ты с нами? Эта, которая группу набирала, говорила, что у них еще три места свободных. Все равно, болтаешься. Поехали, и мне веселее.
Алла дернула острым плечиком и зашептала Славке сценическим шепотом:
- Ты совсем обалдел?! Он же пьяный! Куда его с собой?
- Аллочка, не боись, я совсем чуть-чуть выпил, - улыбнулся я. Вообще-то жена Славика всегда меня недолюбливала.
- Ну, поедешь? – Славка с надеждой посмотрел на меня. Кажется, ехать вдвоем с Аллой ему совсем не улыбалось.
- А че? Поеду, - решился я. - Дел никаких нет. Да и вообще, интересно. К тому же, мне сегодня напророчили, что монахом стану, - добавил я себе под нос. – Присмотреться надо к будущему жилищу.
Алла недовольно смотрела на меня, но больше не возражала. Перебрасываясь со Славкой отдельными словами, мы дошли до остановки. В автобусе громко, навязчиво непрерывным потоком шпарила реклама. Славка, пользуясь тем, что Алла отошла и села на сиденье у окна, стал негромко объяснять мне:
- Она, понимаешь, ребенка хочет. Мы ж уже пять лет живем, а не получается. Там, в монастыре, говорят, источник чудотворный. В нем женщины купаются, ну и, рожают потом. Это ей подруга с работы рассказала. Вот она меня уже полгода и просит поехать.
- А ты в это все сам-то веришь? – поинтересовался я. О религии со Славиком мы никогда раньше не говорили.
- Да, как тебе сказать… - протянул он. – Не то что бы верю, но ведь что-то, наверно, есть. А вдруг поможет. Хуже-то, всяко, не будет.
- А она у тебя купаться не простудится? Чай, не лето.
- Не, она закаленная, - усмехнулся Славка. – Душ ледяной по утрам принимает. Это, скорее, я простудиться могу.
- Так ты че, тоже купаться будешь? – я удивленно присвистнул. – Ну, ты, брат, даешь!
- Куда ж я денусь? Алка с меня, с живого, не слезет.
Автобус остановился, я спрыгнул с подножки и шутливо поклонился спускавшейся Алле:
- Прошу, мадам! Вашу прекрасную ручку!
- Шут! Иди уже, - не приняла мою руку эта «амазонка».
Экскурсионный автобус уже стоял у храма. Народ потихоньку собирался. Трое детей бегали в сторонке. Полный, высокий, еще молодой, священник беседовал с водителем. Алла сразу подошла к подруге с работы, которая тоже собралась ехать, а мы со Славкой присели на скамейку возле ворот храма. Деньги за поездку я уже передал Алле, и она, хоть и неохотно, но согласилась договориться насчет меня.

Автобус весело катил по трассе. Алла села рядом с подругой, чем мы со Славиком воспользовались незамедлительно, пристроившись в конце салона с аккуратно прикрытыми полами курток бутылками с пивом. Не зря-таки покупал… Экскурсовод что-то вещала в микрофон. Я особо не прислушивался, повествуя другу о расставании с Ириной.
С запада на нежную весеннюю голубизну неба наползали темные тучи, голубых пятен оставалось все меньше, и наконец все оттенки серого слились в единое полотно. Вскоре все более частые капли полетели в стекло. Золотые купола и белые стены монастыря на общем сером фоне неба и старых деревянных намокших домов невольно привлекали взгляд, в них было что-то радостное.
Алла подошла к нам, чтобы забрать у Славы из сумки зонтик и тут же зашипела:
- Нет, ну, вы посмотрите на них! Они и тут умудрились нажраться! Ты, Илья, как обычно – в своем репертуаре!
- Аллушка, да ладно тебе! Мы же по чуть-чуть, - я улыбнулся.
- Он еще смеется! – Алла, кажется, была возмущена всерьез. – Сегодня такой день, а они куражатся. И пивом прет так, что идти рядом с вами стыдно.
- А что за день? – решил я сменить тему.
- Страстная Пятница, - буркнула она и отошла.
Потом нас водили по переходам и башням древней обители, больше похожей на крепость. Интересно было. Главное, здесь, не как в музее, все было живым. Строения, предметы обихода не были экспонатами, ими пользовались повседневно. Экскурсия закончилась. Я уже думал, что сейчас нас повезут обратно, но выяснилось, что это – не все. Предстояло еще побывать на службе. Да, еще купание в источнике, чуть не забыл.
До источника мы шли минут пятнадцать через негустой перелесок. Дождь закончился, но с ветвей летело столько капель, что куртка моя уже к середине пути подмокла капитально. Я тихонько бухтел себе под нос, но возмущаться громко не решался, все-таки по своей воле пошел, мог и в теплом автобусе сидеть, с водителем трепаться.

Небольшая поляна была окружена плотным кустарником. Посредине ее возвышался крест, а на нем маленькая иконка, кажется, Божией Матери. Некоторые из группы, в основном, пожилые женщины, подошли ко кресту и стали что-то негромко петь, потом они, подходили к иконке, и целовали ее, замирая на две-три секунды перед темным ликом.
Над источником стояла деревянная будочка с двумя отделениями, зеленая, с облезлой наполовину краской, чуть покосившаяся. С крыши тихонько капала вода, отчего по ее контуру на земле скопились лужицы. Народ разделился и стал по два-три человека затекать в отделения. Мы со Славкой терлись в конце очереди, и тихонько обсуждали: нырнуть - не нырнуть. За Славика решение приняла Алла. Отделившись от группы женщин, она решительно направилась к нам.
- Все. Мне каюк! – приятель тяжело вздохнул и втянул голову в плечи. – И чего я – дурак, в такую погоду ехать собрался?! Надо было тепла дождаться.
- А ты чего стоишь? – начала Алла с места в карьер. – Пошли.
Славка умоляюще взглянул на меня. Пороху подбавил лопоухий, высокий мужик, стоявший впереди нас.
- Чего, парни, холодной водички испугались? – хмыкнул он. – Слабо? Не та молодежь пошла, не та…
Я понял, что придется идти. Хотя бы ради Славика. Ну, как не поддержать друга в трудную минуту? Тем временем, лопоухий нырнул в полутемное помещение. Дверь скрипнула и закрылась. Слава двинулся к ней, как на плаху. Он уже не надеялся на меня. Алла, довольная, отошла к женщинам, ее очередь тоже подходила. Я вздохнул, скинул сумку с плеча и толкнул дверь вслед за Славкой. Свет в помещение проникал через высоко расположенное окошко. У стены стояла старая скамейка, я бросил на нее сумку и огляделся. Пока Славка выражал мне свою глубочайшую благодарность, я зафиксировал прибитую в углу вешалку, иконку на стене, с напечатанной под ней молитвой, ну и, конечно, спуск в источник. Это была аккуратная деревянная лесенка с перилами. Она исчезала под водой в довольно глубокой купели.
Первым окунался лопоухий. Он широко перекрестился и на секунду исчез под водой, потом еще и еще раз.
- Эх, хорошо! – мужик быстро поднялся по лесенке и стал растираться большим зеленым полотенцем. – Ну, давай, давай, молодежь! Вперед! В первый раз что ли? Не боись! Это дело благодатное. Все хвори как рукой снимет.
Славка стал нерешительно стягивать с себя одежду.
- Может, ты первый, а? – робко спросил он меня. – Я ж болел недавно.
- Тем более, надо, - ответил за меня мужик. – Сюда болящие с соседних областей приезжают, чтобы окунуться. Источник-то чудотворный.
Я решился. С детства не люблю «тянуть кота за хвост». Если, уж, решился – делай сразу. Всегда на экзамены первым ходил. Скинув по-быстрому одежки, я остановился у спуска.
- Полотенце приготовь, - кивнул я Славке. – Придется одним обходиться, я ж не знал, что тут окажусь. Он, кивая, суетливо стал рыться в сумке, а я за секунду преодолел ступеньки и оказался по шею в воде. Холод обжег кожу так, что я даже слегка задохнулся.
- Эй, парень, ты чего так? Ты перекрестись, тогда и легко, и нестрашно – Господь помогает! – крикнул мне лопоухий, уже собираясь выходить из купальни.
Я неловко перекрестился, окунулся с головой и тут же вынырнул. Ух, холодненькая. Однако, хватит, пожалуй. Вылетев по лесенке на площадку, я выхватил из рук Славки полотенце и стал растираться.
- Ну, как? – Славка слишком долго решался, от этого всегда тяжелее. Столкнуть его что ли?
- Нормально. Давай, а то век тут сидеть.
- Слушай, давай я волосы намочу, и скажем, что я окунулся. Илюха, я с детства холод не люблю. Давай, а?
- Э, брат, да ты совсем скис! – я хлопнул его по плечу. – Не страшно это, совсем не страшно. А потом тепло и даже жарко. Тебе уже по-любому нырять, иначе простудишься. Ты ж, пока ждал, замерз совсем.
- Помолиться что ли? – неуверенно произнес Славик. – Так я не умею.
Он подошел к краю купели и перекрестился. У него это получилось лучше, чем у меня. Алла, видать, научила. Вдруг за стенкой раздалось громкое девичье пенье. «Богородице, Дево радуйся…» - звонко, слаженно пели девушки.
- Ну, давай, ныряй, пока поют. Они молятся, а ты окунайся.
Славка кивнул, глубоко вдохнул и быстро спустился в воду. За стенкой все еще пели, а Славка, стоя в воде, с удивлением смотрел на меня через плечо.
- Ты чего не сказал, что вода теплая? – спросил он меня. – Повеселиться решил за счет друга.
- Теплая? Ты че несешь? – я даже не знал, что сказать.
Друг тем временем спокойно окунулся трижды, вылез из воды и стал вытираться.
- Хорошая водичка. Источники здесь горячие что ли? – рассуждал Слава, одеваясь.
- Вода ледяная! Славик, ты что? Это с тобой от страха?
- Да, хорош разыгрывать! – махнул он рукой. – Пошли, Алка заждалась.
- Ну, у Аллы спроси. Она шутить не любит. Да, ты сам видел, я красный от холода вылез.
Алла ждала у входа.
- Чего так долго? Вас только ждем! – по-боевому начала она. – Ты хоть купался? Ну ка, смотри в глаза? Илья, он купался или только голову намочил?
- Купался, - ответили мы со Славкой хором.
- Ну, слава Богу! Может, и хорошо, что ты, Илюша, с нами поехал, поддержал его. А то он воды холодной, как не знаю чего, боится.
Уже Илюшей стал – прогресс, однако! Я слегка усмехнулся.
- Почему холодной? – поинтересовался, тем временем, Славка. – Она ж теплая совсем.
Алла опешила.
- Ты что – не окунался?! Вода ледяная. Здесь вот даже написано – четыре градуса!
Славка глянул на не замеченную ранее табличку у входа в купальню и озадаченно потер подбородок.
- Не знаю, как это получилось, но вода была теплая, как летом на Черном море, - тихо, серьезно произнес он.
Несколько секунд мы непонимающе молчали. Парень в камуфляжной куртке, сидевший неподалеку на стволе упавшего дерево, поднялся и подошел к нашей компании.
- Вы простите, что вмешиваюсь, - начал он. – Случайно услышал ваш разговор и решил подойти. Вероятно, вы все, - он обвел нас глазами, - приехали сюда впервые, а я тут гость частый, благо, и живу недалеко. Так вот, то, что для вас, - он повернулся к Славке, - вода показалась теплой, это не иллюзия, это просто Божие чудо. Такое бывает. Когда человек слишком боится холода, Божия Матерь Своею благодатью согревает источник для него. Вы не удивляйтесь, просто поблагодарите Богородицу, приложитесь к иконе, вон там, на кресте.
- Спасибо вам! – Алла сосредоточенно кивнула и потянула мужа за рукав. – Пошли быстрее, все уже на службу уходят. Уже почти четыре часа.
Они по очереди поцеловали икону на кресте. Я потоптался сзади и, решившись, тоже коснулся губами холодного стекла. На меня близко смотрели строгие, грустные глаза Богоматери.

В храме собралось довольно много народу. Название службы было необычным – Вынос Плащаницы, как уведомила нас экскурсовод. Женщины, как одна, были в темных платках. Вид у всех был сосредоточенно-скорбный, только мы со Славкой выделялись своим любопытствующим видом. На огороженном возвышении, справа от алтаря, что-то монотонно читал молодой человек в длинной черной одежде. Народ вокруг одновременно крестился в каких-то определенных местах. Мы со Славкой тоже пытались поначалу попасть в этот ритм, но все не успевали и поднимали руки ко лбу, когда остальные уже заканчивали привычное движение. Наконец, мы решили, что лучше, уж, просто стоять в уголке, не привлекая внимание, а то от нас еще и пивом попахивает. Неудобно как-то.
Тем временем, священник вышел в храм и стал, помахивая кадилом, двигаться по кругу. Народ организованно давал ему место. Только мы со Славкой задержались и даже, от смущения, слегка заметались, но в последний момент тот лопоухий мужик, с которым мы познакомились в купальне, потянул меня за рукав, устанавливая, где следует. А я, уж, и Славика подтянул.
Потом хор что-то пел довольно долго. Смысла я почти не улавливал, но напев грустный, особенно в конце. Народ крестился, попеременно раздавалось то пение, то чтение, звучали возгласы священника. Это было так странно, непривычно. Вот где-то за стенами монастыря люди ходят на работу, гуляют в ресторанах, ссорятся и мирятся в своих обычных, современных квартирах, а здесь, за стенами шестнадцатого века, течет своя, ни на что не похожая, жизнь. Даже язык, и тот – особый, понятный и непонятный одновременно. И одежда другая, и разговоры… Как будто перенесла нас машина времени в прошлый, нет – позапрошлый, век.
Со стен на меня смотрели люди в длинных одеяниях, со строгими и какими-то отрешенными от нашей земной суеты ликами, и похожие лица были у мужчин и женщин, стоявших вокруг. Бородатые, сосредоточенные мужики, еще в автобусе казавшиеся почти такими же обыкновенными, как мы (ну, подумаешь, борода, моряки тоже бороды носят), теперь они были в своей стихии: крестились, клали поклоны, что-то шептали. И женщины в платках, в длинных, до пола, юбках… Они знали, зачем пришли сюда, понимали смысл происходящего, им это было нужно, даже необходимо. И только мы со Славкой таращились на все, как иностранцы на Красной площади. Стало даже как-то обидно. Мы тоже – русские, это и наше прошлое. Почему мы не знаем его? Почему чувствуем себя в этих наших русских храмах, в лучшем случае, как в музее?
Из алтаря медленно вышел священник, неся над головой что-то. Перед ним шел тот молодой человек, что раньше читал, и, подняв впереди себя, нес обернутую в плат книгу.
- Это вынос Плащаницы, - громко прошептала вовремя подошедшая Алла. – Головы преклоните!
- Ага.
Мы со Славкой дружно опустили головы. Потом я чуть приподнял глаза. Было интересно, что же будет дальше. Священник вышел на середину храма и опустил Плащаницу на приготовленный столик. Она была украшена белыми розами, переплетенными с ветвями можжевельника. Тонкий запах цветов смешался с ароматом ладана. А дальше снова пели, читали, крестились. Я устал обращать внимание на детали. Ноги с непривычки ныли, голова затяжелела, становилось душно. Хотелось выйти на улицу, вдохнуть свежего, влажного воздуха, потянуться до хруста в костях.
Народ неожиданно задвигался, к Плащанице стала выстраиваться очередь. Хор пел что-то протяжное и очень скорбное. «Приидите, ублажим Иосифа, приснопамятнаго…», - все повторял он снова и снова, дальнейшие слова песнопения сливались для меня в единую негромкую мелодию.
- Что, конец уже? – радостно поинтересовался я у Аллы.
- Почти. Тише. Надо еще к Плащанице приложиться – подойти, сделать три земных поклона и поцеловать, а потом еще поклон.
- Понял. А что такое – Плащаница?
- Ну, это что-то вроде иконы, на ней изображается Христос уже снятый со креста. У Его тела плачет Божия Матерь.
- Ясно. Просто икона, значит.
Мы стали пробираться на правую половину, где виднелся хвост очереди. Вдруг что-то зацепило меня. Я даже остановился. Глаза. Я снова увидел глаза старушки. Она уже приложилась и теперь шла от Плащаницы. Слезы тихо струились по ее щекам. И такое в глазах ее стояло горе, как будто родной сын ее лежал там, на столе.
Почему? Меня поразили эти глаза. Почему она так переживает? Это было две тысячи лет назад! Почему она плачет сейчас? Она сыта, здорова, есть родня, у нее все хорошо – почему она плачет так?! Потому что для Бога нет времени, Он распинается и умирает сейчас, как две тысячи лет назад. Всегда. И тогда, и сейчас. Эта мысль, этот ответ возник в недрах моего сознания совершенно помимо моей воли. Я все еще стоял, потрясенный, потерявшийся где-то вне времени, когда Алла потянула меня за руку.
- Ты чего замер? Пошли!
Я кивнул и автоматически двинулся следом за ней. Поклон, земной поклон у Плащаницы, первый поклон в моей жизни. Я кланялся не писанной маслом иконе, я кланялся Богу, Умершему, Лежащему на камне. Я сострадал Матери Его, обливавшейся слезами перед телом Иисусовым. В душе моей что-то перевернулось в этот момент навсегда.
Мы отошли от Плащаницы, оделись, вышли на паперть, а я все пребывал где-то в глубине себя, где совершалось обретение веры. Алла и Славка уже давно болтали о своем, и как-то странно косились на меня. Народ двинулся к автобусу. Все. Домой. В эту, обычную, привычную жизнь. Я остановился. В эту секунду я понял, что не могу вернуться. После всего, происшедшего сегодня, я не могу снова пить пиво с друзьями, играть в бильярд, ходить на работу, заглядываться на девушек на улицах. Не могу. Я не могу жить, как раньше. И что? Что делать? Остаться здесь, просто остаться. И не надо ничего решать, думать. Просто остаться в этих стенах, надежно вот уже пятый век защищающих живущих здесь от мира. На душе вдруг стало тихо-тихо.
- Илюха, что с тобой? – Славка, уже подошедший к автобусу, вернулся. – Тебе нехорошо?
- Хорошо мне, Слава, хорошо, - я улыбнулся.
- Ну, пошли тогда!
- Нет, - я сам удивился той твердости, с которой звучал мой голос. – Ты поезжай, а я останусь.
- Не понял… - протянул Славик.
- И не поймешь. Ты не обижайся, я тебе потом как-нибудь все объясню, а сейчас мне надо остаться здесь.
Водитель бибикнул явно в наш адрес. Подбежала Алла.
- Вы чего? – она недоуменно переводила взгляд с одного на другого.
- Все. Поезжайте. Вас ждут. А у меня никаких дел там, в городе, нет. Давайте, ребята, счастливо! – я махнул рукой и решительно двинулся к дверям храма.
Автобус медленно развернулся и выехал за ворота, увозя с собой весь мой прежний мир.