Высота

1.

как в пустоши ночи взирает небосвод чернильным оком,
как наслаждается душа творца сердечным соком
и расцветает в замогильном гуле цветок созвучных строк,
так и поэт в тени, во свете мрака руками сотворит исток
своих речей и писем, как бы душа его не хаяла росток,
ведь и ни мир, ни критика, ни Бог — творец к себе сильнее остальных жесток.

2.

его не примет мир: всеведущий внутри, он отрешен от быта,
иль в крайностях нашедший свой исток, где у периферии скрыта
печальная реалия жестокости глупцов в надкусанном куске гранита!
и в этом зазеркалье судеб, где каждый третий обречен на безымянность,
где каждый первый умирает не во слух, где порицается талантливая странность,
в ворохе безликих лиц найдется то лицо, какому творчество всевыше, словно данность,
далась не в руки, а в отрешенный вид.
и пусть его лишь только он боготворит — его росток, творца, его лицо, зрачки, в периферию обращенные и в срез правдивых строк.
ведь мир жесток. кому везет в младенчестве схватить билет из рук счастливый, а кому
дается жить миролюбивым, не обращенным в мир, в себя и в смысл...

3.

как только мы касаемся земли, рожденные, увы, по воле не себя,
уж мы обречены на жизнь, на смерть, на цикл корабля,
как символа Рембо; нас волны не качают до поры, до бури —
ласкают водами до плеч и мягко пускают плыть по степенной лазури...
тогда мы каждый за себя во время шторма: схватился за билет и не сберечь другой для друга своего!..
и в этом смысл, Бог? покуда говорим, у нас есть речь, скажи и ты,
кому скончаться случай предлагает, кому реалий не снести
и уходить самим, минуя все инстинкты; кому из миллионов, тысяч суждено всю жизнь гнить без мечты?
или с мечтой,
но без таланта.
где эта грань, листок, исписанный теченьем времени, эпох, кривым наскальным камнем:
о камень разбивается судьба, которой нет? или судьбу уж каждый выбирает и свой талант находит?
бессмысленно, ведь каждый умирает —
единственный гарант, который не подводит.

4.

мы говорим о бренности таланта, о тяжком испытании судьбы,
существование которой ставит под сомненье все без кабы и да бы,
а человек ведь волен выбирать свой путь и видеть за сожжением мостов клубы
своих пороков и страстей в обличье текста, живописных истин, музыкальных строк.
и с высоты нам вновь привидится исток. не с высоты божественного мрака, не с высоты свободных птиц —
отнюдь, ведь наша высота есть факел обожженных лиц, горящих под печалью слова, истины и речи,
рекой ступившей вдоль прошедшей течи по берегам случайной мысли, облаченной в боль творца —
под бременем своим он прячет страх, любовь, горящие сердца тех тысяч безымянных без билета,
которым бремя не понять — все глупо им, наивно, как в прописи французского сонета.
кому напеть мотивы боли с высоты, когда так яро и жестоко по оси вертится планета?

5.

и тяжелее всех поэту, прозаику и драматургу жизни, быта:
его лицо способно слиться на страницах текста, во срезе ухищренного зенита —
признание, печально, не дается всем, и высота при всех реалиях житья
порой синонимична дну,
а дно восходит, как струя, в безбрежную, мирскую высоту.
так бремя — лишь судьба или придумка от безделия потех,
скрученных в тугую нить зеркальных вех?
и кто из нас, безликих, безрассудных останется живым и после всех?

6.

нас тысячи — мы сочиняем прядки и вяжем из них текст, и подражаем ли мы прошлому, когда
написано уж обо всем и кажется, что с чистого листа начать историю творить — не в высоту идти, не в высоте парить.
нас тысячи — и кто из нас, живущих ныне, на корабле рембовской бури искрой зажжется в пыли холодной остывающей культуры?
нас сочиняет тысячи, мы вяжем прядки,
но
творят шедевры из пыли
десятки.

7.

поэт — или творец — под бременем своим нашедший высоту,
способный отыскать в холодных душах погасшую искру
и возродить ее, как пепелище в пламя —
ему не страшно дно, не важна высота, признание других ему не в пережитки,
имеет смысл лишь его от сердца загоревшееся знамя, начало бесконечной стихотворной нитки — иль прозаической словесной пытки, что душу рвет от бремени и стука
куда-то в уголок сердец —
их собирает, безбилетных, в свой багаж историй, в залатанный от стука бремени ларец, и оставляет
на пути своем, в культурном быте, всеведущий везде, в полете призрачных фантасмагорий!..
и фатум для него лишь отзвук эха из бесконечной пустоты...
лишь тот, кто для души творит и от души, достигнет высоты.

8.

...как в пустоши ночи взирает небосвод чернильным оком,
как льются реками словеса по листу в открывшийся исток
и расцветает в замогильном гуле цветок созвучных строк,
так и поэт в тени, во свете мрака сам обращен пусть будет в высоту
и обречен творить не ради славы, не ради павших ниц —
ведь наша высота есть факел обожженных лиц печалью слова, истины и
речи.






конец октября