О чем молчит Каменный пояс глава 23

23
     Из госпиталя Павел, взяв пролётку, приехал на вокзал Московско–Брестской железной дороги, расположенный на площади в центре Смоленска. С вокзала он выехал вечерним поездом 28 февраля 1917 года, с тем, чтобы ранним утром прибыть в Москву, а оттуда с пересадкой выехать поездом на Екатеринбург. Павел проспал в купе всю ночь, а утром их поезд, прибывший на Александровский вокзал Москвы, загнали в тупик. До вокзала пассажирам пришлось добираться пешком. Как потом оказалось, днём ранее железную дорогу захватил революционно настроенный отряд солдат под командованием комиссара Александра Александровича Бубликова, инженера по профессии, депутата 4–й государственной думы.
      Павел в Москве был в первый раз. Выйдя с вокзала, он нанял извозчика из «лихачей» и в открытой лакированной рессорной бричке на шинах–дутиках направился к центру, чтобы, пользуясь случаем, посмотреть город и Московский Кремль, о котором так много слышал ранее от Михаила и от офицеров своего полка. Они ехали по широким улицам, вымощенным брусчаткой, между больших каменных домов с затейливыми вывесками на нижних этажах магазинов, лавок и трактиров, обгоняя колонны рабочих, которые уже начинали стягиваться к центру города.
Рабочие шли с красными знамёнами и развернутыми транспарантами, распевая революционные песни. Павлу было удивительно и интересно наблюдать за всем, происходящим вокруг. «Куда они идут и зачем?» – спросил он у извозчика, одетого в неуклюжий синий кафтан на двух сборках сзади, отороченный выпушками из лисьего меха и подпоясанный наборным поясом, и в высокой барашковой шапке на голове. «Царя нашего, Николашку кровавого, идут свергать. В Петрограде третьего дня революция случилась, неужто не ты слыхал, ваше благородие?» – ответил извозчик, повернувшись к Павлу, и на его бородатом лице мелькнула довольная улыбка.
     Павел находился на лечении в Смоленске и ничего не знал о событиях в Петрограде. Царским правительством в это время было категорически запрещено давать информацию в газетах о февральском восстании в столице, поэтому регионы узнали о нём несколько позже, уже после отречения царя от власти. В Москве несколько дней по распоряжению местных властей газеты не выходили совсем.
     У Яузского моста дорогу перегородила толпа рабочих и Павел, рассчитавшись с извозчиком новенькой хрустящей трёшкой из отпускных, полученных им в госпитале, дальше решил пойти пешком. Шествие рабочих остановила полиция, перекрывшая им дорогу к центру города. Началась потасовка. Молодой рабочий выскочил из толпы вперёд с криком: «Бей кровопивцев, товарищи!». Он бросился на стоявшего впереди помощника пристава, одетого в серую офицерскую шинель и шапку из черного меха мерлушки с посеребрённой бляхой на околыше и выштампованным на ней двуглавым орлом.
     Пристав выхватил револьвер из висевшей на его поясе кобуры черной глянцевой кожи и, не раздумывая, выстрелил в упор в напавшего на него парня. Рабочий упал замертво на мостовую. После этого разъярённая толпа смяла кордон полицейских и обратила их в бегство, а помощника пристава, застрелившего рабочего, поймали и избили до полусмерти, а затем сбросили с моста в Яузу. Павел вместе с возбуждённой толпой рабочих направился вдоль освободившейся улицы по направлению к Красной площади.
     Из центра города со стороны Воскресенской площади, где была расположена Московская городская дума, послышались одиночные выстрелы. Это занимали позиции перед зданием думы солдаты воинских частей, которые перешли на сторону революции. Они подкатили туда два артиллерийских орудия и разогнали полицейских, пытавшихся восстановить порядок.
      Павел вышел вместе с рабочими на Красную площадь. Вокруг лобного места собралась разношёрстная толпа революционно настроенных граждан разного сословия и солдат с матросами. Они слушали выступление оратора, как понял Павел, эсера по принадлежности, который призывал их к свержению царя и установлению власти рабочих и крестьян. Он также говорил о том, что в Петрограде произошла революция и, что рабочие Москвы должны поддержать её.
     В это время организованные отряды мятежных солдат и вооружённых рабочих уже захватывали все важнейшие объекты города – почту, телеграф, телефон, Кремль, арсенал, вокзалы и охранное отделение. Были также арестованы: московский губернатор М.Н. Татищев, градоначальник и командующий округа. Солдаты 251–го запасного полка обстреляли на улице мотоциклистов Военной автомобильной школы, выдвинутых на защиту властей. Возбуждённая толпа явилась в Бутырскую тюрьму и, освободив 350 политзаключённых, выпустила ещё 700 уголовников.
     Павел, пробыв на площади около часа, решил пойти на Николаевский вокзал. На улицах творился хаос. Люди разных сословий радостными толпами ходили навстречу друг другу вдоль тротуаров, заваленных мусором, и громко выкрикивали революционные лозунги.    Они смело разоружали испуганных и растерянных полицейских. В городе начались грабежи и погромы лавок и магазинов, правда, не имевшие массового характера. Вдоль по улицам мчались автомобили с солдатами и вооружёнными гражданскими с красными повязками на рукавах. В этой чехарде конные казачьи патрули старались оставаться нейтральными и не трогали демонстрантов, молча наблюдая за происходящим.
     Проходя мимо трактира, попавшегося по пути, Павел зашёл в него, чтобы перекусить, поскольку с утра ничего не ел. Там сидели за столами и обедали несколько посетителей. «Чего изволите, господин офицер?» – услужливо спросил Павла вышедший ему навстречу пожилой краснощёкий трактирщик, видимо, хозяин заведения.    «Двести водки и что–нибудь закусить» – коротко ответил Павел. Он снял фуражку, расстегнул шинель и сел за крайний стол у окна. С графином водки, гранёной рюмкой и двумя бутербродами с ветчиной на подносе, к Павлу подошла молодая светловолосая девушка, очевидно, дочь хозяина трактира.
     Она была одета в белую блузку, застёгнутую до самого ворота
рядом частых мелких голубых пуговиц, и в длинную юбку тёмно–синего цвета с разрезами внизу. На ногах у неё были надеты чёрные лакированные туфли на широком низком каблуке. Девушка выставила содержимое своего подноса на стол и, кивнув и приветливо улыбнувшись Павлу, вежливо сказала: «Желаю приятного аппетита, господин офицер!». Затем она вернулась к стойке, на которую поставила освободившийся поднос.
     В это самое время, широко распахнув входную дверь, в трактир ввалилась шумная компания из пятерых подвыпивших мужиков с яркими красными бантами на лацканах пальто и бушлатов, по внешнему виду или анархисты, или бандиты. Они взяли два штофа водки с трактирной стойки, тарелку с бутербродами и сели за соседний с Павлом стол. Трактирщик подошёл к ним, и вежливо сказал: «Господа, у нас принято делать заказ». «Ах ты, барыга! Знаешь ли ты христопродавец, что с нынешнего дня всё, что ты имеешь, принадлежит народу? Ты нас должен обслуживать по первому разряду, и даром, как сознательных представителей этого народа» – злобно ответил ему один из вошедших, в распахнутом чёрном матросском бушлате, из–под которого выглядывала полинявшая тельняшка, и в армейской фуражке без кокарды на голове.
     «Я прошу прощения, но только, как говориться, «даром – за амбаром». Бесплатно никак нельзя, господа. Всё имеет свою цену» – попытался было возразить трактирщик, озадаченный поведением своих незадачливых посетителей. «Это шо ещё за гнилой базар! Ах ты, гнида тюремная! Вошь казематная! Ты на кого батон крошишь? Мы за тебя упыря, жизней своих не жалеем в борьбе за светлое будущее, а ты с нас три шкуры хочешь содрать? А ну, тащи мухой нам ещё пойла и горячую закусь, а то мы щас твою рыгаловку по кирпичам разберём» – пригрозил осиплым простуженным голосом худой, постоянно подкашливающий мужик, очевидно, судя по ухваткам и по уважению к нему всех остальных, из «жиганов». Он был одет в короткое пальто на ватине со сборками в талии и с разрезом сзади. На голове его была чёрная каракулевая папаха. Вдоль морщинистого лба бандита тянулся глубокий розовый шрам, рассекающий правую бровь, отчего его чахоточное бледно–восковое лицо приобретало особенно свирепый вид.
    «Как же можно, господа? Я вовсе не хотел вас обидеть, и прошу прощенья, если что не так. Только просто у нас принято платить за угощенье» – робко заметил перепуганный трактирщик, лицо которого покрылось от волнения красными пятнами, а на лбу выступила испарина. «Сизый, может ему нюх прочистить, или уж сразу спросить, как с гада? – спросил густым басом здоровый верзила в черном потёртом пальто, с блатными татуировками на обеих руках, обращаясь к худому чахоточному со шрамом на лбу. «А давай–ка, Мамонт, мы его маруху в прикуп возьмём, чтобы этот хмырь не гнал беса. Эй, шмара! А ну, греби к берегу!» – крикнул дочери трактирщика бандит в тельняшке, очевидно, из бывших матросов, судя по выколотым якорям на обеих кистях рук, хлопая себя ладонью по колену.
     Павел резко поднялся из–за стола и спокойно сказал, обращаясь к обнаглевшей подвыпившей компании: «Господа бандиты, я убедительно прошу вас покинуть это помещение». Верзила с погонялой «Мамонт» вынул финку из–за голенища, поднялся со скамьи и решительно двинулся в сторону Павла со словами: «Это шо тут ещё за дешёвый зехер? Господину военному, видимо, аж до не могу, надоело жить. Так мы ему враз поможем».
     Павел привычным движением мгновенно выхватил револьвер из кобуры и выстрелил из него вверх. «Стоять! Поверьте мне, господа бандиты, с такого расстояния я положу вас всех, можете даже не сомневаться. Ещё раз прошу вас покинуть это помещение по–хорошему. На счёт три я начинаю стрелять на поражение, причём, два уже было» – спокойно предупредил Павел и направил дуло револьвера в лоб, застывшего в растерянности Мамонта.
     «Братва, атас! Суши вёсла, чалим от берега! Вы что, не въехали? Этот служивый, контуженный на всю голову!» – крикнул матрос, поднимаясь из–за стола. «Вяжи метлу, Солёный! Может очко сыграло в коленках?» – резко оборвал его жиган. «Так не в падлу, Сизый! Секи – у него волына, и башню намертво заклинило на все четыре стороны! Зажмурит он нас здесь по дурняку» – убеждённо пояснил матрос. «Не баси, Солёный! Уболтал, в натуре. Видно и впрямь не в масть зашли. Валим отсюда, братва!» – вдруг согласился жиган. «Братва», отчаянно матерясь и пригрозив хозяину ещё вернуться, покинула трактир, прихватив с собой штофы с водкой.
     Перепуганный трактирщик подскочил к Павлу со словами благодарности: «Большое вам спасибо, господин офицер! Совсем народ распустился, никаких пределов не знают. Разумеется, ваш обед и выпивка за счёт заведения». «Пустяки, не стоит благодарности. Вы хотя бы дочь домой отправили, а ещё лучше – закрылись совсем, пока всё не успокоится» – посоветовал Павел хозяину. Он налил до краёв рюмку водки, выпил её залпом, положил на скатерть стола рубль, вынутый из кармана и, не закусывая, двинулся к выходу. Трактирщик проводил его до дверей, на которые со стороны улицы тут же повесил табличку «Закрыто». Павел не спеша направился по мостовой по направлению к Николаевскому вокзалу. Через несколько часов он выехал из Москвы поездом, следующим в Екатеринбург.

http://proza.ru/2019/09/17/232