Капля молока

               

     «Мне много ль надо - Крошка хлеба, да капля молока, Да это небо, Да эти облака!» Так писал Председатель Земного шара, ни на кого не похожий гениальный поэт Велимир Хлебников. Так писал он, или я думал, что именно так, поскольку эти стихи я прочёл в десятом классе, когда мне ещё не было семнадцати лет, а теперь мне было двадцать пять, и я восстанавливал замечательные строки в памяти, и они пришли ко мне в том виде, как я их запомнил. Иногда я перечитываю оригинал, но… продолжаю стоять на своём, мне так привычнее, а суть, кажется мне, нисколько не утрачена.

     Молоко, молоко…. Ключевое слово во всей этой незатейливой истории. Молоко! А молока не было, оно исчезло у матери, не было его и на базаре, нигде не было. У нас была манка, подарок одной из далёких бабушек, и это было уже немало в том 1963 году, когда очередная засуха и суховеи по всем зернородящим советским областям чуть ли не привели к голоду. Спасла казахская целина. Так, очевидно, и было. Во всяком случае, в наших школах выдавали по списку по буханке чёрного и серого хлеба. Последний пёкся с добавлением кукурузы, то есть, кукурузной муки, понятно. Значит, кукурузный запал Хрущёва не был так уж бестолков, как считается до сего дня. Одним словом, хлеба нам хватало. Мы даже делились с нашими друзьями-братьями, которые ни в один список не были занесены, поскольку старший перебивался случайными заработками, а младший был школьником. В школе, правда, учеников кормили обедами.


     С хлебом всё ясно. Но не будешь же кормить трёхмесячную дочь хлебом. Но и манная каша на воде, простите! Выручить могло бы сливочное масло, но его не было – откуда? Мой приятель по институту, человек местный, знающий всех и вся, в ресторане достал полкилограмма прогорклого масла. Мы перетопили его, и тем приправляли кашку.

     А между тем всё было не так плохо. В городе была детская кухня, где младенцам должны были выдавать в бутылочках разные молочные смеси, молоко и кефир, или что-то подобное. Чего же лучше! Но нам не повезло, кухня стала на ремонт. Вот об этом периоде и идёт речь. Нам энергично помогали и друзья, и школьные коллеги в поисках хозяйки с коровой, которая продавала бы нам по пол-литра молока в день.

     И вдруг – удача! Неслыханная, невероятная, сказочная! Есть молоко, и совсем рядом! Через два дома от нас!

     Мы видели эту аккуратную женщину в плюшевом жакете, которая обычно в предвечерний час сидела на лавочке перед домом, столь же добротным и казавшимся свежим в ряду серых хат. Отчего это уныние, соображал я в дождливый осенний денёк, осторожно пробираясь по утоптанной, но уже скользкой тропинке, асфальта, разумеется, не было – откуда? Почему у французов городской пейзаж и в дождь цветист и весел? И почему наши, крытые тёсом дома, уходящие вдаль за завесу дождя, столь сиротливы, словно те, кто строил наши деревянные уездные городишки, были под неотвязным воздействием стихов Андрея Белого о России: «Довольно: не жди, не надейся –  Рассейся, мой бедный народ! В пространство пади и развейся За годом мучительный год!» («Отчаяние»). Казалось, что и нет для России другого пути, как сгинуть. Но она живёт и живёт, нет молока, нет хлеба, вся улица не попадает ни в один хлебный список, про мясо уж не заикайся, а живёт! Каким чудом?

     Я вошёл во двор, где ничто не напоминало, что здесь корова, как это может быть? Не было, как в любом из наших шумейских домов, ни стогов соломы и сена, ни навозной кучи! Я постучался в окно, плачущее дождевыми каплями, за которым смутно угадывалась, пылающая отблесками, русская печь. Хозяйка вышла на крыльцо.
    Мы быстро договорились. Невольно припомнилось наше хуторское житьё в Трёхлесье, где никто не хотел продать нам молока, а вдруг в Саратове дороже? Но здесь речь о цене не шла – сколько на базаре! А сколько там, никто и не мог знать, поскольку ничего там и не было. А потом, в подсознании крутилось, имеет ли счастье какую-либо цену – эта капля хлебниковского молока? Для нас счастье, а для дочери – сытость и здоровье – двойное блаженство. Я принёс домой литр этих волшебных капель, которые называются – МОЛОКО!
     Я ещё помнил свою собственную жизнь в последние годы войны и первые послевоенные, когда у нас не было коровы и не было муки, и не было хлеба. Как же, разве капля молока не есть счастье?

     Мы были счастливы два или три дня. А потом, хозяйка, сохраняя степенность и достоинство, сказала:
- Больше не приходите, молока не будет!
     Я не смог бы измерить то время, которое понадобилось мне, чтобы я вновь обрёл способность говорить. Была ли то вечность или половина её, вопрос философский, на который один мой приятель, доктор философских наук, кратко ответил:
- Не дури!
Нет, дурить тут не было никакой возможности.
- Почему же? Как так?
- А так!
Она, плотно застёгнутая в новенькую телогрейку, безразлично величественно смотрела на меня, словно Великая Екатерина на незадачливого холопа.

     Я рассказал эту историю в учительской, и на утро она вернулась ко мне обогащённой деталями. У хозяйки кроме коровы был постоялец, сам Батюшка-Поп! Они мирно и ладно жили вдвоём в просторной хате. Дни и всё остальное время, которое ему полагается служить, он проводил в храме. Велик и величественен, храм очень нравился мне хотя бы тем, что не давал забывать напрочь, что на свете существует архитектура. Слышал я кое-что и про историю сооружения на народные деньги. А на угловые камни фундамента были положены золотые царские десятки! Входить же в церковь нам, учителям было опасно, и как там, и что там, я представить не мог.
     Окончив свои дела, Батюшка возвращался на квартиру, где кушал чай со сливками с хозяйкой. А потом они до полночи играли в подкидного. Штоб я так жил, говорят в Одессе, я это сам слышал.
     Когда Батюшка узнал, кому продаётся молоко, он решительно и круто пресёк торговлю. Учителя, молодые, комсомольцы, безбожники! Ни капли им молока! Ну не в КГБ же бежать! «Иван Денисыч» в каком году вышел? Но мы его уже прочли.

     Батюшка-Поп прав, действительно, учителя, в самом деле, атеисты…. Но дитя? Слышал ли он о детской слезинке. Случайно ли у Солженицына юноша, никогда не расстающийся с рукописным Евангелием, назван Алёшей?
     Казалось, можно было впасть в отчаяние. Но мы не впали. Дня через два открылась после ремонта «Детская кухня», где за самую мизерную плату выдавалось необходимое питание для младенцев.

                НА ГРАНИ ОТЧАЯНИЯ. Вторая часть
               
     Да, мы не отчаивались, мы были на грани отчаяния. И самое распрекрасное заведение на свете, каким была эта кухня, не могло сделать грань менее острой. Дело в том, что у нас не было няни. И найти её казалось невозможным. Ни наши друзья, ни оба наших учительских коллектива, горячо участвовавшие в нашей судьбе, ничего не могли поделать. Няня не находилась. Жильё мы добыли, русскую печь я умел топить. Топливо нам полагалось по закону, как учителям. С питанием дочери всё организовалось наилучшим образом. А няньки не было. Между тем мы должны были работать оба, в разных школах, в разных концах города. Спринт на стайерских дистанциях, вот что выручало нас, почти выручало. Завучи в наших школах составили удобные для нас расписания, у одного кончался урок, у другого начинался. Мы бегали, как борзые, и должно быть, были похожи на этих самых борзых, худых и плоских, как листы бумаги, на которых я пишу. Или так выглядели легавые. Какая разница! Именно так выглядели мы. А теперь добавился ещё и третий маршрут.

     И хороша была детская кухня, и работала бесперебойно, а один недостаток у неё был, существовавший как бы для того, чтобы усложнить наш беспрерывный бег. Там всегда была очередь. Город – тридцать тысяч, а кухня одна.

     Напрасно умоляли мы очередь, дескать, мы опаздываем на уроки, а дитя дома одно, без присмотра, слезами умывается, криком исходит…. Ха – ха! Нашлись ловкачи, да у нас у всех слезами обливаются, да от крика задыхаются. Одно оставалось нам – ускорить бег, что мы и сделали. И всё равно дочь по средам оставалась одна на целый час. Мы клали её на кровать, со всех сторон обтянутую сеткой, похожей на рыболовную, поверху ограниченную алюминиевыми штангами. Всё это устройство прислал нам тесть из Белой Церкви. Сначала малышка научилась там ползать, а потом поднялась на ноги и стала, держась за эти перила бегать вкруговую. И всё было бы хорошо, если бы не эта злополучная среда. Видели бы вы слёзы девочки. Думаю подобных ни у одной девочки таких не было. А обида!

     В одно прекрасное воскресенье, к нам явилась фея в образе пожилой уставшей женщины. Я думаю, что к учителям являются только такие феи и только в воскресенье. В иные дни они устраивают дела иных людей. А учителя?

     Переступив порог нашего жилья, она сразу спросила, что мы делаем с пелёнками, что они такие белые. И пока жена, нисколько не удивлённая столь прозаическим вопросом неизвестной феи, рассказывала ей свой нехитрый сюжет – кипятим, я рассмотрел одежду феи – всё тот же ватник да платок. Правда платок «не узорный и не до бровей».

     Узнав всё, что ей хотелось, фея сказала, что её зовут тётя Нюра, что она живёт рядом, за углом, что её старшая дочка родила недавно, и что они всё равно ходят туда, на кухню, значит, и ей больно видеть, как мы бегаем туда-сюда, и если мы хотим (!) они будут забирать и приносить наши бутылочки.

     А ещё у неё есть младшая дочь. Она будет иногда приходить к нам посидеть с девочкой, а мы сможем сходить в кино или просто погулять. Всё так и случилось. Тамара приходила к нам по воскресеньям. Это была красивая, добрая девушка, заканчивавшая десятый класс во второй школе, где работал я. Быть красивой не означает быть отличницей. Тамара едва плелась по всем предметам. Было ли это промахом начальной школы, или, одарив её красотой, природа вовсе не позаботилась о её уме. Впрочем, она вовсе не была глупа, практический ум и естественная крестьянская сметливость обещали, что в будущем она станет прекрасной женой и матерью. Поговорка «Не родись красивой, а родись счастливой», казалось, не имеет к ней никакого отношения. Я немного помогал ей разбираться в домашних заданиях, особенно тогда, когда она чувствовала, что её вот-вот вызовут отвечать. К тому же и время способствовало её успехам – официальный курс в стране был на 100% - успеваемости в любой школе. Тамара получила аттестат зрелости, а на следующий день, это буквально, и свидетельство о браке. Её мужем стал молоденький лейтенант, лётчик-вертолётчик. А местный аэродром служил полигоном для тренировок Сызранского военного училища, винтокрылые стрекозы от зари и до зари кружили над городом. Муж увёз Тамару далеко-далеко к своему и её счастью.

     И только наша дочь продолжала проливать слёзы по средам, в тот несчастный час, когда мы оба мчались к чужим детям, каждый по своему азимуту. Однако всему недоброму приходит конец, и не только в сказках – мы нашли няньку!

     В заключение хочется привести стихотворение Хлебникова без моей «поправки» о капле молока:
                Мне мало надо!
                Краюшку хлеба
                И каплю молока,
                Да это небо,
                Да эти облака!
 
    А вот Чехов считал, что человеку нужен весь мир. И то правда!