15. Крысиный инстинкт. Глава из романа

сть прекрасные часы накануне ночи, когда по праву можно оставить все дневные заботы и начать приятные хлопоты укладывания на ночлег. Принять душ, почистить зубы, проверить будильник, взять очки, и с толстым романом в руках под прикроватной лампой тихо забывать про грубую реальность - в надежде, что и ночные грезы будут нестрашными, и можно будет начать следующий день в обновленном и возможно даже радостном состоянии. Утреннюю бодрость выигрывает тот, кто с вечера смог забыть о дневных заботах. А самые беззаботные выигрывают жизнь.

Город в этот момент тоже занят подготовкой к ночи. Хоть и сияет он разноцветными огнями, хоть и распахнуты плотоядно двери всевозможных увеселительных заведений, хоть и открыты рачительно на каждом углу магазинчики «24 часа», где одиноко соловеют охранник в углу да кассирша у кассы, – а все же пришла пора угомониться народу. Улицы пусты, окна квартир маняще светятся, выставляя иногда напоказ различные атрибуты домашнего уюта: там кокетливый розовый абажур в бутончиках и кружевах, здесь угол старинной картины в золоченой раме, еще где-то часть стеллажа, набитого книгами или большую глиняную вазу с сухими цветами на подоконнике. Счастлив тот, кто в поздний час может по-хозяйски расположиться за одним из таких окон.

Бредут по притихшим улицам к ночному пристанищу и наши старые знакомые – Викентий Модестович и Андрюша. Викентий Модестович в новой, почти не ношенной темно-синей курточке, которую удачно подобрал он давеча рядом с помойкой, где они искали полезные для себя вещи, и даже им удалось найти там кое-что из еды - кусок полукопченой колбасы, две слегка надкусанных сосиски и целый, в фольге еще даже, плавленый сырок. Андрюша все в том же мятом драповом пальтишке. Андрюша с детства не любит новых вещей, привыкает к ним с трудом. Приятели тоже готовятся к ночлегу. Есть хорошее место, теплое и почти безопасное. Это высушенный недавно подвал одного из старых домов неподалеку от Никольского собора.

Там, правда, немного еще сыровато, но друзья натаскали уже туда старых ящиков и застелили газетами. Главное есть источник тепла – горячие водопроводные трубы. Это значит, что морозной зимой есть все шансы в таком месте утром проснуться и начать новый день. Продлить себе жизнь еще на сутки. Про этот подвал пока никто не знает. Он много лет простоял залитым водой – текли ржавые трубы, застойная вонючая вода стояла почти по щиколотку, а временами из подвала поднимался столб пара аж почти до

второго этажа. Жильцы безуспешно добивались ремонта, и никто из местных бродяг про этот подвал уже не вспоминал. Только поздней осенью приятели случайно обнаружили, что источники воды перекрыты. Никому ни слова не говоря, они обустроили этот угол. Код входных дверей в подъезд узнать не составляло труда – по стертым блестевшим кнопкам. И можно было даже не сбивать новенький никелированный амбарный замок, злобно блестевший на облезлой двери перед ведущими вниз ступенями. Достаточно было сбоку под лестницей отогнуть лист ржавого железа, и образовывалась дыра, в которую свободно пролезал взрослый человек. Подвал был под домом извилистой формы, со множеством флигелей, поэтому и внизу было множество поворотов и закоулков, так что и Андрюша с его постоянными в последнее время спазмами кишечника, которые застигали его внезапно где попало, даже Андрюша мог не испытывать дискомфорта, и всегда найти себе укромный уголок. Самое сложное было – всю ночь не курить. Закуришь да уснешь, газеты задымятся, дым поднимется к жильцам – и все пропало. Пропал налаженный быт, надежный ночлег, тепло, а может и сама жизнь – ведь могут избить и убить до приезда милиции и пожарных. И приятели старались, соблюдали свою дисциплину не хуже военных или атомщиков на их секретных объектах. По безмолвному уговору. Они привыкли друг к другу и не расставались уже много лет. Когда-то оба принадлежали к числу так называемых приличных людей. Викентий Модестович был потомком рода дворянско-духовенско-крестьянского. У Андрюши в предках числились несколько поколений рабочих-путиловцев. Сам Андрюша был когда-то ведущим инженером. Викентий Модестович – известным на весь город настройщиком музыкальных инструментов. Жили оба неплохо, семейно. Да все покатилось. Из-за нестойкости внутренней. Незащищенности от чужой и своей лжи, из-за привычки топить в водке жалящие больно вопросы и всякие обиды. Ведь обида, эта язва кровоточащая, настигнет даже самого незлобивого и потребует особой хитрости и обхождения, чтобы справиться с ней, заразой. А водка тут помощник обманный. Хоть и скорый. Теперь вот доживай свой век диким зверем – почти всегда голодным, немытым, больным. Броди неприкаянно, покрытый вшами и болячками, готовый кусаться и биться за свою нору. Единственное, что от зверя отличает – это, опять же, любовь к водке. Она, родимая, теперь помогает выжить – и в холод согреет и даст забыться. И еще одно развлечение было у Викентия Модестовича и Андрюши – интеллектуальные разговоры. Потому и привязались они друг к другу так, что могли поддержать умную беседу, это была страстишка у обоих из прежней жизни.

…Какое-то шевеление едва заметное на их обустроенном месте оба друга почувствовали в темноте сразу, безошибочно так как были трезвы и только еще собирались распить бутылочку ченильно-красного портвейна (сделанного из спирта с водой и пищевым красителем идентичным натуральному вину) которую Андрюша бережно нес за пазухой. И то, что в углу не была кошка или крыса, оба тоже поняли мгновенно – по ощутимому на слух весу шевелящегося объекта, менее подвижного, чем чуткие зверьки на легких лапках.

Андрюша в темноте, правой рукой придерживая бутылку в рваном кармане, левой нащупал у стены обрезок трубы и крепко схватил его. Викентий Модестович нашарил на стене выключатель. Тусклая лампа зажглась в конце длинного извилистого как катакомбы коридора.

Из едва освещенного угла на них смотрели две пары блестящих широко раскрытых глаз. В глазах читался отчаянный испуг. Андрюша бросил трубу. Перед приятелями были дети. Двое детей. Грязные, оборванные и дрожащие от страха.

- Фью-ю, - присвистнул Викентий Модестович и добавил грозным голосом. – Это что же тут такое, а… я вас спрашиваю? Кто разрешил на чужое-то место, а? А ну, марш обратно, откуда пришли.

Андрюша мрачно молчал, но вид имел тоже весьма непреклонный.

-Дяденька, не прогоняйте, - захныкал мальчик лет десяти заунывно-заученным тоном, который он уже мог себе позволить, поскольку мгновенно убедился, что дядьки вовсе не страшные, и если умело бить на жалость, то можно с ними и договориться. – Не прогоняйте, мы завтра сами уйдем. Нам совсем некуда сегодня. Видите, сестра у меня заболела, трясет ее всю…

Другое существо лет восьми и неопределенного пола действительно выглядело неважно, и было видно, как его бьет крупная дрожь. Андрюша протянул руку, чтобы дотронуться до лба девочки. Ребенок сначала отпрянул в испуге, но потом подставил лоб.

- Хм, действительно жар– сказал он. – И куда же вы намерены уйти завтра?

Мальчик молчал, обдумывая, видимо, ответ. Потом сказал мрачно

- А завтра она оклемается

- Ага, щас…- заметил Викентий Модестович. – В больницу вам надо, обоим.

- Не пойдем в больницу, дяденька не отдавайте, - заверещал мальчишка. – Отберут ее у меня, я не найду потом. И потом посадят в детский дом,

- И правильно, тебе туда и надо, - прокряхтел назидательно Викентий Модестович. – Кормить будут, мыть, учить. А здесь загнетесь, ребята.

- Скучно там, бьют, в карцер сажают, есть не дают из-за всякой ерунды, а еще оттуда, дяденька, продадут потом…

- Да что ты за товар такой ценный, чтобы тебя продавать?

- А на органы или, к примеру, на порнуху.

Андрюша и Викентий Модестович молчали, пораженные столь ранней осведомленностью молодежи в теневых сторонах жизни, от которых и у них, бывалых, мурашки иной раз шли по коже.

- В общем так, - откашлялся, наконец, Андрюша, - пока в больнице находитесь, будут лечить только, ничего не решат. Врачи ничего не решают, только лечат. Решают другие, они потом придут. Главное, тебе, парень показаться тоже больным, чтобы пока что лечили вас вместе. А как почувствуешь, что уже начали решать вашу судьбу, ходить, смотреть на вас, спрашивать что да как, тут ты и сиганешь оттуда вместе с ней, больничный тебе не нужен справки тоже, ведь так? – Он хмыкнул от собственной удачной шутки. - Завтра выйдете на улицу, а мы и вызовем вам скорую, уличную, она подберет. А сейчас пока надо вам поесть.

Тут и пригодились приятелям и колбаса и сосиски и плавленый сырок. Кстати пришлись и пять побитых яблок, подобранных днем на задворках универсама в специальном ящике, куда выставляют порченые продукты для нищих. Что касается лекарства, то, посовещавшись, друзья решили дать ребятам «по грамулечке» драгоценного зелья, про которое им было уже достоверно известно, что сделано оно из «непаленого» спирта, доброкачественного.

Поев, мальчик рассказал свою историю. Мать их когда-то работала в ларьке, продавала пиво и чипсы, отец сидел дома на инвалидности, получал пенсию, еще была старая бабка. Все взрослые пили, и мальчик с сестрой росли почти на улице, но все же у них был дом, где время от времени о них вспоминали, кормили и как-то выражали свое небезразличие, хотя бы подзатыльниками. Потом мать допилась до паралича и перестала носить в дом деньги. Кончилось все тем, что родители продали квартиру, и семью перевезли какие-то неизвестные люди в пригород, в ветхую избушку. Там родители стали пропивать оставшиеся от квартиры деньги, и когда почти ничего не осталось, мать умерла. Ее было не на что хоронить. И она целый месяц пролежала в сарае. Ее уже объели крысы, когда, наконец, соседи прошли по деревне и уговорили жителей скинуться на похороны. Но после этого отца лишили родительских прав, а детей отправили в приемник. Из приемника они сбежали так как там старшие ребята били младших, а про детские дома и вообще ходили страшные истории. После этого скитались по городу, пока девочка не заболела.

- Интересные дела, Андрюша, как устроен мудро этот мир, - сказал Викентий Модестович, когда дети заснули, и у друзей появилась возможность немного пофилософствовать, а заодно и ввиду исключительности случая, немного покурить - вот ведь крыса, тварь омерзительная, но до чего же умна, умна-а, повторил он задумчиво. – Потому и выживет крыса даже после атомного взрыва, говорят, радиация на нее не действует. Представляешь, ученые пронаблюдали – положили отравленную приманку, и стали смотреть, я читал где-то не помню где, так – уму непостижимо – у приманки встала старая крыса, вроде как на дежурство, и отгоняла молодняк. Да-а… Андрюша молчал. Но он кивал головой и видно было, что роль мудрых крыс, которую они сыграли сегодня с Викентием Модестовичем, ему по душе.