Я помнил, но забыл...

Только Рекс понимал меня. Огромный пёс находился рядом, положив морду на нашу постель. Я уловил его утреннее желанье — такое примитивное, но такое естественное.

Мамочка — так чаще всего она себя называла — спала на самом краю кровати. Рекс жалобно посмотрел на неё и ткнулся волосатой мордой в лицо. Недовольно поморщившись, она закуталась в одеяло по самую макушку. Только прядь светло-русых волос осталась виднеться на подушке.

Собака отстранилась и, присев на задние лапы, замерла. Её уши навострились, а глаза стали внимательно изучать хозяйку. Повисла долгая пауза, и наконец мамочка не выдержала. Она выглянула из-под одеяла и ласково улыбнулась псу. Рекс только этого и ждал: он весело взвизгнул и вскинул на кровать передние лапы, но, не рассчитав сил, задел огромный похожий на шар мамин живот. Я болезненно сжался внутри этого живота. Пёс, почуяв это, отступил — он всегда очень чутко ощущал моё состояние.

Мамочка порывисто схватилась за живот. «Какая глупая собака! Она когда-нибудь навредит малышу!» — мгновенно уловил я её гневные мысли. Она не могла справиться с раздражением, и ее настроение погрузило меня в поток покалывающих льдинок. Я сжался, но леденящий поток не прекращался:

«Рекс, немедленно на место! Ты допросишься, и я обязательно отвезу тебя в деревню!» —  уловил я мамочкины мысли. Но тут же гнев сменился на милость: «Как там мой Антошенька?» — Она погладила рукой свой живот, и тёплая волна блаженства окатила всё моё маленькое тельце. Мне было хорошо — я наслаждался. А Рекс, стараясь не привлекать к себе внимания, тихонечко удалился на своё место в прихожей.

Всё утро мы гуляли в парке. Пёс бежал по дорожке и принюхивался, проверяя свою территорию на наличие непрошенных гостей. Мамочка любовалась золотом осеннего леса и с наслаждением шуршала сухой листвой, загребая её ногами. Только мне было неспокойно. Моё убежище вдруг резко перестало меня устраивать. Что-то неуловимое тревожило меня, но я никак не мог понять, что именно. А в друг Рекс и правда навредил мне? Да нет, не может быть...

Я прислушался к маминым мыслям. Она перебирала их, как драгоценные бусины на чётках. Она думала обо мне, о нашем будущем и моём отце. Монотонность её размышлений обычно успокаивала, но только не сегодня. Тревожное ожидание не давало мне покоя, и я с опаской пытался осознать происходящее.

В глубине леса раздалось тявканье собак. Рекс залаял в ответ, и мама, сильно натянув поводок, попыталась утихомирить пса. Но через секунду выронив повод, со страхом прижала руки к животу. Она ощутила резкую боль, которая одновременно пронзила её и меня. Я в отчаянии забарахтался, но спрятаться было некуда, боль преследовала, выворачивала нутро, жалила и свербила. «Началось», — в смятении уловил я мамочкины мысли. И понял, что началось самое страшное и главное наше с ней испытание.

Несколько следующих часов мы с мамой отчаянно пытались избавиться друг от друга.  Мамочкины мысли настигали бушующим ураганом, и я барахтался в них почти в беспамятстве. Я терпел не только свою боль, но и не знал, куда деться от материнской. Успокаивали только редкие минуты затишья, когда она гладила рукой свой живот и мысленно твердила, что мы справимся. Я цеплялся за это из последних сил. И наконец свершилось — я появился на свет.

Первое время я находился в забытьи, медленно приходя в себя, пытался осмыслить своё новое состояние. Тело не подчинялось мне так, как я бы хотел. Глаза видели только силуэты предметов, реальность которых я больше ощущал в сознании, чем наяву. Окружающие звуки пугали своей непонятностью. Мир казался враждебным, и я чувствовал себя в нём совершенно чужим и одиноким. Единственный способ, которым мне удавалось выражать отчаяние, был крик, а единственным по-настоящему понимающим существом — собака.

Становилось легче оттого, что мама не оставляла меня ни на минуту: «Антошенька, смотри какая погремушечка. Хочешь взять её?». И, чтобы сделать ей приятное, я подчинялся, брал игрушку своей маленькой ручкой и с наслаждением наблюдал, как мама светится пёстрыми огоньками разноцветного счастья. «Антошенька, милый, ну что же ты не даёшь мамочке себя запеленать? Туго тебе, да? Ну, родной мой, так надо. Потерпи». И я покорно терпел пелёнки, крепко кутающие моё тело.

Я часто ощущал присутствие отца. Его мысли были надёжными, как скала. Мне нравилось нырять в его рассуждения, рассматривать чёткие параллели и наблюдать красоту логических цепочек. Он часто смотрел на меня изучающе: сравнивал, анализировал и как будто чего-то ждал. Мы редко гуляли вместе, но в один из солнечных дней он решил присоединиться к прогулке.

Это привело маму в состояние тревожного возбуждения. Её сознание рождало множество разноголосых звуков, которые никак не хотели складываться в гармоничную мелодию. Мамочка не могла сосредоточиться и мешкала со сборами. Мы с Рексом разделили тягость ожидания пополам: я — в спальне, мучаясь от панциря крепких пелёнок, он — в прихожей, борясь с нетерпением естественных желаний.

Мама собирала вещи и вихрем кружила по комнате. Я попытался привлечь внимание к своему дискомфорту и захныкал. Но в ответ наткнулся на непроницаемый щит ее мыслей: «Сейчас… Сейчас пойдем… Сейчас…». В какой-то момент, поддавшись ликующему настроению, она подскочила к гардинам на окне и ещё шире их распахнула, В комнату ворвался поток яркого пронзительного света. Своей мощью он взорвал всё пространство вокруг. Его было слишком много. Свет ослепил мои глаза, ужалил сознание. Он начал растворять меня.

Не в состоянии больше терпеть всех мучений я сдался и закричал. Закричал так сильно, что даже воздух вокруг, всколыхнувшись, отпрянул. Я вложил в этот крик всю свою боль, всё своё отчаянное одиночество. Заплакал с таким надрывом, что мама, испугавшись, даже не попыталась успокоить меня, а лишь замерев в оцеплении, лихорадочно старалась осознать происходящее.

Её испуг перешёл в настоящий ужас, когда Рекс начал бесноваться в прихожей. Пёс неистово лаял и пытался ворваться в комнату через приоткрытую дверь. Мамочкино сознание разлетелось на миллиарды режущих осколков: «Да что же это такое? Что происходит?». Она истерично закричала отцу: «Илья, ты слышишь или нет? Немедленно забери собаку!». В приступе паники она бросилась ко мне. Но мысли её достигли такой разрушительной силы, что мне стало физически больно находиться рядом с ней. Я зашёлся в плаче еще сильнее.

Наконец она догадалась распеленать меня, и это принесло долгожданное облегчение. Я начал затихать. И только краешком сознания, погружаясь в резко навалившийся сон, смог уловить, как проникшего в комнату Рекса вытащили за ошейник в прихожую. Он хотел помочь мне. Но как?.. Что могла сделать всего лишь собака, даже если она и ощущала моё естество, как своё собственное? Бедный пёс… Как же достанется ему из-за меня.

...Уже несколько месяцев я томился в клетке своего никчёмного тела, за которым с благоговением ухаживала мамочка. Она сгибала и разгибала бесполезные ножки, поддерживала слабую спинку в моих попытках сесть, цепляла неловкие пальчики за все предметы, до которых я только мог дотянуться.

Мама развлекала меня и часто предлагала повторять за собой причудливые звуки, то отрывисто разбрасывая их, то растягивая на манер мелодии. Я не видел в этом смысла, но самоотверженно пытался. И через несколько недель, умудрившись скопировать движение её губ, произнёс долгожданное «ма». «Антошенька, радость моя! Какой ты молодец! Илья, ты слышишь? Он сказал “ма”!». И я понял, что «ма» — это она, то есть мамочка. Она была так счастлива, что я повторял это «ма» часами, лишь бы не дать померкнуть переливающейся радуге её наслаждения.

Благодаря маминым стараниям я начал делать первые шажки. Усердно тренируясь, смог овладеть большим количеством слов. И постепенно звуки её голоса сложились в понятную мелодию. Оказалось, осознать то, что она говорит несложно. Надо только перестать улавливать мысли и сразу станут ясными слова.

Я радовался обретенному общению и усердно повторял за ней: «ма, па, ба, гули-гули». И вдруг неожиданно осознал, что чем сильнее начинаю доверять и подчиняться этому миру, тем больше получаю взамен от него то, что он знает сам. Всё то, что невозможно познать, находясь в одиночестве.

В скором времени трудные упражнения перешли в занятную игру, и я мастерски овладел пространством дома. Мне покорились все известные вершины: прогулка вокруг кровати в спальне, диванно-кресельная дистанция гостиной и даже путешествие под кухонным столом. Чувствуя себя героем, я бросил все силы на штурм последней высоты в виде длиннющей прихожей. Мамочка подбадривала меня, как могла: «Ну давай малыш! У тебя получится. Добеги до меня!». Я был окрылён её поддержкой и опрометью пустился вдоль узкого коридора.

Но, поторопившись, споткнулся и плюхнулся прямо на неподалеку лежащего Рекса. Я засмеялся, и мамочка засмеялась. И Рекс тоже должен был засмеяться — я знал, как он умеет это делать. Но пёс почему-то только молча смотрел на меня с какой-то несвойственной ему отстраненностью. Тогда я захотел спросить его, почему ему не весело? И вдруг понял, что совершенно не помню, как это делается. Но размышлять на эту тему у меня уже не было времени. Я поднялся на свои ещё не очень окрепшие ножки и усердно продолжил свой нелёгкий путь к ожидающей меня мамочке. К мамочке, которая звала меня своим нежным, чуть звенящим и таким родным голосом.

***
Этим летом вместе с родителями Антон Корольков переехал жить в новую просторную квартиру в спальном районе. По вечерам, выгуливая собаку, он со свойственной ему любознательностью разведывал неизвестную территорию. Как-то раз, зайдя далеко от дома, Антон неожиданно повстречал Вовку Сидорова из параллельного шестого «Б». Корольков учился в новой школе совсем недавно, но уже успел испортить отношения с задиристым парнем.

— Привет, Антоха! Чё, собаку свою гуляешь? — вызывающе спросил подошедший пацан.

— Ну, типа того, — ответил Антон, раздумывая как побыстрее отделаться от неприятного парня.

— А чё, правду в школе говорят, что твоя собака дрессированная? — не унимался Вовка.

— Есть такое, — коротко бросил Корольков, пытаясь как можно скорее закончить разговор.

— А сможет она через ров около стройки перепрыгнуть? Спорим, что слабо ей! — воскликнул Сидоров, хитро прищурившись. И стараясь придать вес своим словам, авторитетно добавил: — Вот мой дядька говорит, что если псина испугается, то команды выполнять ни за что не будет. Он на псарне работает, про собак всё знает!

— Глупости твой дядька говорит. Не испугается Рекс.

— А вот и не глупости. Да ты не переживай. Я ж всё понимаю, — с язвительной улыбкой промурлыкал Вовка. — Кому охота признаваться, что у него собака трусливая.

— Да почему трусливая-то? — вскинулся задетый Антон. — Рекс знаешь какие препятствия на выставках берет? Твоему дядьке и не снилось. Вообще ничего не боится, — с гордостью заявил он и любовно потрепав пса по холке.

— Не бо-и-и-тся… — протянул Сидоров и, скептически уставившись на собаку, предложил: — А ты докажи!

— А чего доказывать-то? — заколебался Антон. — Да и как я докажу? Через что ему прыгать?

— Я ж тебе говорю, через ров около стройки. Здесь совсем недалеко. И по вечерам там нет никого.

Ров оказался очень глубокой песчаной ямой, по колено заполненной водой. Антон сделал всё по правилам, и Рекс, подчинившись команде, благополучно взял препятствие. Но в последний момент сыпучий песок, не выдержав тяжести, обрушился вниз и прихватил с собой несчастного пса. Собака пыталась выбраться наверх, но жидкое месиво снова и снова увлекало её на дно. Рекс долго мог бы барахтаться в этой жиже, если бы на громкие вопли мальчишек не подоспел припозднившийся рабочий. Соорудив опору из досок, он не без труда вытащил насквозь промокшего и грязного пса.

Не веря своему счастью, Антон подскочил к отряхивающейся собаке. Он плюхнулся на колени и, крепко обняв собаку за шею, сбивчиво запричитал: «Я никогда больше не дам тебя в обиду! Я никогда…» — замешкавшись, он попытался подобрать из всех уже известных ему взрослых слов какое-то очень важное, но ещё не совсем понятное определение, то определение, которое мир ему пока не дал. И через секунду, нащупав его, выкрикнул: «Не предам тебя! Слышишь? Я никогда больше не предам тебя, Рекс!». Захлюпав носом и ещё крепче обняв собаку, он неожиданно для себя разрыдался.

Но пёс уже не мог оставаться спокойным и, вырываясь из объятий мальчика, пытался ткнуться своим влажным чёрным носом в его лицо. Это рассмешило Антона — и он уже сам не зная, плакать ему или смеяться, неожиданно поймал себя на мысли, что должен помнить какую-то очень важную деталь о Рексе. Помнить то, о чём знал когда-то давно. Он точно понимал, что должен, но совершенно позабыл, что именно…