Суан

     Когда-то, давным-давно, во времена своей беззаботной юности я много читал. Я проглатывал запоем книги Жюля Верна, Беляева и Уэллса и свято верил, что вот-вот, ещё немного, и я, подобно своим любимым героям, совершу научное или географическое открытие на благо всего мира. Меня окрыляло желание увидеть новые страны, дышать полной грудью пьянящим воздухом морей и океанов, получать новые впечатления от будоражащих кровь реальных и мистических событий.

     Но шло время, и я всё больше понимал, что научные открытия в области моей профессии товароведа невозможны, и на карте земного шара белыми пятнами обозначены только непригодные для человеческой жизни шельфовые ледники и материковые льды. Новые страны я видел только по работе, и то проездом, во время подписания очередных договоров, и прокуренный воздух ресторанов, выбранных для очередной «деловой встречи», вызывал лишь досадный спазм в груди. Кровь теперь будоражило только количество нулей на моих счетах, которых у меня, как у успешного и уважающего себя бизнесмена, было несколько, и не только в своей стране, а из всей мистики я признавал только мистическую власть денег и влиятельных знакомств.

     Детские мечты остались в прошлом. В свои тридцать семь лет я разучился столь безрассудно мечтать. Если бы продолжать читать так, как в юности, то возможно, эта особенность не утратилась бы. Но всё дело в том, что читать книги я тоже разучился. Вернее, у меня для этого исчезло время. Его хватало только для просмотра популярных бизнес-изданий и изучения поправок к налоговому законодательству.

     Вы могли бы сейчас пожалеть меня, но абсолютно зря. Жизнью своей я был вполне доволен и даже гордился тем, чего достиг. Но судьба – штука непредсказуемая. Один раз она уже сделала из полнейшего романтика закоренелого прагматика. И можно было предположить, что на протяжении дальнейшего жизненного пути она подготовит мне ещё пару-тройку сюрпризов.

                БУЛОЧКА
     Тот день должен был быть самым обыкновенным, ничем не выделяющимся из череды других, выходным днём. Утром встреча с партнёрами в офисе, обсуждение с ними нового проекта по постройке сети летних кафе, затем обед в ресторане. Потом я планировал отпустить водителя с машиной на техобслуживание, а самому поработать в офисе с документами. И, наконец, пораньше приехать домой и как следует выспаться перед началом рабочей недели.

     Я застёгивал белоснежную рубашку перед вмонтированным в стену зеркальным шкафом-купе и мысленно прокручивал разговор с партнёрами, как вдруг поток моих мыслей прервала возникшая на пороге комнаты жена, которую я ласково называл Булочкой, с тарелкой только что испечённых ароматных сырников в руках.

     - Юрий Иванович, - с весёлой детской наивностью во взгляде обратилась ко мне она, демонстративно отправляя в рот кусочек сырника, - ты когда планируешь вернуться домой?

     Я на секунду задумался, затем быстро взял с тарелки сырник, откусил такой большой кусок, что от сырника в руке остался лишь тоненький серпик, как у молодого месяца, и с набитым ртом сказал:
     - Где-то к вечеру, наверное.

     На голодный желудок работать было легче, поэтому завтрак так и не вошёл в мои привычки. Но сейчас при виде этого румяного благоухающего великолепия уровень моего аппетита резко поднялся. Я прикончил остаток сырника и потянулся за следующим. Старательно затолкав его в ром целиком, я вытер руки друг о друга и стал надевать брюки всё так же не сводя глаз с себя в зеркале.

     - Юр, - тихо и печально позвала жена.
     - У, - отозвался я, застёгивая брючный ремень.
     - Юра-а, - протянула она.

     Я с досадой оторвался от зеркала и выразительно посмотрел на неё.
     - Юра, я хочу, чтобы этот день мы провели вместе.
     Булочка пожала плечами, и на её лице отразилась странная гримаса, которая могла означать и улыбку и предпосылку к тому, что жена сейчас заплачет.

     - Булочка, я не могу. Сама знаешь – дела, - ответил я как можно мягче.
     - Ну хотя бы полдня!
     Её голос неожиданно сорвался, и в глазах блеснули слёзы.

     Я, как мужчина, мог вынести многое. Но женские слёзы, и особенно слёзы жены, делали меня совершенно безоружным и уязвимым до такой степени, что мне самому хотелось заплакать. А такую роскошь позволить себе я не мог, иначе моя мужская честь и достоинство оказались бы необратимо запятнаны, и в первую очередь перед самим собой. Да и, к счастью, Булочка никогда не злоупотребляла этим сверхоружием. И если уж она начинала плакать – дело было серьёзным.

     - Иришка, Булочка моя милая, ну что ты?
     Я бросился к жене и крепко обнял её, но она даже не пошевелилась, продолжая стоять с тарелкой сырников в руке.

     - Мы с тобой видимся так редко, - всхлипывала она, - только по ночам. А с тех пор, как дети уехали, я и вовсе осталась одна… Юра, ну пожалуйста, ну всего полдня!

     Нет, что ни говори, а вирус плача существует. Вспомните маленьких детей, когда один по какой-либо причине начинает плакать, а за ним, просто так, за компанию, пускаются в рёв и другие малыши. Или домохозяек, смотрящих жалостливые мыльные оперы: стоит только кому-нибудь на экране пустить слезу, как они тут же с красными глазами начинают сморкаться в носовой платок; однако если бы при всём трагизме положения герой или героиня на экране остались бы сухи лицом, то ни у кого и не возникло бы желания оплакивать их участь.

     И не сострадание к жене, а именно ощущение деструктивного воздействия вируса плача – ещё немного, и этот вирус заклеймил бы позором мою мужскую репутацию – возобладало сейчас надо мной. Я нервно сжал Булочку в объятиях, глубоко вдохнул и выдохнул, выбрасывая из себя проклятого возмутителя спокойствия:
     - Ну хорошо, хорошо. Ты только не плачь, ладно?

     Жена судорожно вздохнула и свободной рукой обняла меня. Я отстранился, вытер ладонью слёзы на её лице и улыбнулся.
     - Давай сделаем так, - сказал я, дотрагиваясь указательным пальцем до её носика. – Я сейчас быстро решу свои дела и после обеда освобожусь. Вечером мы с тобой поужинаем, где ты захочешь, а чем заняться до вечера – придумаем.

     - Я хочу ужинать дома, - радостно подхватила Булочка, - вдвоём, как раньше. Зажжём свечи, возьмём вина, закажем что-нибудь в «Пивной ресторации», потанцуем…
     - Отлично! – похвалил я. – Ты умничка, здорово придумала! Ну, а до вечера…
     - Я хотела бы погулять в парке, - перебила меня она и виновато опустила голову, - или покататься на лошадках. И ещё – я хочу на выставку ручных работ.
     - Куда? – невольно вырвалось у меня.

     - Сегодня в ДК железнодорожников проходит выставка, на которой мастера-ремесленники выставляют свои работы, - тихо произнесла жена. – Там будут изделия из дерева, игрушки, авторские украшения и много чего эксклюзивного. Может, и ты для своего нового рабочего кабинета что-нибудь там присмотришь.

     Да уж! Мой новый кабинет был отделан в африканском стиле, и его украшали настоящие, привезённые из Африки, маски и оружие. Куда там славянским ремесленникам!

     Я несколько секунд смотрел в пол, не зная, что ответить. Потом поднял глаза на жену, встретился с её умоляющим взглядом, и вдруг, словно наваждение, в мозгу пронеслись её слова: «Я… одна». Я замер. Мне во второй раз за это утро стало не по себе.

     Я смотрел на свою тихую, мягкую, уютную Булочку, и память меня возвращала назад. Туда, где мы – молодые студенты, верящие в безграничность своих возможностей и неиссякаемость идей, не отягощённые ещё тяжёлым бременем больших денег – собирали свои рюкзаки перед очередным походом в горы и брали одну палатку на двоих… Начало собственного бизнеса, когда Булочка всё своё время и силы отдавала мне в помощь… Затем рождение близнецов – Алёнки и Кирилла, после чего, собственно, Булочка и стала Булочкой, приобретя не ушедшие до сих пор пышные формы, которые сделали её только женственнее и красивее. Она с головой ушла в воспитание детей – моих детей, - и когда те уехали продолжать учёбу в Лондон, откровенно заскучала.

     Тогда я предложил ей стать директором одного из моих ресторанов. Она осторожно взялась за это дело, но потом, ровно через месяц, пришла в мой офис и, выложив на стол папку с документами, извиняющимся голосом сообщила, что отказывается от этой должности, что все эти меню, отчёты и проверки – это не её. «Я лучше буду заниматься домом», - сказала она тогда, уходя из кабинета.

     То, что намерения её серьёзны, я понял тогда, когда она уволила домработницу и купила в хозяйственном магазине пару длинных резиновых перчаток дикого оранжевого цвета. Я предложил ей заняться собой и приобрести годовой абонемент на фитнес, танцы или в бассейн, но она наотрез отказалась. «Я могу позволить себе это в любой момент, так же, как и вернуть помощницу по дому, - сказала она. – Но сейчас я хочу делать всё сама, своими руками».

     Я согласился и попросил, чтобы она сказала мне, если это вдруг окажется ей не по силам, но проходили месяцы, а она даже не вспоминала о моём предложении. В доме действительно стало как-то светлее и уютнее, правда, в чём это заключалось – я сказать не мог.

     Как-то она с необычайной гордостью показала мне вязаную салфетку. Салфетка была так себе, что на неё ставить и куда её стелить – я даже ума не мог приложить.

     - Это я сама связала, - с блеском в глазах сообщила она. – Крючком. Представляешь, я всегда думала, что это очень сложно и мне не по силам, а побывала на одном мастер-классе и поняла, что могу. Вот.

     Она протягивала мне салфетку бережно, двумя руками, как будто это была самая большая в мире драгоценность, и я тогда в первый раз подумал, что мало знаю о человеке, с которым прожил столько лет…

     Сквозь эти воспоминания совсем некстати прорвался сигнал мобильного телефона.
     - Юрий Иванович, я у подъезда, - сообщил водитель.
     - Сейчас иду, - строгим голосом ответил я и, протянув руку за галстуком, улыбнулся Булочке: - Хорошо, малышка, пусть будет выставка и всё остальное. Я постараюсь освободиться пораньше и наберу тебя.

     Жена просияла:
     - Спасибо! Я буду ждать.

     Я подхватил пиджак, забежал в свой кабинет за папкой с документами,  быстро обулся и так же быстро чмокнул в щёку вышедшую проводить меня Булочку.
     - Пока! – торопливо сказал я, открывая дверь. – Не скучай!
     - Не буду, - пообещала она и улыбнулась.

                РУЧНАЯ РАБОТА
     Встреча с партнёрами прошла успешно. Чтобы обед не затянулся, я позвонил в ресторан и предупредил о своём визите, но после еды насытившиеся партнёры начали пересказывать содержание нашей встречи, тем самым откладывая окончание обеда на неопределённый срок. Партнёры были свои, проверенные, я сотрудничал с ними уже много лет, поэтому можно было не церемониться. Я встал из-за стола.

     - Ну что ж, - сказал я, застёгивая пиджак, - мы весьма подробно всё обсудили. А теперь прошу меня извинить – дела.
     Партнёры понимающе загудели роем пчёл и тоже стали подниматься со своих мест.

     Я быстро вышел на улицу и пока звонил Булочке, разыскал глазами свою машину, потом подошёл к ней и сел на заднее сиденье.
     - Вот что, Лёша, - обратился я к водителю, - сегодня не получится отдать машину на станцию, она мне нужна. Поезжай сейчас к себе домой или туда, куда тебе нужно, а дальше я сам.

     Водитель задумался.
     - Да домой, конечно, - наконец произнёс он. – Мне-то больше некуда идти. Отдохну да высплюсь как следует.

     Когда водитель вышел у своего дома, я пересел на его место и, с лёгкой досадой думая о том, что сегодня не удастся поработать с документами, поехал за женой.

     Булочка была уже одета, и я с удивлением заметил на её пальто новую большую брошь непонятного происхождения. Как по мне, так она абсолютно не шла к фасону пальто и делала Булочку только что приехавшей покорять столицу провинциалкой.
     - Красиво, - соврал я. – А из чего она?

     Жена просияла.
     - Это мокрое валяние, - важно сообщила она, склоняя голову и дотрагиваясь до чудовищной броши пальчиком. – Я купила её у мастерицы Алевтины Синельниковой. Она тоже будет на выставке. Я очень рада, что тебе понравилось!

     «Главное, что понравилось тебе», - мрачно подумал я и тут же задал профессиональный вопрос:
     - Сколько она стоит?
     - Тридцать долларов, - ответила Булочка столь празднично, будто речь шла не об украшении, а об индульгенции минимум до конца этой жизни.

     «Ничего себе! – подосадовал я. – Тридцать долларов неизвестно за что! Овёс, видно, нынче дорог. А кстати, насчёт овса…»
     - Из чего она сделана? – с видом знатока поинтересовался я.
     - Это шерсть, свалянная по определённой технологии, - просветила Булочка и, увидев в моих глазах непонимание, добавила: - Ну… это почти как валенки.
     - А-а, - многозначительно высказался я. – Валенки… Что ж, это многое объясняет. Как же я сразу не догадался?

     Булочка расхохоталась.
     - Только почему валенки такие дорогие? – не сдавался я.
     - Ты очень милый, - совершенно искренне ответила Булочка и, привстав на носочки, поцеловала меня в щёку. – Потому что это ручная работа и кроме того - эксклюзив. Другой такой броши в мире нет.

     Повинуясь профессиональному чутью, я засомневался в слове «эксклюзив», но вслух выражать свои сомнения не стал – уж больно Булочка была довольна своим приобретением.

     В машине Булочка весело щебетала о всякой ерунде: о том, что Валька купила своему сыну кожаный рюкзак, о том, что сосед уже с утра напился и горланил на весь подъезд песни, и о том, что умница Светка всё-таки дура, что терпит такого мужа-охламона рядом с собой.

     Я вёл машину и улыбался, не вслушиваясь в смысл сказанного, а слушая только Булочкин  мягкий голос и журчание её смеха. Мне доставляло удовольствие то, что голос и смех её за столько лет совсем не изменились и остались такими же светлыми и чистыми, как в годы нашей юности.

     Я вёл машину и по привычке, углубившись в свои мысли, не смотрел по сторонам, лишь видел перед собой серую ленту дороги с белыми скелетами разметок, глаза светофоров, воздушные шары предупреждающих знаков, да боковым зрением улавливал коробки высотных зданий, больше похожих на склепы.

     - Ой, Юра, смотри! Смотри скорее – дерево зацвело! – вдруг вскрикнула жена.
     Я отвёл глаза от дороги и увидел на обочине дерево, чёрно-коричневые ветви которого украшали нежно-розовые цветы. Сам по себе этот факт ничего удивительного собой не представлял: наступала весна, и цветение деревьев было закономерностью. Удивляло другое. Я попытался вспомнить, когда в последний раз осознанно видел цветущее дерево, и не смог. Кажется, это было ещё в институте, когда мы с Булочкой гуляли в городском парке, и я сорвал тогда один цветок с ветки и вставил в её каштановые волосы. Булочка тогда приколола его к волосам невидимкой, и я до самого конца свидания любовался ею, как проявлением весны в женском образе.

     Я вздохнул:
     - Красиво! Только я с годами почему-то всё больше и больше перестаю замечать эту красоту.
     - Ну что ты! – принялась утешать меня Булочка. – Скоро такое цветение начнётся, что не заметить будет очень трудно!

     Я грустно улыбнулся.
     Наконец мы подъехали к ДК железнодорожников. Я тюком вывалился из машины и, стараясь не выражать на лице своё недовольство, поплёлся за женой.

     Вся эта затея с выставкой представлялась мне сплошной авантюрой. При словосочетании «ручная работа» мне сразу представлялись плетёные из соломы квадратные картузы, грубо обтёсанные деревянные ложки, пучеглазые матрёшки с глупыми лицами и прочая славянская атрибутика позапрошлого века, которая, по моему разумению, не стоила и ломаного гроша. А сегодня к этому списку добавилась ещё и брошь из валенка, и я даже нахмурился, вспомнив о цене. «Обдираловка, - зло подумал я. – Ручная работа… По мне, ручная работа – это колье из бриллиантов, а не волосатая брошка».

     Когда мы зашли в фойе, оказалось, что за посещение выставки нужно платить.
     - За что, интересно? – пробурчал я, доставая из кармана куртки кошелёк.
     - Как за что? – удивилась жена. – За ручную работу! И ещё за возможность приобрести вещи, которых ни у кого нет. Ты сам увидишь, как там здорово и интересно, а я буду тебе рассказывать о тех техниках изготовления, которые знаю.

     - И много ты их знаешь? – без энтузиазма спросил я.
     - Ну… - Булочка замялась: – Некоторые знаю.
     - А откуда? – И я с интересом и подозрением посмотрел на неё.
     - Я журнал покупаю, он так и называется – «Ручная работа», - просто ответила она. – И ещё иногда хожу на выставки и мастер-классы.
     - Что-то я ни разу не видел твоего журнала, - подковырнул я.
     - Да что ты! – удивилась Булочка. – Его подшивка лежит у нас в спальне на журнальном столике!

     Вот это да! А я, сколько раз ходил мимо, так ничего и не замечал.
     Меня тут же посетила мрачная мысль, что если бы по приходу домой у Булочки в гостях оказался другой мужчина, то я его тоже по привычке не заметил бы, но я её тут же прогнал. Моя Булочка, как жена Цезаря, всегда была выше всяких подозрения.

     Пока я пытался выведать у Булочки истину насчёт её познаний в ручных работах, возле кассы начала скапливаться очередь. Ручная работа, не смотря на наличие скептиков в моём лице, пользовалась большим спросом и популярностью. Мы выстояли очередь, купили билеты и, миновав строгого и важного контролёра, прошли в холл.

     Выставка располагалась на двух этажах, что окончательно повергло меня в уныние. Мне ничего не оставалось, как послушно тащиться за женой и слушать её рассказы.

     Первый этаж изобиловал бижутерией, как поведала мне Булочка, сделанной из полимерной глины. Что такое полимерная глина – я не знал, но Булочка тут же пояснила, что это как пластилин, только потом он твердеет или на воздухе или путём запекания в духовке. От этого объяснения я ненамного прозрел, только с невинным видом, пытаясь скрыть свою язвительность, обронил, что до сих пор думал, что духовка нужна исключительно для пищевых продуктов.
     Булочка моего сарказма не заметила, или просто не захотела заметить, и весело рассмеялась.

     Нам встретились небольшие, похожие на гусей, тряпичные куклы с глупыми белыми лицами, напоминающими клювы, и я уже хотел изречь очередное замечание, как Булочка заговорщически поведала мне о том, что это – куклы-тильды.

     Дальше было разноцветное и душистое мыло, естественно, ручной работы, уже знакомые мне с утра валяные изделия, записные книжки в кожаных обложках, заколки из бересты…

     От названий различных техник – пэчворк, квилтинг, скрапбукинг, кардмейкинг, декупаж, флэймворк, квиллинг, фелтинг и прочий ворк и инг – просто заплетались мозги. Не спорю, были и красивые вещи, но на мой взгляд совершенно бесполезные и ненужные. И особенно впечатляли цены на эту ненужность.

     Когда я задал Булочке вопрос о ценах, то та вознегодовала.
     - Ты что! – воскликнула она, всплеснув руками. – Это же ручная работа! Здесь же каждая вещь сделана с любовью и хранит тепло рук мастера, из-за чего каждый купленный предмет может стать оберегом! Это же хэндмейд!
     Ну, ясное дело. Конечно же он, хэндмейд, и ничто другое!
     - Ну а ты ничего себе не присмотрел? – продолжила Булочка. – Смотри, какие отличные ежедневники в кожаных обложках!

     Я отрицательно замотал головой:
     - Нет. Что-то пока я ходил, так и не проникся не изначальной любовью, ни теплом рук. Давай присматривать будешь ты, а я побуду в стороне.

     Булочка улыбнулась:
     - Как скажешь! Тогда пойдём, я хочу купить несколько вещиц.
     - Малышка, а давай ты сама? – просительно сказал я, протягивая ей кошелёк.

     Она секунду подумала, затем протянула руку, и в её глазах заплясала хитринка:
     - Ладно, давай! Только ты не убегай никуда, жди меня здесь. – И она исчезла в пёстрой толпе адептов религии под названием «хэндмейд».

     Я облокотился на перила и стал глядеть в окно на пролетающие по небу облака, тоскуя из-за такого бесцельного времяпровождения, и изредка разбавляя эту тоску выискиванием среди общей людской массы силуэта Булочки. Иногда мне это удавалось, и один раз я увидел её в компании сухонькой сморщенной старушонки, голову которой украшала шляпа с уже знакомой мне брошью, только других оттенков. «А, госпожа Алевтина Синельникова! – неприязненно подумал я. – Если руководствоваться Булочкиной теорией любви и тепла, исходящих от мастера, то г-жа Синельникова больше похожа на ведьму. Или сушёную жабу из арсенала ведьмы. Лично я у такой вообще ничего не купил бы».

     Вскоре вернулась сияющая Булочка. Два кусочка мыла, эстамп с наклеенной салфеткой, несколько безделушек… На шее горделиво красовалась крупная подвеска из какого-то блестящего, похожего на золото камня в серебряной оправе. Я ткнул в неё пальцем.
     - Сколько? – бесцеремонно спросил я.
     - Сто пятьдесят! – улыбаясь, ответила Булочка.
     - Сто пятьдесят – чего? – уточнил я.

     Булочка удивилась:
     - Долларов, конечно!
     - Это что – по дешёвке, что ли? – возмутился я. – У них что, золотой самородок в эту железку завёрнут?!
     - Это пирит, и не в железку, а серебро, - погрустнев, ответила Булочка. – Авторская коллекция. Это действительно недёшево, но если тебе  не нравится, я отнесу его назад.

     Силы небесные!.. Я попытался успокоиться:
     - Нет, малыш, к тебе претензий никаких! И не надо ничего никуда относить. Просто всё так неожиданно… Не могу к ценам привыкнуть.

     Булочка пытливо заглянула мне в глаза:
     - Ты действительно не считаешь, что я много потратила?
     Мне стало стыдно:
     - Булочка, я для чего работаю? Для чего я жертвую всем? Для того, чтобы тебе и детям жилось хорошо. Так что, давай больше не будем. Я же сказал, что причина не в этом.

     Булочка помолчала, кивнула головой и, сунув мне пакет с покупками, сообщила уже повеселевшим голосом:
     - Тогда пойдём на второй этаж! – И пройдя вперёд, она плавной походкой стала подниматься по лестнице.

     На втором этаже, помимо всего прочего, располагались вручную сделанная и расписанная одежда, поделки из дерева, художественная ковка и интерьерные куклы из колготок. Эти куклы были страшные, ещё страшнее, чем тильды. Основным их элементом был огромный, на всё лицо, гротескный рот. Честное слово, если бы я в детстве увидел такую куклу, то до сих пор заикался бы. Но - странное дело! – именно около этих кукол народ толпился больше всего. Адепты хэндмейда желали приобрести скульптуру своего божества и под дикое верещание дудок и сопелок торжественно внести его в своё жилище.

     Неожиданно этот факт меня развеселил. Я легонько толкнул Булочку:
     - Смотри, какие страшилища! И как народ тщится их всех купить!

     Булочка посмотрела в сторону, куда я указывал, и хохотнула.
     - Прямо уж так и тщится, - с ударением на последнем слове сказала она. – Ты что, это же…
     - Знаю, знаю! – спешно перебил её я. – Это – ручная работа! Это – красиво! И престижно. Наверное.

     Булочка опять засмеялась и отвернулась к прилавкам с деревянными изделиями. В отложенной ей к покупке кучке лежали вполне симпатичные длинные ложка и вилка, расчёска, подставка под горячее и небольшая ступка. Её хозяйственность меня ещё больше развеселила, и я начал резвиться.
     - Ага! – подкравшись сзади и ущипнув её ниже спины, тихо произнёс я. – Я понял, зачем ты взяла меня с собой. Чтобы носить за тобой пакеты, да?

     Я обнял её за талию и игриво прижал к себе.
     Булочка покраснела:
     - Ну, ты чего? Взрослый человек, а на людях щипаешься!
     - Ты – моя жена, - напомнил я. – Имею полное право. У меня даже справка есть. Свидетельство о браке называется.

     Булочка лёгко толкнула меня бедром. Я сделал шаг назад и вдруг наступил кому-то на ногу.
     - Извините, - оглянувшись, пробормотал я.
     Сзади никого не было. Я недоумённо посмотрел вокруг и вдруг увидел… Её.
     - Подожди-ка… - сказал я и быстрым шагом направился в противоположный конец зала.

     Не было ничего удивительного в том, что я лишь сейчас заметил такую красоту. В том месте народ толпился постоянно, и лишь случаю было угодно, чтобы в небольшой просвет я увидел то, чем моментально возжелал обладать.
    
     Это была кукла. Да-да, большая, почти метр высотой, интерьерная кукла. Сделана она была всё из тех же банальных женских колготок, но в отличие от бедняг со ртами шире лица она поражала своими реалистично сделанными формами, как будто это была не тряпичная кукла, а скульптура.

     Я подошёл к витрине из столов и бесцеремонно протиснулся ближе. Таких кукол было пять или шесть штук, и все они были сделаны в той же реалистичной манере. Мельком бросив на них взгляд, я с удовольствием подумал, что и в хэндмейде встречаются красивые и искусно сделанные вещи, и что человек, добившийся такого сходства с человеческим телом и лицом, имеет полное право называться Мастером с большой буквы.

     Та, которая привлекла моё внимание, стояла отдельно от остальных кукол и слегка надменно наблюдала за всем происходящим: и за своими выставленными на продажу собратьями, и за людьми, которые толпились вокруг.

     Это была негритянка,  и её единственной одеждой была только повязка из шерстяных ниток, накинутая на бёдра, которым могла позавидовать любая более или менее уважающая себя женщина. Её голую грудь с торчащими сосками прикрывало ожерелье из крупных пожелтевших зубов какого-то животного, руки и ноги у  щиколоток обвивали браслеты из дроблёных морских раковин и пилёных трубчатых костей. В одной руке она держала, словно протягивая на ладони, деревянную миску с каким-то бурым содержимым, в другой руке, прижатой к бедру, у неё был пучок зелёно-голубой полыни. Длинная шея её была сверху донизу унизана разноцветными бисерными кольцами, в ушах висели серёжки из таких же тонких пилёных костей, как на браслетах, а голову короной венчал пучок перехваченных плетёным кожаным ремешком волос из жёстких чёрных шерстяных ниток.

     Я вгляделся в лицо куклы. Широкий, почти плоский нос с крупными ноздрями и мясистые губы служили характерной чертой негроидной расы, строго сдвинутые на переносице брови придавали лицу суровое выражение. Но больше всего меня поразили её глаза. Я не знал, из чего они были сделаны, но благодаря им взгляд негритянки был жутким. Белки её глаз были не белые, а красные, словно налитые кровью, и на их фоне весьма органично смотрелись чёрные глазные яблоки. И – странное дело! – они, эти глаза, полуприкрытые чёрными веками, казались живыми и глядели не на мою внешнюю оболочку, а значительно глубже: внутрь, в самую душу.

     Я невольно поёжился под этим всепроникающим взглядом, но тут же стряхнул с себя наваждение. Всё это была лирика и мистика, и, как бы там ни было, кукла идеально подходила для моего африканского кабинета.

     Я поискал глазами хозяйку куклы. Ею оказалась молодая симпатичная хрупкая блондинка в небесно-голубом свитере. Внешность у неё была самая заурядная. Она казалась глупенькой и слабой. Тот типаж, который так любят некоторые мужчины за то, что на фоне глупости и слабости можно в своих собственных глазах чувствовать себя умными и сильными; и я тут же подумал, что это беспечное создание не может быть мастером, создающим такие харизматичные вещи.

     - Скажите, а что внутри? На чём они держатся? – спросил вдруг один из потенциальных покупателей.

     Блондинка улыбнулась, но глаза её остались серьёзными.
     - У кого что, - неожиданно красивым, поставленным голосом ответила она. – Есть подвижные каркасы на основе алюминиевой проволоки диаметром три миллиметра. Эти куклы сгибают и поднимают руки и ноги, у них подвижны плечевой и тазовый пояса, их можно сажать. Есть медные каркасы с фиксированными плечами и тазом, но руки и ноги можно сгибать. Есть стальные. У кукол с такими каркасами положения тел не меняются.

     Потенциальный покупатель задумался. Слегка задумался и я, огорчённый своей недальновидностью и подумал, что для человека, который должен психологически видеть своего партнёра насквозь, это непростительный промах.

     Мои глаза скользнули по бейджу, прикреплённому к её свитеру: «Евгения. Мастер текстильных интерьерных кукол». «Что-то я совсем квалификацию потерял!» - с досадой подумал я и подвинулся ближе к ней.

     - Э-э, - начал я, привлекая её внимание к себе, – Евгения, скажите: сколько стоит эта кукла? – И я указал рукой в направлении негритянки.
     - Это мамбо Суан, - ответила мастер. – Она не продаётся.

     Этот ответ мне не понравился с самого своего начала и до конца. Я вскинул брови:
     - Кто такая мамбо и что такое суан? И почему она не продаётся?

     - Жрица вуду по имени Суан, - пояснила Евгения без тени улыбки. – А не продаётся она потому, что особенная. Я уже десять лет занимаюсь изготовлением кукол, и Суан была моим первенцем. Она мне очень дорога. Кроме того, я тогда ещё не владела всеми секретами кукольного мастерства, и сделана она не так профессионально, как остальные куклы. У неё пальчики на руках не пропорциональны, и голову она держит плохо, её нужно постоянно поправлять.

     Евгения наконец улыбнулась и с тенью лёгкой вины пожала плечами.
     - Извините, - добавила она. – Если вам пришлись по душе мои куклы, возьмите Терлога, викинга, или восточную танцовщицу Эфсанэ. Вы ей очень понравились.

     Я посмотрел на мускулистого викинга, верхнюю часть головы которого закрывал серебристый шлем, затем на танцовщицу.

     Танцовщица была хороша. Шикарные женские формы, длинные белокурые волосы, расшитый бисером костюм цвета морской волны, мечтательная полуулыбка на губах и что-то манящее в пронзительно-синих глазах…

     Я поднял голову и встретился с точно такими же глазами, только более строгими. По спине пробежал холодок.
     - Из чего вы делаете им глаза? – поинтересовался я.
     - Полимерная глина, - кратко ответила Евгения. – Берёте Эфсанэ?
     - Сколько она стоит? – резко спросил я.
     Евгения улыбнулась:
     - Сто пятьдесят долларов. Так же, как и любая моя кукла.

     Я сглотнул слюну:
     - Я дам вам за Суан триста.
     Лицо Евгении посерьёзнело.
     - Она не продаётся, - строго повторила она. – Я не продам её ни за триста долларов, ни за шестьсот, ни за тысячу. Вы не понимаете, о чём просите.

     - Зачем же она у вас здесь стоит?! – взорвался я.
     - Я всегда беру её с собой на выставки, - невозмутимо ответила Евгения. – Ей дома скучно. Она любит смотреть на людей.
     - Скучно? – с иронией переспросил я. – Любит смотреть на людей?!
     - Она – особенная, - тихо повторила Евгения. – И именно поэтому не продаётся. Я не хочу ни в коем случае вас обидеть, но сейчас вы её сердите. Я предлагаю вам другую куклу. А если вы не хотите другую, то… - Евгения выразительно замолчала, затем продолжила: - Тогда прошу меня извинить.

     Я не привык к отказам. Я привык всегда добиваться своего. Любыми средствами. Любыми деньгами. Эта маленькая женщина открыто оскорбляла меня тем, что ставила сшитый своими руками кусок тряпки, набитый синтепоном, выше всяких ценностей, и этого я так оставить не мог. Эта кукла должны была быть моей.

     - Ты чего здесь шумишь? – раздался за спиной голос Булочки. – Ой, какая прелесть!
     Булочка пробралась к прилавку и с широко раскрытыми от восхищения глазами стала рассматривать кукол.

     Я указал на Суан:
     - Как тебе вот эта?
     Булочка поморщилась:
     - Ой… Она такая страшная! Не в смысле, что сделана плохо, а наоборот, слишком уж реально. Жутко. Глаза у неё зверские.

     И действительно, глаза у негритянки как будто ещё больше налились кровью, а брови ещё сильнее насупились.
     - Она очень подошла бы для твоего кабинета, - со страхом глядя на куклу, сказала Булочка. – Хотя лично я предпочла бы, чтобы она осталась здесь.
     - Ладно, пойдём. Мы ещё не всё посмотрели, - нарочито громко выдал я и потянул Булочку за рукав.

     - Подожди, - запротестовала Булочка. – Может, мы купим какую-нибудь куклу? Уж больно они здесь красивые!
     - Купим, обязательно купим, - недобрым тоном пообещал я, продолжая тянуть её за рукав. – Только не сейчас. Позже.

     Булочка наконец сдалась, и я почти волоком оттащил её от кукол.
     - Что ты задумал? – обеспокоенно спросила она, высвобождая свой рукав из моих пальцев.
     - Пока ещё не знаю, - признался я. – Буду ждать случая.
     - Какого случая? Ты о чём? – не на шутку встревожилась Булочка.
     - Понимаешь, - заговорщически прошептал я, - мне очень нравится негритянка, но она не продаётся. Нужно подумать, как уговорить мастера её продать.

     Булочка сморщила носик:
     - Фу! Юр, ты бы не связывался с этой негритянкой. Не хорошая она. Недобрая…
     - Ладно, посмотрим, - перебил её я и переключился на другую тему: - А из одежды тебе ничего не понравилось? – И я потащил Булочку в сторону вешалок с одеждой.

     Мы уже два раза обошли весь зал и купили всё, что можно было купить, но никакой конструктивной мысли в голову мне не приходило. Я уже начал злиться, как вдруг увидел, что Евгения куда-то собирается и оставляет за прилавком молоденькую девчушку. Это был шанс. Еле дождавшись, когда Евгений покинет зал, я с юношеской прытью подлетел к прилавку.

     - Девушка, здравствуйте! – выпалил я прямо в лицо девчушке. – А где Евгения?
     - Ой, она только что вышла, - с сожалением ответила девчушка. – А что вы хотели?
     - Я хотел купить куклу. Вот эту. – И я указал на Суан.
     Девчушка замотала головой:
     - Нет-нет, что вы! Эту куклу Евгения не продаёт!

     Я упрямо кивнул:
     - Продаёт. Это за сто пятьдесят долларов не продаёт, а за пятьсот продаёт. Мы с ней договорились. Только у меня денег не хватило, и я ездил домой.

     Я полез в карман куртки, достал кошелёк и вынул оттуда пять купюр по сто долларов.
     При виде денег девчушка задумалась, затем лицо её просияло.
     - Я сейчас позвоню ей! – обрадовано сказала она.

     У меня похолодела кожа на голове. «Сейчас всё рухнет, и куклы мне уж точно не видать, - подумал я. – Схватить её и убежать?.. Мда, глупо. Меня тут же схватит охрана, и в вечерних новостях под крупным заголовком выйдет сенсационная статья: «Буркальцев Юрий Иванович, крупный бизнесмен – мелкий воришка, укравший на ремесленной выставке куклу!» Смех и позор!»

     - Я просто знаю, как Евгения дорожит этой куклой, - весело щебетала девчушка, доставая из кармана джинсов телефон, - и что она уже много лет возит её по выставкам, но не продаёт. Странность с её стороны, конечно, но тем не менее…

     Девчушка нажала кнопку вызова, и я затаил дыхание. Неожиданно из-под прилавка донёсся мелодичный звон. Девчушка несколько секунд постояла с телефоном в руке, затем заглянула под прилавок:
     - Ну надо же! Евгения свой телефон оставила! – И она вытащила из-под прилавка старенький телефон в металлическом корпусе.

     Я воспрял духом.
     - Девушка, миленькая, - вкрадчиво начал я, - у меня совсем нет времени. Просто поверьте. Может, это поможет развеять ваши сомнения.

     Я открыл кошелёк, достал десять долларов и положил перед девчушкой. Та опешила. Тогда я достал ещё десять долларов и положил их сверху предыдущей купюры. Рядом я положил деньги за куклу и протянул руку к Суан:
     -  Я беру её?
     Это был даже не вопрос, а непреложный и непререкаемый факт.

     Девчушка вышла из оцепенения, сгребла деньги и, поспешно сунув их в карман джинсов, кивнула головой:
     - Сейчас я дам вам коробку.

     Когда она укладывала куклу в коробку, мне на секунду показалось, что глаза Суан сверкнули ненавистью, а рот искривился в злорадной ухмылке. Я ещё раз восхитился реалистичностью её выполнения, заключил драгоценную во всех смыслах коробку в объятия и бросился вон из зала.

                ЮРИЙ ИВАНОВИЧ
     Когда я сейчас вспоминаю этот постыдный эпизод, я вижу себя пройдохой, трусливо покидающим место своего преступления, но тогда я был чрезвычайно горд тем, что совершил. Ещё бы! Ведь благодаря своей изобретательности, несмотря на все препятствия, я стал обладателем действительно эксклюзивной вещи, которая станет украшением моего дома!

     Спешно добравшись до машины, я бережно положил коробку на заднее сиденье, достал телефон и набрал Булочку.

     - Ты куда пропал? – раздался в телефоне её обеспокоенный голос.
     - Всё в порядке, милая, - заверил я. – Просто договаривался о продаже куклы. Я жду тебя в машине.
     - Ты всё-таки купил её, - устало сказала жена. – Ладно. Я скоро буду.

     Казалось, она была расстроена и недовольна моим приобретением и всю дорогу назад молчала. Я напомнил о её покупках, но она ответила, что ей уже не хочется им радоваться, и что она предчувствует, что из-за этой куклы с нами случится что-то плохое. Я рассердился и уже хотел сказать в её адрес всё, что пришло мне на ум в этот момент, но каким-то чудом сдержался и лишь процедил сквозь зубы:
     - Так что, мы сейчас куда: в парк или кататься на лошадях?
     - Не знаю, - донеслось в ответ. – Что-то мне вообще ничего не хочется.

     Я съехал на обочину и остановил машину.
     - Послушай, - уже совершенно спокойно начал я, - ты – взрослый человек  и, поверь мне, это несколько неправильно – так переживать из-за какой-то куклы. Ты же сама хотела, чтобы я приобрёл на этой выставке что-нибудь для своего кабинета, вот я и купил её.

     - Да я не то, чтобы очень хотела, я просто предположила, - робко возразила жена.
     - Суть от этого не очень изменилась, - заметил я. – Я, конечно, доверяю твоей интуиции, но, знаешь, ничего плохого не случится. Плохо лишь то, что у тебя сейчас совершенно безосновательно испортилось настроение, но кукла здесь абсолютно ни при чём. И даже более того: всё в наших руках. Иришка, милая, ну прекрати дуться! Когда ещё у меня будет столько свободного времени?

     Булочка искоса глянула на меня. Я широко улыбнулся, чтобы окончательно развеять её нервозность. Это подействовало, и Булочка смущённо улыбнулась в ответ.
     - Хорошо, - согласилась она. – Тогда поехали кататься на лошадях.

     Конноспортивная база располагалась за городом возле живописного хвойного лесочка. Нужно заметить, что я до сих пор ни разу не садился в седло в отличие от Булочки, в школе занимавшейся конным спортом, и особой тяги к лошадям не испытывал, но чего не сделаешь ради жены!

     Девушке-инструктору пришлось изрядно повозиться, пока наконец мне, то и дело поминающего незлым тихим словом свой малоподвижный образ жизни и сопутствующие ему излишества, большим мешком еле-еле удалось взгромоздиться в седло.

     Воспитанный на фильмах с вымуштрованными актёрами я представлял себе, как соколом вскочу на коня и таким же соколом (или хотя бы воробьём) полечу гарцевать по лесным дорожкам, но на практике всё оказалось очень уж далеко от моих мечтаний. Когда лошадь сделала первый шаг, я покачнулся и, боясь упасть, обеими руками, бесславно и совсем не по-геройски вцепился в седло.

     - Не бойтесь! – звонким голосом попыталась успокоить меня инструктор. – Лошадка смирная, хорошая. Вы расслабьтесь, обхватите её бока ногами и держите спину прямо, и всё будет отлично.

     Она взяла лошадь под уздцы. Я попробовал выполнить все её рекомендации, но в сочетании с расслаблением  это оказалось невозможным. Ещё раз вспомнив доведшие меня до мышечной атрофии образ жизни с излишествами, я расслабился, как смог, то есть свесил ноги и сгорбился и, при каждом лошадином шаге боясь упасть, печально поплыл над милой сердцу и ногам, покрытой мягким мхом, землёй…

     Не нужно описывать дальше все мои переживания, чтобы понять, что прогулка мне не понравилась. К тому же, к её концу у меня настолько болели ноги, что я ещё большим мешком, нежели в начале, сполз с седла. Булочка же наоборот повеселела и разрумянилась.

     - Что ты хочешь к ужину? – поинтересовался я, стараясь удобнее расположить на сиденье машины своё многострадальное седалище. – Лично я всё же предлагаю посетить ресторан.

     Булочка смешно сморщила носик:
     - Ой, нет! Я всё же предпочла бы ужин дома. Как в старые добрые времена.
Ох, уж мне эти времена!.. Я скривился, пытаясь изобразить на лице необузданную радость от Булочкиной идеи.
     - Как скажешь, крошка! – бодро отчеканил я, подражая героям американских боевиков.

     Булочка помрачнела:
     - Фу, как ты это сейчас некрасиво сказал! Сразу представилось, будто я – какая-то хлебная крошка, лежащая в лучшем случае на столе, а в худшем…

     Мне надоело это бестолковое препирательство.
     - Ну извини, - перебил её я. – Я правда не хотел тебя обидеть. Дома так дома. Закажем куриные крылышки в меду, бутылочку «Киндзмараули»…
     - А я не хочу крылышки в меду! - заупрямилась Булочка. – Я хочу куриное филе с ананасами и жульен с опятами!

     «Аллилуйя!» - чуть не вырвалось у меня, но я вовремя сдержался, чем спас себя от новых неожиданных и вредных реакций со стороны Булочки. Она была атеисткой, но упоминания всуе словесных формул из арсеналов всех мировых религий почему-то приводили её в негодование. Я вздохнул, выловил из кармана куртки ключ зажигания и, вставив его в замок, торжественно заключил нейтральной фразой:
     - Да будет так!

     Булочка поощрительно улыбнулась, и я облегчённо выдохнул. Вечер был спасён.
     Я вырулил со стоянки на проезжую часть и в телефонном справочнике отыскал номер ресторана. Пока общался с администратором, делая свой заказ, в голову пришла новая мысль.

     - Давай заедем в мебельный салон? – предложил я Булочке, окончив телефонный разговор.
     - Что ты там хочешь? – насторожилась Булочка.
     - Понимаешь, я тут подумал, что Суан нужна подставка, - загадочно изрёк я.
     - Что такое суан и зачем ему подставка? – осведомилась Булочка.
     - Кукла, - кратко пояснил я. – Негритянка. Её зовут Суан. Не на полу же она будет стоять?
     - Какое имя… дурацкое…

     Булочка с негодованием отвернулась к своему окну, несколько секунд помолчала, затем снова повернулась ко мне:
     - Делай, как считаешь нужным. Только я очень надеюсь, что ты не будешь от меня требовать любви к ней…
     Булочка резко махнула головой в сторону заднего сиденья:
     - И пыль с неё стирать я тоже не буду!
     - Договорились! – бодро заверил её я.

     Ничем не прокомментировав мой ответ, Булочка выразительно уставилась на дорогу.
     В мебельный салон она со мной не пошла, сказав, что ей всё равно, и она останется в машине, и я, оставив ключи, поспешил в магазин. Консультант довольно быстро сориентировал меня по имевшимся в наличии моделям подобных изделий и их ценам. Я уже наметил для себя одну подставку, состоящую из затейливых комбинаций дерева и железа, в  хитросплетениях которых угадывались чьи-то загадочные лица, фигуры людей и животных, растения, как вдруг увидел стремительно идущую ко мне Булочку.

     - Ты передумала? – обрадовался я.
     - Ничего подобного, - парировала Булочка, подходя ближе. – Мне… мне страшно.
     - Что? Страшно? – удивлённо переспросил я. – С чего бы это? Что-то случилось?
     - Не знаю… Там, на заднем сиденье, что-то шуршит.
     - Что там может шуршать? – ещё больше удивился я.
     - Не знаю, - повторила Булочка. – Мне кажется, что это твоя кукла ворочается в коробке и хочет вылезти.

     Я от души расхохотался.
     - Ну что ты выдумываешь, Иришка! Разве она может ворочаться? Это же женские колготки, набитые ватой! Скорее всего, в твоих пакетах с выставки обёрточная бумага разворачивается потихоньку, вот и шуршит. Так бывает!

     Я притянул её за талию к себе и поцеловал в щёку:
     - Вот, смотри, какая оригинальная полочка мне попалась!
     - Ты думаешь, что я глупая, да? – проигнорировав мою реплику, спросила Булочка.

     Я выпустил Булочку из объятий:
     - Ну что ты, малышка! Разве это глупость? Страх – величайший из всех человеческих инстинктов. Именно благодаря ему человек смог выжить в сложном процессе эволюции. Так что боятся чего-то все. И я тоже. Просто у меня нет таких привилегий открыто об этом заявлять. Я же мужчина!

     Булочка немного помолчала, разглядывая рисунок ламината на полу, затем обратила, наконец, внимание на мою находку.
     - Красиво, - грустно сказала она и попыталась улыбнуться. – Эта полочка подойдёт твоему кабинету даже без куклы…

     Домой мы добрались без приключений. Суан лежала в своей коробке тихо и смирно, Булочкины покупки в пакетах тоже вели себя скромно, и я в душе несколько раз усмехнулся её мнительности и тревожности.

     В ожидании нашего заказа из ресторана Булочка сервировала стол, а я занялся кабинетом. После того, как подставка была собрана, оказалось, что нужно произвести небольшие перестановки, чтобы освободить место для Суан. Мне очень хотелось, чтобы эта изысканная и устрашающая вещь стояла рядом с моим столом и была если не моим верным помощником, то хотя бы непосредственным наблюдателем. Вот обзавидуются мои друзья! Ведь ни у кого из них нет собственной жрицы вуду!..

     Наконец место было подготовлено, полка установлена и на неё торжественно водружена чёрная кукла. Удивительное дело: когда я поставил куклу, мне вдруг показалось, что её глаза полыхнули дьявольским торжеством, а губы растянулись в самодовольной усмешке…

     Булочка на нововведения смотреть не пошла, да на это уже и не было времени. Привезли еду, и мы, изрядно проголодавшиеся после всех мероприятий, с удовольствием на неё накинулись.

     Ночь прошла восхитительно. Булочку наконец оставили тревожащие сомнения, и, занимаясь любовью с ней, я с удовольствием смотрел, как переливается бронзой её кожа в ярком свете полной луны. В какой-то момент, когда на луну нашла лёгкая тень, мне показалось, что кожа её потемнела до черноты, и что передо мной лежит не моя жена, а… Суан. Меня это позабавило.

     Мы с Булочкой достаточно давно были женаты, и такие ролевые игры шли лишь на пользу: будоражили фантазию, открывая новые грани чувственных наслаждений… В воздухе витал какой-то экзотический, сладковато-пряный запах, сердце бешено отбивало трансовые ритмы африканских барабанов…

     - Ты сменила духи или купила новые благовония? – полюбопытствовал я, когда мы в изнеможении откинулись на подушки.
     Булочка приподнялась на локте и подозрительно посмотрела на меня.
     - Нет, - осторожно ответила она. – Почему ты так решил?
     - Запах какой-то новый в комнате, - пояснил я. – Такой… сладкий и горький одновременно…
     - Так пахнет полынь, - грустно сказала Булочка. – Я вообще думала, что это кукла твоя… благовоняет.

     Она отвернулась от меня и натянула одеяло до подбородка. Я обнял её под одеялом, прижался к её разгорячённому телу и поцеловал волосы:
     - Малышка, ну не дуйся! Всё будет хорошо!

     Булочка ничего не ответила, и уже через минуту её дыхание стало глубоким и размеренным – она заснула. Я улыбнулся беспокойности своей жены, вспомнил недавние игры света на её коже, глубоко вдохнул завораживающий запах полыни и начал погружаться в сон.

                СУАН
     Наутро запах исчез. Не было его и в кабинете. Что касается Суан, то она мирно стояла на своей подставке рядом с моим рабочим столом. Я улыбнулся и подмигнул ей:
     - Привет, красотка! Как тебе живётся на новом месте?

     Естественно, ответа я дожидаться не стал. С удовольствием окинув взглядом её грудь, полуприкрытую ожерельем из клыков, и шикарные бёдра, я склонился над столом в поисках нужных бумаг. И вдруг над моим ухом, с той стороны, где стояла Суан, раздалось шепелявое щёлканье. Мне стало страшно. Я медленно выпрямился и уставился на Суан. Но та стояла, как ни в чём не бывало, красными глазами глядя в сторону книжного шкафа.
     - Красотка, это ты? – осторожно спросил я, и тут же осознал всю глупость собственного вопроса.
    
     Куклы не умеют издавать подобные звуки. Они просто не должны этого делать, если только внутри у них нет специального устройства. У Суан его однозначно не было. Но чтобы не ударить перед собой лицом в грязь, я решил продолжить, превратив всё в шутку:
     - Ладно, молчи. Я и так знаю, что это не ты. Иногда звуки за окном слышатся так, будто что-то происходит в помещении… Хотя нет. Скажи: ты не брала мои договора?
     Выражение лица Суан не изменилось, но каким-то невообразимым образом я понял, что она победно злорадствует.

     В кабинет заглянула Булочка:
     - Ты с кем тут разговариваешь?
     - Да с кем я могу разговаривать? С умным человеком, разумеется. Сам с собой, - проворчал я и снова стал рыться в бумагах на столе. – Кстати, ты не видела договора с холдингом «Экодом»? У меня через час встреча с подписанием, я специально вчера попросил секретаря распечатать все бумаги, потому что с утра она не успевает… Я клал их вчера на стол, перечитывал…
     - Нет, не видела, - ответила Булочка. – Я сюда захожу только с уборкой, а вчера я не убирала. Кстати, кофе готов, иди перекуси.

     Я взорвался:
     - Ира! Какое «перекуси»?! У меня договора пропали, ты это понимаешь?! Да что там договора! Деньги, сотни тысяч долларов пропали, слышишь меня?!

     У Булочки от обиды вытянулось лицо.
     - Но, может быть, можно напечатать ещё экземпляры? А встречу перенести на полчаса…
     - «Можно»… Нельзя!!! – заорал я. – Нельзя, потому что на эту встречу полчаса и отведено!!! У них самолёт!!!
     - Не кричи на меня, - севшим голосом сказала Булочка. – Уж кто-кто, а я здесь вообще ни в чём не виновата. – И она, хлопнув дверью, ушла.

     Ситуация была критической. Я ещё раз перерыл всё на столе, в столе, заглянул в портфель, проверил полки в книжном шкафу и даже карманы делового пиджака, но безрезультатно. В отчаянии я плюхнулся в кресло и посмотрел вокруг. Суан стояла ко мне боком, и в странной игре светотеней уголок её губ казался приподнятым в гордой улыбке.

     Бред какой-то! Я стряхнул с себя наваждение, позвонил водителю и секретарю и стал быстро собираться в надежде ещё спасти ситуацию.

     Водитель прибыл через двадцать минут. Сейчас мы заедем за секретарём и успеем подготовить новые документы к началу встречи… Но на дороге, там, где движение всегда было свободным, внезапно организовалась пробка, причиной которой стала авария с участием трёх машин. Зажатые с четырёх сторон, мы даже не смогли развернуться, чтобы поехать другой дорогой. И мне ничего не оставалось, как позвонить моим несостоявшимся партнёрам и пролепетать извинения по поводу сорвавшейся сделки.

     Это был удар судьбы в двенадцать баллов. За одно несчастное утро я совершенно необъяснимым образом потерял целое состояние…

     Я был в бешенстве. Хотелось напиться до беспамятства, набить кому-нибудь морду или, на крайний случай, собственноручно перевернуть металлическую будку продажи проездных билетов, издевательски глядящую на меня с автобусной остановки.

     В другой раз я обязательно выполнил какой-нибудь пункт из этого списка. Но у меня на сегодняшний вечер была запланирована ещё одна сделка, требующая моего непосредственного участия. Не такая крупная, как сорвавшаяся, но всё же существенная. И мне пришлось смириться и взять себя в руки.

     Сделка прошла гладко. Положив в портфель подписанные документы, я с облегчением вздохнул и отправился домой.

     Дома я разложил подписанные бумаги на рабочем столе, чтобы ещё раз их перечитать и сделать кое-какие подсчёты. Чтобы работалось веселее, я попросил Булочку принести кофе. С удовольствием вдохнув ароматный запах, я важно посмотрел на стоящую рядом со столом Суан.
     - Что, малышка, ты тоже хочешь кофе? – поинтересовался я и с наслаждением сделал глоток из чашки. – Я бы поделился с тобой, но вряд ли ты сможешь воздать должное этому замечательному напитку.

     Я поставил чашку на блюдце, ещё раз глянул на Суан и оторопел: у меня на глазах она медленно склонила голову набок, и её красные глаза с вызовом блеснули из-под чёрных век.
     - Ты… - начал я, но во время опомнился, встал и подошёл к кукле: - Чёрт, мне же говорили, что ты голову плохо держишь! Вот и объяснение мистики – недостаток мастерства!
     Я вернул голову Суан в прежнее положение и погрозил ей пальцем:
     - Смотри мне! Веди себя смирно! – И пошёл к книжному шкафу за справочником.

     Вдруг за моей спиной раздался глухой удар и звон посуды. Я обернулся на звук и побагровел от злости: Суан лежала на столе, рядом покачивалась с боку на бок опрокинутая чашка, обильно залив многострадальные бумаги коричневой жидкостью пополам с гущей.

     Я бросился к столу, схватил намокшие листы и пришёл в отчаяние: у меня на глазах, словно в кошмарном сне, расплывались, принимая неясные очертания, печать партнёра и его подпись, сделанная золотым чернильным «Паркером»…

     Я разразился таким бурным некрологом по погибшим договорам, что через несколько мгновений дверь кабинета распахнулась, и с криком: «Что случилось?!» вбежала обеспокоенная Булочка.

     - Это… это просто какой-то… кошмар!!! Всему… Всё пропало!!!
     Разговаривать с женой цитатами из некролога было неправильно, неприлично и чревато последствиями, поэтому я с трудом подбирал нормальные слова:
     - Эта… эта кукла! Зачем я потрогал её?! Она… упала, разлила кофе, будто специально, и все документы: договора, приложения, которые сегодня были подписаны… Она уничтожила их!!!
     - Как? Как она упала? – осторожно спросила Булочка.

     Я бросил коричневатые, мокрые, пахнущие кофе бесполезные бумажки на стол и с ненавистью глянул на Суан. Та неподвижно лежала лицом вниз. Её перевёрнутая чаша валялась рядом, пучок полыни выглядывал из-под юбки. Неожиданно мне стало жаль её.
     - Она не виновата, - выдавил из себя я, поднимая Суан. – Я решил поправить ей голову, видно, нарушил равновесие, вот она и упала.

     Я вернул Суан на место, поправил ей причёску, одежду и украшения, расправил руки и вручил чашу.
     - День сегодня идиотский, - подытожил я. – Абсолютно все мои старания пошли прахом. Пойдём, вина выпьем. Только на столе приберу.
     Булочка нервно сглотнула в ответ.

     Перед сном я долго ворочался и обдумывал план завтрашнего дня. Завтра был выходной, но у меня был запланирован полезный отдых: встреча без галстуков в сауне за городом с главным архитектором города. Я собирался расширяться и строить сеть кафе и магазинов, и от этого «отдыха» зависело многое. Мне необходимо было быть в блестящей форме, поэтому для начала нужно было хорошо выспаться.

     Но среди ночи меня разбудила Булочка.
     - Послушай, мне кажется, что в квартире кто-то ходит, - шёпотом сообщила она.
     Я прислушался. Действительно, где-то слышался звук лёгких, словно детских шагов и скрип паркета.
     - Ну и что? – так же шёпотом ответствовал я. – Соседи сверху ходят, скрипят.
     - Во-первых, у соседей сверху линолеум, - еле слышно возразила Булочка. – А во-вторых, это действительно у нас, точнее, в твоём кабинете.
     Я нехотя поднялся:
     - Хорошо, пойду проверю.

     Когда я открыл дверь кабинета, в ноздри ударил резкий запах полыни. Я нащупал на стене выключатель и включил свет. В кабинете всё было так, как и перед моим уходом. Даже Суан стояла на своём месте так, как я её туда водрузил.

     Я пожал плечами и погасил свет. Чтобы окончательно закрепить за собой звание бесстрашного героя и домашнего экзорциста, я акцентированно топая прошёлся по всей квартире и, вернувшись в спальню, объявил территорию нашей квартиры зоной, свободной от каких-либо вмешательств извне.

     Булочка благодарно уткнулась в моё плечо и уже минуты через три мирно засопела. Но я заснуть не смог и проворочался до самого утра. На рассвете я всё же задремал. В этом коротком, беспокойном сне снова послышались лёгкие шаги, запахло полынью, и паркет заскрипел прямо перед спальней. Затем наступила гнетущая тишина, и с тихим шорохом стала поворачиваться дверная ручка… Но в этом сне я уже не был храбрецом. Меня сковал первобытный страх перед  неизвестной опасностью. Волосы на всём моём теле зашевелились, морозные иглы ужаса стали буравить кожу. Я хотел закричать, но из открытого рта не вылетело даже звука… За дверью раздался едкий смешок, снова скрип и шаги. И всё смолкло.

     Новый день я встречал совершенно измученным. Планируемое на сегодня мероприятие чётких временных границ не имело. Мне нужно было как следует «укатать» главного архитектора, а это зависело только от его возможностей и могло затянуться надолго, даже до следующего утра. После сауны мог пойти боулинг, караоке, ресторан, поездка на природу с целью пожарить шашлык и пострелять из травмата по банкам/бутылкам…

     Я предупредил об этом  Булочку, и та ответила, что боится оставаться одна и пригласит приятельницу. Её желание я одобрил и даже предложил им вместе сходить куда-нибудь, например, в ресторан или караоке, или пройтись по магазинам, но Булочка отказалась, сказав, что побудет дома, и что приятельница давно рекомендовала посмотреть какой-то фильм, что, собственно, и хотелось бы сегодня сделать.

     Я почувствовал укол совести. Дело было в том, что я не договаривал, когда перечислял Булочке список «укатательных» увеселений. Главный архитектор был огромным любителем женщин. Он любил их всех: пышечек и анорексичек, высоких и «гномиков», глупых и умниц с тремя высшими образованиями, брюнеток и рыжих, длинноволосых и бритых наголо… И, естественно, с такой постановкой вопроса все вышеперечисленные увеселения без прекрасного пола просто не имели смысла.

     Нужно сказать, что изменять Булочке мне было не впервой. В моих кругах иногда это было даже необходимостью: это был товар, и иной раз с помощью умело «подставленной» девушки можно было решить самые на первый взгляд нерешаемые дела. Поэтому к своим изменам я относился творчески, но никогда не придавал им особого значения. Правда, некоторые девушки переходили затем в разряд любовниц, но ненадолго. Постоянной была только Булочка, которую я действительно любил. И сейчас, видя её растерянной, подавленной и одинокой в то время как мне предстояли нелегальные дивертисменты, я впервые почувствовал себя мерзавцем.

     И действительно, отдых в сауне плавно перерос в оргию. Архитектор «плыл» в окружении трёх прекрасных созданий, сидя за ломившимся от деликатесов столом. Я решил ограничиться одной подругой и, подливая архитектору двенадцатилетний коньяк, чувствовал себя смертельно уставшим, но старательно выдавливал любезные улыбки, смешные анекдоты и счастливое сияние из глаз. Наконец чинуша созрел для интимного общения с дамами, и я со своей подругой был вынужден перейти в другую комнату отдыха. Но когда мы оказались наедине, я испугался. Я не почувствовал к ней никакого влечения, никакого желания. Нет, девушка была очень красива, но дело обстояло не в ней. Когда она сбросила с себя простыню и начала ласки, у меня даже ничего не шевельнулось…

     Подобного ещё не бывало. Девушка безрезультатно провозилась со мной полчаса, и звонок телефона я воспринял как спасение от неминуемого позора. Звонила Булочка. Обычно она не беспокоила меня на подобных мероприятиях, и, увидев на экране телефона её имя, я насторожился. В принципе, я мог бы и не отвечать, сославшись на занятость, но сейчас обстоятельства складывались не в пользу этого.

     - Юра! – кричала Булочка. – Юра, умоляю, приезжай скорее!
     Я схватил свою простыню и, наспех оборачиваясь ею, выскочил в коридор.
     - Что случилось, малыш?
     - Юра, я не понимаю, что происходит! Не понимаю, как такое вообще возможно! Наверное, я сошла с ума… - Булочка неожиданно замолчала, затем продолжила горячим шёпотом: - Вот, вот опять! Это она, она! Юра, что мне делать?! – И она заплакала.

     У меня оборвалось сердце. Что бы там ни случилось, а такой возбуждённой и насмерть перепуганной я видел, вернее, слышал Булочку в первый раз. Я ворвался в комнату отдыха, где клубилась, сплетаясь и расплетаясь, масса из четырёх голых тел и, прижав ухом к плечу телефон и не обращая внимания на присутствующих, стал спешно одеваться.

     - Милая, успокойся! – параллельно увещевал я Булочку. – Я уже выезжаю. Давай в двух словах: что произошло?
     - Приехала Люба, привезла фильм, - всхлипывая, начала Булочка. – Страшный, жуткий фильм! «Повелитель кукол» называется. Там… - голос Булочки снова понизился до шёпота, - там куклы убивали людей. Мастер, который их сделал, вводил в кукольные тела специальный эликсир, и они убивали и убивали…

     - Где Люба? – перебил её я.
     - Она уже ушла, - снова всхлипнула Булочка.
     - Малыш, ты нашла из-за чего расстраиваться! Этот фильм – продукт индустрии ужасов, он снят специально, чтобы нагонять на людей страх. Ожившие куклы-убийцы… Сама посуди: разве такое может быть?

     - Я тоже думала, что не может, - зашептала Булочка. – Но только Люба уехала, как по дому начал кто-то ходить. А потом… - она умолкла, словно прислушиваясь к чему-то, - потом шаги раздались у зала, где я сижу, и дверная ручка начала дёргаться и поворачиваться. И… я знаю, что это Суан…

     - Иришка, держись, я уже еду, - натягивая пиджак, пообещал я. – Судя по твоему описанию, в квартиру проник грабитель. Сиди в зале и не выходи из него. Если вор войдёт к тебе, то отдай ему деньги, драгоценности, в общем, всё, что потребует. Разбираться будем потом. Я скоро буду.
     - Хорошо, - слабо отозвалась Булочка.

     Я отключил звонок, повернулся к распавшейся и застывшей в недоумении человеческой массе и нашёл в её середине глаза архитектора:
     - Сожалею, но мне необходимо покинуть вас. Вы оставайтесь, всё оплачено. Прошу извинить меня, дома возникли непредвиденные обстоятельства. – И не дожидаясь ответной реакции, я бросился вон.

     С архитектором я могу объясниться потом. И хотя на то, что мой интерес положительно разрешится в полной мере, можно было уже не надеяться, но всё же с такими людьми до конца портить отношения нельзя. А если представится повторный удобный случай, то нужно будет взять с собой для подстраховки зама.

     Дома я не обнаружил никого и ничего подозрительного. Лишь испуганная Булочка сидела в зале, забравшись с ногами на диван и вооружившись большой бронзовой индийской вазой. Когда я вошёл, она отбросила вазу и кинулась мне на шею:
     - Юра, я тебя очень прошу: избавься от этой куклы! Она у нас всего два дня, и уже столько непонятного произошло! Она того не стоит! Если очень хочется, закажи себе другую, а  эту… - И Булочка замолчала, выразительно глядя на меня.

     Не смотря на то, что с появлением Суан непонятного у нас действительно прибавилось, а также на то, что эта кукла за столь короткое время сумела явно мне навредить, расставаться с ней было жаль.

     Я прошёл в кабинет, Булочка последовала за мной. Суан стояла на своём месте без изменений, только ожерелье из клыков странным образом немного съехало набок, обнажив торчащие соски.

     На меня нахлынула волна раздражения, которая постепенно переходила в ярость. Неожиданно я вспомнил то, что случилось вчера, все события сегодняшнего дня, и именно эти соски показались мне верхом издевательства. В бешенстве я схватил Суан за шею и поднял её в воздух.
     - Ты права, - еле сдерживая эмоции, сказал я. – От этой куклы одни неприятности. Я выброшу её, а себе закажу какого-нибудь деревянного идола.

     Я направился к двери, но Булочка остановила меня:
     - Подожди. Её нельзя так выбрасывать. Что ни говори, но она действительно необычна и красива. Её может кто-нибудь забрать себе. Я дам тебе коробку. – И Булочка исчезла.
     Я с отвращением разглядывал странное создание человеческих рук, и мне казалось, что Суан в ответ глумливо усмехается…

     Появилась Булочка с коробкой из-под гимнастического обруча. Я затолкал туда куклу, плотно закрыл крышку и понёс коробку в мусорный контейнер. «Надо было оторвать ей голову, - по дороге подумал я. – И отрезать соски».

     Я выбросил её с чувством глубокого облегчения, но по возвращении домой это чувство почему-то сменилось беспокойством.
     Вскоре в дверь позвонили. Я открыл и увидел на лестничной клетке бомжа с моей коробкой в руках.

     - Тебе чего? – осклабился я.
     Бомж замялся.
     - Кхм, - закряхтел он. – Тут это, хозяин, такое дело… Я увидел, как ты коробочку эту выбрасываешь. Ну, думаю, пойду посмотрю. Открываю, а там кукла красивая, новая. По ошибке, стало быть, вынес. Вот я и решил…
     - Убирайся, вонючий алкаш! – с ненавистью зашипел я. – Не моя это коробка! Нажрался до зелёных чертей, вот и мерещится всякое!

     Я хотел захлопнуть дверь, но бомж неожиданно выступил вперёд и локтем задержал дверь.
     - Да, я пьющий, - с достоинством сказал он, - но я не пьян. А ты, прежде чем покрывать меня трёх… стопным ямбом, разобрался бы. Мне от тебя ничего не надо, я ж как лучше хотел. Уж больно хороша она, мастерски сделана. Жена моя, ныне покойница…

     - Вот и забери её себе! – заорал я и стал отдирать его локоть от двери.
     Бомж не сопротивлялся. Он отступил и покачал головой.
     - Нет, - тихо и на удивление проникновенно сказал он. – Нельзя мне. Чужая она…

     В сердцах я захлопнул дверь и приник к дверному глазку. Бомж задумчиво постоял, затем наклонился, выпрямился снова, повернулся, явив мне свою спину в засаленной куртке с надорванным рукавом, и исчез из поля зрения. Я выждал некоторое время и открыл дверь. На лестничной клетке прямо под дверью лежала коробка с куклой.
     - Чтоб ты издох, старый ишак! – выругался я и, воровато оглядевшись по сторонам, подобрал коробку.

     Это было уже слишком. С коробкой наперевес я понёсся в зал.
     - Ира, принеси мне топорик для мяса! – на ходу крикнул я.
     - Зачем? – поинтересовалась Булочка, заглянув в зал.
     - Суан вернулась, - злобно ответил я, швыряя коробку на стоящий рядом с мебельной стенкой журнальный столик. – Бомжара какой-то принёс. Я чувствую, что нам от этой гадости просто так не избавиться. Поэтому я разрублю её на куски, а потом выброшу.

     Булочка быстро принесла топорик. За это время я вытащил Суан из коробки и уложил на столике, приготовив к четвертованию.
     - Может, лучше ножницами? – осторожно предложила Булочка.
     - У этой дряни внутри металлический каркас, - пояснил я. – Его если и возьмут ножницы, то ножницы по металлу. – И я забрал у неё топорик.
     - Ты хочешь сделать это на столе?! – со страхом спросила Булочка.
     - Да, - жёстко подтвердил я. – Стол я куплю новый. – И взмахнул топором.

     Из произошедшего далее я помню только, что при размахе моя рука ударилась о мебельную стенку. Опустить топор я не успел. Жестокий удар по голове лишил меня возможности видеть, слышать и двигаться…

     Я пришёл в себя в больнице и первое, что увидел, - заботливо склонившуюся надо мной Булочку.
     - Ну наконец-то ты пришёл в себя! – с облегчением выдохнула она и улыбнулась. – Как ты себя чувствуешь?

     Я, словно сканером, собрал ощущения со всего тела:
     - Голова очень болит, кружится… А что произошло?
     - Когда ты замахнулся топором, то сильно задел стенку, - ответила Булочка. – От этого толчка большая хрустальная бабушкина ваза упала с антресоли прямо на тебя. Но не переживай. Врач сказал, что ты легко отделался. Ссадина на голове и сотрясение – это самый лёгкий вариант из тех, что могли быть. Полежишь денька три, а там, если всё будет хорошо, выпишут.

     В больнице у меня оказалось слишком много свободного времени. Врач запретил напрягаться, решая рабочие вопросы, поэтому я лежал, глядя в чисто выбеленный потолок, и думал, думал… А на третий день утром я подошёл к умывальнику, глянул в отражающее меня по пояс зеркало и ужаснулся. Серое, одутловатое лицо с мешками под глазами и щеками хозяйственного хомяка, заплывший жиром торс с дряблой кожей и отсутствием даже намёка на мышцы, туго натянутый, как барабан, пивной живот… Во что я превратился? Если тело – это храм духа, то глядя на меня можно было смело сказать, что собственный дух уже давно перестал интересовать меня. Изуродованный и несчастный, он сиротливо ютился среди гор грязных, заплёванных обломков некогда величественного сооружения и всем своим видом вызывал брезгливую жалость.

     О том ли я мечтал в молодости, сидя под звёздным небом, вдохновенно читая собственные стихи любимой девушке и веря, что впереди – широкая и счастливая, полная огромных возможностей, дорога? Что же случилось потом?
 
     Я строил свой бизнес, неоднократно обманывая своих партнёров и устраняя конкурентов, и двигался вверх по ступеням из их поверженных тел. Я плевал на друзей. Однажды у меня протухла целая фура куриных яиц, и во мне ничего не дрогнуло, когда я предложил своему другу купить этот «наисвежайший» товар. Когда друг во всём разобрался, было уже поздно. Он пришёл ко мне и умолял вернуть ему деньги, но я лишь посмеялся над ним. Даже известие о его самоубийстве не всколыхнуло мутного болота моей совести. Ничто не дрогнуло и тогда, когда я обманом «подкладывал» беременную девушку под начальника следственного отдела только потому, что тот давно её желал. Семья давно отошла для меня на второй, и даже третий план. Враньё, моральная нечистоплотность и изворотливость стали нормой моей жизни. И, наверное, именно поэтому я совершенно разучился ей радоваться, ведь мой путь можно было узнать по цепочке отвратительно грязных и уродливых следов…

     - Милая, а где Суан? – спросил я у Булочки после обмена приветствиями и информацией о самочувствии и здоровье.
     - Я отнесла её в твой кабинет, положила на кресло и закрыла кабинет на ключ, - ответила Булочка. –  Вроде бы пока всё тихо.
     - Отлично! – обрадовался я. – Завтра меня выписывают, и я хочу отнести её хозяйке. Та что-то говорила, что Суан какая-то особенная и чем-то ей дорога. Так будет правильнее.

     - Ничего себе! – удивилась Булочка. – А как же она продала её тебе?
     - Она мне её не продавала, - признался я. – Я её украл.
     - Украл?!
     - Да, - с горечью подтвердил я. – Прости. И за то, что украл, и за то, что соврал.
     - Ну… - Булочка помедлила, затем решительно сказала: - Тогда конечно её необходимо вернуть.

     Я повеселел:
     - Я знал, что ты меня поймёшь. А ещё у меня к тебе есть предложение. Я тут сегодня подумал: мы с тобой уже триста лет никуда не выбирались и не отдыхали, как следует. По-моему, сейчас самое время вспомнить нашу молодость, внеся современные коррективы. Как ты смотришь на то, чтобы отправиться в круиз, скажем, по Северной Атлантике?

     - Юра… - голос Булочки дрогнул, и в нём зазвучали слёзы. – Это так неожиданно… Это так великолепно! Я согласна! Это очень здорово, ведь мы по пути сможем навестить в Лондоне детей! Я так по ним скучаю!

     И я впервые за долгое время почувствовал себя безмятежно и полностью счастливым.

                ЕВГЕНИЯ
     Найти контакты Евгении – «мамы» Суан – не составило особого труда. Я связался с Союзом Мастеров, где после небольшого опроса получил номер её телефона. Затем последовал короткий, но тяжёлый разговор с самой Евгенией. Я представился, объяснил, кто я и что хочу и попросил о встрече на завтра. Евгения как будто не удивилась.
     - Почему не сегодня? – лишь спросила она.

     Я вздохнул:
     - Вы знаете, мне лучше объяснить всё лично, с глазу на глаз.

     На следующий день, когда мне сняли повязку и выписали, я отправился домой и затем сразу к Евгении. Мне предстояло сделать доселе невозможное: перешагнуть через свои уже изрядно пошатнувшиеся принципы, а значит, через себя. Всю дорогу я представлял, как Евгения будет укорять и стыдить меня, и досрочно чувствовал себя раздавленным и униженным, но на удивление всё пошло совсем не так.

     Евгения встретила меня с улыбкой, первым делом схватила коробку и унесла её в комнату. Я последовал за ней. Евгения достала Суан и долго, не обращая внимания на меня, осматривала её, проверяя, всё ли в порядке и поправляя различные детали, и мне казалось, что злобная и недоверчивая кукла улыбается ей детской невинной улыбкой.
     - Моя девочка, - приговаривала Евгения, - всё хорошо. Ты снова дома.

     Наконец она закончила и повернулась ко мне.
     - Почему вы решили её вернуть?
     - Понимаете… - я замялся. – Дело в том, что с того момента, как она появилась в квартире, с нами начали происходить странные вещи… - И я, поддавшись порыву, рассказал ей всё.

     На протяжении моего рассказа Евгения покачивала головой и загадочно усмехалась, зрачки её глаз то сужались, то расширялись.
     - Ну что ж, - сказала она, когда я закончил. – Вы вовремя её вернули. А всё произошедшее… Считайте, что вам повезло.
     - Это почему? – растерянно спросил я.

     Евгения молча вышла из комнаты. Вернувшись, она положила на тумбочку пятьсот долларов:
     - Возьмите ваши деньги.
     Я замотал головой:
     - Нет-нет! Не нужно! Оставьте их, так сказать, в качестве компенсации. И простите меня.

     Евгения вскинула брови:
     - Дело в том, что я знала, что она вернётся. Это всего лишь был вопрос времени. Так что, ещё неизвестно, кому нужна компенсация.
     - Мне компенсация не нужна, - я помедлил, затем собрался с духом и продолжил: - И деньги эти я не возьму. Я лишь хочу узнать: как? Как такое возможно? Короткого времени, проведённого с Суан, оказалось вполне достаточно, чтобы перевернуть всё с ног на голову. И даже меня самого. Причём сама Суан явно ничего сверхъестественного не делала. Как?..

     Евгения хитро прищурилась:
     - Да, я вижу, что вы изменились… Ну хорошо. Присаживайтесь. Чай, кофе? – И она указала рукой на диван.
     - Благодарю вас, не беспокойтесь, - возразил я, усаживаясь на диван.

     Евгения с таинственной улыбкой села рядом.
     - Если вы будете задавать вопросы, мне будет легче рассказать интересующую вас информацию, - сказала она.
     - Расскажите мне, пожалуйста, как вы делаете таких кукол? – тихо попросил я.

     - Юрий, а вы верите, что в нашем мире функционируют совершенно удивительные силы, и что абсолютно любой подготовленный человек может этими силами управлять по своему усмотрению? – неожиданно спросила она.
     - Я пока не совсем понимаю, о чём идёт речь, - признался я.

     Евгения кивнула головой и понимающе улыбнулась:
     - Да. Ну что ж! Вы хорошо знаете, что каждая история имеет своё начало. Начало может быть весьма прозаичным типа: «Я взяла иголку, нитку, кусок ткани, сшила свою первую куклу, и мне понравилось», хотя и основополагающим. У меня так тоже было, но не это событие легло в начало истории. Моя история началась совсем не так…

     Евгения замолчала, с нежностью посмотрела на Суан, затем резко повернулась ко мне и цепким взглядом впилась в мои глаза:
     - Собственно, началось всё десять лет назад, когда мы с мужем купили в деревне дачный домик. Водопровода там не было, и мы, чтобы не ходить каждый раз за водой через полдеревни, решили на участке вырыть колодец.

     На глубине немногим больше полутора метров мы вдруг натолкнулись на каменную плиту. Сначала хотели вытащить её наверх, но она была слишком большая, и нам даже не удалось её откопать. Но на плоской поверхности удалось обнаружить какие-то символы или остатки выбитого рисунка и полузатёртые цифры, обозначающие, скорее всего, год: 1862. Для чего нужна была эта плита, мы так и не поняли, но ясно было одно: глубже она нас не пустит. Пришлось забросать эту яму землёй и начать рыть в другом месте. Но и здесь нас ждал сюрприз: на глубине около метра мы нашли большой окованный железом просмоленный сундук из морёного дуба. При виде его у нас замерли сердца в предвкушении сокровищ. Но в нём оказался ещё один сундук, а в том… два десятка тряпичных кукол.

     Куклы эти были странные: нескладные, непропорциональные, с отталкивающими – нарисованными или вышитыми – лицами. Одежда их, сшитая тоже не очень умело и заботливо, была ветхой до дыр, а потемневшие от времени тела были покрыты «ранами», в которых виднелся какой-то полуистлевший, чёрный, похожий на солому наполнитель. Кроме того, у каждой куклы была какая-то странная, чужеродная деталь: на голове одной торчали несколько пришитых человеческих волосков, к руке другой был прикреплён обрезок ногтя, юбка третьей состояла из грубо оторванного куска ткани с большим тёмным пятном, рот четвёртой состоял из одного человеческого переднего зуба…

     Прикасаться к этим куклам было неприятно. Казалось, что если взять в руки одно такое создание, то из него непременно должна вылезти какая-нибудь мерзость типа большого белого червя, страшного паука или ещё чего-нибудь такого. Поэтому мы, не трогая ни одну куклу, высыпали их всех в мусорное ведро, а сундуки, поскольку те были ещё очень добротными, оставили.

     Естественно, весть о наших странных находках тут же облетела всю деревню, и в поведении некогда дружелюбных и радушных сельчан моментально произошли перемены. Едва завидев меня или мужа, они переходили на другую сторону или скрывались в дворах и домах, а при встрече опускали глаза и старались побыстрее от нас отдалиться. Мне надоели эти постоянные перешёптывания за нашими спинами, я испекла клубничный пирог и пошла с ним к соседке.

     Увидев меня, соседка побледнела и чуть не упала в обморок. Но, выслушав, облегчённо вздохнула: «Так вы ничего не знаете!» и тут же нахмурилась: «А вы точно не поднимали плиту? Точно выбросили этих кукол? Вы их правда не трогали?» И лишь услышав мои горячие заверения в том, что всё именно так и было, распахнула дверь и пригласила войти.

     За чаем она рассказала, что дом наш изначально пользовался дурной славой. Старожилы говорили, что давно, ещё в девятнадцатом веке, появилась в этих краях странная парочка – пожилая женщина и её взрослый сын. И вроде бы как нездешние были: по-русски плохо говорили, да и лица их отличались странным разрезом глаз. Толком ничего о них узнать не удавалось: были они нелюдимыми, ни с кем не общались. Да и место для своего дома выбрали неподобающее: на самой окраине деревни, почти в лесу, возле болота. Дом они поставили быстро. Расплачивались золотом, и наёмные работники старались изо всех сил. А как достроен был дом, тут и посыпались на деревню бедствия.

     Парочку эту, понятное дело, все недолюбливали за то, что чуждаются они сельчан, да ещё за то, что в церкви ни разу не видели их. Да и чем занимались они – никто не знал. Женщина в лесу пропадала, мужчина дома во дворе выкопал большую яму, да всё камни носил туда да там же их обрабатывал. А тут ещё слух пошёл, что мужчина – и сын той женщины и муж одновременно; кто-то видел, как они вдвоём непотребством занимались. Вот и стали люди – кто словом, а кто и делом – недовольство своё им выказывать. Да только у тех, кто выказывал, вскоре беда всякая приключалась: то болезнь, то смерть в семье, то пожар, то со скотиной что… А кто-то видел в их окно, как женщина за столом куклу мастерила, да потом ножом её кромсала. Поняли тогда люди, что ведьму к ним нелёгкая занесла. Ну, и церемониться с ней не стали: подкараулили в лесу да забили насмерть камнями.

     Неделю после этого гроза была страшная. Ливень лил беспрестанно. Речка вышла из берегов, да два дома смыла целиком. Градом с куриной яйцо все посевы и плоды уничтожило, крыши оставшихся домов и сараев изрешетило. И только ведьмин дом нетронутым остался, как будто и не было над ним грозы вовсе…

     А как закончилась гроза, так выяснилось, что в доме этом никто больше не живёт. Мужчина пропал, как в воду канул. Хотели во дворе найти яму и камни, которые он обрабатывал, да только никаких следов не обнаружили. Очевидно, закопал он яму, а ливень все следы замыл.

     Стали искать в лесу труп ведьмы, но тоже не нашли. Решили, что вскрывшимся от ливня ручьём в болото его отнесло. И только потом деревенский дурачок рассказывал, как мужчина принёс из леса тело женщины, как выбивал что-то под проливным дождём на плите каменной в яме глубокой, как потом отнёс тело в яму, уложил в каменный ящик да плитой той накрыл его, а яму закопал. Ещё говорил, что спрятал мужчина книгу какую-то в погребе, а потом надел котомку заплечную, да не оглядываясь ушёл. Пробовали люди тогда и во дворе копать, и в погребе искать, да не нашли ничего. Посмеялись над дурачком – мало ли чего блаженному привидится - да разошлись.

     В доме том никто жить не захотел. И зарастало подворье его бурьяном, а о самом доме ещё много лет шла молва недобрая, дескать, вспыхивают по ночам огоньки там – то ведьма с покойницким светильником книгу свою читает…

     Прошло сорок лет. За это время деревня разрослась, жилья стало не хватать, и в доме том поселилась кроткая бедная вдовушка средних лет.

     Поначалу всё у неё было тихо и спокойно, дом починила, развела небольшое хозяйство. А потом стала жаловаться подруге на сны тяжёлые да состояние странное, мол, всё время кажется, что в доме за ней наблюдает кто-то, а во снах приходит старая ведьма да просит силу её принять – книгу какую-то найти.

     Но прошло немного времени, и жаловаться она перестала, да только странной какой-то сделалась: на людей будто сквозь смотреть стала, всё будто к чему-то прислушивалась и по сторонам озиралась. Подруге сказала, что сны прекратились, и она просто нездорова. А вскоре жизнь её круто изменилась: дом полной чашей стал, бока у скотины залоснились от жира, сама стала гладкой да сытой, а тут и мужик из города у неё появился богатый да статный. Только в город она к нему переезжать отказалась, пришлось ему к ней перебираться.

     В то же время стали замечать, что людям опасно с ней дело иметь. Если вдруг обидится она на кого, то значит, обидчику непременно надо ждать беды. А некоторые у себя под порогом кукол странных, страшных начали находить. И пошёл тогда слух по деревне, что забрала-таки её старая ведьма и саму её в ведьму обратила. Но как ни старались, доказательств найти не смогли. Да и мужик её на распятии поклялся, что жена «ничем таким» не занимается.

      Но дыма без огня не бывает. И стал к новообращённой ведьме народ тайком похаживать по надобностям своим, а та через кукол им, значит, помогала. Да только не деньги за работу брала, а с каждого что-нибудь от тела его – ноготь, волос, зуб или ещё чего. Говорят, из них она кукол мастерила и всегда при себе держала, чтобы людьми этими управлять.

     Умерла она древней старухой в середине семидесятых. Мирная была бабка, но боялись её все. Она перед смертью всё соседку мою зазывала к себе. А та маленькая тогда была, и мать строго-настрого запретила ей не только ходить, но и разговаривать с ведьмой.
 
     Потом у дома этого сменилось ещё трое хозяев, ни один из них как-то в нём не прижился…

     Выводов соседка не делала, но из этого рассказа я поняла, какие «сокровища» мы нашли на своём участке.

     С тех пор ничего необъяснимого не происходило, поэтому мы с мужем решили всё оставить, как есть, но мне не давали покоя сундуки. Особенно маленький, чьё внутреннее пространство казалось намного меньшим его внешних размеров. Изрядно провозившись, я открыла его секрет: у сундука оказалось двойное дно, и в этом тайнике лежала большая старинная книга.

     Вы, вероятно, уже догадались, что это была за книга. Да-да, это была она, та самая, принадлежащая старой ведьме и найдённая её преемницей. Написана эта книга была от руки в двенадцатом веке, и неподобающие условия хранения сделали своё дело: некоторые странички слиплись, фрагменты некоторых страниц ломались либо рассыпались в прах от прикосновения. Написана она была на старославянском и изобиловала рисунками, и эти рисунки отражали процесс создании кукол, но не простых, а магических…

     В общем, после реставрации и перевода я получила вполне понятное и современное «Руководство по созданию ведовских кукол, исполняющих волю своего хозяина», где описывалось множество разнообразных приёмов. Я раньше уже делала кукол и, естественно, решила испробовать некоторые приёмы из этой книги. Суан – первая моя кукла, сделанная при помощи «Руководства».

     Евгения замолчала, пытливо глядя на меня. Я с усилием разомкнул пересохшие губы.
     - Были ещё и другие? – хриплым голосом спросил я.
     - Конечно, - с лёгкой усмешкой ответила Евгения.
     - Значит, куклы-убийцы существуют?

     Евгения кивнула:
     - Существуют, и история знает немало таких примеров. Но Суан – не убийца. Её задача – приносить своей хозяйке удачу и счастье и до конца своей жизни быть рядом и защищать её от негативных посягательств различного происхождения. А когда этот конец – могу решить только я.

     Я нервно сглотнул слюну:
     - А другие – они тоже… такие?
     Евгения понимающе улыбнулась:
     - Нет. Они простые. Обыкновенные. Хотя иногда меня просят сделать и необыкновенных кукол.
     - И вы делаете? – с ужасом спросил я.

     Евгения рассмеялась:
     - Делаю, естественно! В «Руководстве» описано немало способов, как можно причинить людям зло, только я не злая ведьма. В своих куклах я реализую только установки на добро. Понятно, что ни одного из способов «Руководства» я вам не расскажу для вашего же блага, но если вы пороетесь в интернете, то сможете и сами многое узнать. Например, всем известные куклы вуду. А в антагонизм им у славян издревле существовал целый ряд обережных кукол и кукол, исполняющих определённые желания, таких как стать богатым, удачно выйти замуж, родить здорового ребёнка и т.д. Примечательно, что у таких кукол никогда не делали лиц, потому что с появлением лица, в частности глаз, кукла оживает, и в неё вселяется собственная душа, из-за чего кукла начинает жить собственной жизнью, и может даже навредить своему обладателю. В своих куклах я этот нюанс нейтрализую, и они очень любят своих новых хозяев и проносят им радость. Кстати, я не могу просто так взять ваши деньги…

     Евгения встала, вышла из комнаты и вскоре вернулась, держа в руках танцовщицу:
     - Вы всё-таки возьмите Эфсанэ. Вам будет с ней хорошо. У неё сердце из розового кварца. – И она протянула мне куклу.

     Я машинально принял танцовщицу и почувствовал, что она приятная, мягкая и тёплая на ощупь. От прикосновения к ней по телу прошла приятная волна.
     - Розовый кварц… Что это значит? – поинтересовался я.
     - Это значит любовь, - с улыбкой ответила Евгения. – Как раз то, чего на данный момент вам не хватает.

     Я сидел словно оглушённый и смотрел то на Эфсанэ, то на Евгению. Эта хрупкая блондинка, которую я изначально поставил в один ряд с недостойными мира сего, в короткий промежуток времени преподнесла мне уроков больше и важнее, чем я получил за всю свою жизнь. Я понимал, что историю о последних произошедших со мной событиях я вряд ли кому-то расскажу. Кроме милейшей, верной Булочки мне всё равно никто не поверит. Но я теперь совершенно не понимал, как мне дальше жить, как вести свои дела, ведь понятие «честный бизнес» было для меня оксюмороном. Ведь только сейчас, став участником критического для меня происшествия, я понял, что нельзя недооценивать человека, поскольку никогда не знаешь, кто он, на что способен, и какие силы за ним стоят.

     - Всё будет хорошо, - вдруг сказал Евгения и ободряюще улыбнулась. – Вам просто сейчас необходим отдых.

     Я вздрогнул от её слов.
     - Благодарю вас, Евгения, - засуетился я, вставая и пытаясь скрыть своё замешательство, хотя это вряд ли было возможно. – За то, что простили меня, за рассказ ваш и за Эфсанэ. – И я бережно прижал к себе танцовщицу.
     Евгения еле заметно кивнула.

     Я направился к выходу из комнаты, но в дверях остановился и обернулся:
     - А кстати, почему Суан, Эфсанэ? Почему именно такие имена?

     - Это не от меня зависит, - пожав плечами, ответила Евгения. – Имя, так же, как и образ, выбирает сама кукла. – И, поймав мой недоумённый взгляд, добавила: - Это касается только тех, у кого нет устойчивого амплуа Пьеро, Петрушки и так далее. Кукла сама называет мне своё имя либо в процессе работы, либо когда она уже готова. У меня в мозгу всплывает слово, и я знаю, что оно значит и кому предназначается. Имя может быть и весьма причудливым. Например, у меня были индейская шаманка Сьёш, подросток Мигра…
     - У вас с ними телепатическая связь?
     - Конечно, - просто сказала Евгения и снова улыбнулась.

     Я замялся:
     - Евгения, а можно мне попрощаться с Суан?
     Евгения добродушно усмехнулась:
     - Что ж, пройдёмте…

     В мастерской Евгении у Суан была не такая шикарная подставка, как у меня в кабинете, но я вынужден был признать, что, не смотря на творческий беспорядок, Суан здесь смотрелась органичнее. У неё даже лицо повеселело.
     - Прости меня, Суан, - сказал я и повинно склонил голову.
     - Она не сердится на вас, - за спиной у меня произнесла Евгения.

                * * *
     Булочка обрадовалась Эфсанэ. Сказала, что та замечательная, тут же понесла её в спальню и установила там. А я всё смотрел на свою жену и думал о том, сколько же нам с ней нужно теперь наверстать…

     Наступил день отъезда. Уже скоро должен был приехать водитель и отвезти нас в аэропорт. Булочка не переставала суетиться, беспокойно проверяя пятый раз, всё ли мы взяли. А я стоял в спальне и смотрел в окно.

     На душе было тревожно, и источником тревоги был мой бизнес. Я взял отпуск, поручил все заботы о фирме трём заместителям, но не проблемы управления заботили меня. Я вспоминал всех своих сотрудников и пытался понять - кто они, какие в быту и приватном общении, чем живут и дышат помимо работы. Вспоминал, что это очень интересные люди: начальник торгового отдела пишет стихи, главбух вышивает бисером, секретарь играет на флейте, ночной сторож – семидесятилетний дедуля – бегает легкоатлетические марафоны…  Вспоминал сцены, когда вёл себя с ними недостойным образом, и краска густо заливала моё лицо: мне становилось мучительно стыдно и хотелось провалиться не только под пол собственной квартиры, а значительно ниже…

     Вдруг за спиной раздался еле слышный музыкальный смех. Я обернулся. В комнате кроме меня и танцовщицы никого не было.
     Я подошёл к кукле и поправил её волосы. «Вот скажи, Эфсанэ, что мне с этим всем делать?» - мысленно обратился я к ней. И тотчас же в голове откликнулся мелодичный голос Евгении: «Всё будет хорошо. Тебе просто нужно как следует отдохнуть»…

     В дверь позвонили.
     - Юра, Алексей приехал! – крикнула из прихожей Булочка.
     - Иду! – отозвался я.

     На пороге комнаты я оглянулся. Неизвестно откуда взявшийся сквозняк легко пошевелил кусок шёлковой ткани, который танцовщица держала в руках, и из-за этого сложилось впечатление, что она махнула мне на прощание.

     - Спасибо! – прошептал я одновременно Эфсанэ и её загадочной создательнице.

     И мне показалось (или нет?), что кукла ободряюще улыбнулась в ответ.