Д. Мyнх. Pax Mongolica-2

Папка «Издания» вмещает произведения авторов, изданные мной специально для монгольской цивилизации

Д. Мyнх. Pax Mongolica
(Продолжение. Начало в предыдущей публикации)

4.

Чем была Яса Чингисхана для своего времени? Тем же, что, например, Кодекс Наполеона или американский Билль о правах личности от 1791 года. А именно, радикальным изменением отношения к человеку как свободному субъекту воли и мысли. В нём не просто провозглашались свободы слова, совести, передвижения, неприкосновенности личности и собственности и т. д. В данном своде законов отражён иной взгляд на человека, когда на место божественной природы власти (королей, ханов, ванов, султанов, царей и президентов) приходит понимание её как свойства самого человека, как его собственная прерогатива, как его прирождённая субъектность. Таким образом, можно сказать, что монголы придерживались европейского понимания человека, а можно и – наоборот, что Европа продолжила монгольскую политическую философию.
Если Кодекс Наполеона открывал собой исторически новый тип общества – буржуазное общество, то Яса Чингисхана организовала всю евразийскую территорию таким образом, что впоследствии начался процесс подготовки материально-технических основ буржуазного общества. 
Эти две великие личности прошедшего тысячелетия символизируют различные исторические периоды рождения современного мира. Против Франции Наполеона восстали все феодальные монархии Европы, которых спонсировала деньгами Англия, ради устранения своего экономического конкурента и одновременно, предупреждая возможный союз Франции и России. [Понасенков, 2018]. Против Чингисхана же боролась аристократия Монголии и других стран, абсолютную власть которых он отменял. 
Однако существенная разница двух историй в том, что первая знаменовала только буржуазную революцию, тогда как вторая – означала политическую историю будущего.
Особенностью Ясы Чингисхана является то, что она стала основным юридическим документом, гарантирующим личные политические права и свободы человека относительно множества стран и народов, вошедших в состав империи, хотя первоначально выступала как закон для монголов.
Основополагающим положением Ясы было равенство всех перед законом, независимо от того, кем является человек – простым пастухом, рядовым воином, военачальником или самим ханом. Никаких привилегий, не обусловленных личными, индивидуальными качествами человека. То есть, ни сословных, ни родоплеменных, ни религиозных, ни групповых, ни каких-либо иных «прирожденных» прав – никаких, кроме тех, причиной которых является единственно сам человек, его уникальные способности и умения.
Таким образом, речь идёт об обществе, которое разделялось на воинов, пастухов, купцов, ремесленников, лекарей, ученых и так далее. Но не было разделения на богатых и бедных, знатных и черни, эксплуатирующих и эксплуатируемых – то есть, как такового принципа общественных отношений (ибо кого собственно эксплуатировали, так это лишь военнопленных). Другими словами, разделение общества на социальные группы не было разделением на основе социального неравенства людей.
Надо полагать, Чингисхан не имел специально такой абстрактной цели как свобода личности, которая является продуктом более развитого общества. Да и таких слов, понятно, он не знал и не употреблял.  В его понимании свобода личности заключалась, прежде всего, в равенстве всех перед законом. Потому что равенство у него было не просто формально прописано, оно было реализовано практически. 
Реальное равенство всех граждан империи означало, что человек не был ни от кого и ни от чего ни в какой зависимости – экономической, социальной или религиозной. Из самой жизни были устранены сословия (причина ненависти к Чингисхану аристократии), а родоплеменные связи были сведены в свои рамки. 
К этому пониманию он пришёл из своего горького опыта, что к людям нужно относиться именно как к людям вообще, что родственные и иные связи или богатство – ничто, когда приходит момент истины. Его понимание ценности связей, основанных на верности и единству миропонимания, переросло в более широкое открытие человека как социального существа, открытие социального общества и важности его перед общностью этнической, сословной или религиозной.  В результате этого он формулирует равенство всех людей именно как людей, а не просто и не только членов своего племени, например. В свою очередь, принцип равенства порождает из себя понимание того, что человек должен быть свободен как отдельная личность.  В общем, эта логика объективно содержится в самом кочевом обществе, в котором отсутствует экономическая эксплуатация и человек является хозяйственно самостоятельным субъектом, то есть, обладает материальной и экономической основой личной свободы. Ему не нужно идти в наём кому-то, точно также как не нужно отдавать ответственность за свою судьбу третьему лицу, уполномоченному представителю «воли народа».
Все это Чингисхан сформулировал в политические принципы монгольского государства.  Но, как оказалось, таким образом он  сформулировал одновременно Историческую Необходимость назревшей интеграции континента. 
Дело в том, что производительные силы человечества могли развиваться лишь в условиях оседлых обществ.  Но последние были ограничены своими национальными рамками и достижения разных народов не могли выйти за эти рамки, и в итоге, общее поступательное движение  Истории начинало периодически замедляться. Имеющиеся контакты были таковы, что не могли удовлетворять объективной необходимости интеграции производительных сил человечества. Именно эту общечеловеческую задачу и решала История с помощью кочевников. Однако, чтобы быть достойными такой миссии, кочевники должны были быть лучше оседлых обществ в политическом и нравственном плане.
 Монголы лучше всех других кочевников «прошли конкурс» Истории.  В результате они выступили «менеджерами» по организации торговли, обмену идеями, технологиями на всем евразийском пространстве. До них это пространство составляли разрозненные регионы, «никто в Китае не слышал про Европу, ни единый человек в Европе не слышал про Китай, и … не совершал путешествий из Европы в Китай» [Уэзерфорд, 2017,с.14]. 

5

Яса стала вершиной айсберга, политической квинтэссенцией этноэкоэтического Кодекса степной цивилизации Центральной Азии. Она родилась из самой практической жизни кочевников. Прежде всего – из организации войска на десятки как механизма управления армией и одновременно механизма самоуправления граждан.    
Десятичное деление вызывалось не только необходимостью повысить эффективность военного управления. Этого требовало то, что кочевник был не просто воином, но  вполне автономным субъектом – как в экономическом, так и в политическом смысле.
Сам кочевой способ производства жизненных средств не требует обязательной кооперации людей. Достаточно отдельной семье иметь свой минимум различных животных – овец, коров, коз, верблюдов, лошадей, чтобы она могла существовать сама по себе довольно долгое время. Такая особенность кочевого образа жизни воспитывает в человеке привычку свободной жизни. Форма государственного управления рождалась из этой кочевой особенности. Разделение войска на десятки стала одновременно равномерным – равным распределением политической ответственности между всеми членами монгольского общества.
Монгольское кочевое общество было военизированным обществом, «ордой». Но оно имело ту замечательную особенность, что управленческие решения шли не только сверху вниз, но и снизу наверх. Это оставалось верным даже если речь шла об управлении войсками, а не обществом в целом. Естественно, что в случае войны центр власти смещался наверх. Реальность только в том, что и в таких ситуациях власть не была сконцентрирована в одном месте, в руках определенного круга лиц.
Вот как это описывает известный американский монголовед – «Хотя от воинов на поле боя требовали беспрекословного подчинения начальству, даже обычных рядовых считали младшими партнерами, которым следовало понимать общую цель и иметь свой голос в решении таких вопросов. Командиры отрядов собирались на прилюдные обсуждения, а затем возвращались к своим солдатам и продолжали вести обсуждение уже с ними» [Уезерфорд, 2017, с.16].
Это должно показаться странным – и не только для людей, привыкших подчиняться, но просто с позиции здравого смысла. Разве обязанность воина не должна исчерпываться беспрекословным подчинением приказу?
Все объясняется тем, что разделение на десятки имело двойное значение. С одной стороны, это – военная организация, а с другой – политическая организация. Каждый рядовой воин десятки одновременно выступал начальником – и как воин, и как гражданин. В первом случае, он командовал отрядом, который должен был сам формировать из подконтрольного населения (об этом позже).  Во втором случае, он брал ответственность за дела своей семьи и ближайших родственников, а также за тех, кто по тем или иным причинам не мог нести воинскую службу. Это отражено в монгольской поговорке – «адаг адуушан – аравтын дарга» (букв. Последний пастух – начальник десятки).
На войне этот же солдат, если был приказ, брал пленных, условно тоже десяток, чтобы они выполняли различные бытовые работы, или же гнал их впереди себя в качестве одного из средств ведения войны. На войне как на войне. Но и тут монголы отличались от «цивилизованных» армий мусульман и европейцев, практиковавших бессмысленные жестокости. Они не могли убивать ради убийства и складывать черепа в пирамиды, как Тамерлан. В немалой степени это объяснялось тем, что контакт с кровью и дыханием жертвы был крайне нежелателен, так как это расценивалось как самоосквернение, из-за чего душа человека могла бросить его. И это важно – будь у них иной этнопсихотип, они не стали бы авторами Ясы и строителями Империи. Всё взаимосвязано.
Монгольский тип государственного управления закладывался в те времена, когда Чингисхан был еще Темуджином, и когда возникала задача управления степным хозяйством его собственной семьи, а также семей его братьев и друзей. Общность, которая формировалась вокруг него, уже не была чисто родственной – было много его друзей и друзей его братьев. Внутри неё роли распределялись уже не по степени родства, знатности или «знакомству», а по реальным способностям человека.
Это объективно улучшало систему управления хозяйством, обеспечивало его «хозяйственно-экономическую стабильность». Такие порядки бесили аристократию и привлекали простой люд. Фактически, к 1189 году, когда Темуджин объявил о начале своей борьбы за титул всемонгольского хана, он уже являлся руководителем большинства степного пролетариата. Аристократия повела себя как вообще всякая аристократия, у которой уводят рабов и источник доходов. Понятно, что ей была нанесена смертельная обида в лице «отщепенца», поправшего все «священные» и «незыблемые» традиции.

6

Третьей фундаментальной предпосылкой возникновения монгольской империи 13-го века стало то, что кочевое общество не нуждается в товарно-денежных отношениях. Они не характеризуют само это общество и существуют вовне его, лишь обслуживая товарообмен с другими, в основном оседлыми обществами. Но монголы не единственные кочевники в Великой Степи, почему-то другие кочевые народы не стали созидателями империи такого исторического качества и масштаба, какую смогли осуществить монголы. В чем тут дело? Очевидно, в том, что тогда отличало монголов от других кочевников, и вообще от других народов, то есть – в этнопсихологии. Это – не всё, но отсюда начинается многое.
Не будь в крови, культуре и сознании монголов того, благодаря чему они восприняли идею равенства людей и прямой власти их над своей жизнью, – ничего бы не произошло. Но раз подобные идеи были вообще поддержаны большинством народа и затем оформлены в виде законов нового монгольского государства, то дальше уже работала логика развития такого типа государства. Этнопсихология, как объективный фактор коллективного поведения и сознания, включила социально-политический процесс реализации этих принципов свободы и равенства. 
Но почему поддержки народа вообще оказалось достаточным, чтобы мог возникнуть новый тип государства? Почему природное кочевое свободолюбие так и не осталось на уровне общего свойства, характерного для кочевого уклада? Потому что этому не мешали объективные причины в лице власти денег над людьми. Никакой оседлый народ в принципе не мог создать государство прямой демократии монгольского типа.
Не потому что он не способен, а вследствие объективных и фундаментальных факторов жизнедеятельности его как общества.
Развитие изначальной, заложенной в кочевом укладе, личной свободы человека до масштаба политического строя, становится вообще возможным в условиях отсутствия товарно-денежных отношений. Это – исходное объективное условие. Дальше уже требуется этнический фактор, делающий возможным определенный вариант развития событий. Будь монгол оседлым, у него кроме собственности в виде земледельческих орудий труда, имелись бы и деньги, соответственно, – интересы, которые делали бы его слишком обременённым человеком, не способным на ту свободу мысли и действий, которые привели к появлению Империи.

Продолжение следует.