В глубь материи. Глава из книги

«От Женевского озера тянуло прохладой...»

Когда мне предложили взяться за редактирование текстов, вошедших в эту книгу, я, первым делом, задумался. И... вспомнил замечательную фразу, написанную Михаилом Григорьевичем Мещеряковым в его воспоминаниях о создании ОИЯИ в Дубне. Чтобы не вырывать ее из контекста, приведу цитату полностью. Она очень хорошо, на мой взгляд, характеризует предысторию взаимного влияния ОИЯИ и ЦЕРН.
«Как зародилась идея создания Объединенного института ядерных исследований? В июле 1955 года в актовом зале недавно воздвигнутого на Воробьевых горах центрального корпуса МГУ проходила сессия Академии наук СССР по мирному использованию атомной энергии. После моего доклада общему собранию академии о результатах исследований, выполненных в 1950 - 1955 годах на советском синхроциклотроне, ускорявшем протоны до 680 МэВ, у президента АН СССР академика А. Н. Несмеянова состоялось чаепитие гостей сессии - ученых социалистических стран, на котором они были приглашены посетить Институт ядерных проблем АН СССР и ознакомиться с постановкой экспериментов на синхроциклотроне. Во время этого визита естественно зашел разговор об участии ученых социалистических стран в исследованиях на этом ускорителе. Тогда это предполагалось осуществлять на основе двухсторонних соглашений Академии наук СССР с соответствующими научными организациями социалистических стран.

Месяц спустя в Женеве проходила международная конференция по мирному использованию атомной энергии. Как-то в конце жаркого душного дня группа участников конференции - ученых социалистических стран - ужинала в кафе на берегу Женевского озера, от которого тянуло прохладой (курсив мой – Е. М.). Обсуждалась новость – созданный год назад Европейский центр ядерных исследований начал сооружать близ Женевы два протонных ускорителя: синхроциклотрон на 600 МэВ и кольцевой ускоритель на 30 ГэВ. Возникла мысль о создании аналогичного центра социалистических стран. Соответствующее предложение получило поддержку во всех социалистических странах. В марте 1956 года в мраморном зале президиума Академии наук СССР состоялось совещание ученых социалистических стран по вопросам организации нового научного центра.

От Академии наук СССР в совещании принимали участие академик А. В. Топчиев (глава делегации), профессор Д. И. Блохинцев  и члены-корреспонденты АН СССР В. И. Векслер  и автор этих строк. Совещание обсудило цели и характер деятельности создаваемого научного центра и проект его устава. Новый научный центр получил название "Объединенный институт ядерных исследований". Обсуждалось и другое предложение - назвать научный центр "Восточным институтом ядерных исследований", но это название, имевшее географический привкус, было отклонено большинством участников совещания.

Соглашение об организации Объединенного института ядерных исследований было заключено между правительствами всех социалистических стран 26 марта 1956 года. В сентябре 1956 года полномочными представителями правительств социалистических стран был утвержден Устав Института».

Со времени публикации этих воспоминаний в памяти накрепко осталась слегка трансформированная со временем фраза: «От Женевского озера тянуло прохладой». В ней был весь Михаил Григорьевич – один из «отцов-основателей» научного городка, впервые приехавший на правый берег Волги в марте 1947 года, чтобы возглавить создание первого ускорителя Дубны. Но почему – «был весь»? И может ли большой ученый жить в одной фразе? Очевидно, нет, как не может жить поэт в одном стихотворении (так сказал Михаил Светлов о своей «Гренаде»). Нет, конечно, еще и потому, что многие меткие словечки и обороты, характерные для Михаила Григорьевича, не растворились в местном фольклоре, а сохранили его авторство. И лично для меня М. Г. всегда останется образцом глубокого и трепетного почтения к литературной речи и вообще языку (как для многих его учеников-физиков, написавших свои воспоминания об ученом, – примером преданности науке). Забегая со свойственной многим моим коллегам-журналистам нетерпеливостью вперед, добавлю, что та же преданность науке, не декларированная, но продемонстрированная не раз в деле (чему стал вольным или невольным свидетелем), присуща многим участникам команды CMS/RDMS, оставившим свой след на страницах этой книги.

«Это очень хороший эксперимент»

Со многими из авторов этой книги я знаком давно, еще по Дубне – их собрал профессор Игорь Анатольевич Голутвин в своей команде, чтобы «работать на физику». Эта команда и тогда, в конце 70-х годов прошлого века, и сегодня, в канун пуска Большого адронного коллайдера, была и остается, уж извините за тривиальность, на переднем крае научного поиска. Коллектив в ней, однако,  подобрался нетривиальный: здесь сами разрабатывали физические идеи и сами же создавали аппаратуру (как говорят в физических лабораториях, воплощали замыслы в  металле). Самые старшие члены команды работали еще на дубненском синхрофазотроне, на серпуховском протонном синхротроне, поставили первый совместный ОИЯИ – ЦЕРН эксперимент NА-4, один из самых крупных в то время в Женеве. Это был своеобразный полигон, в котором проходили проверку на прочность идеи, методы, люди.  И уже следующее поколение, пришедшее в этот коллектив, сегодня занимает ведущие позиции как в физике, так и в методических исследованиях. Несколько лет назад, в самый разгар «эпопеи CMS», Игорь Анатольевич сказал  (для газетного интервью) такие слова:

«За что я люблю эту установку? Здесь все лучшее собрано. По крайней мере, все что я узнал за полвека в методике физического эксперимента в физике частиц и то, чего я не знал... Это очень хороший эксперимент. Он с умом продуман, с самого начала в нем заложены хорошие идеи… В основном ядро этого эксперимента составила группа ближайших сотрудников Карло Руббиа, с которыми он Нобелевскую премию свою зарабатывал. Так называемый UA1 эксперимент, с которым он открывал "зет ноль" бозон. Это прекрасная команда.

И нам удалось с самого начала в этом эксперименте CMS участвовать, причем, нас туда пригласили, и, я бы сказал, мы там себя хорошо чувствуем. В этом эксперименте очень много нового, начиная с самого большого магнитного поля в мире. Эту громадину мы называем Компактным мюонным соленоидом, однако его диаметр – около пятнадцати метров, а длина – двадцать! Весит он больше 12 тысяч тонн. И все равно называется компактным.

В этом эксперименте участвуют более двух тысяч физиков. Из Соединенных Штатов примерно триста. Примерно столько же – от России, Дубны и стран-участниц ОИЯИ. Поэтому совершенно естественно в самом начале нашей работы возник вопрос... Приняли нас, в ЦЕРН, как говорится, хорошо, пригласили, но все-таки мы понимали, что обрекаем многих людей на то, чтобы надолго связать свою жизнь с этим экспериментом. Пятнадцать лет длится эта эпопея,  ну а потом десять-пятнадцать лет жизни человека уйдет на получение экспериментальных данных... То есть получается 25-30 лет – жизнь эксперимента и жизнь поколения. Естественно, поскольку мы начинали это дело, перед нами была большая ответственность. Я бы так сказал: обязательно следовало предусмотреть, чтобы те люди, которые будут работать в этом эксперименте, кого мы туда фактически втянули, чувствовали себя там комфортно. То есть их роль должна быть значительна. Жизнь так устроена, что наиболее талантливые люди стремятся быть впереди, заниматься значимыми вещами, быть заметными. Талантливые люди идут туда, где у них есть шанс проявить себя. На мой взгляд, это закон жизни...» .

Беседа на этом, конечно, не закончилась, но акценты расставлены были. И когда я несколько лет спустя, уже в канун пуска колайдера, оказался в ЦЕРН и увидел все это своими глазами, умозрительные образы стали укладываться в некую систему. Не сразу, постепенно, шаг за шагом приходил к пониманию всей грандиозности задуманного, созревшего во многих умах (имя им легион? – нет, здесь вам легко посчитают всех авторов) и созданного в десятках, сотнях институтов, опытных производств, высокотехнологичных компаний...

А продолжилась беседа… воспоминаниями – о тех выдающихся физиках, с которыми Голутвину посчастливилось в молодые его годы работать в Женеве и которые заложили основы современной физики частиц, фактически, разработали методологию этой области знаний, создали организационные основы современных экспериментов на крупнейших ускорителях сверхвысоких энергий. И о российских научных школах, заслуженно пользующихся международным признанием. Именно благодаря этому ценнейшему интеллектуальному капиталу физики России заслужили право участвовать в международных  экспериментах ХХI века. И именно такие эксперименты, по мнению И. А. Голутвина, способны обеспечить  сохранение и развитие наших научных школ.

Мы много общались в те недавние напряженные дни, когда команда RDMS участвовала в тестовых испытаниях аппаратуры, опытные физики подтягивали молодежь, а молодежь тянулась к высоким целям. Да, это очень дорогая наука, не уставал повторять Голутвин, но ведь поиск фундаментальных истин требует самого совершенного оборудования, и мы исследуем процессы, которые могут понять и объяснить еще неведанное… Поэтому так много ведущих физических лабораторий мира, блестящих физиков, инженеров объединились в единую интернациональныю команду, и скоро мы должны стать не только свидетелями, но и участниками сокровенного мига истины, к которому шли столько долгих лет…

В специальном номере еженедельной  газеты научного сообщества России «Поиск», посвященном вкладу российских ученых в подготовку экспериментов на LHC , опубликована подборка материалов, которые, фактически, можно рассматривать как анонс этой книги. Корреспонденты газеты встретились с некоторыми авторами статей, публикуемых в сборнике,  взяли у них интервью. А поскольку газетная жизнь, как известно, коротка, мы решили «продублировать» некоторые фрагменты этих интервью, в которых яркость и занимательность изложения научных коллизий сочетались с точностью комментариев сециалистов.

…Взяв старт вблизи Женевского озера, протон (ускоренный в вакуумной камере коллайдера – Е. М.) проделает путь, сравнимый с расстоянием до звезды Альфа Центавра. При этом пересечет французско-швейцарскую границу миллионы миллионов раз прежде, чем столкнется со своим “собратом”, летящим ему навстречу. Тысячи ученых со всего мира будут внимательно следить за его движением, чтобы не пропустить редкое событие – лобовое столкновение с таким же протоном с общей рекордной энергией 14 триллионов электрон-вольт. Две маленькие частички материи, исчезнув, породят тысячи других, воспроизведя условия, которые существовали во Вселенной сразу же после Большого взрыва. Будет удачей, если среди рожденной материи окажется так называемый бозон Хиггса - ключевая фигура физики микромира, которая до сих пор носит статус гипотетической частицы. Что даст его регистрация?

– Одна из основных теорий физики, так называемая Стандартная модель, позволяет описать практически все процессы, происходящие в микромире с беспрецедентной точностью, – поясняет директор Института ядерных исследований РАН академик Виктор Матвеев. – Но все попытки ввести в нее непротиворечивым образом массы элементарных частиц оканчиваются “катастрофой” – возникают неустранимые бесконечные величины. Единственный способ от них избавиться и спасти теорию – предположить существование специального поля, кванты которого и получили название хиггсовых бозонов. Большой адронный коллайдер обладает достаточной мощностью, чтобы расставить все точки над “i”: либо неуловимый бозон будет обнаружен, либо придется выйти за рамки Стандартной модели.

Свое мнение об эффективности сотрудничества в этом проекте выразил на страницах «Поиска» помощник генерального дирекора ЦЕРН по связям с Россией и восточно-европейскими странами Тадеуш Куртыка:

– На недавней конференции  RDMS в Минске я назвал взаимодействие коллаборации RDMS и ЦЕРН образцовой и достойной подражания «моделью сотрудничества». Объясню почему. Во-первых, образование коллаборации оказалось полезным для стран, которые не имеют такого начного потенциала, как РФ. Благодаря RDMS возможность работать с ЦЕРН на условиях равноправного партнерства получили Армения, Белоруссия, Болгария, Узбекистан и Украина. Привлекает и хорошая физическая программа RDMS – ваши ученые знают, какие открытия можно совершить на LHC. Очень существенен вклад RDMS в создание оборудования детектора CMS. Технология изотовления кристаллов вольфрамата свинца высокой чистоты оказалась настолько уникальной,  что мы передали коллаборации крупнейший заказ на 40 миллионов швейцарских франков, а это достаточно нетипично: заказы размещаются, как правило, только в странах–членах ЦЕРН.

Территория открытых дверей

Пока опускаемся в лифте на стометровую глубину, хватает времени в просторной кабине проследить по фотографиям на стенках этапы строительно-монтажной эпопеи – от проходки шахты до сборочных работ, сначала в наземном павильоне, потом – в каверне (так называют здесь гигантский подземный зал), в месте будущей  встречи ускоренных пучков адронов. Фотографии от частого прикосновения экскурсоводов слегка потрепались, но от этого же почему-то кажутся более достоверными, домашними – как зачитанные книжки. Слегка закладывает  уши – кабина лифта опускается все глубже.
 
Очарованный, как лесковский странник, стоял я на узкой площадке для визитеров. Старшеклассники-экскурсанты рядом со мной всмотрели на все это широко открытыми глазами. ЦЕРН – это территория открытых дверей (кажется, определение Николаса Кульберга, одного из авторов этой книги), здесь, пока еще не закрыли шахты, ежемесячно бывало несколько тысяч добропорядочных швейцарских налогоплательщиков, гостей из Германии, Италии, Франции, других стран ЕС, в том числе немало из VIP сфер. Такого в мире еще не создавалось.

Микрокосм и макрокосм в Европейской организации ядерных исследований сосуществуют не только мирно, но и наглядно. При въезде на площадку ЦЕРН вас встречает сферообразный павильон в форме глобуса (Glob) – подарок международной научной организации от Швейцарской Республики, в котором когда-то размещалась экспозиция страны на одной из международных выставок. С тех пор, как «глоб» оказался здесь, он стал одним из символов ЦЕРН, и его можно увидеть на главной странице церновского сайта в Интернете. Сейчас здесь выставочные площадки и конференц-зал. Рядом с рестораном (кантин – так  здесь называют это самое людное место, где и за обеденными столами продолжаются обсуждения научных проблем) – постоянно действующая экспозиция «Микрокосм», по «материальным» элементам которой – детекторам всех типов, применявшимся во многих экспериментах, и печатным – постерам, фотографиям, документам можно проследить более чем полувековую историю центра... Изрядное количество представленных здесь диковин привлекают как школьников, так и профессоров.

И вспомнилось мне  при виде черно-белых фотографий середины прошлого века выступление многолетнего председателя Госкомитета по атомной энергии еще СССР Андроника Мелконовича Петросьянца на торжественном собрании в Дубне, посвященном 40-летию  ОИЯИ. Было это в марте 1996 года, и воспоминания одного из старейших и заслуженных организаторов атомной науки и промышленности совершенно не случайно коснулись истории сотрудничества ЦЕРН и ОИЯИ. Они в чем-то перекликались с Михаилом Григорьевичем Мещеряковым, а в чем-то его и дополняли…

"Я хочу коротко коснуться исторического факта создания Объединенного института как международной организации. Об этом уже говорилось, но я затрону вопрос, который никогда не затрагивался, но существовал. Я сейчас открою перед вами маленькую тайну. Что имелось в виду в высоких политических кругах СССР, когда создавался Объединенный институт сорок лет назад?

Это была попытка создания противовеса ЦЕРНу в Женеве. Руководство нашей страны увидело, что ЦЕРН становится привлекательной организацией для ученых. И тогда решили создать объединенный институт социалистических стран, чтобы тем самым как бы противостоять ему и пойти по линии некой конфронтации.

Но, к счастью, это надо подчеркнуть, никакой конфронтации между Объединенным институтом и ЦЕРНом, хотя она и предполагалась, не было. Почему не было?

В этом сыграли большую роль наши ученые. В условиях господства в нашей стране тоталитарного режима и прямого противостояния капиталистической системе (об этом не надо забывать) ОИЯИ было трудно занять противоположную позицию, да он и не пытался это делать.

Удалось медленно, постепенно, без излишних и грубых действий (их не было со стороны руководства и ученых Объединенного института по отношению к ЦЕРНу) находить пути для сотрудничества. Это делалось не сразу… И вот постепенно, без прямых компромиссов с капитализмом, в конце 70-х годов у нас завязались партнерские отношения с ЦЕРНом.

ЦЕРН пошел на это сотрудничество довольно охотно, не противопоставляя своей организации Объединенному институту. Это объясняется рядом положений. В частности, тем, что во главе Объединенного института стоял известный в Западной Европе и в мире крупный ученый Николай Николаевич Боголюбов. Этот факт со счетов снимать нельзя… Это позволило нам действительно осуществлять научные контакты со всеми мировыми центрами…".

«Символ объединения интеллектуальных сил»

В 1949 году, французский физик, нобелевский лауреат Луи де Бройль на европейской конференции по культуре в Лозанне предложил создать международную организацию для проведения научных исследований: «Наше внимание сосредоточено на создании новой международной организации для проведения научно-исследовательских работ, выходящих за рамки национальных программ... Эта организация могла бы взять на себя решение таких задач, объем и сущность которых не под силу какому-либо одному национальному институту... Это начинание оправдает затраченные усилия... укрепит связи между учеными  разных стран, расширит сотрудничество, упростит распространение результатов научных работ и информации в  целом. Кроме того, создание научного центра явится символом объединения интеллектуальных сил Европы». Эти строчки на английском языке можно увидеть при входе в церновский музей «Микрокосм».

Одна из фундаментальных основ науки – преемственность: в первую очередь, знаний, научных школ и, конечно, традиций. И, как бы продолжая эстафету старших поколений ученых, закладывавших фундамент современного здания науки, возводивших мосты, объединяющие народы, академик В. Г. Кадышевский, возглавлявший ОИЯИ в 90-е годы прошлого века, охарактеризовал сотрудничество ОИЯИ – ЦЕРН следующими словами:

– Среди наших внешних партнёров особое место занимает ЦЕРН. Созданные полве¬ка назад в условиях "холодной войны" и противо¬стояния военных блоков, ЦЕРН и ОИЯИ сразу продемонстрировали всему человечеству пример беспрецедентного плодотворного сотрудничества учёных в области мирного атома. Сегодня ОИЯИ участвует в осуществлении проекта "Большой адронный коллайдер (LHC)" – разработке и созда¬нии как самой машины LHC, так и трёх основных её детекторов – ATLAS, CMS, ALICE. На базе своего суперкомпьютерного центра институт принимает участие в создании Российского регио¬нального центра обработки экспериментальных данных с LHC, который, как планируется, станет составной частью проекта Европейского союза "HEP EU-GRID".

ОИЯИ и ЦЕРН хорошо известны миру благо¬даря не только замечательным достижениям в об¬ласти фундаментальной науки, но и большому вкладу в дело сближения и взаимопонимания на¬родов. Фактически всей своей деятельностью на протяжении десятилетий эти два международных центра доказали, что фундаментальные принци¬пы, декларированные при их создании, – открытость и мирная направленность совместных ис-следований, равноправие всех стран-участниц и широкое использование полученных результатов во благо людей – оказались очень глубокими, гу¬манными и перспективными. Характерно, что обе международные научно-исследовательские организации не прекращали интенсивного со¬трудничества даже в самые мрачные годы "хо¬лодной войны" .

В своих воспоминаниях о строительстве ускорителя в Протвино академик Анатолий Алексеевич Логунов, многие годы возглавлявший ИФВЭ в Протвино, коснулся и начала сотрудничества с ЦЕРН и другими научными центрами: «Поскольку создавался крупнейший в мире ускоритель, нам было ясно, что не обойтись без учета мирового опыта и объединения усилий. Надо сказать, что налаживание и развитие широкомасштабного международного сотрудничества, которое в нашей стране осуществлялось впервые именно по этому проекту, требовали большой принципиальности, так как против него буквально "встали на дыбы" не только многие чиновники, но и некоторые академики. Помощь пришла со стороны руководителя оборонного отдела ЦК КПСС И. Д. Сербина, появилось решение ЦК, и уже в 1964 году начались переговоры между ИФВЭ и французским центром в городе Сакле, а также между ИФВЭ и ЦЕРН, которые завершились в 1966 и 1967 годах заключением соответствующих соглашений о научном и техническом сотрудничестве. ЦЕРН поставил для ускорителя ИФВЭ систему быстрого вывода и высокочастотный сепаратор пучков, а Сакле – жидководородную пузырьковую камеру "Мирабель", которая сразу же стала крупнейшим в мире трековым прибором такого типа. Обработка физических данных, полученных на "Мирабели", была совместной и дала много важных результатов» .

Это, конечно,  – лишь пунктир, указывающий вектор пути. А сколько всевозможных преодолений пришлось испытать и пережить на этом пути людям, взявшим на себя тяжелую ношу первопроходцев... И тем дороже то, что уже создано и обещает завтра, почти уже сегодня, новые открытия в физике частиц. О них, грядущих открытиях, были наши беседы в высоких кабинетах ЦЕРН.

«Флагманский эксперимент на LHC»

Профессор Йос Энгелен, заместитель генерального директора ЦЕРН по научным исследованиям, принял нас в своем небольшом рабочем кабинете в административном билдинге ЦЕРН.

До пуска LHC остаются считанные месяцы. Какие чувства вы испытываете, какие возлагаете надежды?

Это действительно большое событие –  по двум причинам, с моей точки зрения. Прежде всего, если посмотреть на историю проекта, – для его реализации потребовались очень, очень передовые технологические решения как в отношении ускорителя, так и экспериментальных установок. Я совсем недавно вновь осознал это, когда посмотрел на ускоритель… Его можно было построить только на основе колоссального опыта в ускорительной физике, накопленного за многие годы в ЦЕРН, в Европе и в мире. Речь идёт не только об опыте непосредственных создателей LHC,  но и об опыте тех, кто строил ускорители предыдущих поколений. И здесь, действительно, есть что-то нетривиальное. Это относится и к экспериментам.
Вначале, когда мы приступили к проектированию, ещё не было подходящих технологий для создания детекторов. Но мы сказали себе, что разработаем такие технологии, и сумели это сделать, добились больших технических достижений в понимании и обеспечении радиационной устойчивости детекторов,  быстродействия электроники. Это было очень важно.

С точки зрения физики, есть Стандартная модель, которая работает очень хорошо, но в ней кое-чего не хватает, не хватает в основном  экспериментальных подтверждений. И может так случиться, что стандартный механизм Хиггса и соответствующая частица –  бозон Хиггса станут решающими элементами в разгадывании  этой головоломки. Я не думаю, что это действительно последние кусочки головоломки, скорее, только часть ее, которую мы намерены собрать с помощью LHC, обнаружив либо частицу Хиггса, либо какой-нибудь иной компонент, делающий теорию состоятельной в области высоких энергий. Очень убедительные теоретические экстраполяции говорят в пользу того, что природа подскажет, какое решение выбрать, чтобы теория правильно работала при энергиях, которые впервые будут достигнуты на LHC. Я верю, что с помощью LHC мы увидим какие-то принципиально новые закономерности физики, природы, потому что шагнём по шкале энергий вперёд на порядок величины, а до этого уровня теория работает очень хорошо и предсказывает, что мы должны обнаружить.
Я испытываю понятное волнение, физики делают определенно очень хорошую работу, и я уверен, что LHC действительно позволит нам узнать больше о природе и ответить на вопросы, которые мы задаём уже много лет, по крайней мере, на вопросы, связанные с механизмом Хиггса, а, возможно, нас ждет и что-то большее. Мы надеемся и предвкушаем, но, конечно, не можем быть определённо уверены…

Какое место занимает, на ваш взгляд, проект CMS в экспериментальной программе, что вам наиболее симпатично в этом проекте?

Значение программы невозможно переоценить. CMS и ATLAS – это два, скажем, флагманских эксперимента на LHC. Те большие открытия, на которые мы надеемся, будут сделаны, по моему мнению, в рамках CMS и другого эксперимента, ATLAS. Почему два вместе, два эксперимента? Проект LHC сам по себе уникален. Он нацелен на исследование новой физики. И в этой новой физике не хочется ничего упустить. И вот, потому что это так ново, так уникально и так сложно, мы хотим делать два эксперимента. В принципе, у них те же физические задачи, тот же потенциал, как мы говорим, но технически эти два эксперимента очень, очень разные, так что с этой точки зрения они дополняют друг друга. Два эксперимента – это не роскошь, это абсолютная необходимость, тут и говорить не приходится. Так что CMS вместе с ATLAS – просто эксперименты первого приоритета.

Что мне нравится в CMS, так это его уникальность. Замечательный детектор, в высшей степени передовой, с большим магнитным полем: и по размеру, и по величине. А в этом магнитном поле расположены современные трековые детекторы, которые отслеживают заряженные частицы. В CMS разработан в некотором смысле совершенно новый способ измерения фотонов, нейтральных электромагнитных частиц, с применением  калориметра из вольфрамата свинца, сделанного в Богородицке, в России, - очень высокое качество, замечательный материал. Это тоже новаторство CMS. В установке CMS вокруг компактной обмотки расположена очень прочная железная  конструкция, которая нужна для создания магнитного поля. Она оборудована высокотехнологичной мюонной камерой, с помощью которой тоже можно открыть новую физику. Так что в CMS мне нравится компактность конструкции и смелость некоторых технических решений. Это по-настоящему 4;-детектор, детектор, который не упустит ни одного из событий, которые произойдут в результате реакции.

В чем вы видите особенности организации работы "команды" CMS RDMS?

 CMS – международная коллаборация. В такой международной коллаборации важно правильно организовать национальные группы. Это трудно, но важно. В RDMS это было сделано путём объединения российских групп и групп стран-участниц ОИЯИ, отчего вклад RDMS в CMS оказался больше, чем мог бы быть суммарный вклад от всех этих групп по отдельности. Это была очень хорошая идея. Я также видел, что коллективам, входящим в RDMS, легче было получать финансирование из Дубны и России, потому что они могли показать, что вместе и очень тесно работают над проектом. Да, это была хорошая идея.

Сейчас RDMS готовится к выполнению физической программы, получив все необходимые средства, и опять они все вместе, коллективно стараются решить, что именно нужно ожидать от участия в CMS, какие конкретные физические проблемы выбрать и предложить для исследования физикам, студентам, аспирантам. И всё это делается совместно, что намного увеличивает эффективность прилагаемых усилий, а в рамках CMS будет, конечно, сильная конкуренция. Благодаря такой правильной организации у RDMS получилась, по-моему, оптимальная организационная модель. И это тоже новшество, новшество в организации, новшество в руководстве. Раньше у нас такого не было. Это, по-моему, очень большое достижение. 

Какое значение в своей работе вы отводите встречам с учеными ОИЯИ?

Я сейчас в силу своей должности встречаюсь с представителями и руководителями RDMS. Я также побывал на детекторе CMS и разговаривал с физиками RDMS, которые там работают, собирают оборудование. Я не вижу разницы между учёными RDMS и другими учёными, и это нужно воспринимать как комплимент. Я хочу сказать, что ваша часть этого большого предприятия CMS выполняется на высочайшем уровне.  Так мне это видится.

По части руководства, у меня были официальные встречи с российскими и дубненскими учёными из так называемой совместной рабочей группы, а также совместные встречи с учёными ЦЕРН, России и Дубны. ОИЯИ принимает в этом прямое участие. У нас дважды в год проходят встречи с российским министром науки, обсуждаем проект LHC и вклад России в этот очень важный международный проект. Ну и, конечно, есть еще Совет по ресурсам, где обсуждаются ресурсы, привлекаемые для проектов. Я смотрю с точки зрения руководства, но я заметил, что на встречах, где RDMS представляет доклад, а это обычно делает Игорь Голутвин, о проводимых работах, в таких докладах используются и публикации CMS. Так что для меня RDMS, как я уже говорил, является очень важной частью CMS, так же как и другие рабочие группы. Ну и в зависимости от открытий, которые собираемся сделать, посмотрим, может, кто-то из ваших коллег получит Нобелевскую премию. (Общий смех)

И конечно, в тех публикациях, о которых я упоминал, в анализе проектов активно участвуют и ваши молодые учёные. О них можно сказать то же самое, они имеют хорошую подготовку, такие же увлечённые, как и все другие молодые учёные в эксперименте. Чего я не знаю, и это больше ваша забота, чем моя, – выбирают ли для себя физику молодые россияне и молодёжь в странах-участницах ОИЯИ. В Западной Европе в последние годы здесь наблюдался спад, а сейчас опять начинается подъём. Точные науки, как мы говорим, немножко менее популярны. Я не знаю, был ли такой спад в России, но что важно для нас, и вы здесь, я думаю, не исключение, так это то, что в эту область приходят лучшие. Это очень хорошо. И в России (не знаю, как в странах-участницах) у вас очень хорошие университетские традиции. Подробнее об этом я, правда, не скажу, но сейчас везде университетская система испытывает давление, не знаю, как вы с этим справляетесь. Я не вижу признаков упадка. Вы, пожалуй, в лучшем положении.

LHC - это, конечно, церновский проект. Но к нему присоединились Россия, группы из Японии, США, Индии, Китая. За прошедшие годы стало ясно, что это по-настоящему международный проект, мировой. Следующие крупные проекты в физике высоких энергий тоже обязательно будут мировыми. Я думаю, для такой крупной лаборатории как ЦЕРН, равно как и для такой крупной лаборатории как Дубна, есть основания для размышлений о том, как продолжить такое хорошее сотрудничество. Должно продолжиться и стратегическое партнерство. Мы заложили хорошую основу, мы вместе поработали, мы сделали кое-что замечательное, плоды этих трудов мы должны получат, начиная со следующего года. Но на этом не должно всё кончиться, обязательно будет продолжение.

Профессор Джим Вирди – один из руководителей проекта CMC – занимает кабинет на пятом этаже сорокового здания ЦЕРН. Это «верхний ярус» научно-административной пирамиды, территория менеджмента двух крупнейших экспериментов на LHC. В день нашей встречи из его круглого окна-иллюминатора открывался вид на Монблан –величественную альпийскую вершину, расположенную в нескольких десятках километрах от ЦЕРН. А бронзовая статуэтка индийского божества напоминала о родовых корнях церновского профессора…

До пуска LHC остаются считанные месяцы. Какие чувства вы испытываете в связи с этим долгожданным событием?
 
Ясно, что LHC, когда его запустят, начнёт давать данные фундаментального характера. Я хочу сказать, что сделано всё для того, чтобы получить ответы на фундаментальные вопросы физики, действительно лежащие в ее основе… Ну, например,  каково происхождение Вселенной?  как она развивалась? из чего Вселенная состоит?

Так что поиск ответов на вопросы,  которые нам хочется задать, может привести к обнаружению новых форм материи. А новые формы материи могут обнаружиться через новые виды сил. Итак, это новые силы, новые симметрии,  суперсимметрия, в которой удваиваются известные нам частицы. Например, у электрона есть суперпартнёр – s-электрон, он ещё не найден; возможно, эти частицы довольно массивны. Есть много обстоятельств, позволяющих предполагать, что эти частицы будут получены на LHC, и, например, нам хотелось бы проверить, не принадлежат ли эти частицы к тёмной материи. Здесь могут проявиться и новые измерения пространства и времени. Так что ответы на эти вопросы изменят наши представления о том, как работает природа на фундаментальном уровне, и изменят весьма радикально, примерно так, как это сделал с представлениями о природе Эйнштейн сто лет назад. Очень-очень важные научные эксперименты в этой области – CMS и  ATLAS. И научная отдача будет очень большой. Это наиболее сложные научно-экспериментальные установки, возможно, самые сложные из всех, когда-либо созданных человеком.

Всё это требует решения большого числа сложнейших проблем. В CMS, как вы знаете, работает около двух тысяч человек. Это по-настоящему всемирная коллаборация, и здесь от экспериментаторов потребовались совершенно новые решения. Сооружение установки практически завершено и скоро ожидается её физический пуск. Для этого потребовались таланты и опыт всех занятых здесь учёных. Многие из них работают здесь более 15 лет.

Это и очень долгосрочный проект. Если вернуться к его истокам, то всё начиналось с письма о намерениях, представленного в 1992 году. Если посмотреть на состав проекта, то там доминирует RDMS, участники которого составляют 25 процентов от общей численности. Итак, мы подписали письмо о намерениях по RDMS. Была разработана концепция RDMS. Для получения результата в такой большой коллаборации необходимо было создать установку, которая объединяла бы людей, вела к естественному решению работать вместе, создавать способствующие успеху эксперимента приборы. В авангарде разработки "конструкции" этого нового для ЦЕРН физического сообщества были Игорь Голутвин и другие известные российские учёные — Виталий Кафтанов, Николай Тюрин, Виктор Матвеев и ещё Николай Шумейко из Белоруссии. Это потребовало усилий от всех этих людей, а Игорь Голутвин так и остался, если хотите, руководителем RDMS с того времени и по сегодняшний день. Вот это один из способов внести большой вклад в такой большой эксперимент, заметный вклад, признанный партнёрами из других стран, и вклад очень высокого качества.

Вот, если позволите, один аспект. Если говорить более подробно об аспектах деятельности российских групп и групп RDMS, то это касается области Endcap, связанной с адронным калориметром и мюонной системой, которые, по-моему, изначально были разработаны в России, а также в ЦЕРН и, возможно, в США. Так что, если хотите, это как раз те элементы, которые были действительно разработаны и построены в России и странах-участницах RDMS. И это наглядный и признанный вклад в CMS. По окончании этапа проектирования мы должны были провести научно-исследовательские разработки, строительство прототипа, испытания. Это вновь особенно касается Endcap, области очень отличной от области барреля, и мы должны суметь разобраться, каков отклик детекторов в передней области, для чего необходимо провести много испытаний. И здесь снова впереди люди из RDMS — и в сборе данных, и в проведении анализа этих данных. Последние по времени испытания на пучке, проводившиеся в 2006 году, координировались представителями RDMS и Дубны, прежде всего, Анатолием Зарубиным. И это ещё один аспект работы: взять проект и вести  его шаг за шагом… И вот приближается следующий этап — пуск установки и начало набора данных, а затем их анализ. И снова, как это обычно бывает, вы занимаетесь сборкой, обслуживанием, но вы должны и эксплуатировать приборы субдетекторов, которые вы собрали, и снова это касается передней области, и прежде всего области Endcap. Опять же физика в области Endcap (струи в передней области и области Endcap, мюоны и т.п.). Поэтому физическая привлекательность всего проекта напрямую связана с теми приборами субдетекторов, которые вы создали.

Вы занимаетесь этим проектом с самого начала, как бы проращиваете семя, растите его и потом пожинаете плоды своего труда. И ещё вот что происходит: в таких больших коллаборациях вы должны сосредоточиваться на определённых областях физики, потому что не можете охватить все области, поскольку тогда ваши усилия будут слишком распылены и не дадут желаемого результата. Но есть и другой путь, и здесь очень сильно помогает концепция RDMS, потому что она действительно позволяет координировать всю работу. И при таком сосредоточении усилий вклад в дело становится более видимым и даёт нужные результаты. Это ещё один весьма полезный аспект.

Вы работаете в CMS с самого начала. Ваши впечатления о людях, идеях, о вкладе RDMS?

Я немного рассказал о раннем этапе проекта. Когда Игорь Голутвин присоединился к нему, он и привнёс этот аспект достаточно определённой и относительно полной ощутимости вклада и таланта российских коллег, всех участников RDMS. Я помню наши разговоры о сборке адронного калориметра, о том, что его надо разбить на секции, о мюонной системе. Помнится, Игорь Голутвин особое внимание уделял первой мюонной станции мюонного спектрометра, которая является очень важной. За остальные станции отвечали американские группы. Первая станция очень важна, потому что там кривизна трека частиц максимальна и необходима высочайшая точность аппаратуры. И здесь мы столкнулись с трудностями, преодолеть которые смогла именно группа Дубны. Вот так мы разрабатывали проект, проводили научно-исследовательские разработки, привлекали людей к работе на площадках ЦЕРН, распределяли обязанности.

Вот так было в самом начале,  и идеи субдетекторов, о которых я упомянул выше, тоже пришли от тех же учёных. Надо ещё сказать, что у нас была концепция, были представления о том, какие детекторы мы хотим, но надо было и проверять их характеристики: моделировать отклик детектора в физических каналах, проверять, можно ли в действительности добиться необходимых параметров. И здесь опять многие учёные из RDMS оказали большую помощь в начале эксперимента, и молодые люди, сейчас занимающие ответственные должности, тогда много помогали в моделировании физических проблем. Об этом непременно надо упомянуть, потому что некоторые из полученных результатов были нами представлены для защиты проекта на этапе критического рецензирования в период 1992–1996 гг.

Какие факты, эпизоды в сотрудничестве с ОИЯИ, России и других стран-участниц по проекту CMS кажутся вам сегодня особенно важными?

Сейчас мы готовимся к проведению анализа данных, обучаем людей проведению такого анализа. Современное программное обеспечение очень сложное, и компьютерные системы сложные. Суть состоит в том, чтобы выяснить, можно ли распределять данные,  чтобы участники проекта могли  заниматься их анализом у себя дома. Ещё важно, чтобы люди могли приезжать для участия в данном эксперименте, вообще в экспериментах в ЦЕРН, обеспечить достаточную мобильность, чтобы молодёжь могла приезжать для ознакомления с экспериментом и могла какое-то время поработать там. Они также должны иметь возможность проводить анализ данных по возвращении домой. Поэтому для этого эксперимента важна система GRID, и, по моему мнению, RDMS  играет здесь весьма важную роль, создавая у себя такие центры, по сути, центры удалённого доступа к данным. Это, по-моему, очень полезно для всех.

Мне кажется, в определённом смысле нас ждет большое будущее, но это требует непрерывного предоставления ресурсов в течение довольно долгого времени, постоянной поддержки научных центров и лабораторий. С какой точки зрения ни взгляните — это уникальные эксперименты. Они раздвигают границы многих методических направлений, требуют  совершенно новых путей в проведении работ, использования  новейших технологий. Нам приходится искать совершенно новые способы организации экспериментов, сбора информации, распределения данных для анализа. Так что эти эксперименты действительно раздвигают границы многих технологий и поэтому служат не только для науки. Они принесут большую пользу в более широком плане. И RDMS играет во всем этом весьма существенную роль и, мы надеемся, продолжит свою миссию.

Женева, ЦЕРН, ноябрь 2007.
Перевод с английского Михаила Потапова

Здравствуй, племя младое...

Сороковой корпус, который предназначен для персонала, занятого в двух крупнейших экспериментах на LHC – ATLAS и CMC, спроектирован и построен в форме соленоида. Все офисы расположены по внешним стенам «катушки магнита», а в центре, от просторного нижнего холла до стеклянного круглого купола – свободное пространство.  И именно здесь, вооружившись блокнотом, попытался я набросать штрихи к  "собирательному портрету" молодых ученых, которые  участвуют в проекте CMS RDMS.

Андрей Крахотин, физик, 31 год, аспирант ИТЭФ. В коллаборации с 1998 года, еще со студенческих времен (МФТИ) С пятого курса его руководитель – Владимир Борисович Гаврилов, с которым я познакомился несколько лет назад на конференции CMS в Дубне. Кто ж тогда знал, что встречусь здесь с его учениками, о которых он тогда упоминал, в том числе и с Андреем. Первая самостоятельная тема  молодого ученого – тяжелые «хиггсы»...

Первый вопрос вырвался сам собой: существует ли в науке вообще и для Андрея, в частности,  конфликт поколений. Он слишком буквально  понял смысл вопроса и  рассказал, что в его семье – нет, потому что родители занимаются станкостроением и от его профессиональных интересов далеки. Если вообще о науке, то здесь работают в основном энтузиасты, и старшие «инвестируют» (он так и сказал) в молодежь свои знания, опыт...

– В чем, на твой взгляд, особенности CMC-RDMS? (Вопрос нуждается в некотором пояснении: RDMS есть некая коллаборация в коллаборации, объединившая интеллектуальный, научный и финансовый потенциал Дубны, России и других стран-участниц ОИЯИ для создания детектора CMS, что и составляет основной сюжет этой книги).

– В том, что вклад этой коллаборации особенно заметен: и в научном плане, и в финансовом, – в то время как в других проектах на LHC (ATLAS, например) страны-участницы ОИЯИ  не выделены...

Сейчас я занимаюсь калибровкой переднего калориметра на радиоактивном источнике кобальта-60. В этой «калибровочной» группе основной  костяк составляют российские специалисты, руководит нами Ольга Кодолова из НИИЯФ МГУ. Хотя к этой работе привлечено много специалистов, основное здесь в наших руках. Думаю, что с началом экспериментов на пучках этот вклад будет более заметен.

– Часто говорят, что физика частиц – дело коллективное. А как быть с индивидуальностью исследователя, с его мотивами, амбициями, ведь все мы люди?

– В вашем вопросе все правильно. Коллаборации большие, даже огромные, время экспериментов, не считая их подготовки, – 10-15 лет, и, конечно, для самовыражения это не самая подходящая арена. А проявление индивидуальности зависит от человека, ведь в нашей работе всегда есть что-то новое. И всегда можно найти, осуществить что-то свое.

…А вообще, в ЦЕРН очень много коллег, работающих в той же области, постоянные митинги, семинары... Что-то здесь «зацепляет», сама атмосфера стимулирует активную работу. Примерно треть времени в году проходит в ЦЕРН. А дома... наука, в принципе, «в загоне», зарплата и все такое. А всего-то для работы нужен компьютер и доступ к сети.
Здесь постоянно проходят семинары, коллоквиумы. Например, мне было очень интересно, как методы, используемые в физике высоких энергий, могут применяться в биологии. Так, полупроводниковые детекторы, созданные для регистрации светового излучения, были использованы для диагностики сетчатки глаза. Есть много других приложений, что сегодня очень важно, потому что общество заинтересовано в том, чтобы получать от физики какие-то новые технологии.

Здесь много легендарных людей. Жоржа Шарпака – изобретателя искровых камер  слышал и видел, с известным церновским теоретиком Дж. Эллисом встречался. О нем рассказывают, что в молодости он произвел своим «хипповым» видом большое впечатление на английскую королеву, которая посетила ЦЕРН и удостоила его беседой. Открыватель джи-пси частиц Тинг, Майани - это тоже выдающиеся физики... Зикики, который много внимания уделяет популяризации науки, ведет в Италии телепередачу типа нашего «Очевидного – невероятного»…

У меня осталось незабываемое впечатление от личности Виталия Сергеевича Кафтанова – несколько лет мы работали вместе (сидели в одном офисе – если точнее). Восхищали его неподражаемое умение общаться с людьми, безупречное владение языками – он был центром всеобщего притяжения,  незаменимым (такие бывают!) человеком в нашей коллаборации...

– В чем, все-таки, самый большой интерес твой?

– Наверное, это личная причастность к экспериментам, результаты которых войдут в школьные учебники по физике. Вот, я уже говорил о приложениях результатов в биологии, здесь генерируются новые идеи, ЦЕРН – это источник новых технологий. Но многие чиновники этого не понимают…

Дмитрий Константинов, 29 лет,  родился и учился в Протвино, мама инженер-конструктор, папа – инженер-физик. Старший брат окончил филиал МИФИ в Обнинске, сейчас в Протвино руководит опытным производством на предприятии, которое занимается разработкой и созданием рентгеноскопической аппаратуры. Дмитрий учился в школе на четверки  и пятерки, поступил в МИФИ на тот же факультет, что окончил отец.
 
Помнит с детских времен, как отец, уходя на работу, говорил: «Пойду, попилю немного  и вернусь», – сын воспринимал шутку едва ли не буквально и до окончания второго курса слабо себе представлял, чем занимается отец. Потом понял.
–
 Вот и сейчас я здесь «пилю». Конечно, попал в этот коллектив не сразу... Знаете, я работать люблю, а говорить не умею... Вы уж извините... Как ни странно, здесь всегда царит рабочая обстановка. Вы знаете, что начиная с лета 2007 года проводятся «бим-тесты» –исследования аппаратуры на пучке SPS, и я занимаюcь обработкой данных с электромагнитного калориметра. Кроме этого идут измерения с трех других систем установки, там работают около тридцати физиков, а я здесь, на этой системе,  один, на мне и калибровка и все-все-все. И пора уже подводить свои результаты к логическому завершению, поскольку информация по всем системам должна сводиться к «общему знаменателю».

Что будет дальше? Очевидно, приму участие в сборе и обработке данных, когда начнутся сеансы на пучках. Это ново для меня, интересно, но придется перестраиваться, учиться, чтобы как-то себя проявить.

...Вы, наверное, ждете от меня какой-то романтики, но я скажу, что 90 процентов работы – это элементарная рутина. И не то чтобы она как-то отягощает, но этим нужно заниматься, а плохо то, что все идет не так быстро, как хотелось бы.

А по жизни я слегка рассеянный. Здесь в ЦЕРН есть друзья, но не могу найти время для встреч, даже ответить на электронное письмо бывает некогда, или настроения нет, потому что работа мешает нормальному общению. Вроде, рабочий день заканчивается, а дела не закончены, и так каждый день...

Вообще-то Дима, действительно,  не очень разговорчив, и предоставляет мне право что-то додумать за него, а я вспоминаю свое первое знакомство с Протвино.  И – рассказываю, каким мне запомнился этот научный городок в те времена, когда мой собеседник еще не родился… Тогда, с его 70-гэвным ускорителем, он показался мне, человеку из «десятигэвной» Дубны, примерно таким, каким совсем молодой уроженец Протвино впервые увидел ЦЕРН…

Иван Белотелов, 30 лет, кандидат физико-математических наук. Учился в средней школе города Надым. Профессией во многом обязан отцу, окончившему физфак МГУ и воспитывавшему сына в любви к физике. Не случайно на своей защите соискатель, хорошо зная общепринятые правила, не без определенного риска для себя выразил в заключительном слове благодарность сначала отцу, а потом научным руководителям. В отличие от большинства одноклассников, связавших дальнейшие свои судьбы с нефтеносным севером, Иван, еще в школе сдавший вступительные экзамены в Академию имени Губкина, все же подал  документы в МГУ, на физфак.

На третьем курсе приехал на экскурсию в Дубну и решил еще сюда вернуться. Очень его впечатлило неброское обаяние этого места... Так он оказался на кафедре физики элементарных частиц,  которая связана для него с именами А. А. Тяпкина, В. Г. Кадышевского, А. Г. Ольшевского, и в филиале НИИЯФ МГУ под заботливым покровительством Т. В. Тетеревой (Бэлла Вдовина однажды по-матерински отругала студента за то, что он приехал из Москвы на занятия с температурой)….

 И вообще, даже первое знакомство с сотрудниками учебной части проходило как-то по-домашнему и мило и так расслабило (по сравнению с казенной Москвой), что  окончательно сделал свой выбор...

Как я попал в CMS?  Не так все было просто. Для начала, дипломную работу делал на кафедре Е. А. Красавина, она была связана с распознаванием образов в цитогенетических экспериментах. Изобретал велосипед, который уже был давно известен... И мне это не очень понравилось. Поступая в аспирантуру, решил обратиться за советом к профессионалам, опытным ученым. Пришел к Геннадию Алексеевичу Ососкову (мы были знакомы по аспирантуре). Он сказал, что это все хорошо, но ему сейчас нужен молодой человек, который будет работать в проекте HERA-B в Гамбурге. Так я вернулся к физике частиц. По этой теме подготовил и защитил диссертацию.


За прошедшие здесь три года приобрел некоторый опыт, которым во многом обязан своим старшим коллегам. Руководителем нашей группы был А. А. Бельков, с самого начала примером профессионализма служил для меня А. В. Ланев, сейчас работаю в группе С. В. Шматова. А первое время в курс всех рабочих проблем меня вводил В. В. Пальчик. Вместе с группой Петра Мойсенза, к которой  иногда подключаюсь, занимаемся математическим моделированием, проводим «бим-тесты», тестируем аппаратуру по космическому излучению. Прогресс, конечно, есть, но... всегда чего-то не хватает. Времени, что ли.

– Как ты представляешь себе ближайшие 10-15 лет, то есть время исследований на коллайдере?

– Я думаю, что это может быть интересное для меня время. Помню, подготовка к защите была для меня важным фактором, на время отвлекающим от других проблем, не касающихся работы... А будущее? Участие в интересных делах, профессиональный рост.

– Как бы ты сравнил ЦЕРН и ОИЯИ?

– И там и там много людей, мотивированных не только материально. Для них важно само стремление, сам процесс исследований. Вот, например, в ЦЕРН, за чашкой кофе могут обсуждать проблему устойчивости столика, на котором эти чашки стоят. И с математическими выкладками, обстоятельно исследуют проблему. Но это только начало. Потом – поиск устойчивой точки для того же пластикового столика, приводящий к научной публикации. Такие «игры разума» иногда рождают удивительные «приложения науки» - создание позитронных томографов, «Всемирной паутины»...

Помню, года четыре назад мы готовили на кафедре «пиаровские» материалы о нашей кафедре – для будущих студентов: почему интересно и полезно для общества здесь учиться. И в результате основные аргументы, примеры «общественно полезных» изобретений почему-то оказались в пользу ЦЕРН. Не отрицаю, и в Дубне есть такие работы, но кроме протонной терапии мы никаких материалов привлечь не смогли.

В сетевом издании коллаборации CMS Times на одном из видеофайлов размещено интервью Ивана Белотелова – он рассказывает о себе и своей группе. Естественно, на рабочем языке ЦЕРН: «Мне, конечно, дали время подготовиться, но, если что не так, писали-то он-лайн, сошлюсь на то, что вопрос не понял...»

Павел Бунин, 25 лет. Инженер. Учился в филиале МИРЭА на кафедре И. Н. Мешкова (экспериментальные  физические установки). С третьего курса работает в ОИЯИ. Диплом защищал в ЛЯР, по плазменному и ЭЦР ионным источникам. Не все из того, чему учили в МИРЭА, пригодилось: глубокая высшая математики, ионные источники – конечно, вещь важная, но после защиты диплома приоритеты изменились, во главе угла сегодня системное программирование, анализ физической информации.

– Сейчас занимаюсь проблемами калибровки адронного калориметра, участвовал в летних бим-тестах (программирование софта для калибровки и анализа и на пучках, и с помощью радиоактивного источника). Поскольку у меня уже был опыт экспериментальной работы, когда я пришел в эту группу, есть с чем сравнивать. Мне очень нравится здесь атмосфера, нравятся коллеги, очень дружелюбные взаимоотношения людей разных поколений. Такое ощущение, что все заинтересованы в продвижении молодежи, направляют туда, куда надо, дают возможность себя проявить. Вот, например, со мной в группе П. В. Мойсенза работает Алексей Каменев, тоже калибровкой занимается, и с Игорем Алцыбеевым сложились дружеские отношения, коллектив у нас молодой.

Когда я пришел в ЛФЧ, мне все это очень понравилось. И, только поработав в ЦЕРН, понял, откуда это дружелюбие, ответственность, – все это стиль работы европейской международной научной организации. В тестах с нами участвовали корейцы, итальянцы, немцы, и неважно, откуда приехал человек, важно, что он из себя представляет. Что касается техники, нормально понимали друг друга по-английски, а для более широкого общения язык надо учить серьезнее. Для физического самообразования очень полезны курсы по общей физике, которые читают в УНЦ ОИЯИ опытные специалисты, ведущие ученые. Они познакомили нас с физической программой исследований на CMS. И даже занимаясь, я бы сказал, прикладной инженерией, приобрести такие знания никогда не будет лишним.

Если говорить о будущем, об экспериментах на коллайдере, то уже сейчас видно, как расширяется спектр работы нашей группы. И мне бы очень хотелось все это продолжать.

Сергей Петрушанко, 32 года, кандидат физико-математических наук, сотрудник НИИЯФ МГУ. Мама по образованию геолог, папа окончил Киевский политех, стал кадровым офицером, всей семьей переезжали из города в город, менялись школы, учителя, но с юных лет увлекался астрономией, потом ядерной физикой. Школу окончил во Владимирской области, в МГУ с первого захода не прошел по конкурсу. Год упорно занимался и достиг той планки, которая была нужна для поступления. Сотрудничает с журналом "КомпьюТерра", автор нескольких публикаций. То есть мы с ним как бы коллеги. Из его публикаций сложилась довольно убедительная картина научной, и не только,  жизни ЦЕРН, которую он, несомненно, знает изнутри. И кроме того, обладает чувством аудитории, для которой пишет.

– Сейчас занимаюсь двумя главными вещами. Кроме мелких, конечно... Это калибровка адронного калориметра, различных каналов реакций. Здесь очень важно так настроить электронику, чтобы энергия частиц измерялась максимально точно. И уже получены неплохие результаты. Здесь больше инженерии, чем физики. Вторая задача ближе к чистой физике. Это тяжелые ионы –  тематика для нашей группы, можно сказать, определяющая, и для коллаборации RDMS в общем проекте CMS тоже зафиксирован соответствующий вклад. Сейчас вместе с нами работают коллеги из США, Кореи, Индии, и хотя нас стало меньше, но вклад по-прежнему определяющий.

Вообще,  RDMS – сильная группа, и на адронном калориметре работает сильная группа – дружная и сплоченная. Я в ней уже около десяти лет. С Андреем Крохотиным мы дружим почти десять лет, с тех пор как он пришел сюда студентом. Сергей Шматов, руководитель группы, – очень сильный физик и контактный, приветливый человек. Он всегда свой шуткой умеет снять напряжение.  То же – и многие другие, с кем здесь встречаюсь. Любая проблема – помогут, проявят лучшие качества. Это особенно важно для студентов-аспирантов. Здесь они быстро набирают опыт. Поэтому наш коллектив вызывает такую симпатию у всех, кто с нами работает.

На самом деле, я могу считать считать себя счастливым человеком. Во-первых, недавно дочь родилась, Дашенькой назвали. Во-вторых, повезло с аспирантурой, в-третьих, с кандидатской. Не уехал из России.  Не  ушел в бизнес. Нельзя же всю жизнь посвятить зарабатыванию денег. Не изменил тому пути, который сам же и выбрал. Сужу по моим однокурсникам. Кто-то уехал из страны. Кто-то в бизнесе.

В ядерной физике без хорошего базового образования результатов не достичь, и еще важно владеть «смежными профессиями». Поэтому занимаюсь «непрофессиональным» программированием, компьютингом. Какие качества нужны? Усидчивость, способность воспринимать новое, осваивать новые программы.  ЦЕРН – очень удобное место, полная погруженность в работу, ничто не отвлекает. Особенно важны встречи с коллегами, работающими в той же области, митинги, обсуждения, – и это общение не может заменить никакая телеконференция. Здесь за полтора месяца я успеваю сделать примерно столько же, сколько  в Москве за шесть.

Игорь Алцыбеев, 22 года, студент-дипломник (на декабрь 2007 года). Тема диплома – реконструкция мюонов с большой инвариантной массой. Окончил в Кирове физико-математический лицей. Легко поступил на физфак. Интерес к физике развивался от астрономии, оптики, нанотехнологий – к более общему, цельному, системному началу. Физические задачи воспринимает скорее как программист, нежели  как теоретик. По отзывам старших коллег, умен, энергичен, все быстро схватывает. Дальше – время, опыт. Маленький штрих –  студент уже самостоятельно работает в проекте. Кстати, руководитель дипломной работы Игоря – Иван Белотелов.

– Нас на кафедре  семь человек, и опыт показывает, что двое-трое проявляют истинный интерес к науке. Но, честно говоря, перспектив на кафедре особых нет. Мне бы очень хотелось продолжать ту работу, которой я здесь занимаюсь. Мотивы? Есть вектор движения, включенность в большие задачи. Осваиваю методику, технику работы, участвую в семинарах. Отдельная тема – школы молодых ученых, например, в 2006 году в Греции – по квантовой хромодинамике, а потом – в Гомеле...

Очень большая часть моих ровесников стремится найти «хорошую работу», что в их понимании означает высокие зарплаты. Меня же больше привлекает сама возможность участвовать в таком глобальном всемирном проекте. Это и физика, и программирование, и интересные технологии – все лучшее, что есть на сегодня в мире. Есть чему учиться здесь и кроме физики. Например, хочу освоить французский язык. Тогда здесь значительно легче общаться.

"Здравствуй, племя младое, незнакомое…"  – не раз подумалось мне в сороковом корпусе ЦЕРН, где записывал я эти рассказы. Что же до заявленного во вступлении к этой главке "собирательного портрета" – хорошо бы вернуться к нему, как Дюма к своим героям, …дцать лет спустя. Глядишь, сложатся штрихи в законченную картину.

И, завершая свое «непрофессиональное», с позиций основных авторов, послесловие, хочу напоследок подчеркнуть, что в работе над  этой книгой приняли участие члены команды RDMS, их коллеги из ЦЕРН, США. И в ней очень ярко отразилась та неотъемлемая особенность современной науки, которая, наряду с присущей человеку любознательностью, или, как образно определил эту черту первый директор ОИЯИ Дмитрий Иванович Блохинцев, «любомудрием», лежит в основе такого мегапроекта ХХI века, как LHC. Именно международное научное сотрудничество позволило объединить усилия тысяч ученых, инженеров и специалистов из многих стран для создания Большого адронного коллайдера и невиданных ранее экспериментальных установок, в которых собраны самые передовые методические идеи и самые совершенные промышленные технологии.

И в числе участников мегапроекта LHC – авторы этой книги. Может быть, потому, что они занимались не совсем свойственным для себя делом,  некоторые материалы получились суховатыми, иные больше напоминают технические отчеты, а  обзоры по физике на LHC, хотя и практически избавлены от формул, все же носят печать некоей «теоретической корпоративности». И все же я верю, что книга найдет своего читателя, потому что не перевелись еще в сегодняшней России люди любознательные и творческие, которым свойственно стремление понять, как устроен наш мир и как его познают профессионалы.


Женева, ноябрь 2007, декабрь 2008.

Глава из книги «В глубь материи: физика XXI века глазами создателей экспериментального комплекса на Большом адронном коллайдере в Женеве».  Москва, Этерна, 2009.