Круговерть Глава 19

     Вот откуда не ждёшь, — тут ему сюрприз преподнесла его Валентина. Однажды он вернулся из Москвы с особенно хорошим шахматным уловом, хотел порадовать жену, а супруги вдруг не оказалось дома. Он открыл дверь, а дома никого не было. И вроде как и дома не стало, потому что дом — это была Валя с какой-то её особенной взаимосвязью со всякой вещью и с каждым предметом, которые вместе и составляли дом. И она всегда была частью дома, а дом был её частью. А теперь он вошёл и почувствовал, что помещение есть, всё вроде на месте, а дома больше нет. Это было видно по предметам — всё не вместе и врозь, это было понятно даже по запаху — так пахнет в нежилых домах, и ещё по чему-то такому, что словами и не определишь. Да, он сам в этот раз больше, чем неделю, отсутствовал, но ей-то зачем было отсутствовать, этого он уразуметь никак не мог.
 
     Он даже причины себе не мог такой придумать, кроме какой-то крайней: умерла или в больнице. Но тогда позвонили бы, тогда квартира была бы опечатана или что-нибудь в этом роде. Но её не просто не было дома, её здесь действительно больше не было. Его развал Союза так не впечатлил, как тот факт, что и — от кого! — от Валентины можно ждать каких-то неожиданностей, что от неё вообще можно было ещё что-то ждать, кроме того, чем она всегда была. Он везде посмотрел, а записки никакой не было нигде. Записку он, уже какое-то время спустя, когда проголодался, обнаружил в холодильнике, воткнутую в мягкое масло и так и застывшую. Записка гласила: «Уехала в Шамордино. Буду 9-го». А на календаре было уже 13-ое.

     «Шамордино». Он слышал от неё про это Шамордино. Это был когда-то монастырь, но она туда ездила не поэтому, а потому, что там когда-то работал её любимый Окуджава. Она с института пела Окуджаву и всё, что могла, о нём всю жизнь собирала. «Но когда это было! где они теперь были, эти походы, лес, костры и песни под гитару?!» Он уже и вспомнить не мог, когда она последний раз брала в руки гитару. «Да и гитары-то никакой, наверно, давно нет».

     Сын — своё, жена — в монастырь уехала, дочка — где-то в интернате, приезжает только на выходные. Странно как, не то чтобы он бежал от жизни, а как будто сама жизнь бежала от него, вроде как расступалась перед ним, и он как будто оставался один. Один на один с чем-то Особенно ему недоставало дочери, его Машки. (Он звал её «мой Машук», и в мужском роде — «Машук пришёл».)  Дочь он любил сильнее всех, но она ушла жить в интернат, чтобы не ездить каждый день. И её как будто не стало, как вроде и не было никогда. Это было как-то странно и необъяснимо. Он Валю себе ясно представлял, так же и сына, а дочь — как что-то неясное или неуловимое. Не мог ясно представить себе её лицо. Чем сильнее любишь, должно быть, тем меньше способен точно определить то, что любишь. Но Валентину-то он знал как облупленную. По крайней мере, он так считал. «И где она? Чего она?»

     Пожалуй, я сделаю так, что он запомнит этот день навсегда. В этот день мой Дрюша как будто перейдёт Рубикон: до этого дня ему сюрпризы преподносила жизнь, а с этого дня, когда он в жизни кое-как стал разбираться, как ему хотелось бы думать, сюрпризы ему в основном будут преподносить близкие люди. Слово «ближние» он ещё, если и слышал где, то не употреблял. Сами посудите. Жена уехала в монастырь и не вернулась. Что бы это могло означать? Не могло же это означать, что она ушла в монастырь в прямом смысле слова, она даже верующей никогда не была. «Дети, понятно, разъезжаются, но жена-то куда?»

     Когда он об этом думал и соображал, что теперь делать, в дверь позвонили. Звонила соседка. Оказалось, это она предложила ехать Вале на экскурсию в Оптину и Шамордино. На автобусе. Им просто нужно было заполнить автобус. Всегда немного хамоватая и беспардонная, теперь соседка смотрела где-то даже заискивающе, прищуривая один глаз.

     Была экскурсия и экскурсия, потом они постояли на службе, а потом им ехать, а Валя вышла из церкви с благостным лицом, «как у блаженной», и сказала, что не поедет, потому что Андрея всё равно дома нет, а вернётся сама. И соседка спросила:

     — Вернулась сама-то?

     — Вернулась, к дочери поехала, — зачем-то соврал Андрей и быстро прекратил разговор.
 
     Зачем соврал? А что ему оставалось делать? Он понятия не имел, что происходило. «Может, встретила там кого? Может что-то с головой».

     Ну, тут уже не трудно догадаться, что Валентина оказалась на полпути в церковные прихожанки. И Андрей после фразы «блаженное лицо» тоже, наверно, должен был догадаться, к чему идёт дело. Но вот как это описать? Как описать то, чего сам никогда не испытывал? Женщины как-то особенно существуют в церкви. Андрею не хотелось этого принимать. Никак. Но он должен был понимать, что отговаривать, запрещать — пустая затея. Надо обращаться к чувству женщины, чтобы у неё начал работать разум. Разум женщины следует за чувством. Вот это была задачка! Он всё силился себе представить это блаженство на Валином лице, но получалось только воскресить в воображении её томное лицо после близости. Что-то строгое, бледное и в полумраке.



Продолжение: http://www.proza.ru/2019/09/18/680