Немного добрых слов о книге Секреты нашего двора

Представление на открытый межрегиональный конкурс «Книга года: Сибирь-Евразия- 2019»  сборника рассказов «Секреты нашего двора»

     Издательство "Союз писателей" рекомендует в качестве соискателя на открытый межрегиональный конкурс "Книга года: Сибирь-Евразия-2019" сборник рассказов "Секреты нашего двора".
     "Секреты нашего двора" - это история целого поколения детей, которая вместилась в небольшой формат одной книги. Кем были мальчишки и девчонки семидесятых и чем они отличаются от ребят из двадцать первого века, попытался ответить автор, открыв на страницах книги портал в прошлое и наполнив свои произведения атмосферой и колоритом ушедшей в небытие эпохи.
     Герои книги - обычные школьники с их хорошими и плохими чертами. Они веселы, шаловливы, открыты новым приключениям. Во главу угла автор ставит дружбу и благородство, силу духа и смелость. Персонажи историй - это Томы Сойеры и Гекельберри Финны двадцатого века, столь же находчивые, изобретательные и неунывающие.
     Цель писателя - показать жизнь без Интернета и социальных сетей, вездесущих гаджетов и тотальной слежки родителей и учителей, навязывающих свои правила. В ней есть минусы и даже опасности, но также присутствует неизъяснимая прелесть, ответственность, формирующая личность, и возможность принимать собственные решения, что укрепляет характер и позволяет учиться на собственных ошибках.
     Отдельно можно выделить патриотическую тематику в книге. Чувствуется любовь автора к родному краю и гордость за историю Ленинградской области. Памятью военных подвигов и героизмом отцов и дедов персонажей проникнуты многие страницы. Это создает преемственность поколений и ставит правильные ориентиры не только перед теми, ныне уже выросшими мальчишками из дворов семидесятых, но и перед читателями сегодня.
     "Секреты нашего двора" - книга в которой развлечение и поучительный смысл идут рука об руку. Это сборник историй о настоящей жизни без примеси виртуальности. Она ценна памятью, которая хранится на страницах, а также характерами, не столь уж отличными от тех, что можно встретить на улицах сейчас, нужно лишь дать себе труд увидеть это сходство.
      Произведения Валерия Екимова отвечают условиям открытого межрегионального конкурса "Книга года: Сибирь-Евразия-2019" и заслуживает шанса получить признание читателей и оценку экспертного жюри.
Директор издательства «Союз писателей»
г. Новокузнецк


Небольшой фрагмент книги «Секреты нашего двора»

     Итак:
     «…Середина семидесятых.
     Лето.
     Полдень.
     Верхнее плато Иликовских высот на западе от Питера.
     Пустынно. Солнце жжёт нещадно.
     Голое огромное поле с пика холма просматривается на многие километры. Прямо посреди него угадывается просёлочная дорога, основательно заросшая бурьяном. Похоже, машины всё-таки иногда пробираются здесь, сохраняя видимость колеи, но сейчас, покуда хватает глаз, никого нет. Лишь разноголосые кузнечики на все лады стрекочут, вознося хвалу жаре, да ястреб величаво кружит высоко в небе.
     Немного жутко.
     До войны здесь процветала богатая шумная деревня, утопавшая во фруктовых садах. Как напоминание о былом богатстве и величии деревни всё пространство вокруг на многие километры усыпано сейчас островками одичавших, а потому низкорослых яблонь, вишен, слив, неуверенно-сиротливо торчащих из-за высокой, в полный человеческий рост, травы и зарослей дикой малины. С трёх сторон к холму подползает болотистый неухоженный лес, изборождённый многочисленными ручьями да канавами. Вода из них стекает в конечном итоге в неглубокую, с красной болотной водой речку Карасту, по большой дуге огибающую Иликовские высоты. На севере с пика холма во всей своей красоте и величии открывается темно-синяя «Маркизова лужа» — Невская губа Финского залива — с закрытым для посещения островом Котлин (г. Кронштадт) посреди и множеством маленьких островков с грозными крепостями-фортами вокруг него.
     Здесь, на Иликах, во время блокады Ленинграда шли тяжёлые бои за Ораниенбаумский приморский плацдарм, защищавший тогда выход гитлеровцев к Кронштадту. Эти высоты постоянно переходили из рук в руки. Под высокой травой укрылись во множестве глубокие десятиметровые воронки от ударов тяжёлых бомб и снарядов. Здесь на каждый квадратный метр земли — до килограмма железа.
     Тяжёлые шли бои.
     Здесь жив страх… До сих пор.
     О том напоминает людям и памятная стела у подножия холма на лесной дороге. К стеле по откосу глубокой воронки круто поднимается узкая бетонная лестница (Бог весть, где теперь, десятилетия спустя, те лестница и стела! Питерская кольцевая автодорога разорвала холм пополам…)
Мы всегда поднимаемся по бетонной лестнице, чтобы положить полевые цветы у постамента.
     Нас пятеро: Шурик, Вавка, Тарас, Толстый и… я.
     Нам — «…всем по семь-восемь всем…»
     Впрочем, нет, нам слегка больше, давно за десять. У нас — каникулы. Ну, лето ведь. Родители наши, как и положено, на работе. А мы предоставлены сами себе, и потому двор и его окрестности — полностью наши…
     А уж какие у нас окрестности!
     Это и неописуемый по красоте парк (ныне, десятилетия спустя, — Дворцово-парковый ансамбль «Ораниенбаум»), открытый тогда круглосуточно для свободного посещения всеми желающими. В парке у нас в школьную пору проходят уроки физкультуры, рисования, природоведения, а, кроме того, все школьные субботники и трудовая практика по благоустройству его территории. Парк в городе Ломоносове — наше всё! Никому и в голову не придёт организовать в нём пикник или сделать ещё, не дай Бог, какое безобразие…
     Это и огромный, около пяти километров в длину, Красный пруд — запруда реки, где мы купаемся днём и ночью с конца мая до середины сентября. Наш пруд и многоступенчатый рукотворный верхний водопад парка и теперь вполне неплохи, интересны. Жаль только: территория заросла немного, да пришли в негодность коммуникации некогда потрясающего архитектурным исполнением «сердца» — водопада. А;ещё зачем-то спилили старые екатерининские липы, клёны да послевоенные великаны-тополя.
     Это, конечно же, и расползающийся от города во все стороны на многие-многие десятки километров живой, дикий, настоящий лес, поджатый к городу Иликовскими и Вьюнковскими высотами-холмами.
     Во Вьюнках — крутые снежные горки, широкие дорожки и тропинки под лыжню по относительно редкому сухому хвойному лесу. Это место мальчишеского притяжения зимой. А Илики, с их дикими садами, топкими ручьями и болотами, осыпавшимися со времён войны блиндажами и воронками манят вездесущую ребятню летом. До Вьюнков пять километров. Они обжиты и цивилизованы. До Иликов;— по дороге десять, через лес по тропам — семь. Они пустынны и неизведанны. Вообще-то, нам запрещено ходить сюда: «опасная зона». Во всяком случае, такое предупреждение написано на табличках при подходе к высотам. Но запретный плод всегда сладок, а значит, «…если нельзя, но очень хочется, то…» Правильно: МОЖНО!
     Летом мы — вольные люди: где хотим, там и лазаем!
     Ну и правда, кто нас остановит?!
     С 9.00 до 18.00 мы — хозяева города и, естественно, его окрестностей.
     …Итак, нас пятеро!
     Впрочем, это мы думаем, что пятеро.
     — Ай, молодец! — хохочет Вавка, глядя с вершины холма вниз на взбирающуюся к нам заросшую дорогу. — Ну, давай-давай, чего уж там! Иди сюда, хватить разведчика из себя строить.
     Мы удивлённо смотрим на пустынную дорогу, затем на Вавку, ничего не понимая, переглядываемся.
     — Не дай Бог, — продолжает Вавка, — на гадюку в траве угодишь или гнездо ястреба побеспокоишь. Вон! Гляди вверх: сейчас спикирует!
     — А-а-а! — вдруг слышим панический детский возглас.
     Какой-то белобрысый малыш, в ужасе прикрыв голову руками, быстро несётся к нам, ко мне, и со всего маха врезается в мой живот.
     — Опять ты? — наконец сообразив, возмущаюсь я и, не сдержавшись, хватаю его за ухо: — Серый, я ж сказал: сидеть дома, пока не вернусь. А ты что удумал?
     Разведчиком — кто бы мог подумать?! — оказывается мой младший братишка, которому не то что «по семь-восемь всем», ему только-только шесть лет исполнилось. А,;гляди-ка, какой шустрый оказался: увязался за мной на полигон — тайком, без спроса.
     Ах ты, Боже мой!
     А если б потерялся в лесу, пока, прячась, шёл сзади нас?
     — Да-а, — канючит Серый, всхлипывая от боли и обиды, — что мне дома одному делать? А ты меня, кстати, давно на Илики обещаешь взять.
     Ох, уж этот злосчастный июль.
     Ну просто беда!
     Все детские садики в городке закрыты — отпуск, ремонт, подготовка к новому учебному году. В результате от «мелюзги» во дворе деваться некуда! Ну, с этим-то обстоятельством ещё можно мириться — мало ли других мест в городе или за городом! А вот как быть с младшими братьями да сёстрами? Их куда девать? Мамка с тебя последнюю шкуру снимет, если вовремя не накормишь их, да не развлечёшь, да, не дай Бог, пожалуются: мол, обижают их, бедненьких, в игру не берут. Хорошо Шурику: у него сестра — его близнец-ровесник. Она — сама по себе, он — сам по себе. Ещё неизвестно, кто из них за старшего на хозяйстве остаётся. А Тарасу и Толстому вообще повезло: они сами — младшие в своих семьях. Чуть что-то не так — вали всё на старшего и будешь в шоколаде! Вот только Вавка из всей моей честной компании один меня и понимает: у него брат Димка младше моего Серого, да ещё сестрёнка — вообще грудничок. Возможно, оттого он эту «мелюзгу» лучше всех нас знает, сердцем чувствует. А они… его любят и слушаются.
     — А ты чего лыбишься? — отпустив, наконец, Серого, накидываюсь на Вавку. — Смешно ему, видите ли. Мог бы и раньше его заметить.
     — Да я и заметил, — не поддаваясь моему тону, улыбается тот, — да жалко его стало, вот и присматривал, пока по лесу шли. Ну а теперь — чего уж там? Пусть вместе с нами первооткрывателем дальних воронок будет.
     — Как давно? — не унимаюсь, прищуривая глаза.
     — Да ещё у Красного пруда! — не обращая внимания на мою воинственность, смеётся Вавка. — Он там так потешно топал да за деревьями ползал! Трудно, знаешь ли, не заметить.
     — Врёшь ты всё, Вавка! — искренне возмущается Серёжка. — Ничего ты не слышал и не видел.
     — Да-да-да, — добродушно отвечает тот, — совсем ничего. Вот только места здесь глухие, чуть с дорожки сойдёшь;— потеряешься и не найдёшься. Я сам здесь когда-то долго на месте кружил, вот и приходится с тех пор всё видеть, всё слышать, — и, миролюбиво хлопнув братишку по плечу, добавляет: — Ты уж извини меня.
     — Да л-ладно, п-проехали, — чуть заикаясь, доброжелательно машет рукой Шурик. — П-пусть с нами будет, тем более что действительно обещали п-показать Илики, ещё в прошлый раз.
     — Угу, — радостно кивает Серый, победно и хитро глядя на меня.
     — Только смотри, мелюзга, от нас — ни на шаг! Если что, будешь иметь дело со мной, — грозя увесистым кулаком, басит Тарас, которого за широкие плечи и мощные бицепсы у нас прозвали Амбалом.
     — Угу, — с уважением кивает братишка и на всякий случай прячется за моей спиной.
     — Та-а-ак, всё, хватит!.. — тянет практичный Толстый.;— С чего начнём экспедицию?
     — Как — «с чего»? — забыв о неприятностях, оживаю я. — С малины, конечно.
     — С малины, с малины, — радостно прыгает Серый. — Конечно, с малины!
Вообще-то, он у меня — нормальный парень. Не ябеда какой-то там, не интриган. Молчун — мамке лишнего не сболтнёт, можно не переживать. Не то что я: у меня язык сам всю «подноготную» вываливает — только зацепи! В общем, всё, проехали, не сержусь. С Серым даже веселей;— всегда что-нибудь новенькое выкинет.
     — Я го-то-ов, — тянет Тарас, — подкрепиться никогда не помешает.
     — Тогда — вперёд! — резюмирует Шурик и сворачивает к ближайшему малиннику, виднеющемуся тут же, неподалёку, в траве.
     — Врёшь, не возьмёшь, — обгоняя всех, срывается с места невысокий, если не сказать — низкий, но самый шустрый Вавка, — я-а-а первый.
     — Сто-о-ой, мо-о-ё! — кричим мы и не разбирая дороги мчимся все, как один, за ним вдогонку.
     Впрочем, все — да не все.
     Как раз в этой ситуации мой Серый не спешит бежать за мной. Ну конечно: куда же я теперь от него денусь, вдали от дома? Ну не брошу же здесь на произвол судьбы! Его внимание, похоже, привлекает странное дерево, удивительным образом высунувшее из-под земли свою верхушку с противоположной от малинника стороны дороги. И вот, пока я нагонял Вавку, запрыгивал вслед за ним в малинник и набивал рот самой красной и спелой ягодой, мой братишка таки успел уже преодолеть приличное расстояние, прежде чем это обнаружилось. Лишь одна сивая головёнка и видна из высокой травы.
     — Эй, Серый, стой! — кричу. — На-за-ад!
     — Ви-и-ишня! — едва слышу сквозь разноголосую трель обнаглевших кузнечиков возбужденно-радостный голосёнок. — Тут ви-и-ишня!
     И вдруг… Серый исчезает, словно сквозь землю проваливается. А спустя мгновение туда же, под землю, с давящим на ультразвуке шелестом и писком проваливается неуловимая чёрная тень.
     На доли секунд всё как будто замирает. Даже бестолковый треск больших кузнечиков, подрастающих в нашей местности до размера небольшой саранчи, прекращается.
     Мы все застываем… в нелепой напряжённой позе гончей, что на картине, кажется, Серова, в новенькой «Хрестоматии по литературе», которую нам выдали в школьной библиотеке на следующий учебный год. Слышится треск веток, глухие удары, тяжёлое хлопанье крыльев, высокий, давящий сознание свист и испуганные писклявые вопли Серого…
     Секундное замешательство, нерешительность — и вот мы одновременно стартуем со своих позиций. Самым коротким путём, напролом, не разбирая дороги мчимся что есть сил! В какой-то точке движения выстраиваемся в некое подобие журавлиного клина, во главе которого первым на торчащую из-под земли вишню, по понятным причинам, наступаю я. За мной чуть поодаль с двух сторон пристраиваются массивные Тарас и Толстый, соответственно за ними на флангах — наш спортсмен Шурик и вездесущий Вавка.
     Полоса препятствий захватывает!
     Мелькают спины, пятки, руки, головы. Сердце, ухая одновременно по всему телу, перемещается в горло. Вот только места здесь незнакомые, малоизученные, неисследованные. Что там, впереди? Бог весть! Густая высокая колючая трава цепляет за ноги, хлещет по лицу. Земля — вся в кочках, ямках, причудливо сплетённых корнях. Однако ничто не может отвлечь нас от безудержного броска к цели.
     Сознание теряет ориентиры… Исчезает и чувство опасности.
     И… первым из поля моего бокового зрения исчезает Шурик, за ним, с другой стороны клина, Вавка. Подсознательно чувствуя опасность, торможу, но два мощных удара в спину придают ускорение. Что-то меняется: болезненные хлещущие удары по ногам, телу, лицу, хруст веток, скрежет зубов, всхлипы, ругань, бессвязное бормотание и… Ти-ши-на!
Похоже, что-то случилось?..
     — Хи-ха-хо! — первое, что врывается в сознание откуда-то сверху, переходя с девчоночьего визга на старческий кашель.
     — Картина Репина «Приплыли», — хрипит Шурик, прямо надо мной прижавшись к толстой ветке и свесив руки и ноги, как тряпочки.
     — Не «Приплыли», а «Прибили», — хнычет Тарас, распластавшийся внизу, на корнях огромного дерева, и выглядывая из-под лежащего сверху него Толстого.
     — Не «Прибили», — гудит довольный Толстый, — а «Прилипли».
     — Ни-че-го себе, — выдыхаю я, лёжа на спине, похоже, на одной из самых неудобных сучковатых веток.
     Совсем рядом с собой, прямо за спиной хохочущего Вавки, я вижу брата, крепко обнимающего ствол старого кривого дерева, причудливо по дуге поднимающийся вверх.
     — Хи-ха-хо! — с ещё большим воодушевлением истерит Вавка, удобно устроившись на спине Шурика и любуясь с высоты нашими, по-видимому, очень живописными позами. Как Вавка оказался на Шурике? Непонятно!
     — Серый, ну, ты достал! Куда вперёд батьки лезешь? Ну-ка, слазь живо оттуда! — ругаюсь на брата больше для проформы, в душе радуясь, что с ним и всеми нами ничего страшного пока не случилось. — Сказано же: не отходить от меня ни на шаг!
     Как мы все вообще уцелели, падая с такой высоты? Наверное, благодаря этим густым веткам, по которым и скатывались к стволу…
     — Там гнездо, — округлив глаза, пищит сверху Серый, кивая головой в сторону и ещё крепче прижимаясь к чудо-дереву, выросшему здесь, на отвесном склоне огромной воронки, образовавшейся от взрыва бомбы.
     — Я те покажу гнездо, — сержусь и, развернувшись на своей ветке в сторону его кивка, умолкаю.
     Действительно: на противоположной стороне воронки, под каменистым обрывом, в пещерке, вижу поражающее воображение гигантское соломенное гнездо. На нём восседает, как на троне, огромная, больше упитанного индюка, птица. Но это ещё не всё! Перед ней, расставив широко, почти в полтора метра, крылья и раззявив мощный кривой клюв, застыла в устрашающей позе другая птица. Она более мощная, похожа на ведьму-монстра и издаёт режущий ухо ультразвук.
     — Это же яс-треб, — чеканя слоги, словно телефонный робот-автомат, громко шепчет Толстый.
     Птицу, наконец, замечают все! Возня на ветках и на земле у корней прекращается. Сюда, вовнутрь воронки, мирные звуки лета не попадают, даже солнце заглядывает в неё лишь по касательной сбоку.
     Напряжённая гнетущая тишина снова давит сознание, мысли, парализует волю.
     — Ре-бя-я, — неожиданно фальцетом взрывается Вавка, — па-лун-дра!
     И кубарем по дуге ствола дерева буквально катится вниз.
     Шурик, освободившись от него, оживает и, дотянувшись чудом до Серого, отрывает от ствола и сбрасывает его мне прямо в руки.
     Толстый и Тарас, опомнившись от лёгкого потрясения неожиданным приземлением на них Вавки, лезут вслед за ним вверх по отвесному склону, используя корни вишни как ступеньки…»

Продолжение в книге:
http://litagentstvo.ru/sekrety-nashego-dvora-valeriy-yekimov/
http://planeta-knig.ru/sekrety-nashego-dvora-valeriy-yekimov/


БЕСЕДА С ЛАУРЕАТОМ ГРАНТА
Поиск Добра, как нить между "пятью странностями" Валерия Екимова

Современные книги - это динамика и экшн, помноженные на любовные страсти. Такого мнения придерживаются многие люди, особенно те, кто не может причислить себя к настоящим библиофилам, а значит, по большей части сталкивается лишь с информацией о разрекламированных историях и их экранизациями. Однако тот, кто действительно любит читать и уделяет литературе львиную долю своего времени, понимает - авторы нового поколения пишут очень разные произведения. И есть среди них необычные, глубокие, выходящие за рамки всех известных шаблонов, а потому достойные внимания. К ним относится новый сборник Валерия Екимова "Неслучайные странности". 
Автор предлагает прогуляться по спиралям времени, заглянуть в прошлое, оценить настоящее, задуматься о будущем. Он смешивает жанры и литературные направления, обращается за помощью к философии и психологии, выссказывает свои мысли немного фантастично, но честно и непредвзято, выделяя красным курсивом главную мысль. А какая мысль главная? Конечно, трактовка понятий Добро и Зло, которые окуражают нас здесь и сейчас, творятся руками простого обывателя и всегда имеют последствия для целого человечества.
Каков основной посыл "Неслучайных странностей", что есть Добро и Зло в представлении Валерия Екимова, трудно ли издать книгу не в растиражированном жанре сегодня, корреспондент пресс-службы издательства "Союз писателей" решила узнать из первых уст.

Корреспондент: Назовите главные темы сборника? 
Валерий: Не так давно у академика Дмитрия Сергеевича Лихачева в книге «Мои мысли, воспоминания» мне довелось подсмотреть удивительную мысль: 
«Время – это форма (по-видимому, одна из форм) существования. И можно точно сказать, зачем нужна эта форма. Все убегающее от нас будущее необходимо для сохранения за нами свободы выбора, свободы воли, существующих одновременно с полной Божьей волей, без которой ни один волос не упадет с головы нашей. Время – не обман, заставляющий нас отвечать перед Богом и совестью за свои поступки, которые на самом деле мы не можем отменить, изменить, как-то повлиять на своё поведение. Время – эта одна из форм реальности, позволяющая нам быть в ограниченной степени свободными. Однако совмещение нашей ограниченной воли с волей Божьей, как я уже сказал, - это одна из тайн синергии. Наше неведение противостоит всеведению Бога, но отнюдь не равняется ему по значению. Но если бы мы всё знали – мы не могли бы владеть собою».
Наш, в принципе, современник – академик-ученый на все время! – самой атеистической на тот момент страны мира вдруг заявляет, что время – это одна из форм реальности… Жизни. 
Получается, что есть и друга форма существования. 
Какая? 
Но не это главное. Здесь важно другое: великий ученый считает, что Время – есть величина неабсолютная в различных реальностях, а относительная «…позволяющая нам быть в ограниченной степени свободными…» на отпущенном нам на ней отрезке. И свобода эта заключается в нашем Выборе нашего понимания Добра и Зла на каждом временном отрезке и каждой реальности постигшей нас, даже виртуальной, о реальности которой сегодня не знает разве что младенец и глубокий старец.
Вот, пожалуй, это – поиск своего Выбора, точнее определения Добра во всех временных и даже вневременных реальностях, существующих не по нашей воле, как бы мы к этому не относились! – и есть, думаю, главная объединяющая нить пяти неслучайных странностей книги, куда нас забрасывает расшалившаяся Мысль.

Корреспондент: К каким жанрам Вы обращались, создавая свои рассказы? Чем обусловлен выбор?
Валерий: Честно говоря, я не очень-то задумываюсь, к какому жанру обращаюсь при написании тех или иных своих рассказов. Обычно, просто догоняю разбушевавшуюся вдруг саднящую Мысль. Вот и здесь она, однажды вдруг поверив нашему, несомненно, актуальнейшему сегодня современнику-академику в том, что Время одна из многих форм существования, вдруг рванула не просто каким-то фантазийным, а глубоко философским и даже, может быть, научным образом, анализируя и сопоставляя имеемые у неё факты, вперед по временному вектору... 
(И на том спасибо, что она ограничилась вектором, а не понеслась вслед за Рэем Брэдбери по временному пространству, к примеру, на Марс, Венеру, Юпитер).
…Вот так и получилось, что первая странность залетела в семидесятые годы, пройдя по моим мальчишкам семидесятых. Вторая – рассказала целую уйму во многом реальных историй на промежутке трех веков нескольких семей новгородской глубинки, ставших волей случая известных мне, и лишь чуть-чуть забралась в наше недалёкое и вполне прогнозируемое будущее. Третья и четвертая странности – это вообще простое наблюдение за странностью движения временных форм бытия в некоторых точках материи (земли-матушки), по крайней мере, в головах наших, что очень необычно и безумно интересно. Ну, а пятое, давнишнее размышление, преследующее ни одно десятилетие, над некогда услышанной интерпретацией теории эволюции Дарвина, в которой венцом развития явился вовсе не человек, а некий «Лучистый разум», сплетённое со случайно подсмотренной мыслью, кажется, самого гения Эйнштейна о том, что «…если божественное начало отвергается наукой, значит знаний не достаточно». 
Ну, какой во всем может быть жанр? 
Только один – простое повествование собственных мыслей на заданную тему в имеемой точке реальности, куда их вдруг заносит. 
Я его почему-то назвал так: страшно-философские искания! 
А вообще использую все жанры, которые вижу и читаю, в том числе и утопию и антиутопию («Мы» и «1984»), стихосложение, публицистику, деловой и нормативно-бюрократический язык, иногда даже живопись, позволяющие нарисовать иллюстрацию для несовершенного текста. Это, кстати, не менее интересно, чем просто катиться вдогонку за мыслями. В картинах есть та же искра, что и в стихах: непредсказуемость! 

Корреспондент: Можете дать определение понятиям Добро и Зло применительно к реальному миру?
Валерий: После выхода книги, думаю, что могу, хотя конечно это слишком самонадеянно, потому как: «…кто тут безгрешен, пусть первый бросит в меня камень!»
Давайте порассуждаем!
Начнем со Зла.
Во все времена, да и, пожалуй, во всех народах самым большим и непримиримым злом принято считать ПРЕДАТЕЛЬСТВО. Так, к примеру, павший ангел стал таковым злом для всего человечества, предав своего Создателя, не согласившись с сотворением Тем после его самого человека. 
Во всяком случае, так начинается летопись появления Зла на земле во всех Вечных Книгах. 
Но почему ж тогда Всемогущий Бог, не уничтожает дьявола, хотя это Ему, безусловно, по силам, а лишь уравновешивает его четырьмя архангелами. 
Но оставим библейские истории в покое, не мне рассуждать о них.
Так вот, по-моему, не всякое предательство Зло. Уверен, каждый из нас может отречься лично от себя, предав своё личное естество (достоинство и даже честь) во имя чего-то или лучше кого-то более важного, чем он сам. И это не будет Злом в случае, если это предательство ведет к продолжению, укреплению, процветанию Жизни в целом. Это – самопожертвование! Всё, как у братьев Стругацких в «Пикнике на обочине»: «…пусть будет счастье для всех, бесплатно, и никто не уйдёт обиженным» (пишу по памяти). 
Всё, что направлено на приумножение жизни – есть Добро, а направленное на её уничтожение, причем в любой, даже кажущейся тебе вредоносной форме, – Зло. 
Во всяком случае, так видится это сейчас.
Посмотрим, что на это скажет Время.
Много сложней, когда приходится жертвовать чем-то или кем-то не принадлежащим лично тебе, но это другая, неличностная общественная и даже может общечеловеческая философия, здесь не стану говорить о ней, хотя и в ней приоритеты те же.

Корреспондент: В чем, как Вы считаете, ключ к спасению человечества, чтобы оно не оказалось в утопично-антиутопичном будущем, как нарисовано в одном из рассказов на страницах? 
Валерий: А в этом и есть «Ключ» нашего спасения: 
Во-первых, в осознании нашего истинного предназначения («…человеку нужен человек…» для полноценной жизни и любви во имя продолжения Жизни) и, одновременно, нашего постоянного искушения (стремление к получению «максимальных впечатлений» от преодоления, разрушения, всего того, что было до нас);
А, во-вторых, в достижении баланса между ними (предназначение и искушение) в личностном и общечеловеческом плане.

Корреспондент: Давайте немного пофантазируем, тем более что чтение книги очень этому способствует. Представьте, что подобно герою «первой странности» Вы перенеслись в собственное прошлое. Решились бы Вы что-то исправлять или оставили всё как есть? Если не секрет, что бы Вы хотели сделать иначе?
Валерий: Безусловно, мне, как и любому из нас захотелось бы предотвратить, предупредить всех-всех-всех об их предстоящей роковой неизбежности, которая волей случая «странности» стала известна мне, что и не делает увлекаемый временной петлёй личного предназначения в ней «мой герой» в той странности.  Если внимательно прочитать её, он таки необъяснимым для себя образом вмешивается в ход своей Судьбы, точней раскрывает некоторые глубоко скрытые от него уголки собственной памяти, которая, будьте уверены, ещё много чего предъявит ему (герою) от той встречи на страницах будущих книг в Вашем издательстве. 

Корреспондент: Условно «Неслучайные странности» можно назвать продолжением «Секретов нашего двора»? 
Валерий: Конечно!
Как и «Курсантские байки» и «Антилопа», уже изданные в рукописях в Вашем издательстве (обязательно передам Вам их на коррекцию и редакцию, вот только выберу форму, как это лучше сделать).
По сути «Неслучайные странности» – это завершающая книга-путешествие мыслей по временной плоскости… моего срока: 
«Забытые диалоги…» (рукописи на проза.ру) – пятидесятые-шестидесятые годы и не только;
«Секреты…» – семидесятые годы; 
«Курсантские байки…» – начало восьмидесятых», 
«Антилопа» – конец восьмидесятых; 
«Феликс» (пишу теперь) – девяностые и двухтысячные; 
«Удивления…», «Неумелые записки» и «Пересказки…» – десятые годы и настоящее;
«Странности» – обобщающий материал, уходящий в бесконечность, о которой осталось дописать лишь эпилог, который, в принципе оставшись незаметным, уже сжат в восемь строк очень сложной рифмованной формы, называемой у знатоков поэзии «квадратом». 

Корреспондент: Та книга рассчитана на детей школьного возраста. А что насчет новинки? Поймут ли её дети или читать её читать рассказы лучше родителям? Люди, с каким психотипом и менталитетом поймут и примут то, что Вы хотели до них донести?
Валерий: Мне, кажется, уже доводилось писать, что «Секреты нашего двора» хотя и рассказывает о детях в основном десятилетнего возраста, но обращалась-то больше к сегодняшним родителям… сегодняшних школьников, рассказывая им жизни их родителей в семидесятые годы, потому как у них, на мой взгляд, безвременье девяностых украло их настоящее детство. Они не читали того, что читали мы в семидесятые, они не горели тем, чем горели мы. Им лишь досталось ослепление моего поколения искушением «разрушать», о чем писал выше. И вот теперь весы Времени, кажется, качнулись в сторону предназначения созидать Жизнь, на это и направлена была та книга, попутно увлекая в нашу увлеченность новое поднимающееся поколения десятых годов, которое, уверяю всех, много интересней нас вами. 
Так вот «Странности…», как это ни удивительно, уже точно не нам с вами, а им сегодняшним подрастающим малышам: коротко и ясно раскрывающие Суть временной нити длиной в одну неравнодушную мысль. Там ведь на самом деле для них, закалённых отсутствием философских догм и правил вседозволенности, всё очень доходчиво и просто говорится о том, «…что такое хорошо и что такое плохо». Будьте уверены, они-то быстро это поймут, много быстрее нас, ибо их созидание Жизни полностью совпадет с вектором отвержения нашего наследия разрушения девяностых. 
Но пока, безусловно, первыми читателями книги станете Вы, рожденные в девяностые, пока ещё молодые и преобразующие, да и первые выводы по книге делать Вам. Но не стремлюсь быть понятым здесь, стремлюсь быть просто услышанным, что бы «…не было мучительно больно…» за недосказанность и, вслед за Рей Брэдбери шепнуть Миру, когда придёт на то время… напоследок: «Я не пытаюсь предсказать будущее – я пытаюсь его предотвратить».

Корреспондент: Оба сборника вышли по гранту «Новые имена». Откуда Вы узнали о программе?
Валерий: Из группы «Союз писателей» в «Контакте» и на страницах сайта Вашего замечательного Издательства, где зарегистрировался около трех лет назад.

Корреспондент: Трудно было решиться в первый раз подать заявку? В чем заключались Ваши сомнения и страхи на тот момент? Оправдались ли они?
Валерий: Пожалуй, трудно.
Ну, это скорей всего связано с моим основным родом деятельности, весьма далёким от сочинительства. А ещё, безусловно, с полным отсутствием знаний в области издания книг, да и, пожалуй, правильной работы с текстом. Ведь наличие богатого воображения и приличного жизненного опыта, хотя и важная, но лишь маленькая частичка в доведении своих откровений до читателей. 

Корреспондент: Нужны ли консультации с редактором и корректором или вы считаете, что без них можно обойтись?
Валерий: Безусловно, нужны. 
Они – профессиональные проводники в мир литературы слепцов писателей, одержимых необлеченной в броню переплёта своей голой идей.

Корреспондент: Какие чувства Вы испытываете, когда держите в руках готовую книгу? Стоит ли это тех усилий, которые приходится затратить сперва на написание историй, а потом на их публикацию?
Валерий: Как и в прошлый раз, прежде всего глубокого облегчения от высвобождения от непосильной ноши некого сокровенного «знания», которое как-то неожиданно вдруг обрушалась на голову. 
Теперь оно уже не моё! 
Оно в надежных руках читателей и, конечно, её творцов – всего замечательного коллектива Издательства «Союза писателей», работающего над выходом этой книги! 
Теперь в ней, как, кстати, и сказано в повести «Потерянная тетрадь», есть и Ваши, господа-товарищи, мысли, а скоро к ним добавятся мысли её будущих читателей. А значит, она будет жить уже совершенно своей не зависящей от нас всех жизнью.
Удачи ей в этом Пути!
Это ли не созидание?
А значит и мы с Вами положили свой кирпичик в своё истинное предназначение, в Добро. 
Ради этого стоит затратить любые усилия! 

Корреспондент: Не сомневаюсь, что Ваша книга, и правда, способна пробудить некоторых читателей от спячки и сделать их чуточку менее равнодушными и капельку более ответсвенными за свои поступки.

Корреспондент пресс-службы издательства "Союз писателей" 
Екатерина Кузнецова