Александр Македонский. Погибший замысел. Глава 28

      Глава 28

      Прибыв в Экбатаны, Александр оставил там Пармениона с огромной царской казной, поручив передать её Гарпалу, а сам сформировал ударную колонну из самых мобильных частей и бросился в погоню за Дарием. На кону была корона империи; раньше царь Вселенной хотел убить царя царей — теперь он не менее страстно желал схватить его живым и добиться передачи власти, создав видимость законности. На этот раз, идя за главным в своей жизни, сын Зевса отказался и от помпезности, и от пышности — всё подчинялось только практичности и прагматизму: не было огромного обоза с толпами рабов, наложниц и прочего люда, по максимуму было урезано число медлительных отягчающих преследование повозок, самое необходимое перевозилось на выносливых мулах.

      Началась погоня за Дарием — главная и самая великая страница в жизни Александра.

      Путь оказался тягчайшим: перед воинами лежала гористая местность, переход через которую по трудности не был сопоставим с прежними маршами. Приходилось преодолевать высокие перевалы, карабкаться по горным кручам, подниматься к заснеженным вершинам и спускаться в низины, иссушенные палящим солнцем. Александр неистовствовал, как тигр, почуявший свежую кровь. Он наседал на отступавших; местные говорили ему, когда Дарий с войсками уходил из мест, где они жили. Между двумя войсками оставалось семь дней пути, шесть, пять…

      Александр мчался вперёд и, как всегда, забывал о благоразумии, с которым отправился в погоню. Ударная колонна растянулась. Сын Зевса гнался за Дарием — арьергард коалиции гнался за своим главой.

      Македонская кавалерия и легкая пехота прошли немногим менее пятидесяти парасангов от Экбатан до Раг, перевалили через Гирканские ворота, оставили позади отроги Эльбурса*.

------------------------------
      * Раги (Рага, Рей) — город (а также местность) в Мидии, близ современного Тегерана.
      Гирканские ворота — узкий горный проход к югу от Гирканского (Каспийского) моря, в шестидесяти километрах на восток от Раг.
      Эльбу;рс — горная система на севере Ирана, у южного побережья Каспийского моря. Длина — 900 километров. Высота — до 5610 метров.
------------------------------

      Путь по-прежнему изобиловал трудностями, рельеф местности продолжал оставаться сложным, к тому же лето приближалось к экватору, солнце пекло вовсю. Передовые части вступили в Гирканию — сатрапию, прилегающую к южному побережью Гирканского моря, — здесь уже македонянам стали попадаться отставшие воины персов. Единицами, десятками, а потом сотнями и тысячами, они наводнили провинцию. Брать пленных Александр не мог: не было ни времени, ни свободных рук для охраны, ни каких бы то ни было условий для содержания задержанных, будь они на самом деле захвачены. Царь Азии по-прежнему был оторван от основных частей, в его передовом отряде было всего три тысячи человек — персов с оружием было в несколько раз больше. Если бы злой гений сыграл азиатам на руку и послал умного организатора, Александр был бы разбит и бесславно закончил бы своё восхождение на престол огромной империи, но счастье царю Азии не изменяло: деморализованные, потерявшие своего владыку, увидевшие пришедшего на поклон Артабаза, персы и не помышляли о сопротивлении.

      Александр двигался вперёд, от цели его отделяло четыре дня пути, три, два… Было пройдено почти столько же, сколько преодолено от Экбатан до Раг. Уже на исходе панема* он настиг обоз Дария, но царя там не было, а опрашиваемые жители, рассказывая о беглецах, стали упоминать не Кодомана, а Бесса.

------------------------------
      * Панем — месяц древнемакедонского календаря, соответствует июню.
------------------------------

      Сына Зевса стали терзать ужасные сомнения. На исходе каждого дня лошади валились с ног, и Кратер, и Гефестион, и Селевк, и Клит, и Неарх растягивались на чём придётся, а стратег-автократор не мог успокоиться и забыться сном. Он боялся, что Дарий растворится в бескрайних просторах, затеряется в лесах, уйдёт в далёкие степи, снова поднимет людей и опять не дастся в зубы сыну Зевса.

      Александр сходил с ума, счёт дням был потерян, но в конце концов небо наградило его: после долгих недель погони он воочию увидел отступавшие части персов. С тремя тысячами людей царь Азии ринулся вперёд, разнёс арьергард Бесса, но ничего более сделать не смог; более того: его толкнуло вперёд незнание того, кого и в каком количестве он догнал. Если бы Бесс развернул азиатов, втрое превосходивших числом людей Александра, то одержал бы победу — гегемона спас ужас, который на всех наводило одно его имя. Не приняв бой, персы бежали — македоняне вынуждены были остановиться: измученные лошади падали с ног, все поголовно — и животные, и люди — страдали от жажды.

      Александр глазами мученика смотрел на Гефестиона:

      — Где же? Когда же?

      — Крепись, Ксандре, крепись!

      — Но мы отстанем, мы опять уже отстаём! Где Дарий? Я его не видел!

      — Александр, даже сыну Зевса не всё подвластно. Дай отдых хотя бы животным!

      Александр вздохнул и повалился на потрёпанный тюфяк, менее всего подходивший для божьего сына. Впрочем, и сам вид властителя совершенно не соответствовал царскому облику. Измученные люди — те, которые могли ещё держаться на ногах, — разбрелись по окрестности в поисках воды.



      Тем временем Бесс тоже пребывал в великих сомнениях. Он знал, что Александр не успокоится, пока не увидит Дария — живого или мёртвого, и перестал видеть пользу в сдаче Дария македонянину: Артабаз наверняка догадается о предательстве и расскажет о нём царю, а девяностопятилетний перс был дружен ещё с Филиппом — и Александр ему поверит. Изменников он не жалует — неизвестно, что грозит сатрапу Бактрии, встреться он с Александром, даже несмотря на царский подарок. Александр желает захватить власть, но, взяв её у убитого, становится узурпатором; он чужеземец; в руках у него только малая часть империи — так почему же Бессу самому не стать преемником на остальной огромной территории? Безвольный Дарий у него в руках, Сатибарзан и Барсаэнт — его союзники, Набарзана можно сбросить со счетов: у него нет сатрапии, конница, которой он командовал, рассеяна… И решение Бесса оформилось: он оставит Дария при себе и подчинит себе огромную часть Азии, номинально ещё остающуюся под властью Кодомана. С Сатибарзаном и Барсаэнтом можно договориться о разделе сфер влияния или объединиться, выгнать наглеца-македонянина обратно за Геллеспонт и взять в свои руки бразды правления над огромной империей. Итак, он потащит Дария с собой.

      Но в своих грандиозных, под стать Александровым, замыслах Бесс не учёл одной мелочи — тела, плоть самого Дария, томившуюся в задрипанной кибитке. Александр висел на хвосте, кибитка была медлительна — Кодомана надо было пересадить на лошадь, но он отказался. Бесс собрал остальных сатрапов и Набарзана на совет.

      — Что будем делать с Дарием?

      — На что он нам? — высказал свою точку зрения Сатибарзан. — У каждого из нас по сатрапии, в них знают своих правителей — нас, а кто такой для них царь царей, много ли они о нём слышали и что именно? Что они от него видели? Ничего — наоборот, ежегодно отправляли ему сотни талантов, и Дарий жирел на нашем горбу.

      — Правильно, — поддержал Сатибарзана Барсаэнт. — Только обуза. И трус: дважды бежал от Александра с поля боя, а в третий раз отступил и без сражения. Как военный, он заслуживает казни. Заколем его — и дело с концом. И Александру нос утрём: он же мечтает взять Дария живьём. Покажем зарвавшемуся македонянину, что здесь не он решает судьбы людей и царств.

      — Я присоединяюсь. — Набарзан знал, что его влияние сильно упало и, по существу, растеряв конницу, никакой властью он не обладал. Судьба Дария интересовала его только в том разрезе, как следует снять с себя обвинение в убийстве бывшего властителя, которое предъявит ему Александр. Воевать под началом какого-либо сатрапа после службы непосредственно царю Набарзан не собирался, жить в глухих восточных провинциях — тоже. Перс решил покинуть заговорщиков при первом удобном случае, сдаться на милость Александру и покаяться ему так, чтобы не остаться в накладе и, главное, голову на плечах сберечь.

      А три сатрапа не раздумывали долго. Помимо всего прочего, бросить труп Дария Александру значило задержать его в пути. Он обязательно остановится — это даст такое драгоценное время уйти на восток, призвать верных людей к оружию, посчитать оказавшиеся в собственном распоряжении силы, поднять сопротивление и дать отпор новому властителю. Далеко ещё не всей Азии.

      Заседание трибунала закончилось, решение было вынесено. Дария ждала смерть.

      Понукая мулов, разваливавшийся экипаж отвели на первый попавшийся пустырь, только бы прочь от дороги. Бывшего царя выволокли из кибитки и закололи копьями, не пощадили даже животных. Некогда властитель огромной империи испускал последнее дыхание на ставшей такой немилосердной к нему родной земле.

      Обнаружить его тело помог его величество Случай. Впрочем, в те судьбоносные для будущего человечества дни любая неожиданность казалась таковой лишь на первый взгляд, на самом деле являясь очередным звеном в нанизывающихся друг на друга событиях, которые, сведённые воедино, определяли грядущее.

      Перст судьбы звался Полистратом. Дело происходило близ Гекатомпил* в день шестой лоя** 330 года до н. э.

------------------------------
      * Гекатомпилы были основаны спустя несколько десятилетий после смерти Александра, во II веке до н. э. Речь идёт о прилегавшей к будущему городу местности, в тридцати километрах западнее Дамгана и в трёхстах двадцати километрах к востоку от Тегерана.
      ** Шестого лоя — первое июля.
------------------------------

      Полистрату нужна была вода — он искал ручеёк или небольшую речку. Местная детвора указала ему местонахождение источника достаточно бестолково, и македонянину пришлось немного проплутать, прежде чем он вышел к роднику. Напившись, умывшись и наполнив мех прохладной живительной влагой, Полистрат решил не рисковать и вернуться к своим по дороге: как ни редка была растительность в этих местах, но в ней могли скрываться отбившиеся от бежавших частей Бесса, а ввиду своего плачевного положения они были непредсказуемы.

      Спускаясь с пригорка на дорогу, Полистрат увидел по другую её сторону, примерно в полустадии, полускрытый чахлыми кустиками ветхий экипаж. Если его и хотели спрятать, то сделали это небрежно и явно впопыхах. Подобного рода добра отступавшие оставляли немало, но что-то в старой развалюхе показалось македонянину странным — он решил рассмотреть кибитку внимательнее.

      Приблизившись, Полистрат понял, чему удивился: мулы лежали на земле исколотые копьями и издавали предсмертные хрипы. Македонянин обошёл брошеную повозку и увидел за ней лежавшего на земле человека. Как и животные, он был исколот и находился при последнем издыхании. Убогость свисавших с повозки потёртых шкур и запылённое, местами разодранное, но всё же очень роскошное одеяние являли разительный контраст, ещё более подчёркнутый золотыми кандалами, в которые был закован израненный.

      Полистрат склонился над умирающим:

      — Ты кто?

      Страдалец с трудом разлепил губы:

      — Царь царей… Дарий… Бесс — убийца… Александра… — слова срывались с губ медленно и еле слышно.

      Полистрат совсем растерялся:

      — Я сбегаю сейчас. Ты пока не умирай! — Он поднёс ко рту павшего величества мех, Дарий сделал глоток, но глаза его закрылись, по телу пробежала дрожь, и после этого вода побежала уже по щеке.

      Полистрат отошёл. Медлить было нельзя: Александр должен был узнать об умирающем. В том, что это действительно был Дарий, сомнений не было: в последнее время прибившиеся к воинам Александра персы часто упоминали заговор, Дария, Бесса, плен и издевательские «почести».

      Полистрат слил воду из меха на ближайший кустик и уже налегке поспешил в лагерь.

      — Государь, государя! К Александру! — закричал он, добравшись до своих. — Там Дарий, он просит Александра!

      Александр услышал невнятные крики, переглянулся с Гефестионом и затребовал возмутителя спокойствия к себе.

      — Полистрат, сын Аминты, государь! Там человек в золотых кандалах, говорит, что он Дарий. Изранен и совсем плох. Тебя просит.

      Глаза Александра сверкнули.

      — Подать лошадей посвежее! Поедем, покажешь. Гефа, ты со мной?

      Гефестион молниеносно оценил ситуацию.

      — Полистрат, дорога опасна?

      — Никак нет, совершенно пустынна.

      — Тогда езжай вперёд, — обратился сын Аминтора уже к Александру. — Я соберу людей.

      Сын Зевса и Полистрат сели на поданных лошадей и поскакали к умиравшему. Гефестион специально отправил их вперёд одних: он знал, что; Александр должен сказать сыну Аминты, — и сын Аминтора начал действовать:

      — Аристарх, беги к персам, пусть скачут за царём. Никомах, отправляйся к местным, скажи им, чтобы с Дарием пришли попрощаться. Неарх, Клит, Селевк, Кратер, за мной! Коронуем Александра повторно!

      Не прошло и получаса, как у жалкой повозки собралась довольно многочисленная толпа: прибыли и полководцы, и рядовые, подъехали знатные персы, примкнувшие к Александру, из ближайшей деревеньки сбежались посмотреть на двух царей сразу удивлённые жители, никак не полагавшие, что станут очевидцами таких великих перемен. И те, и другие, и третьи увидели только труп Дария, царь царей уже не дышал.

      — Полистрат, говори! — голос Александра звенел.

      — Я последний разговаривал с Дарием. Он сказал, что стал жертвой заговора. Убийца — Бесс. И ещё он очень жалел, что не внял голосу сердца, не остался в Экбатанах и не дождался там тебя, чтобы передать власть над империей — добровольно, единственнму человеку, который имеет на неё право не только по силе, но и по родству, и по благородству. Он дня не забывал о том, как достойно ты обошёлся с бедной Статирой, как привязалась к тебе престарелая Сисигамбис, как ты заботился о его дочерях. Он попросил тебя покарать его убийцу. Он нёс тебе своё последнее рукопожатие и завещал перстень со своей руки, который является царской печатью.

      К Полистрату подошёл Артабаз.

      — Я свидетельствую это. Заговор составил Бесс, в нём приняли участие Сатибарзан, Барсаэнт и Набарзан. Последний, впрочем, более вынужденно, так как после потери конницы реальной силы не представлял. Дарий всё время сожалел о том, что оставил Экбатаны и поддался настояниям предавших его. Патрон предлагал ему перебраться в расположение греков, но возле шатра Дария уже дежурили подкупленные Бессом бактрийцы. Александр, ты царствовал над Азией по праву ратной славы, чести и героизма — правь ей также и по завещанию, благословению и наследию.

      Краткая речь Артабаза была встречена одобрительно: он был почти вчетверо старше Александра, почтенному старцу было девяносто пять лет — до вранья в таком возрасте, безусловно, никто не опустился бы. Впрочем, Артабаз и в самом деле домысливал от себя лишь самую малость.

      Слово взял Багофан — тот самый, который ведал царской казной в Вавилоне, а после прибытия Александра во Врата бога вошёл в число его придворных:

      — В Вавилоне должны храниться документы, подтверждающие твоё родство с Ахеменидами, — я пошлю за ними. Нет сомнения, что именно для того, чтобы скрыть истину, Бесс со своими сообщниками пленил Дария. Если бы у того не было в мыслях передать свою власть в твои руки, на его собственные кандалы бы не надели. А не снял их Бесс потому, что Дарий отказался следовать за предателями добровольно.

      Первый раз Гефестиону понравились персы. Он внимательно отслеживал реакцию собравшихся. Неарх слушал персов, как прилежный ученик, старающийся не пропустить ни слова и всё запомнить; Кратер, наоборот, покровительственно кивал головой, как преподаватель, довольный ответом вышедшего к доске; Клит тушил лукавые искорки в глазах, но хитринка, то и дело мелькавшая в их взгляде, говорила о том, что он прекрасно разбирается в сути дела. Старый вояка носил Александра на руках, когда тот был трёхлетним карапузом, сестра Клита Ланика вскормила царевича своей грудью, Александр приходился Клиту почти что сыном — и вот он, выросший, примеряет на себя корону огромной империи — что ж, в добрый час! Один Филота хранил на своём лице презрительное выражение: кого-кого, а его этим спектаклем не проведёшь! Пьесу, очевидно, сам Александр писал, а постановщик — вот он, стоит и зыркает синими моргалами, наблюдает, все ли правильно себя ведут. А что, собственно, происходит? Да ничего особенного. У Александра права на престол? — такое родство кто угодно может к своей особе приплести. Филота сам не менее знатного рода. Сыграй судьба немного по-другому — и сейчас все эти речи подтверждали бы не Александра, а его, Филоты, права на тиару. И неизвестно, что бы делал Александр, если бы не Парменион, Филоты отец: сколько раз он обеспечивал победу!

      Местные внимали речам сначала с удивлением, но потом поверили. Теперь этот человек, так странно одетый в короткий хитон, с обнажёнными стройными ногами, прекрасный как бог, будет их царём. И какие важные люди говорят о его правах на престол, как великолепно они одеты, как представителен Артабаз с седой бородой! Когда человеку скоро век минет, он, конечно, до лжи не опустится. А как величествен Багофан! Кто-то говорил, что он из самого Вавилона, и он туда же гонцов пошлёт за документами — наверное, действительно из великого города. Вот, значит, как там одеваются! У Дария не было такой свиты, и Бесс его предал — решительно, пусть правит Александр!

      Если недоумение местных быстро улеглось, то македоняне из рядовых воинов долго не закрывали рты, поразинутые в изумлении: как же так вышло, что Александр, ещё при Иссе оравший Дарию: «Обернись, подлый трус! Возьми в руки меч, сразись со мной!», теперь не испытывает к Дарию ничего, кроме жалости и уважения? И как получилось, что македонянин стал роднёй персам? Да, наверное, поверженный враг достоин только сострадания и великодушного прощения, милости триумфатора; наверное, если Багофан говорит о каких-то документах, к родне Александра в самом деле с какой-то ветви прилепились персы. Впрочем, чего не найдёшь в бытописании царствующих домов! Александр — всем македонянам старший брат, под его руководством они столького добились! Теперь можно и по домам, Александр посидит пару лет в Вавилоне и поедет вслед за своими воинами в родную Македонию — так пусть теперь тешит себя всеми мыслимыми и немыслимыми титулами и правит завоёванным!

      К телу Дария подошёл Филипп и профессиональным взглядом осмотрел усопшего:

      — Каждое ранение было смертельным. Вытекшая кровь засохла, кровь на входных отверстиях запеклась — убийство произошло несколько часов назад. Даже странно, что он столько протянул: видно, боги действительно судили передать тебе его последние слова, — сказал жрец Асклепия Александру.

      Сердце царя Азии бешено стучало в груди, он наклонился к трупу Дария, с которого уже успели снять кандалы; дальнейшая их судьба осталась неизвестной. Преемник пожал мёртвую руку:

      — Я принимаю империю. — И Александр снял с руки убитого кольцо-печать.

      Гефестион подлетел к любимому и, как шесть лет назад, поднял его руку вверх:

      — Царь Дарий умер! Да здравствует царь Азии Александр!

      Македоняне разразились торжествующими криками, местные бросились на колени, придворные персы сочли свои долгом подмести песок у ног Александра холёными надушенными бородами. Гефестион преклонил колено и, положив руку на бедро Александра, поцеловал ножку сына Зевса. Божий отрок поднял друга с колен и поцеловал его в губы.

      — Больше всего я хочу тебя сейчас трахнуть, — прошептал он на ухо сыну Аминтора.

      — Я это заметил, — ответил тот.

      Александр обратился ко всем присутствующим:

      — Я отомщу убийцам Дария. Он остался царём царей, он принял смерть таковым, он не ушёл низложенным. Его мать станет моей матерью, его дочери — моими детьми. Дарий будет похоронен в Персеполе со всеми почестями, положенными ему по сану. — Александр покрыл тело Дария своим плащом и посмотрел вдаль. В нескольких стадиях от него, словно бриллиант среди изумрудов разросшейся летней зелени, белел дворец царя царей, в который убитый больше никогда не войдёт. Сын Зевса перевёл свой взгляд налево. Громада горных хребтов десятками пиков возносилась к небесам, каждая из вершин была такой высоты, по сравнению с которой Олимп казался лишь невзрачным холмом. Всё это: и дворцы Дария, возведённые повсюду, и горы, и бескрайние степи, и роскошные столицы, и миллионы людей — принадлежало теперь Александру.

      — Посмотри наверх, любимый! — В бездонной синеве парил орёл, солнце стояло в зените. — Зевс и Ахурамазда благословляют тебя на царство.



      Все ионийские города обрели независимость, Македония присоединила к себе огромные территории, символ величия Ахеменидов, дворцовый ансамбль в Персеполе, был сожжён, царь царей повержен. Коринфский союз выполнил всё, для чего был создан, — более нужды в нём не было. Отмщение состоялось, война-возмездие закончилась. Начиналась личная война Александра — покуда в Ойкумене ещё оставалось что завоёвывать.

      Конец второй части.

      Продолжение выложено.