Круговерть Глава 20

     Разумеется, жена у Андрея могла и не прийти к религии, к религии в обычном понимании этого слова. Но мне было нужно, чтобы она всё-таки к ней пришла, нужно для того, чтобы мой герой в своём окружении не общался ни с чем неопределённым, ни с чем никак не обозначенным, чтобы он не испытывал воздействия от людей, в которых нет никакого смыслового заряда, которые своим присутствием не создают никакой разницы потенциалов между ним и собой. Её, конечно, можно было сделать воинствующей атеисткой, но это было бы совершенно не характерно, во-первых, для времени, а во-вторых, для её склада мышления и, самое главное, для её характера. Так что особого выбора, в общем-то, у меня снова не было.
 
     Тогда Валентина как раз встретила своё сорокапятилетие. Дети уже становились самостоятельными, муж, как ей представлялось, в ней особенно не нуждался. И в народе как будто начались разброд и шатания. Все люди стали как бы порознь, каждый стал отдельным от остальных, все врозь. Все ценности и жизненные опоры стали подмываться, всё снялось с устоявшихся оснований и всё поплыло. И что хуже — она почувствовала, что одна. Впервые в жизни она оказывалась как-то сама по себе, ни с кем. Она оставалась как бы один на один с какой неумолимой и сокрушительной силой, которая всё рушила, ломала и несла их всех куда-то. Ведь тогда шли девяностые. Ей необходима была какая-то опора, и такая опора нашлась.
 
     И, как всегда, как будто случайно: соседка, вдруг, ни с того ни с сего; экскурсия, Оптина пустынь; потом Шамордино, настоящие монашенки в чёрном. Всё складывалось как будто само. Согласилась поехать она больше потому, что уже когда-то там была, с мужем, когда дети ещё были небольшие и когда всё ещё только начиналось, всё ещё было впереди. Ей захотелось посмотреть, как там теперь. А там хоть ещё и жили простые люди, но уже начинала восстанавливаться и монашеская жизнь. Она заходила везде в церкви, но не молилась и не крестилась, а просто смотрела. Смотрела и впитывала воздух каменной прохлады с дразнящим привкусом ладана. В этом воздухе пребывали такие же разрозненные и разделённые люди, которые если что-то и делали вместе, то каждый отдельно был, вместе со всем своим нутряным, закрыт и запрятан внутри себя.
 
     И ничего бы могло и не случиться. Оставалось полчаса до отъезда. Валентина стояла в церкви и рассматривала горящие свечки, которые все были разного размера. И она мысленно искала к каждой свечке одинаковую по высоте пару. И тут на улице, видимо, вышло солнце, потому что пространство церкви пронизало косыми лучами света, и изнутри всё осветилось, оставляя их всех, маленьких, где-то внизу. И Валентина испытала вдруг какое-то странное благо, какого раньше никогда не испытывала. От неожиданности она чуть не воскликнула в голос и оглянулась по сторонам. Никто ничего не заметил, а это был — Он. Она знала, что это Он, хотя не видела и не представляла себе Его.
 
     Это было, как первая влюблённость, когда где-то есть кто-то и в этом всё: и весь свет и ты весь в этом. Это было, как если бы кто-то укрыл её от всех напастей и отвёл от неё всё плохое, смутное и неясное. Ей казалось, что она чувствует здесь присутствие этого кого-то. И пока она под его властью, может быть только одно хорошее. Словами она этого не смогла бы выразить. Она это чувствовала, и она чувствовала, что это настоящее чувство. Такое же настоящее, как её хорошее чувство к собственным детям. Когда её окликнула соседка и они вышли из церкви, она знала, что не хочет уезжать, что просто не может уехать, что это выше её сил. Место её не отпускало. Или Он её не отпускал, тот, кого она почувствовала здесь всем сердцем и всем существом. Она чувствовала, что она так любима, как никогда ещё любима не была. И что за эту любовь от неё никто ничего не требует.

     И она, которая никогда ни на шаг не отступала от того, что положено делать, отказалась ехать и осталась, не зная ещё, что она будет делать здесь, где будет ночевать и как доберется обратно домой. На неё как наваждение какое-то нашло. И она осталась. Автобус поехал, а она смотрела ему вслед с замиранием сердца и не верила, что она это сделала. Естественно, если бы супруг был бы дома, она бы, скорее всего, не смогла бы так поступить…

     Куда тогда девалось её житейское благоразумие? Она не могла тогда знать, что испытала острое религиозное чувство. Испытала в острой форме потому, что в течение предыдущей жизни проявления этого чувства подавлялось ею же самой. Подавлялось в силу разных причин. В монастырской церкви она почувствовала всем сердцем, что это «Он». Кто он, она не сумела бы сказать. Раньше «Он» для неё были разные люди: сначала папа, потом она просто грезила о нём, затем им стал муж. И всё это был он, да не он. «Он» со временем исчезал в каждом из тех, кто для неё был всем. А в церкви она нашла Его, кого она даже увидеть не могла, но почувствовала всем своим существом. И это было и радостно и страшно одновременно. Она испытала неожиданное блаженство, какого никогда не испытывала, а вместе с тем переживала глубокое чувство вины за это блаженство.

     В таком мятущемся состоянии Валентина провела в монастыре несколько дней, сняв на деревне угол. Она ходила в церковь, выстаивала в уголке службу, но такой сильной «благодати» на неё больше не сходило. (Её уже обучили этому слову «благодать» и растолковали его.) И всё-таки она чувствовала блаженство и «Его» присутствие. А когда узнаешь Его присутствие, то уже ничего не страшно, даже смерть не страшна. Самое удивительное, что она боялась называть Его имя. Она даже про себя не могла произнести слова «бог». И придумала себе, что «бог» это не существительное и не имя собственное, а это местоимение. Есть местоимения «он», «она», «они», — но все они к Нему не относятся. К Нему относится четвёртое местоимение — «бог». И тогда она стала произносить про себя слово «бог» как местоимение, обозначающее Его.
 
     Как она завидовала тем, кто оставался там, когда ей пришло всё-таки время уезжать! У неё такое в школе было, когда её из пионерлагеря забрали из-за краснухи. Все оставались, а её увозили. И у неё, когда автобус тронулся и за окном побежал забор их лагеря, невольно потекли слёзы. В этот раз она испытала то же самое чувство, только в тысячу раз сильнее. И когда автобус поехал, у неё так же навернулись на глаза слёзы.

     Вот такое странное существо человек, для него порой то место, где он испытал сильное положительное чувство, становится дороже самого чувства. И это всё от привычки направлять все свои усилия вовне, а не внутрь себя. Валентина уезжала, но знала, что обязательно сюда вернётся. Когда-нибудь да вернётся.



Продолжение: http://www.proza.ru/2019/09/19/573