10 Первая встреча Мануэла и Филомены

В первый раз Мануэл увидел Филомену 15 июня 1724 года, в Лиссабоне. Это был день, на который в том году пришелся праздник Corpus Christi *.  Подготовившись к торжеству, город точно ожил, украшенный множеством ярких цветов и наполненный ароматами розмарина и мирта, разливавшимися в летнем воздухе.

И вот от Дворцовой площади, на которой располагался королевский дворец, начала свое шествие праздничная процессия . Ее открыли представители городских цехов, входящих в Палату ремесел, называемую также Палатой двадцати четырех (по числу ее членов). Каждый цех нес знамя с изображением своего святого покровителя. Первыми показались плотники, на чьем знамени был изображен святой Иосиф. За ними последовали представители прочих цехов: золотых дел мастера, кузнецы, шорники, жестянщики, токари, ткачи, портные, сапожники, дубильщики, цирюльники, торговцы книгами, перчатками, шляпами, гребнями, посудой, а также каменщики, кондитеры и булочники, мебельщики, бондари, гончары… Все они проходили в строгом порядке – в зависимости от своего ремесла. За ними шли трубачи и барабанщики. Затем на белом коне вывезли фигуру святого Георгия, который еще при короле Жуане I был назван покровителем и заступником всей Португалии. Рядом шел одетый в блестящие доспехи оруженосец святого и нес в руках его хоругвь и копье. Чуть позже появились члены многочисленных религиозных братств и орденов. Среди них были кармелиты и францисканцы, доминиканцы и иезуиты, капуцины и монахи ордена Христа. И вот, наконец, появился патриарх. Он восседал на позолоченном переносном троне под балдахином и держал в руках дарохранительницу, сиявшую, подобно маленькому солнцу. Сановники обмахивали патриарха большими флабеллумами – опахалами из павлиньих перьев. Его трон несли несколько человек, среди которых был король Жуан Пятый, в народе прозванный Великодушным. Степенно делая каждый шаг, король, гордо смотрел вперед, довольный происходившим действом: ведь процессия – это не только религиозное шествие, но и чествование Его Величества. Для народа государь – образ и подобие Божие. Рядом с королем можно было увидеть его братьев: инфантов дона Франсишку и дона Антонио. Они шли в окружении знатных особ – наиболее важных государственных и духовных лиц. Процессия медленно двигалась по праздничному городу. Все его улицы были заполнены людьми: среди них были и фидалго**, и купцы, и простой народ, и темнокожие рабы – всем хотелось своими глазами увидеть пышное зрелище.

Ставни в домах были распахнуты, и из каждого окна спускались яркие шелковые и атласные покрывала. Но не эти украшения – и даже не процессия – привлекали взгляды многих мужчин. Любовались они лицами молодых красавиц, которые только четыре раза в год, во время самых больших торжеств, показывались в окнах своих домов. Чтобы в праздник быть неотразимыми, девушки начинали готовиться заранее. Накануне вечером лучшие парикмахеры делали им замысловатые прически по правилам  последней французской моды. Всю ночь юные дамы не ложились спать, чтобы их высокие парики, украшенные лентами – желательно желтыми, самыми модными – не помялись; а пудра, покрывавшая прически, не осыпалась. Рано утром, еще до рассвета, служанки-мулатки при свечах помогали своим госпожам нанести макияж. Пудрили их лица, румянили щеки, клеили сделанные из тафты «мушки» на скулы, в уголке рта или на подбородок. Затем благородных дам нужно было нарядить. Сначала – тонкая сорочка из шелка или муслина с коротким рукавом и глубоким вырезом. На нее – корсет со шнуровкой сзади. Затем – чулки на подвязках и туфли с драгоценными пряжками. Потом – фижмы, сделанные из ивовых прутьев или китового уса, поверх них – несколько плотных стеганых юбок с геометрическими или растительными узорами. И наконец – само платье: нежно голубое, розовое, зеленое или желтое с пышным кружевом и оборками на рукавах, доходивших до локтя. Не раз какая-нибудь служанка, глядя на госпожу-модницу задумывалась на мгновение: «Вот бы и мне такой наряд! Хотя бы на часочек!» И тогда госпожа, заметив, что девушка замечталась, недовольно прикрикивала на нее: «Опять ты в облаках витаешь, ленивица! Неси мне скорее мои любимые бриллиантовые серьги! И колье! Не забудь колье!» И та бежала за драгоценностями. А потом ее посылали за веером, шелковым или перламутровым, шалью, перчатками и муфтой. И все это девушка покорно приносила госпоже. Получив свои любимые украшения, дама садилась перед зеркалом и с удовольствием смотрелась в него. «Как вы хороши!» – говорила ей девушка. Другая госпожа, взглянув на себя, замечала в макияже, в прическе или в наряде какой-нибудь недостаток и тотчас обращалась к служанке: «Подправь мне прядь – она выбилась», или «Припудри мне лоб!», или «Затяни корсет потуже!» Каждой хотелось выглядеть безупречно. Когда вышло солнце, служанки открыли окна,  их госпожи сели у подоконников и стали наслаждаться свежим ветром и теплыми золотыми лучами, которые так редко могли они почувствовать на своей коже. Опьяненные свободой, они улыбались проходившим по улице мужчинам, обменивались с ними кокетливыми взглядами, обмахивались веерами и лакомились сладостями.

Пойти посмотреть на процессию Мануэлу предложил его друг булочник Педру, живший в маленьком домике в старинной Алфаме***. Накануне вечером Педру устраивал у себя небольшой праздник. Закончился он за полночь, и булочник посоветовал всем засидевшимся допоздна гостям остаться у него на ночлег. Гулять в поздний час по Алфаме, где роскошные особняки соседствуют с лачугами и тавернами, было совсем не безопасно. Мануэл сначала оставаться не хотел. «Идти мне всего ничего», – говорил он. Но Педру все-таки удалось его переубедить – и он остался.
Утром булочник разбудил гостей, чтобы всем вместе пойти на службу. Выйдя из дома, Педру и его друзья спустились к церкви, пышно украшенной в честь праздника. Как раз после службы Педру и предложил всем своим друзьям посмотреть на праздничное шествие. Потоки людей, двигавшиеся по улицам города, точно ручейки, стекались к центру – туда, где шла процессия. Педру и Мануэл, весело беседуя, шагали вместе, следуя за людским потоком. Позади тоже были люди, люди, люди. Где-то среди толпы шли друзья булочника, которые немного отстали от него и Мануэла. Мануэл слышал их знакомые громкие голоса, но из-за шума не мог разобрать, что именно они так живо обсуждают. Вдруг Мануэл поднял глаза, и его взгляд остановился на лице девушки, выглядывавшей из открытого окна. Она смотрела на него большими карими глазами, и он невольно улыбнулся ей. На ее лице появилась искренняя ласковая улыбка, несколько смущенная, в которой, в отличие от множества других улыбок, не было и тени кокетства. Девушка взяла большой веер в левую руку и поднесла его к лицу, желая этим жестом сказать Мануэлу: «Я хочу познакомиться с вами!». Лучи солнца скользнули по тонким пластинам веера, сделанным из светлого перламутра, и они вспыхнули ярким блеском. Мануэл не знал языка веера, но своей улыбкой отвечал: «И я хочу с вами познакомиться!» Он желал подняться к девушке, заговорить с ней – но сделать этого не мог. Все, что ему оставалось – стоять под ее окном и любоваться ею. Он не замечал ничего вокруг: ему казалось, что нет ни шумной толпы, ни процессии, ни праздничных украшений. Есть только прекрасная девушка в окне, и она улыбается. 

Заметив, что Мануэл отстал, Педру окликнул его, но тот даже не обернулся – голоса друга он не слышал. Спустя несколько мгновений кто-то закричал: «Говорят, его величество уже идет по улицам города! Пойдемте смотреть на короля! И на его братьев! И на патриарха! Скорее! Скорее!». Все смешалось, толпа двинулась вперед и, точно нахлынувшая волна, увлекла с собой Педру и Мануэла. Патриарх, король Жуау Пятый и инфанты к тому времени действительно уже присоединились к процессии. Однако, добравшись до центра города, ни Мануэл, ни Педру, ни большинство зевак, так желавших поглазеть на августейших особ, ни патриарха, ни короля, ни его братьев не увидели – слишком далеко они шествовали, и слишком велика была собравшаяся толпа. «Вот и стоило так спешить?» – с раздражением подумал Мануэл. Он смотрел, как фидалго, шедшие перед ним, останавливались сначала под одним окном, потом под другим и в знак внимания кидали девушкам цветы, подмигивали им, махали кружевными платками или целовали поля своих шляп, отчего девушки смущались, словно эти поцелуи были запечатлены на их губах. Мануэл считал эту игру глупой. Принимавшие в ней участие щеголи вызывали у него насмешку, а выглядывавшие из окон кокетки казались ему похожими одна на другую как две капли воды. «И зачем все эти дамы так ярко накрашены?» – думал он, вспоминая о столь непохожей на них незнакомке, пленившей его своей красотой. Конечно, ее лицо тоже было покрыто пудрой, а щеки нарумянены, но все это было сделано в меру, отчего она выглядела более естественно, чем другие. «А какая у нее добрая улыбка, – думал Мануэл. – Настоящая. Живая. Ни капли притворства».

Процессия шла к площади Россиу, близ которой располагалась Больница Всех Святых и Дворец Инквизиции, и пока людская река двигалась от одной площади к другой, идти против ее течения было невозможно. Только когда шествие закончилось, и люди стали расходиться, Мануэл отправился искать дом, в окне которого видел прекрасную незнакомку. «Он где-то между Алфамой и Дворцовой или в самой Алфаме…», – подумал Мануэл и решил повторить свой путь от дома Педру до главной площади города. Вот только по каким улицам они шли? Проще всего было бы узнать у Педру, который, в отличие от Мануэла, жил в Алфаме с рождения и знал ее лабиринт как свои пять пальцев, но булочник, как назло, куда-то подевался. (Впрочем, когда Мануэл отыскал его, тот ему ничем не помог. Педру запомнилось только, что Мануэл от него отстал, а где это произошло – в его памяти не сохранилось.) Мануэл прошел несколькими возможными путями, но все особняки казались ему непохожими на тот, из окна которого ему улыбалась незнакомка. Он внимательно смотрел на фасады, разглядывал каменные обрамления окон (ставни на самих окнах теперь почти всюду были закрыты), но не мог различить ни одной детали, которая помогла бы ему узнать нужный дом.

В очередной раз вернувшись в Алфаму, Мануэл остановился перед высоким особняком с белеными стенами и большими окнами. Его роскошный фасад выделялся на фоне остальных домов. Над парадным входом находился полукруглый балкон, над ним окно, которое размером и пышностью оформления превосходило все остальные, а еще выше – гранитный герб, разделенный на четыре части. В левой верхней части были помещены пять щитов, правая нижняя повторяла ее, в правую верхнюю так же, как в левую нижнюю, были вписаны два льва, вставших на задние лапы. Герб принадлежал семейству де Норонья, хотя Мануэл, конечно, знать этого не мог. Обойдя особняк де Норонья, он подумал: «Нет, это не ее дом! Украшения на ее окне, кажется, были другими... А может быть, ее?» Мануэл сомневался. Несколько минут он простоял в нерешительности, а потом пошел дальше. Миновав Лиссабонский собор, он поднялся на холм и оказался перед особняком де Менезеш. Парадный вход напоминал вход в особняк де Норонья, только балкон был немного меньше, а герб состоял из других символов: на нем была изображена дева, которая держит в руке перстень. Смотря на светлые обрамления окон, выделявшиеся на фоне темно-бордовых стен, Мануэл подумал: «Может быть, та, кого я ищу, живет здесь?», а затем покачал головой: «Я совсем не помню ее окна, ее дома, я помню лишь ее улыбку... улыбку, полную жизни». 

Расстроенный, Мануэл вернулся домой, а точнее – к дяде Анастасио, к которому несколько недель тому назад отец отправил его учиться торговому ремеслу.

* Праздник Corpus Christi – католический праздник, посвященный почитанию Тела и Крови Христа, в которые пресуществляются хлеб и вино во время таинства святого причастия.
** Фидалго - дворянин.
*** Алфама – старинный район Лиссабона, расположенный на холме между рекой Тежу и замком Святого Георгия (Сан-Жоржи).