Куст-у-дороги

Это только в сказках такое бывает, чтобы герои, в каком бы тридевятом царстве и тридесятом государстве они не проживали, с самого начала имели конкретные имена. А если не имена – то хотя бы прозвища, или то и другое сразу. Прочитаешь, к примеру: «жил-был Иванушка-дурачок» или «Синдбад-мореход», или «Джек-Победитель великанов» – и сразу  понятно, кто сей персонаж и чего от него ожидать дальше.
Ну а как быть, если дело происходит не «за тридевять земель», а ещё дальше, и не на Земле вовсе, а во множестве световых лет от неё? Если точнее – то на одной из безымянных планет в далёкой звёздной системе. Эту планету даже в далёком будущем люди посетят всего один раз, а сейчас, в начале века XXI-го,   она  ещё даже  не открыта… И как быть, если герой нашего рассказа, житель той далёкой планеты,  на наш, человеческий взгляд  – существо очень необычное. Не животное – но и  не растение. Не слишком разумное – но и не совсем уж безмозглое. К тому же  внешность у героя такая странная, что и сравнивать не с чем, и нет у него ни имени, ни прозвища…

Однако  рассказ мы всё-таки начнём, как бы трудно это не было. А героя нашего назовём тем именем (или – прозвищем), которое он получил однажды – «Куст-у-дороги». Вы, наверное, спросите, от кого получил он своё имя и что было дальше? Не будем забегать вперёд, в своё время речь пойдёт и об этом.
Итак,  Куст-у-дороги родился и рос в невообразимо далёком и чужом для нас мире. Кстати, придётся ещё раз уточнить: там, где он рос, никакой дороги не было и не намечалось, по крайней мере, в ближайшие тысячи лет. Это был дикий, девственный мир, где ещё не ступала нога человека даже в далёком будущем, то есть в том времени, о котором ведётся наш рассказ. В том будущем, когда человеческий разум далеко распространялся по Вселенной, открывая, изучая, а иногда – обживая и переделывая по своим, человеческим меркам  новые миры. Собственный разум этих новых, открываемых миров ещё не родился, ещё  дремал, подобно младенцу,  в утробе Матери-Природы. И невозможно было представить, как он проявит себя, когда наконец-то явится на свет.
Впрочем, один из носителей этого будущего разума – тот, кого мы договорились называть Куст-у-дороги – на свет уже появился. И пришло время рассказать, каков он был на вид.

Пожалуй, он действительно походил на куст, усыпанный ягодами. Только то были не ягоды, а световые рецепторы, такие блестящие перламутровые шарики, собранные в аккуратные гроздья, венчавшие конец каждого стебля. Благодаря большому количеству «глаз» он прекрасно видел всё, что было  вокруг, а также сверху и снизу. Причём видеть Куст-у-дороги  мог не только днём, но и ночью. Для этого служили органы инфракрасного зрения – толстые чёрные лепестки, окружавшие гроздья перламутровых шариков и закрывавшие их в плотные бутоны по ночам, а также  в случае дождя или  холода. Иногда, любопытства ради, Куст-у-дороги смотрел днём одновременно «дневным» и «ночным» зрением. Картины накладывались одна на другую, и зрелище получалось очень красивое.

Умея видеть, он умел и слышать. Изумрудно-зелёные грушевидные плоды, кое-где свисавшие с его красных шипастых веток, были чувствительными «живыми микрофонами». Через частые отверстия в твёрдой зелёной кожуре виднелись тончайшие золотистые мембраны, чутко реагирующие на  звуки.  Куст-у-дороги  слушал всё, что звучало вокруг него круглые сутки, за исключением периодов размножения, когда между пластинок-мембран созревали семена. В такое время он был слегка глуховат.
Конечно,  обладать органами зрения и слуха ещё не самое главное: что толку в этом, если не умеешь запомнить и осмыслить увиденное и услышанное! Однако Куст-у-дороги  был наделён и такой способностью. Пожалуй, можно назвать её разумом. Конечно, разум полу-растения, полу-животного несравним с человеческим. Но ведь человек в том невообразимо далёком мире никогда и не появлялся! А по сравнению с другими обитателями планеты, вроде маленьких многоногих рептилий, птицеподобных насекомых, оранжевых мхов или древовидных пурпурных грибов трехметрового роста,  Куст-у-дороги  был, пожалуй, настоящим интеллектуалом.
 
Обитал ли на планете ещё кто-то, подобный ему? Куст-у-дороги  никогда не задумывался об этом.
 
И даже если бы вдруг узнал, что в своём мире  является единственным разумным существом –  он бы нисколько не огорчился. Ощущать своё одиночество и желать  общения могут существа с достаточно зрелым разумом. Можно ли требовать таких высоких чувств от героя, который  был наполовину растением… Он просто жил, всегда оставаясь самим собой, и не имея намерений меняться. Быть самим собой ему очень нравилось.
 
Днём он раскрывал чёрные пластинки-лепестки, закрывающие на ночь зрительные шарики, и обозревал окружающий мир настолько внимательно, насколько это может делать наблюдатель, имеющий не пару, а несколько десятков глаз. К тому же он никуда не спешил, оставаясь на одном месте многие годы. Поэтому замечал он каждую мелочь, выделявшуюся из общей картины: и засохшую травинку, и капельку росы, и зверьков, часто мелькавших в глубине оранжевого мха, откуда поднимались его стебли. Наблюдать за  мелкой живностью он привык ещё в молодые годы, когда  растущий организм требовал усиленного питания, и ему приходилось охотиться.  Куст-у-дороги  ловил тонкими длинными щупальцами какое-нибудь бегающее или летающее создание и бросал его в открытую пасть  своего пищеварительного органа, похожего на воронкообразный цветок, растущий из середины центрального стебля.
Впрочем, он давно уже не был хищником. Поэтому, поймав по старой привычке какую-нибудь живность, Куст-у-дороги, повертев нечаянную добычу в щупальцах, отпускал её на волю. И плотоядный «цветок», хоть и оставался пустым, всё же менял свой цвет с молочно-белого на нежно-розовый. Так бывало всегда, когда Куст-у-дороги  испытывал удовольствие. Как-никак, он был мыслящим существом, и не мог оставаться равнодушным, ощущая, что безумный страх маленькой зверушки сменяет радостное возбуждение, когда она, мелькая среди рыхлых клочьев оранжевого мха,  мчится прочь, возвещая на своём примитивном немом языке всем своим чешуйчатым, пернатым, прыгающим и ползающим собратьям: «Спаслась! Я живу, живу!».

Куст-у-дороги  не воображал, а действительно слышал этот мысленный крик. Способность к телепатии была, пожалуй, самым удивительным и ценным даром, которым наделила его природа. Правда, на планете, где Куст-у-дороги был единственным мыслящим созданием, он едва ли мог использовать телепатию  в полную силу. Возможно, что со временем эта способность угасла бы у него за ненадобностью. Но пока он ещё не разучился мысленно проникать в чужую душу и сознание, поэтому происшествия, подобные  описанному выше, приятно разнообразили его жизнь. Более интересных событий в ней не случалось…до поры, до времени. До того самого дня, который обрушил на Куст-у-дороги такую массу информации  и впечатлений, что это никак не могло пройти для   него бесследно. Но – обо всём по-порядку.
Однажды глубокой тёмной ночью Куст-у-дороги нечаянно заметил в небе светящееся нечто. Это не было звездой; кстати говоря, звёзд с поверхности той планеты вообще никогда не было видно, из-за постоянной плотной облачности. И нечто, появившееся в небе, Куст-у-дороги увидел сначала инфракрасным зрением. Движущийся объект излучал тепло, ощутимое даже на большом расстоянии. Это так  удивило Куст-у-дороги, что он даже открыл в растерянности несколько шариков «дневного зрения», чего прежде по ночам никогда не делал. И вновь ему пришлось удивиться: летящий объект можно было видеть в кромешной темноте обычными, «дневными глазами»! Это был столь же красиво, сколь и непонятно. Нечто пронеслось по небу и  скрылось за ближайшими холмами, а спустя короткое время появился звук, глухой и грозный, похожий на раскат далёкого грома. Больше за всю ночь ничто не нарушило покой Куста-у-дороги, но он ещё долго в волнении переплетал щупальца и моргал лепестками всех своих многочисленных глаз.

Если бы он знал, какие ещё потрясения ждут его впереди!

*       *       *

Началось это ранним утром, когда Куст-у-дороги как раз нащупал одним из корней новый уровень грунтовых вод, и с удовольствием впитывал вкусную влагу, насыщенную минеральными солями. Сперва он почувствовал лёгкое беспокойство, смешанное с любопытством. Он не сразу понял, что это не его собственное, а чужое  беспокойство. Рядом с собой Куст-у-дороги по-прежнему никого не видел, значит, поток эмоций шёл откуда-то издалека. Раньше  ему никогда не приходилось «слышать» чувства такой необычной силы, поэтому Куст-у-дороги  невольно насторожился.
А потом появились они.

Как мы уже говорили, Куст-у-дороги не был высокоорганизованным мыслящим существом. Но даже для него принадлежность «пришельцев» к иному миру была очевидна. Поэтому он оставил на время все свои привычные утренние занятия и принялся жадно разглядывать нежданных гостей. Он смотрел на них во все глаза (а было их у него десятка три, если не больше), и слушал, буквально затаив дыхание (хотя, будучи наполовину растением, и так дышал совершенно бесшумно).

Конечно, едва ли даже малая часть того, что он видел и слышал, была доступна его разумению. Если характер чужих эмоций  Куст-у-дороги понимал без перевода, интуитивно, то откуда он мог знать, что означают слова человеческой речи, звучащие здесь, на краю Вселенной, впервые со времён сотворения этого мира:

 – Боже мой, как здесь хорошо, Лари! Знаешь, на что похож этот лес? На детский рисунок: когда малыш впервые берёт в руки карандаши и торопится изобразить свои фантазии самыми яркими красками, совсем не заботясь о правдоподобии!
– Вот уж, воистину, типично женский взгляд на мир… Тогда, Ольга,  надо признать, что здешний «малыш» был очень большой фантазёр, если так перепутал свои карандаши. И наверняка яркие краски не единственная его шалость. Я бы на твоём месте надолго не снимал маску.
– Не волнуйся, ведь экспресс-анализы не обнаружили опасных бактерий, а на Базе нам всё равно придётся пройти недельный плановый карантин. Отец, кстати, говорил, что астробиологу, который боится вдохнуть воздух чужого  мира,  нечего делать в дальней разведке. А этот мир… хоть он и чужой, но чем-то напоминает молодую Землю: такой же свежий, нетронутый и чистый. Здесь жизнь ещё во младенчестве, Лари, она не научилась быть злой. Когда-нибудь и тут появятся чудовища, пожирающие друг друга, и эволюция долго будет шагать со ступени на ступень, пока не появятся первые искорки разума…
 – Увы, нам этого не дождаться и не увидеть.
 – Да, но ведь и они,  повзрослев и возмужав, не смогут вспомнить и увидеть воочию своё детство. Подумать только: мы, быть может, стоим сейчас у колыбели новой, великой цивилизации!
– Ольга, умоляю, остановись! В том, что эта планета прекраснее всех, что мы видели раньше, ты меня уже убедила. Ещё немного – и убедишь навсегда здесь остаться.

Вместо ответа девушка коротко звонко рассмеялась, и Куст-у-дороги отметил красоту и мелодичность нового звука, хотя едва ли мог понять его смысл, как и смысл всех слов, прозвучавших рядом. Но, даже ничего не понимая, он впитывал каждое слово, каждый звук с жадностью узника, услышавшего живую речь после долгого одиночного заключения, с восторгом и волнением больного, внезапно излечившегося от многолетней глухоты.  Куст-у-дороги мог даже повторить в памяти многие услышанные фразы, так же, как человек, не знающий нотной грамоты, запоминает на слух понравившуюся мелодию.

А слушать человеческие чувства было ещё большим  удовольствием… Никогда прежде Куст-у-дороги не встречался с эмоциями такой чистоты и силы. Мягкие и упругие волны доброты и нежности, пронизанные лучиками восхищения и любопытства, невидимо проплывали мимо, причудливо переплетаясь и меняя оттенки. Только тонкая интуиция Куста-у-дороги позволяла различить в этом  сплошном потоке нечто, принадлежащее существу, называемому «Ольгой», и ещё нечто, не столь восторженное и доброе, источником которого являлось существо, называемое «Лари».

– А что, ведь неплохая мысль! – продолжал между тем Лари. – Если этот новорожденный мир так похож на Райский Сад, то в нём не хватает только Адама и Евы. Как ты думаешь, подошли бы мы с тобой на эти роли?
– Пока что тебе лучше удаётся роль Змея-искусителя. И не забывай, что, как только капитан наладит систему регенерации – а сделает он это очень скоро – то он сразу безжалостно изгонит нас из этого «рая».
– Ну, стоит ли так буквально следовать библейскому сюжету… А если бы мы здесь оказались действительно одни? Представь на минуту такую картину: вдребезги разбитый звездолёт, маяк аварийной связи не действует, а ближайшая База – в соседней звёздной системе, а до неё – несколько световых лет, и трассы регулярных сверхдальних перелётов тоже в стороне, одним словом – помощи ждать неоткуда!
– С ума сойти, как драматично ты рассказываешь! – вставила Ольга.
– Подожди! Не перебивай… Самое интересное – дальше: ведь в той ужасной катастрофе каким-то чудом уцелели двое молодых землян – пилот-косморазведчик  и студентка-астробиолог. Правда, теперь им предстоит первобытная жизнь. Несколько обломков металлической обшивки корабля – их единственные орудия труда, а последний скафандр они честно поделили на двоих, раскроив на дюжину немного старомодных, но вполне подходящих для местного климата набедренных повязок.

Ольга снова рассеялась, но тут же испуганно ахнула, поскользнувшись на оранжевой кочке. Лари оказался рядом, ловко подхватил девушку под локти, и, не выпуская её рук из своих, продолжал, теперь уже вкрадчиво и тихо:

 – Я построю небольшой уютный шалаш, где ты, в перерывах между приготовлением компота из лиловых цветов и салатов из кузнечиков будешь записывать на листьях пальмы заметки для  монографии о местном животном и растительном мире.  Сам я каждое утро, положив на плечо испытанную в деле дубину, буду отправляться на охоту, чтобы не слишком разрасталось в ближайших окрестностях поголовье хищных динозавров. И, в один прекрасный день, посмотрев на бывшего космолётчика Лари Ларсена свежим взглядом, ты, может быть, подумаешь мимоходом, что он – не такой уж несерьёзный и ненадёжный парень, каким казался раньше…

…Они стояли очень близко друг к другу. Куст-у-дороги напрягал слух, но больше не слышал ни слова. Зато их «беззвучные голоса» звучали теперь с новой силой. Это были какие-то новые, незнакомые эмоции, названия которых он не знал, а человеческое понятие «любовь» было недоступно его разумению. Но зато и описать человеческими словами то, что ощущал в эти минуты Куст-у-дороги – задача не из лёгких. Что-то, похожее на тёплый оранжевый туман, излучающий свет и сам бывший этим светом…чуть-чуть шелковистый на ощупь…чуть-чуть сладковатый на вкус… Или что-то совсем другое, чему нет точного названия ни на одном из человеческих языков, но, несомненно, что-то хорошее и доброе. И этого хорошего было так много, что хватало и тем двоим, и траве под их ногами, и деревьям вокруг – всем большим и малым растениям, включая  Куст-у-дороги. Правда, лишь последний мог осознать драгоценность нечаянного подарка.

– Как видишь, совсем для этого не обязательно, чтобы взрывался корабль…  – проговорила Ольга, когда они разомкнули губы и объятия. – Нет-нет, хватит! – остановила она Ларсена, снова шагнувшего было к ней. Поправляя растрепавшиеся волосы, девушка чуть-чуть улыбнулась:
– Ты обиделся?
– Да нет. С какой стати?..
– Брось, Лари, не надо. У нас ведь так мало времени. И потом, пришли мы сюда всё-таки не за этим.

Куст-у-дороги  почувствовал перемену в разговоре: словно чёрная змейка промелькнула и исчезла в ровном потоке оранжевого тумана. Совсем маленькая змейка и почти невидимая. Но, промелькнув,  она  не пропала, а лишь затаилась в ожидании, в любой момент готовая больно ужалить.
«Зачем это? – удивился Куст-у-дороги.  – Зачем злиться на того, кто не желает тебе ничего плохого?»

– Зачем и почему мы здесь, я помню, – говорил тем  временем Ларсен, ковыряя носком ботинка с ребристой подошвой влажный оранжевый мох. – Ремонт системы регенерации воздуха  потребовал её отключения, и планета с атмосферой, пригодной для дыхания, встретилась весьма кстати. А плюс к тому, появилась возможность собрать гербарий из кусочков здешней флоры, чтобы после летних каникул примерной ученице Ольге Ружич было чем удивить своих учителей и получить высший балл за усердие и прилежание. 
 – Ты вот опять смеёшься, а я боюсь, что у нас не хватит консервант-боксов для органики,  – озабоченно заметила Ольга, аккуратно укладывая в одно из отделений длинного чёрного ящика розовые студенистые листья с золотистыми прожилками.
– Я тоже иногда боюсь, – неожиданно признался Ларсен. – И знаешь – чего? Что все эти амёбы, пауки и лишайники, обитатели планет ближнего и дальнего Космоса, одним словом, все те, кого большая часть человечества однозначно причисляет к низшим формам жизни, когда-нибудь окончательно влезут к тебе в душу. И не останется в ней даже маленького местечка для одного-единственного человеческого существа…
Девушка подняла голову и посмотрела на пилота с улыбкой, лукавой и немного загадочной.
– Ах, Лари, как это на тебя не похоже! Ревновать к низшим формам жизни…Успокойся, ты симпатичнее всех инопланетных пауков и лишайников, вместе взятых.
– В твоих устах это звучит, как высшая похвала. Значит, у меня ещё есть шансы… Спасибо!
– Пожалуйста. А если говорить серьёзно… Ты никогда не задумывался: а не слишком ли мы самоуверенны, когда с ходу присваиваем существам в иных мирах привычные ярлыки – «низшие», «примитивные»? Ведь каждая неисследованная планета – как открытая наугад незнакомая книга на непонятном языке. Как можно судить, какие страницы в ней главные, а какие второстепенные? Может быть, пока мы изучаем их, они тоже изучают нас? И тоже гадают, не могут решить, кем нас считать – «высшей» или «низшей» формой жизни. Взять хотя бы этот куст. Знаешь, всё время, пока мы здесь, меня  не покидает чувство, будто он нас внимательно рассматривает. Эти блестящие шарики на ветках – словно десятки маленьких глаз. Похоже, правда?..

Куст-у-дороги  невольно вздрогнул. Со стороны это напоминало шевеление листьев и веток от резкого порыва ветра. Но ветра в тот момент не было и в помине. Зато к чувствам, которые испытывал Куст-у-дороги,  вполне подходило человеческое определение – «буря в душе». Была ли у нашего героя душа, в нашем, человеческом понимании?.. Наверное, была, если беседа, которую он нечаянно подслушал, не оставила его равнодушным. А земляне тем временем продолжали  свой разговор, вовсе не думая всерьёз, что предмет этого разговора является одновременно и его внимательным слушателем.

– Трудно сказать, на что эта штука похожа…– задумчиво произнёс Ларсен. – Какая-то  помесь осьминога и кактуса. Или огородный овощ, украшенный жемчужным ожерельем. Нечто подобное я когда-то видел на картинах древних художников: то ли у Босха, то ли у Сальвадора Дали. А хочешь, я отвечу тебе на другой вопрос. И, кстати, попробуй ответить на него сама: на кого походили наши первобытные предки? Не внешним обликом, разумеется, а душой, складом ума. Как ты считаешь?

Ольга, улыбнувшись, пожала  плечами.

– Сдаёшься? А ведь всё очень просто: они чертовски походили на вас, современных астробиологов! С той лишь разницей, что раньше люди от недостатка знаний обожествляли Солнце и Луну, молились грому небесному и боялись лишний раз потревожить живущего по соседству лешего или водяного. А ты и твои учёные коллеги грешат тем же самым от пресыщения информацией. В рисунке прожилок древесного листка вы ищете зашифрованное послание «вселенского разума», а душой и сознанием готовы наделить каждый куст у дороги!

Девушка рассмеялась:

– Браво, Лари! Ты делаешь успехи: сравнение очень яркое и образное. Не знаю, как насчёт «посланий вселенского разума», но, будь у меня, как у сказочной феи, и в самом деле такая возможность – вдохнуть душу и разум в это странное создание – я с удовольствием так бы и сделала. Правда, ты ведь не стал бы возражать, «Куст-у-дороги»?..

Вот так у героя нашего повествования появилось имя. Конечно, он сразу же уловил связь шутливого мысленного обращения к нему и сочетания звуков человеческого голоса. Обретение имени взволновало его едва ли не сильнее, чем всё, услышанное ранее. Нам, имеющим от рождения собственные имена, трудно понять  чувства разумного существа, считавшего себя абсолютно одиноким во Вселенной, когда невесть откуда явившиеся гости (а может и родственники, хоть и весьма дальние), решили подарить ему нечто, имеющее ценность только для тех, кто принадлежит к содружеству разумных существ. Подарить, как знак родства, как залог будущей дружбы...
 
Он мысленно повторял подаренное имя, комбинируя звуки в разных сочетаниях: «кусту-дороги», «ку-студороги»… «Куст-у-дороги». И, словно дирижируя сам себе, слегка помахивал при этом двумя из шести тонких щупалец.

– Кажется, он тебе отвечает, – усмехнулся Ларсен. – На языке глухонемых.
– Я вижу, – задумчиво кивнула Ольга. – И не удивилась бы, если б  он даже ответил вслух. В этом волшебном мире  возможно любое чудо.
– Может, отрезать для твоей коллекции кусочек этого «чуда»? – Ларсен вытащил из ножен, подбросил, закрутив в воздухе,  и ловко поймал за рукоять острый десантный нож.
– Не надо. В нём есть какая-то странная противоречивая гармония. Уберёшь одну часть – и всё нарушится. Мы не будем тебя уродовать, малыш, – осторожно тронув рукой ближайшую колючую ветку, сказала Ольга. – Только сголографируем на память.
Достав из нагрудного кармана маленький складной аппарат, Ларсен быстро сделал несколько снимков: Куст-у-дороги  крупным планом, он же – и Ольга, стоящая рядом; снова Ольга, уже крупнее. И снова она: теперь уже одно её лицо во весь кадр, смеющиеся прищуренные глаза, чуть-чуть приоткрытые губы, словно говорящие: «Ну, хватит уже! Перестань…»

Потом, собрав свои вещи, они пошли прочь, и Куст-у-дороги долго провожал глазами две тёмные фигуры, пока они не скрылись за ближайшим холмом.

А потом с ним случилось то, чего никогда не бывало раньше: среди ясного дня Куст-у-дороги сморил сон. Слишком много информации получил он сразу, и её надо было «переварить». Беспорядочное нагромождение  мысленных образов, которые он извлёк из сознания землян, выстроилось череду  причудливых сновидений.
 
Видел ли раньше Куст-у-дороги сны? Наверное, видел. Но вряд ли они  сильно отличались от реальности, окружавшей его повседневно, так что Куст-у-дороги  мог и не заметить разницы между сном и бодрствованием. Однако сон, увиденный в тот день, он запомнил надолго, и вспоминал потом много, много раз…

… Это была большая толпа людей, мужчин и женщин, похожих  на Ольгу и Ларсена. Почти лишённые одежды, заросшие длинными спутанными волосами, они стояли на коленях на голой каменистой земле, а над головами их нависало тёмное, бесконечно глубокое небо, усыпанное мелкими блестками, которые назывались странно – «звёзды». Некоторые из этих маленьких огоньков иногда срывались с места и падали вниз, быстро вырастая в размерах, превращаясь в огненные шары, несущиеся к земле с грохотом и свистом. А люди протягивали к небу руки и обращали к небу лица, искажённые тоской и страхом, выкрикивая  бессвязные, непонятные слова, почти неслышимые сквозь ураганный  шум летящего с неба огня. Это называлось – «молиться грому небесному».

Затем картина как-то неуловимо переменилась. Люди – уже не полураздетые, а облачённые в тёмные, плотно облегающие скафандры, ухватившись за упавшие огненные шары, уносились весте с ними в бездонно-чёрное небо, усеянное яркими звёздами. Голая земля оставалась далеко внизу, исчезая во мраке.  А люди, держась за огни, брызжущие искрами, летели в пустом пространстве, смеясь, окликая и обгоняя друг друга – гибкие, как ящерицы, лёгкие, как бабочки…  Постепенно в этот небесный круговорот   вплетались другие существа, невиданные растения и звери; каждому там находилось место, никто не оказывался лишним. Всё быстрее закручивалась живая разноцветная карусель, превращаясь в спираль, которая разрасталась, заполняя собой холодную чёрную пустоту, и скоро для пустоты уже не оставалось места. А звуки голосов людей, зверей и растений, подчиняясь неведомому ритму, начинали складываться в мощный хор, поющий простыми  словами (или чем-то, заменяющим слова) о великом и вечном единстве всего мира. И ещё о чём-то значительном и важном пел этот хор, хотя  Куст-у-дороги  и не мог объяснить для себя смысл услышанного посредством известных ему понятий…
 
 *       *       *

Неурочный сон не бывает крепким и долгим. То ли звуки чужих голосов (на этот раз не воображаемых, а настоящих),  то ли дуновение чужих мыслей, холодным сквозняком коснувшихся  краешка сознания, то ли собственное смутное ощущение тревоги, рождённое этими мыслями и голосами – не важно, что-то одно или всё вместе взятое, «встряхнуло» Куст-у-дороги, вернув к реальности. Поправив листья, повернув удобнее гроздья серебристых «глаз» и зелёные «слуховые груши», он снова приготовился к наблюдению.
Снова рядом стояли люди. Одного из них Куст-у-дороги знал, другой, широкоплечий и коренастый, появился впервые.

– Вот это место, капитан Кнарс, – произнёс Ларсен. – Дальше мы не ходили.
– Ну, значит, и мы не пойдём, – ответил капитан, бегло оглядевшись вокруг и снова опуская глаза, казавшиеся строгими и хмурыми из-за нависших над ними густых рыжеватых бровей. – Картина ясна. На десятки километров вокруг  –  тот же оранжевый мох и разноцветные джунгли. Здесь  каждый квадратный метр – кладезь сюрпризов и загадок для учёных. Кстати, чем занималась Ольга, когда мы уходили?
 – Чем занималась? – переспросил Ларсен и чуть заметно усмехнулся. – Конечно, разбирала и сортировала свои находки. Каждый образец нужно очистить, запеленать, как младенца, подобрать среду хранения и наклеить ярлычок. Работы ей хватит до самого отлёта.
– Вот и хорошо, – сказал капитан. А потом продолжил, после короткого молчания: 
– Послушайте, Ларсен! Мне нужно с вами поговорить. Разговор этот для меня неприятен, но он необходим. Не скрою, неприятен будет он и для вас.
– Я весь внимание, капитан, – вежливо ответил Ларсен, машинально поправляя дыхательную маску, висящую под подбородком  наподобие широкого толстого воротника. Лицо его было бесстрастно и голос спокоен, но Куст-у-дороги заметил нечто, похожее на всплеск холодного тёмного пламени, шевельнувшееся и до поры затихшее в душе человека при этих словах.
– Скажите, Ларсен…– глухо кашлянув, проговорил капитан. – И, по возможности, откровенно. Правда ли… Словом – как вы относитесь к Ольге Ружич?
– Хорошо отношусь, – пожав плечами, ответил Ларсен. – Заметьте, я говорю об этом совершенно откровенно. Надеюсь, чистосердечное признание смягчит мою участь? – добавил он с лёгкой усмешкой.

Внешне Ларсен был всё так же доброжелателен и спокоен, но тёмное и холодное пламя шевельнулось и стало медленно разрастаться. Куст-у-дороги в  очередной раз удивился необъяснимой особенности человеческой натуры: упорно скрывать свои мысли и чувства, не допуская, чтобы они каким-то образом проявились в словах и поступках.

– Вы даже не сказали, что любите её…– задумчиво произнёс капитан.
– Ну… можно сказать и так. А почему  вас так интересуют наши отношения? Может быть…
– Они меня не интересуют! – перебил его Кнарс. – И свой вопрос я задал не из  праздного любопытства, а только потому, что   перед вылетом  просматривал файлы вашего личного дела. Точнее говоря,  результаты последних тестов для переаттестации.
– Ого!.. – присвистнул пилот. – Интересно… Хотел бы и я туда заглянуть.
– Не заглянете. Даже мне отказали бы, захоти я вдруг посмотреть результаты собственных тестов. И не показали бы ваши, не будь вы подчинённым мне членом экипажа. Правила общие и исключения делают очень редко.
– Понимаю…– криво усмехаясь, кивнул Ларсен. – И что же интересного вы обо мне узнали? Если не секрет, конечно.
– Секрет. Но вам я скажу, хотя не имею права этого делать. Вы хорошо прошли тестирование,  Ларсен. По большинству показателей – результаты средние, в пределах нормы. До общей высшей оценки не хватило всего десяти баллов.
– Замечательно. И что же из этого следует?
– Из этого следует, что вы не попадёте в состав очередной  Сверхдальней  экспедиции. Ваше ближайшее будущее – на внутренних трассах Гелиосистемы. Может быть, инструкторская работа.
– Теперь меня подчистую уволят из Дальнего Космофлота?
– Нет, конечно. Вы сможете вернуться через пару лет. Или даже через год, если пройдёте очередную переаттестацию с высшими баллами. Можете даже попасть в следующую Сверхдальнюю, если внезапно откроется вакансия. Хорошую рекомендацию для этого я вам обещаю. Не закрыты будут для вас и полёты свободного поиска. Не в моём экипаже, но в принципе – какая вам разница…
– Да…– помолчав, сказал, наконец, Ларсен, ковырнув землю каблуком башмака.  – Хорошенькая перспектива… Спасибо за информацию, капитан. Хорошего в ней мало, но нет и ничего такого, что должно бы сразить наповал. И, честно говоря, не понимаю, почему вы начали разговор с вопроса о том, как я отношусь…
– Ольга пойдёт в очередную Сверхдальнюю! – повысив голос, перебил его капитан, отвечая на ещё не заданный вопрос. – Её имя есть в списках кандидатов, прошедших все этапы отбора. Это, наверное,  первый случай в истории Космофлота, когда в команду учёных включили студентку-стажёра. Она об этом ещё не знает, но вопрос уже решён. По прибытии на Базу её ожидает приятный сюрприз.
– Что же…– немного растерянно сказал Ларсен. – Я рад за неё… Большая удача.
– Больше, чем удача. Вы помните, конечно, кем были её родители?
– Конечно. Я изучал историю Космофлота.
– «Изучал историю…» – как эхо, повторил капитан, и впервые в его голосе прозвучала явная неприязнь. – Конечно, для вас это уже  «история». А для меня – часть моей жизни, может быть, лучшая её часть. Николай Ружич был моим другом, и я гордился этой дружбой! Казалось бы, что может быть общего у молодого пилота, вчерашнего курсанта – и у всемирно известного учёного, к тому же почти вдвое старше по возрасту… Но, честное слово, везде, где работал Ружич, у него появлялись не просто приятели, а настоящие друзья. Людей, наверное, можно уподобить небесным телам. Кто-то летит, как метеор, не разбирая дороги, не ведая цели. Вперёд!  – а что там, впереди, что дальше – какая разница! Другие, как астероиды и планеты,  кружатся по раз и навсегда установленным орбитам, их – большинство. Но есть такие, что притягивают и метеоры, и планеты. Они становятся центрами человеческой вселенной, они, как солнца, греют тех, кто рядом, и светят, как звёзды, для всех остальных, сквозь время и пространство.  Именно такими были Николай Ружич и его жена. Одиннадцать лет в космосе! Четыре Сверхдальних – и это в ту пору, когда каждая такая экспедиция была, как первое плаванье Колумба. Николай Ружич был гением астробиологии, заложившим основы науки на десятилетия вперёд, но неизвестно, успел бы он сделать так много, если бы не его жена. Тоже астробиолог, она разделила с ним всё, кроме славы: и профессию, и работу, и  судьбу. Вместе летали, вместе ставили опыты, выдвигали гипотезы, строили планы… И погибли тоже вместе, в одном лабораторном модуле. Ольге тогда не было и пяти лет…
– Капитан, – тихо сказал Ларсен. – Зачем вы рассказываете мне всё это?

Кнарс  хмуро  посмотрел на пилота и отвёл взгляд.

– Проще всего, – произнёс он, – вскружить девчонке голову. И будут встречи, и признанья, и первый поцелуй, и клятвы в вечной любви, и всё прочее… Всё, как у всех. Но она – не как все! Она – Ольга Ружич! Не только их плоть и кровь, но и частичка их души. Такие люди не исчезают бесследно, что-то обязательно остаётся: в учениках, в детях…
– Надеюсь, вы понимаете, – холодно заметил пилот, – что меня привлекло не славное имя её родителей?
– Я понимаю! – резко ответил капитан. – А вы, как видно, ни черта не понимаете. То, что Ольга тоже стала астробиологом – не случайность, не юношеская прихоть  и не дань семейной традиции. Это – знак судьбы. Она приняла эстафету своего отца,  хотя, возможно, ещё сама этого не понимает.  Вы привыкли смотреть на неё своим, субъективным взглядом. А что вы при этом замечаете? Стройную фигурку, симпатичное лицо? А как преображается это лицо, когда она исследует образцы в лаборатории – вы когда-нибудь замечали? А то, что она давно вышла за рамки стандартной учебной программы и сейчас занимается по индивидуальному плану, утверждённому Академией – это о чём-нибудь вам говорит? Специалисты, когда читают её курсовые, не могут поверить своим глазам: в каждой из них – заявка на кандидатскую диссертацию, а то и на докторскую …
– Каждый может заниматься своим делом…
– Но вы теперь знаете, что не будете заниматься «своим делом» рядом с ней. Во всяком случае, в ближайшие несколько лет. За это время вам встретится немало интересных молодых особ прекрасного пола. Можете ли вы поручиться, что теперь ни одна из них не покажется вам привлекательнее и желаннее?
– Сейчас, капитан, я не могу поручиться ни за что, – ответил Ларсен, неестественно улыбаясь.
– Ну, разумеется. Вы ведь лёгкий человек, Лари. Легко находите, но так же легко и теряете. Вы не любите оглядываться назад и далеко заглядывать вперёд. Летите по жизни, как блуждающий метеор, не имеющий чёткой орбиты. Вы лёгкий, но это не значит, что всем с вами легко. Если Ольге случится всерьёз к вам привязаться, она, конечно, вас уже не бросит. А в итоге – сломает собственную судьбу.
– Хотите сказать, что я не стою такой жертвы? – всё с той же улыбкой, вежливо спросил Ларсен.
– Я ничего не имею против вас. И выбор вы, возможно, сделали правильный. Из таких вот чистых, искренних, мечтательных девочек получаются самые лучшие, самые верные жёны. Хотя и не самые счастливые. И они же иногда становятся теми людьми, вокруг которых собираются человеческие орбиты. Решайте сами, кем ей стать. Сейчас это немного зависит и от вас…
– Может быть, стоит спросить и у неё?
– Бросьте, Ларсен! Не усложняйте то, что с самого начала было простым. Я думаю, вы сами найдёте способ закончить этот ваш «роман»: случайная ссора или что-нибудь  ещё… Поверьте, в юности девушки легко переживают такие потери. Пройдёт немного времени, и она всё забудет.
– А вы, оказывается, изрядный циник, капитан. Скажите ещё, что любовь, как всякую болезнь, лучше всего лечить в начальной стадии.
– Цинично или нет, но это именно так.
– И вы не только циник, – продолжал Ларсен. – Вы ещё и лжец. Я удивлюсь, как Космофлот доверяет таким, как вы, корабли и экипажи. И не надо изображать  возмущение. Лучше признайтесь: у нас действительно была серьёзная авария системы регенерации? Или эта посадка понадобилась, чтобы мы могли поговорить без помех?..
– Вот как… – капитан Кнарс поглядел в глаза Ларсену внимательно, словно увидел нечто такое, чего не замечал раньше, и тот выдержал его взгляд. – Авария, конечно, была, но, в самом деле, её можно было исправить и на орбите. А вы далеко пойдёте, Ларсен. Во всяком случае, легко выдержите очередную переаттестацию.
– Вы тоже далеко пойдёте, – усмехнулся Ларсен.

Кнарс удивлённо приподнял густые брови.

– То есть?..

Пилот продолжал, всё с той же неестественной, будто приклеенной улыбкой:

– Вы ведь ещё не стары,  капитан. И в Сверхдальней наверняка пригодятся ваши знания и опыт. Я мог бы догадаться и раньше, что вы тоже попали в список: иначе откуда бы вам знать имена других участников экспедиции!
– В данный момент это несущественно.
– Напротив, очень существенно. Вы верно заметили, что Николай Ружич, где бы ни появлялся, везде находил друзей. Но забыли добавить, что половина молодых пилотов Космофлота были тайно и безответно влюблены в его юную и прекрасную жену. Наверное, не был исключением и вчерашний курсант Кнарс?..
– Довольно!.. – попытался прервать его капитан, но Ларсен продолжал, будто не слышал гневного окрика:
– В этом нет ничего удивительного! Анна Ружич была настоящая красавица, и неизвестно, как сложилась бы её судьба, не погибни она тогда вместе с мужем… Когда случилась авария, вы первый прилетели на станцию, но немного опоздали, и спасать уже было некого. А если бы успели спасти жену погибшего друга? Тогда и ваша судьба, возможно, сложилась бы иначе. Но, хотя  прошлого не вернуть, судьбу  их дочери вы не намерены отдавать в чужие руки. Ведь Ольга так поразительно похожа на свою мать… Рядом с нею вы, наверное, чувствуете себя прежним, молодым пилотом Кнарсом? И снова влюблены, и готовы бороться за свою любовь до конца, тем более что обстоятельства этому вполне благоприятствуют…
 – Ларсен…– шагнув вперёд, глухо произнёс капитан, но пилот предостерегающе поднял руку:
– Не надо, не надо!.. Это в древности  устраивали дуэли из-за прекрасных дам. Зачем звенеть шпагами или хвататься за пистолет, когда можно победить соперника цивилизованными средствами: всего лишь заглянуть  в файлы его личного дела! Получается не так красиво, как в старину, зато проще и надёжнее. Тем более, когда знаешь, что соперник не станет долго сопротивляться – конечно, если хочет успешно пройти очередную переаттестацию. Не надо смотреть на меня так, капитан. Я принимаю ваши условия игры.
– Давайте больше не будем говорить об этом, – устало произнёс Кнарс. Слова эти прозвучали, как просьба. И сам он вовсе не был сейчас похож на победителя.
– Не будем, – согласно кивнул Ларсен. – Сейчас самое  главное – без осложнений стартовать и вовремя  вернуться на Базу. Мы оба отвечаем за корабль и за его милую маленькую пассажирку. Наверное, самые приятные воспоминания об этом полёте останутся только у неё.

Сказав это, пилот усмехнулся, словно вспомнил какой-то забавный пустяк:

– Кстати, девочке очень понравился здешний мир. А вам, капитан?..
– Здесь красиво, – сухо ответил Кнарс. – Но Земля всё-таки лучше. И нам уже пора возвращаться.
– Да, конечно. Идите, капитан, я вас догоню. Извините, но  после нашего содержательного разговора мне надо немного побыть одному. Так сказать, привести в порядок «растрёпанные мысли»… Вы ведь поставили передо мной непростую задачу, и нужно подумать, как  её решить. Как следует подумать…

Лицо пилота, как всегда, красивое и открытое, ничего не выражало. Обычная вежливо-доброжелательная маска. Однако в глазах его сейчас угадывалось нечто совсем другое, и капитан не стал долго смотреть в эти глаза.

 – Хорошо. До старта  есть ещё несколько часов. Но готовить корабль нам предстоит вместе. Поэтому постарайтесь не слишком задерживаться.

Капитан уходил медленно, словно невидимой, но ощутимой тяжестью ложились на его устало опущенные плечи и сковывали движения взгляды, устремлённые вслед: взгляд пилота Ларсена, а также взгляд другого существа, всё видевшего и слышавшего, хотя и не всё понявшего из человеческого разговора.  Множество новых понятий и слов кружилось в его сознании, и почему-то всё время вспоминались самые первые услышанные им человеческие слова:

«Боже мой! – повторял про себя Куст-у-дороги. – Боже мой!»

И что из того, что языка людей он не знал! Холодные, тёмные и грязные «цвета» человеческих чувств, не прикрытых одеждами слов, говорили сами за себя и перевода не требовали. А образы, мелькавшие в воображении людей, объясняли происходящее доходчиво и понятно, словно картинки иллюстраций в книжке, которую с интересом листает ребёнок, не умеющий читать. В каком-то смысле Куст-у-дороги,  действительно, был таким «ребёнком», и значения многих человеческих слов понимал, только глядя на «картинки». Например, когда среди неразборчивого, как шелест травы, эха недавнего человеческого разговора, чуть громче обычного прозвучали фразы – «…это в старину устраивали дуэли…зачем хвататься за пистолет…»– Куст-у-дороги сразу понял, как называется  инструмент с удобной пистолетной рукояткой, висящий на поясе Ларсена. Конечно, резонансный излучатель, обычно служивший для разрушения препятствий, не был стрелковым оружием в традиционном смысле этого слова, но люди по старой памяти  называли его пистолетом. И сейчас этот пистолет был в руке Ларсена, и направлен он был в сторону капитана, медленно поднимавшегося на холм.
 
Беззвучный плевок синеватого пламени, попав точно в цель, разметал фигуру человека в серую пыль. Бесформенное серое облако, медленно тающее в воздухе – вот всё, что осталось от капитана Кнарса…

…Ужас, который испытал видевший это Куст-у-дороги, был не намного меньше от того, что настоящий  Кнарс, живой и невредимый, в это время уже поднялся на холм и скрылся из вида. Картина его убийства промелькнула только в воображении  пилота Ларсена, именно в тот момент, когда Куст-у-дороги «заглянул» в его сознание. А Ларсен тем временем действительно вынул излучатель из поясной кобуры. С минуту он рассматривал пистолет, внимательно, словно видел его впервые. А затем, высоко подняв руку, выпустил все заряды в облачно-серое небо.
 
Беззвучные синие  вспышки, вырываясь из ствола излучателя, растворялись и таяли в плотных серых облаках. Только по изменившемуся цвету и шевелению исполинских клочковатых туч можно было догадаться о страшной силе разрушительной энергии, пронзившей небесную пустоту. Пилот ещё не кончил стрелять, когда в наушниках его шлема, откинутого за спину наподобие капюшона, требовательно загудел зуммер вызова.

«Что случилось?»– услышал Ларсен взволнованный голос Ольги.– «Кнарс, Лари, что у вас случилось?!. Кто стрелял? Где вы, отзовитесь!»
– Чёрт возьми…– досадливо пробормотал Ларсен, торопливо включив клавишу радиосвязи в дыхательной маске. – Всё в порядке, малыш, мы живы-здоровы и скоро вернёмся. Прости, что заставил тебя волноваться, но я действительно забыл, что корабельные датчики реагируют на выстрелы излучателя, как на сигнал тревоги. Примите и вы, капитан, мои извинения, – добавил он уже другим, чуть насмешливым тоном. – Понимаю, что это глупо, но почему-то захотелось дать прощальный салют в честь нашего отлёта. Больше это не повторится…хотя бы потому, что мой пистолет полностью разряжен. Готов получить положенное взыскание за неправильное использование рабочего инструмента.

После нескольких секунд напряжённого молчания голос Кнарса также раздался в наушниках:

«Я вас понял. Если вы уже сделали всё, что хотели, вам самое время вернуться на корабль. Небо над нами потемнело, возможно, скоро начнётся дождь».
 
*       *       *

   Да, это действительно был дождь. Разряды энергии, выпущенной в небо, потревожили огромные облачные массы и вызвали конденсацию влаги. Капли дождя, сначала редкие и мелкие, потом тяжёлые и крупные, как созревшие ягоды, посыпались на землю, покрытую толстым оранжевым мхом, на мясистые листья разноцветных растений, на цветы и травы. Дождь мешал смотреть, и Куст-у-дороги  на время прикрыл глаза. А когда снова огляделся, человека рядом уже не было. И дождь тоже затихал, а через пару минут прекратился совсем. Атмосфера планеты, перенасыщенная влагой, легко отдавала её земле и растениям, но так же легко забирала обратно. Скоро всё вокруг затянул плотный туман водяных испарений.
Прежде Куст-у-дороги любил такое состояние природы. Туманная дымка неузнаваемо преображала ближайшую местность и дарила приятное ощущение новизны, что было совсем не лишним для мыслящего существа, вынужденного всю жизнь видеть вокруг себя почти одно и то же. В такие минуты Куст-у-дороги любил мечтать, населяя окружающее пространство, ставшее почти непроницаемым для взгляда, всеми фантазиями и химерами, какие могло породить его праздное воображение. Но сейчас ему было не до мечтаний. Куст-у-дороги била мелкая дрожь, и вовсе не от холода. В самом деле, увиденное и услышанное им за последние несколько часов,  могло бы лишить душевного спокойствия и более зрелое мыслящее существо. Он же, как ни суди, по натуре своей был ещё «ребёнком», который только начал узнавать окружающий мир. Тот мир, который на поверку оказался куда сложнее самых затейливых его фантазий.

*       *       *

Когда Ольга, медленно выйдя из тумана, остановилась рядом с ним, Куст-у-дороги сначала даже не понял, наяву ли она здесь, или вызвана из памяти его взбудораженным воображением. Лишь когда её пальцы осторожно коснулись его влажных листьев, Куст-у-дороги сообразил, что это не видение и не сон. Какой-то частью сознания он понимал, что сейчас девушке уместнее находиться не здесь, а вместе со своими странными спутниками. Но и  эта мысль, и все другие мысли, которые сейчас занимали его, сразу отошли на второй план, когда Ольга заговорила. Она говорила вслух, обращаясь к какому-то невидимому слушателю. Куст-у-дороги напрасно напрягал все свои органы чувств, чтобы обнаружить её собеседника. Может быть, потому, что единственный,  кому предназначалось это слышать, был он сам?..
 
– Много веков назад…– негромко, задумчиво говорила Ольга, – на земле жили люди, их называли друидами. Человеческий разум всегда искал себе опору в непростом, полном опасностей мире. Опорой разума была вера. Одни выбирали себе покровителями небесные светила, другие обожествляли воду, огонь, диких и могучих животных. Друиды поклонялись деревьям… Душа человека и душа дерева, говорили они, связаны неразделимо. Если тебе плохо, если тяжело на сердце, гложет печаль и сомнения – надо прийти в лес, найти своё дерево (дуб, сосну или ясень…у каждого человека есть своё дерево-покровитель), – так вот, нужно найти это дерево и поведать ему о своей тоске и боли. Оно возьмёт твою боль и возместит пустоту в твоей душе собственной жизненной силой. Ты не похож, малыш, на сосну или ясень. Не обижайся, но ты вообще непонятно на что похож. Но нам, людям, иногда очень нужно высказать кому-нибудь то, что у нас на душе. Даже если высказать некому. И даже если самим нам неясно, что мы хотим сказать…

…Туман, плотный белёсый туман застилал всё вокруг. Слова тоже бывают подобны туману, точно так же скрывая истинное значение человеческих мыслей, как туман скрывает форму предметов; но так же, как туман, они порой помогают разбудить воображение, и в итоге – лучше понять то, что иначе ускользает от слуха и взгляда. Куст-у-дороги подтвердил бы это, умей он говорить. Но он умел только слушать.

– Я ушла совсем ненадолго, – продолжала девушка. – Они так заняты на корабле, что ничего не заметили. Работы перед стартом всегда много: надо всё проверить, настроить, рассчитать, снова проверить и снова рассчитать… Очень непростая задача…– грустно усмехнулась она. – Мы всё умеем рассчитывать, малыш, каждый свой шаг в этом мире. А мир – постоянно меняется, и мы меняемся вместе с ним, значит, новые шаги приходится рассчитывать заново. Поэтому иногда мы жестоко ошибаемся, и платим за свои ошибки печалями и болью. Наверное, мы всё ещё несовершенны, как и наши древние дикие предки. Но без этого несовершенства мы бы не были людьми.
А некоторые ошибки случаются очень кстати. Вот, например, клавиша включения связи на дыхательной маске. Бывает, что она срабатывает случайно, от лёгкого прикосновения. И тогда разговор двух мужчин, который они хотели сохранить в тайне, слышит третий человек. Это немножко нечестно, но маленькая неправда бывает иногда вроде прививки, чтобы не расползлась, как зараза, большая ложь. Мы улетаем, малыш. Хорошо, что ты ничего не услышал и не понял. А если всё-таки понял…– она улыбнулась, как бы через силу, и быстро смахнула что-то ладонь со щеки, – если ты понял – не суди нас слишком строго!

*       *       *

Такими были последние человеческие слова, которые услышал Куст-у-дороги. И долгое время после этого он вообще ничего не слышал, потому что промежутки между слуховыми мембранами заполнили семена, созревшие раньше положенного срока. Он не заметил даже, как взлетел и навсегда покинул его планету корабль землян. В это время его целиком занимало другое, более важное дело, которое у разных живых существ происходит по-разному, а называется одинаково: продолжение  рода. Зелёные «груши» на его ветвях заметно набухли, а потом, резко сократившись, выбросили через отверстия в кожуре лёгкие золотистые семена, разлетевшиеся далеко вокруг. Семена, упавшие на почву, ещё влажную после недавнего дождя, пустили  тонкие паутинки-корешки. И начали прорастать…

Спустя немного времени рядом с Кустом-у-дороги появилось несколько ростков. Невысокие, тонкие и слабые на вид, они уже шевелили в воздухе короткими щупальцами, и, как голодные птенцы, открывали свои «рты». Эти странные создания, прямые потомки Куста-у-дороги, так же, как и он, были разумными существами. Им хотелось не только питаться и расти, но и узнавать окружающий мир. Хотелось размышлять и делиться результатами размышлений друг с другом. И Куст-у-дороги, как самый старший,  и по возрасту, и по жизненному опыту, стал их первым учителем и наставником. Закончилось его многолетнее одиночество, закончилось его беззаботное «детство». Теперь он думал не только о себе, и отвечал не только за себя. Новым смыслом его жизни стала передача  собственных знаний всем своим многочисленным потомкам. И, конечно же, в этих неторопливых мысленных разговорах немалое  место занимал рассказ о таинственных существах, которые однажды  посетили их мир.

Можно представить, как эти рассказы о коротком визите неведомых существ  со временем  обрастут  вымышленными подробностями, и представители новых поколений разумной расы этой планеты разделятся во мнениях о том, какими  были эти загадочные пришельцы.
 
Одни предположат: «Возможно, так называемые люди – это    представители  древней цивилизации, которая бесследно погибла ещё в те времена, когда на планете не было разумной жизни?» Другие выдвинут свою гипотезу: «Может, они и сотворили на планете жизнь, как некие боги, и покинули сотворённый мир, чтобы  не мешать его разумным обитателям, но когда-нибудь – снова спустятся с небесных высот?..» «Нет, они не творцы, – решительно возразит кто-нибудь, – они жестокие разрушители, хищники, ненавидящие друг друга! Это счастье, что они покинули наш мир, не успев уничтожить здесь всё живое…». И наверняка найдутся скептики, которые станут авторитетно утверждать: «Все многочисленные рассказы о так называемых людях – не более чем миф, игра воображения, и нечего забивать нам мозги  нелепыми и вредными сказками!»

Так могли бы рассуждать далёкие потомки героя нашего рассказа. Кому-то из нас эти рассуждения могут показаться смешными. Но…

Легко ли и нам, людям, ответить на вопрос: что это такое –  человек? Как уживаются в нём помыслы и чувства, казалось бы, взаимно исключающие друг друга: любовь – и жестокость, жалкая ложь – и благородство, самоотверженное мужество – и трусливый холодный расчёт? Что заставляет людей оставлять уютный обжитой дом и  кидаться в чёрные межзвёздные бездны, рискуя жизнью, преодолевать огромные пространства в поисках иного разума? А потом, где-то на краю Вселенной, не найдя общего языка не то что с «иным разумом», а даже друг с другом – что заставляет поднять оружие и выстрелить вчерашнему товарищу в спину?

Ладно, пускай не выстрелить, пускай только подумать, только захотеть этого… Велика ли разница?

Наверное, права была Ольга Ружич, говоря о том, что, листая книгу на незнакомом языке, никогда невозможно  сказать наверняка, какие страницы в ней главные, а какие второстепенные. И не бывает в нашей жизни мелочей, которые, никого не задевая, исчезают в прошлом бесследно. Всегда остаётся память о наших поступках. И какие всходы дадут эти семена, которые щедро и слепо разбрасывает на своём пути каждый человек, нам невозможно представить: слишком велико время созревания урожая.
 
К тому же,  невозможно предугадать, на какую почву упадут семена, кто подхватит и передаст дальше  эстафету памяти о человеке. Это ведь действительно может быть кто угодно: к примеру, бездомный пёс, с которым вы случайно встретились взглядом, голубь под ногами, которому, не задумываясь, бросили горсть хлебных крошек…
И даже какой-нибудь куст у дороги.