Без срока давности. Глава 4

       Глава 4.

       Я сидел на качелях во дворе её дома. Ветер гонял сухие листья, а старое железо поскрипывало в такт доносившейся из окна песни. Ричард Сандерс записал её на музыку гениального Владимира Косма к фильму «Беглецы». Фильм я, правда, не смотрел, не успел, но песню слышал. Что-то цепляло меня. Не столько слова и смысл (в переводах я теперь не нуждался), а сквозящая в голосе певца и в мелодии тоска, лёгкая грусть и надежда одновременно.

       She loves me again.
       All this time I kept to dream in my mind.
       There were things I had to learn, had to try
       And I find her just the same.

       She loves me again.
       I have reasons then to come and to go.
       There were things I couldn't say,
       But believe in me.

       Can't you see it's all a game 
       I still love her just the same.
       She's as lovely as before,
       Now I want her even more.


       Серое ноябрьское утро. Музыка поддерживала морозное настроение двора. Игольчатые стрелы разбегались по лужам, пытаясь поймать последний жёлтый лист. Раздобревшие за лето и осень голуби степенно прохаживались в поисках корма. Мелкие птички были куда проворнее, сновали туда-сюда, звонко чирикая. Бойкий воробей украл у нерасторопного голубя замороженный кусок хлеба и пытался с ним взлететь, явно не рассчитав разницу в весе, не оценив своих сил, но и не сдаваясь.

       Внезапно птицы шумно взметнулись, дверь подъезда распахнулась, и на дорогу выбежал мальчик лет десяти. Светлые волосы ежиком, радостная улыбка, ироничный взгляд больших серых глаз.

       - Женя, шапку надень! – Послышался знакомый голос.

       - Уже надел, мам. - Мальчик лукаво улыбнулся, но оглянувшись, нехотя полез в карман за шапкой.

       Олеся вышла из подъезда, натягивая перчатки и улыбаясь сыну. Она покрыла голову голубым палантином, закинув концы на плечи, выхватила из рук Жени шапку и надела ему сама. Мальчик засмеялся, отпрыгнул в сторону, затем удивленно поднял голову.

       - Мам, смотри! Снег пошёл! Ура! Первый снег!

       С неба сыпались пушистые белые звёздочки. Они кружились под музыку Владимира Косма, и таяли, касаясь земли. Очарованные даром небес Олеся и Женя ловили снежинки на перчатки и восхищались маленькими кристалликами, словно настоящим волшебством.

       Мне кажется, глядя на мать с сыном, я тоже улыбался. И Олеся права, Женька очень похож на меня в детстве, только гораздо плотнее. Правда, меня в младших классах звали «глистой в скафандре», настолько я был худой и длинный.

       Наконец, Женька побежал в школу. Олеся смотрела ему вслед, пока он не скрылся за поворотом, затем развернулась и поспешила к метро. Я уже знал, что она развелась с отцом Жени, переехала в другой район и жила вдвоём с сыном. Она работала с утра до позднего вечера, приучила сына к самостоятельности, и всегда ему доверяла. Женя хорошо учился, постоянно чем-то увлекался, занимался спортом и даже умел готовить, не переставая удивлять мать кулинарными шедеврами.

       Мужчинам нравилась Олеся, и ей неоднократно делали предложение. Но тяжело пережив развод, она не стремилась снова «в омут», да и главным для неё был сын. Если у потенциального жениха отношения с ним не складывались, расставалась без колебаний. Сканируя её жизнь, я заметил одну странность. Как только Олеся кому-то отказывала, с ней начинали происходить необъяснимые вещи. Нередко она оказывалась под колесами машины, в последнюю секунду чудом спасаясь, её сталкивали с платформы, за минуту до взрыва она выбегала из метро на Пушкинскую площадь, единственный раз в жизни она опоздала на свой рейс, и самолёт разбился. Но её спасение – не заслуга так называемого ангела хранителя, весьма безалаберного, на мой взгляд, да простят меня Высшие силы. Сын – был её единственным спасителем. Как только «сгущались тучи», чего сама Олеся порой не замечала, её вспоминал сын, и все опасности исчезали. Связь была очень прочной, я видел не тонкую нить между ними, а светящуюся лиану. Когда врачи объявляли Олесе смертельный диагноз, она думала о сыне, мечтала проводить его в первый класс, в институт, покупала ему книги, одежду на несколько лет вперед, и болезнь отступала.

       Вмешиваться в её жизнь я не имел права, но разобраться с хранителем, мне хотелось. Тем более официальных запретов на «а поговорить?!» не было. Дожидаясь аудиенции (я всё-таки испросил разрешение), я вспоминал свой самый ужасный провал и незамедлительное наказание.

       Моей подопечной была молодая женщина, мать троих детей. Середина девяностых. Её мужа убили, выколачивая деньги. Милиция не спешила с поиском бандитов. «Нормальные» не справлялись с нахлынувшим беспределом, многие боялись, остальные сами были по локоть. После похорон убийцы пришли к жене. Они требовали «долги», угрожая ежедневно убивать по ребенку. Дети были совсем маленькие. Мальчик семи лет и девочки пять и три года. Женщина ничего не знала про деньги, умоляла пощадить и не трогать детей. Её избили, затем дали неделю на размышление и ушли. Дикая ситуация. Она металась, обзванивала всех родных и знакомых, но чудовищную сумму было не собрать. За её домом демонстративно следили, незаметно исчезнуть с тремя детьми было нереально.

       Несколько дней она не спала, психика была на пределе, пришли спасительные мысли, как избавиться от этого ужаса. Женщина решила повеситься, тем самым попав в нашу «юрисдикцию». Я подбрасывал ей статьи о том, как она будет выглядеть, включал по телевизору передачи о психологических травмах детей, ставшими свидетелями кончины родителей. В то время такой информации в СМИ было предостаточно.

       День я отсрочил, вешаться она передумала. Я искал другие пути, пытался достучаться до её дальних родственников, знакомых, но все спрятались в свои коконы, предпочитая ничего не замечать. К сожалению, я не мог защитить её физически.

       На следующий день она приготовила детям обед и ужин, написала в письме, почему решила уйти из жизни, просила позаботиться о детях, запечатала в конверт и отдала сыну, чтобы завтра он показал письмо соседям. Поцеловав детей и с трудом сдерживая слезы, она вышла из дома с твёрдым намерением сброситься с моста на эстакаду. Я, как мог, привлекал к ней внимание, надеясь, что кто-нибудь остановит, спросит, не нужна ли помощь, но люди спешили по своим делам, некоторые даже шарахались в сторону, заметив бесцветный взгляд, всклокоченные волосы и спотыкающуюся походку. Когда на мосту она вскарабкалась на парапет и расправила руки, неумело балансируя, какой-то мужчина закричал издалека, призывая не делать глупостей. Я почти торжествовал, думал, вот сейчас её спасут. Но приблизившись, «спасатель» сам запаниковал, перешел на шепот, уговаривая слезть, затем развернулся и закричал: «Спасите кто-нибудь!». Этого было достаточно, чтобы женщина спрыгнула вниз.

       Я не выдержал и нарушил правила. Зацепил её плащ за железное ограждение и чуть подтолкнул вверх, чтобы по инерции она начала выкарабкиваться. В тот день она спаслась. Возможно, я бы ещё раз так поступил, несмотря на чудовищное наказание, но через пару дней её всё-таки сбила машина.

       Меня же отправили на место очередной трагедии, где такой же «антисуицидник» не справился с заданием. Молоденькую девчушку изнасиловали двое подонков. Родители жили далеко, она училась, работала официанткой и снимала комнату. В милиции сказали, что она сама виновата, всячески оскорбляли и намекнули, если будет настаивать с заявлением, её посадят за проституцию. Сутки проплакав, она собрала в аптечке пожилой соседки подходящие таблетки, закрылась в комнате и …

       Я не мог даже пошевелиться. Меня словно обнаженным привязали к столбу, опутали колючей проволокой, продолжая стягивать. За несколько лет я забыл о физической боли, но это была не просто пытка. На части разрывалось не тело, которого не было, а оголенная душа, и чувствовал я невыносимые муки всем своим прозрачным существом, каждым его нервом. Тем не менее, я рвался её спасти, выбить горсть таблеток, привести в чувство, успокоить. Наивная девчушка, почти ребенок. Она не должна была так уходить. Для чего с ней так поступили? Почему никто не предотвратил и не усмирил этих подонков?

       Ещё вчера её светлая душа цвела, а сейчас корчилась вместе с телом. Всё происходило как в замедленной съемке. Я не мог закрыть глаз, их же не было. Экзекуция продолжалась вечность. Возможно, это и есть адовы муки, не знаю. Моя душа словно умерла, позже меня поместили в какое-то иное измерение, подобие госпиталя, так и хочется назвать – для душевнобольных. С тех пор я не нарушаю ни законов, ни правил.

       Какой бы тяжёлой и даже невыносимой жизнь ни казалась, её всегда можно изменить. Период пребывания на земле и так короток, чтобы сознательно его укорачивать. Обращайте внимание на близких, на знаки, поддающие «Вселенной», прислушивайтесь к своей интуиции.

       «Хранителя» я всё-таки дождался, и «разговор» был жесткий. Он признался, что впервые допустил оплошность много лет назад, когда не заметил, как вечером на автобусной остановке на Олесю напал пьяный мужчина. Никто за девушку не вступился. Она решила отойти, но когда мужик схватил её за плечи, резко ударила его в живот, тот согнулся пополам и упал. На остановке захлопали. Олеся сама была поражена, поскольку ни боксом, ни другой силовой борьбой не занималась и была вдвое меньше нападавшего. Тогда она решила, что это материнский инстинкт, так как на днях узнала, что беременна. «Хранитель», подоспевший в последний момент, увидел, как энергия плода разрослась в считанные доли секунды и увеличила силы матери. С тех пор, как только Олесе угрожала опасность, «энергетическое поле» сына активизировалось и спасало её. И наоборот, если с сыном что-либо случалось, энергия матери незамедлительно приходила на помощь. «Хранителю» оставалось лишь наблюдать за процессом. Тут уж моя энергия не выдержала, разрослась, раскалилась, как шаровая молния, и готова была поглотить этого горе-хранителя. В принципе я мог с ним сделать всё что угодно, но это тоже наказуемо. Пришлось договариваться. Он поклялся, что впредь будет исполнять свои прямые обязанности, а если вдруг почувствует, что не справляется, срочно даст мне знать. Есть у нас такие способы.


       Эпилог.

       Прошло несколько земных лет. Без ложной скромности скажу, я поднаторел в коррекции людских судеб, в перепрограммировании желаний потенциальных самоубийц, и этим горжусь. Проколы были в самом начале и то крайне редко, но я корил и изводил себя, как в первый раз. Никак не мог привыкнуть, когда человек добровольно лишал себя жизни. Каждого следующего подопечного я изучал всё тщательнее, оберегал, и придумывал более эффективные «легальные» способы предотвращения суицида. Я готовился к «повышению», к следующей ступени в развитии, к новой ипостаси.

       Олесю и Женю за эти годы я видел всего пару раз, мотался во все стороны света, но был в курсе их жизни. «Хранитель» встал на путь исправления, был предупредителен и докладывал мне регулярно о главных событиях. Женя рос жизнерадостным, обладал «неординарным чувством юмора», что документально зафиксировано в школьной грамоте. Он успешно учился в университете, Олеся всё чаще находилась в командировках. Я научился её чувствовать на расстоянии и поглядывал за перемещениями, как за маленькой яркой звездочкой на черной земной карте. Однажды мы даже «встретились». В Праге в дни наводнения. Она пыталась спасти котёнка, которого заметила с Карлова моста. Котёнок был такой крохотный и жалкий, скорее похож на мокрого крысёнка, совершенно непонятного цвета. Из последних сил он забрался на корягу и уже не пищал. Нам удалось зацепить его плавучий транспорт и вытащить на берег. С найденыша стекала вода, глаза были закрыты. Мне показалось, Олеся что-то почувствовала, она молилась и просила, как тогда: «Только живи!», аккуратно растерла котёнка, и он зашевелился. Вероятно, жажда жизни у маленького существа была сильнее стихии.

       На берегу столпились прохожие. Местные подсказали, где найти ветлечебницу, а один мальчик напросился проводить. Он потом и забрал котенка. Мальчишка был так счастлив, назвал спасенного – Бени (Бенедикт), и даже собирался отдать за него все карманные деньги. Олеся улыбнулась, сказала, что деньги пригодятся на корм для Бенедикта, и укутала котёнка своим платком. Когда Бени просох, он предстал пред нами пушистым рыжим красавчиком.

       Пока я предавался воспоминаниям и ждал новых назначений, неожиданно получил сигнал от Олесиного «Хранителя». Это было впервые, поэтому я сразу направился туда, где мигала серебристая звездочка. Олеся находилась на северо-западе Франции, в городе Сен-Мало. Наши перемещения не похожи на телепортацию и длятся по времени. В первые годы скорость чуть быстрее человеческого шага, по мере «взросления» и обучения, она увеличивается. Думаю, предел – скорость света. Мне понадобилось около часа. Пока добирался, вспоминал побережье, бесконечные приливы и отливы, крепостную стену, план города и молил Высшие силы сохранить Олесе жизнь. Только бы успеть! По мере приближения я получал более четкий сигнал и уже понимал, что произошло.

       После ужина в одном из рыбных ресторанчиков на набережной, Олеся решила прогуляться с коллегами по крепостной стене города и полюбоваться видом на Ла-Манш. Осень, темнеет рано. Все разбрелись кто куда. Олеся замечталась, наслаждаясь охлаждающим лицо морским бризом, шелестом волн и россыпью звёзд на небосклоне. Со стороны моря они сливались с огнями кораблей и бесконечностью. С другой стороны стены – очертания средневекового пиратского города, окошки, словно нарисованные золотой краской, запахи жареных креветок и рыбы. Сен-Мало казался живым сказочным городом. Укрывшись огромным звёздным одеялом, он засыпал под шепот моря.

       Олеся вернулась в реальность, услышав тяжёлые шаги и учащенное дыхание. Она резко оглянулась и увидела три тёмных силуэта и белые зрачки, как бывает у темнокожих африканского происхождения. Один заговорил с ней по-французски, но речь была неразборчива. Вместо привычного грассирования, слух резали свистящие и шипящие звуки. Олеся медленно попятилась, прижавшись спиной к парапету, и объяснила на английском, что не знает французского. Кричать не было никакого смысла. В нескольких метрах уже ничего не видно, и коллег не слышно. Она хотела оттянуть время и приблизиться к спуску, где можно было позвать на помощь, но ещё надеялась, что они мирно разойдутся. В конце концов, налички у неё не было, документы в отеле, в сумочке только карта города, проспекты, кредитка и мобильник. Самый высокий упёрся рукой в парапет и ограничил Олесины передвижения вдоль стены, остальные мерзко заржали.

       Олеся откашлялась и достаточно уверенным голосом сказала, что денег у неё нет, её ждут и ей пора идти. Мужчина схватился за сумку. Олеся выдернула её, сообразив, что на сумке они не остановятся. Демонстративно раскрыла, показала проспекты, расческу, косметичку. В тот момент раздался резкий, как скрежет, крик птицы. Это «хранитель» пытался сбить с толку мигрантов. Пока они, раскрыв рты, всматривались в темноту, Олеся вытащила из сумки мобильник и спрятала его в карман пальто. Что-что, а телефоны коллег, посольства и полиции всегда пригодятся. Немного успокоившись, она точнее сориентировалась, в какую сторону лучше бежать, и ждала подходящего момента.

       Мигранты решили форсировать события. Дёргали за сумку, рукава и волосы. За их спинами ночные улицы города прорезал луч, скорее всего, фара мотоцикла. Отбиваясь, Олеся кинула в ближайшее лицо стопку проспектов, во второго нападавшего сумку, бросилась в сторону спуска и закричала. Третий сбил её с ног. Затем её подняли и куда-то поволокли. Услышав вой полицейской сирены, мигранты вытолкнули Олесю со стены и растворились в темноте.

       Я прибыл в тот самый момент, к сожалению, не раньше. Цепляя её пальто за камни и выступы, следил, чтобы она ничего себе не сломала. Когда Олеся пришла в себя, я увидел незабудковые глаза, как в первый раз. Она улыбалась. Смею надеяться, что мне. Я истратил почти весь свой свет, всю свою энергию. Но я ни о чём не жалею.

       Мне надлежало оставаться там же до решения моей участи. В лучшем случае после очередного наказания меня надолго «прикуют» к месту захоронения.

       Кашемировое пальто было разодрано в клочья. Олеся аккуратно сложила его в пластиковый пакет и забросила в мусорную корзину. Порывшись в чемодане, она нашла теплый свитер цвета лаванды и кожаный пиджак. Не месяц май, но и не январь в Сибири. Сойдет. Вместе с пальто она оставляла в номере грязь и страх, поселившийся в ней на крепостной стене. Она оделась, закрыла чемодан, а заметив на тумбочке изуродованные перчатки, направила их прямиком в ту же корзину. Выйдя из номера, Олеся заставила себя улыбнуться, так как не собиралась выглядеть побитой и напуганной, чтобы ей сочувствовали. Отвечать на вопросы после случившегося не хотелось, ведь никто не подождал её ночью и  не вернулся.

       По графику они должны были ранним утром отправиться в Нормандию. Сосредоточившись на предстоящей поездке, Олеся уже мечтала увидеть милых коров с расцветкой далматинцев, яблоневые и грушевые сады, вдохнуть пряный аромат трав и напиться прохладно-живительным сидром. Нет, лучше выпить что-нибудь покрепче, кальвадоса, например.

       В то же время она чувствовала необъяснимую грусть и тревогу, словно потеряла и приобрела нечто большее, спасаясь от бандитов. Когда она очнулась у подножия крепостной стены, вся в грязи и ушибах, ей показалось, она видела ангела и произнесла ... моё имя. А я вновь почувствовал биение своего сердца.

       Не знаю, какое наказание меня ждёт, мне всё равно. Главное, я убедился, что настоящая любовь может быть только взаимной и навсегда.

       И я буду счастлив, наблюдать за осенними листьями, за пушистыми хлопьями снега, за весенним пробуждением и очередной вороньей семейкой.