Диссонанс

                (почти сказка)
 
   Они оба служили одной и той же прекрасной музе,
 оба были струнными, говорили и пели на одном  языке,
 и оба страдали  ностальгией по прошлым жизням.
 Поэтому встретившись однажды на просторах виртуальной сети,
 они быстро решили, что  души их родственны,
и, значит, они просто обречены
 как-нибудь соединиться.
   
    Правда, даже изначально
 кое-какие различия между ними можно было разглядеть.

     Скрипка имела очень  высокое  музыкальное образование
 и была глубоко талантлива. 
 Её библейские черты были тонки и живописны.
 В  молодые, да и в не очень молодые годы
 с неё   художники классического стиля могли бы писать портреты или даже иконы…
 А может и  натюрморты?..
 К тому же она была аристократкой духа и тела –
 Словно  знаменитый мастер выточил её хрупкую фигурку
  из лучшей, специально для скрипичного дела  выращенной
 породы  тирольской  ели. 
 
     И на скрипичном рынке цена ей, поверьте, была чрезвычайно высока.
 
     Он, только не смейтесь, пожалуйста, был Гитарой.
 Возможно, филологически правильнее было бы сделать его контрабасом.
 Но против правды не попрёшь: он  был именно гитарой.
  Лучше было бы сказать «гитаром»,
 но такого слова, к сожалению,   не существует в русском языке.
     Никакого особого изыска в нём не было.
 Он был простой дворовой  гитарой,
 из тех, что примерно  раз в году выбрасывались в прежние  времена
   на прилавки   советских музыкальных магазинов.
 И немедленно  разбирались по большому блату.
 Стоили они там ровно 6 советских рубликов.
 А играли на таких,   дворовые барды, (по большей части, несовершеннолетние)
 дико подвывая,  и аккомпанируя себе  на трёх или пяти аккордах,
 время от времени  заменяя незнакомое звукосочетание другим –
 более знакомым, или просто ударом  по деке. 

   В 91м  он  со своей украинской женой и  ею рожденными малышами
   уехал  из Донбасса, как и все тогда – в  Израиль.
 Жена со своим сыном от первого брака и багажом
 из негодования и ненависти ко всему ближневосточному
 вернулась через два года обратно - к себе  на родину.
 Их общие дети остались с ним.
 Немного поседев и полысев от горя и забот за два десятилетия,
 он все еще оставался  очень мужественным – и не только на вид.
   
   А она из своего любимого
 туманно-каменного  Ленинграда
 в те же  лихие девяностые
 была приглашена  в красивейший,
 полный средневекового колорита немецкий город.
 Куда и прибыла, сразу   без мужа,
   но с дочерью-подростком
    чтобы занять там почетное место первой скрипки в местном симфоническом оркестре…
 
     Дети выросли. И разлетелись.

     Вряд ли нашлась бы в мире сила, способная
 их, такие непохожие судьбы как-то   соединить,
 если бы не волшебная сеть.
 
  Там, в Ютубе и  углядела Скрипка
 гитарные, исполненные жестокой страсти
 и истинного еврейского  патриотизма песни,
  частично  заменившие ему личное счастье.

     Она  стала посылать  ему
свои  восторженные отзывы на его  авторские опусы,
 далеко, впрочем,  не идеальные,
 ни в плане композиции и стихосложения,
 ни в плане соблюдения   грамматических норм и правил…
 Но зато сколько в них было свежего чувства, искренности и огня!
 
  Скрипка, вдохновенно исправив мелкие погрешности,
  переписывала его творения на нотной бумаге,
 и к тому же дописывала к ним  свою партию - партию скрипки.
 Теперь всё это  должно было зазвучать совсем по-другому.
 Но для этого им надо было как-то съехаться.
 Вернее,  слететься, потому что из Германии в Израиль и наоборот,
никак  не возможно  добраться, иначе как по воздуху. 
   
    Он встречал её в Бен Гурионе* с цветами и машиной.
  Готовился. Мыл пол. Чистил и полировал свою  десятилетнюю «Тойоту».
 Постелил на двуспальную кровать новый комплект белья
 элегантного цвета мокрого асфальта - в тон своей машины.
      И даже выучил четыре новых  аккорда.
 
- Это твоя машина? – всего только и пропела вежливая Скрипка.
 Но она пропела это на таких тонах, что Гит был поражен в самое сердце.
 (Гитом он стал  для удобства еще в их многочасовых беседах по скайпу.)
 «Подумаешь, принцесса!» - подумал Гит. Но промолчал.

   Они поднялись на восьмой этаж, и он открыл дверь,
 пропуская её в сердцевину своего жилья.
 И она снова пропела всего три ноты:
 -Это твой дом?
 - Да. Это мой дом. Без женского глаза и без женской руки,
 сама понимаешь. Но я как мог, убрал…
- Да, тут… не грязно, -  дрожащим голоском пропела Скрипка,
 желая сказать хозяину хоть что-нибудь приятное.  И тут же пожаловалась:
- Я  так ужасно устала.
- Сейчас мы поужинаем и ляжем спать. - Он сыграл это так,
  как будто бы всё самой разумелось…
- Но я ничего уже  не ем в такое время суток…
 Я с детства, еще с балетной школы так привыкла.
 А он-то надеялся, что она еще и приготовит чего-нибудь…
 Он еще на многое надеялся. Но теперь боялся вопроса:
- И это твоя постель?
 
 Но как раз его-то она не задала. Вопрос был другим:
- Где я здесь  смогу нормально отдохнуть? - Упор был на слово «нормально»
- Где хочешь, - устало ответил он. – Здесь три спальни.
 В каждой по топчану. Подушку и бельё я дам. Одеялом у нас летом никто не укрывается.
   На календаре было 12 октября. В Израиле  всё еще было лето.
- Чудесно! - пропела она. – Тогда я в душ…
    «Да… - подумал Гит – не складывается что-то у нас дуэт…»

   Но как раз в музыкальном плане всё у них получалось прекрасно.
 Тут она для него была высшим авторитетом.
 И сердце его таяло и разваливалось на куски, как лёд на реке,
 когда он слышал записи собственных песен
 в сопровождении её скрипки и его гитары.
 Они успели дать три или даже четыре  концерта.
 Зрители были в восторге.
 Они впервые были в таком  восторге от песен Гита.
 Он даже почти перестал фальшивить, и даже гитара его  запела на хуже разных там…
 
   Но как только они спускались со сцены,
 начинались всякие мелкие недоразумения.
 Она никогда с такой нежностью и так долго
 не ухаживала за своим смычком, и не натирала его канифолью с такой любовью.
 А он вообще не мог понять, на кой ей сдался этот самый смычок,
 и если уж она так его обожает, то зачем она вообще сюда приехала?
 Могла бы сидеть с ним и там, в своей Германии.

    Однажды как раз во время этого занятия он её спросил,
 а не собирается ли она  брать себе  обратный билет.
 И она, к его огромному удивлению пропела:
- Конечно. Я уже  взяла его  на конец недели. В мае здесь станет жарко.
 
  Он вспылил. Ударил ладонью по всем струнам.
- А почему же именно на этой неделе? И почему ты не посоветовалась со мной?
- А что умного  ты мог бы мне посоветовать?
 Если дочь у тебя - уборщица, а сын – водитель грузовика?…
- Тебя это не касается. У тебя забыл спросить…,-
 прохрипел он, потирая ошпаренную этим ответом щеку.
 
  И ответил ударом на удар:
- Но ведь твоя дочь вообще от тебя  после школы сбежала обратно в Питер,
  и даже адреса тебе  не прислала… Это лучше?!!
     Скрипка схватилась рукой за сердце,
 поскольку этот  удар пришелся именно туда. 

  Несколько секунд они сидели оба, как пришибленные,
 а потом схватили  друг друга за руки,
     и соединились
 в отчаянно-грустной финальной увертюре,
 которую она так и не успела переписать на нотную бумагу.
 Это была замечательная музыка. И она была тем более прекрасна,
 что никто, кроме этих двоих,
            её  так никогда и не услышал.