То, что лучше спорта или Созвездие Змееносца
Сегодня, моя милая чудесная волшебная самая самая замечательная врач и муза, продолжая знакомить прелестную трансгел мира с сокровищницей бриллиантов и шедевров разных, я расскажу немного о так называемых муках творчества, частенько скрываемых за скобками и кадром, но тем не менее, посещающих весьма часто творческих людишков две ноги - два уха, и тогда они стучат пальцами нервно по своим вставным пластмассовым зубам, ложатся рылом в свиную кровь, разлитую в подъезде каком, изображая муки совести и зерцало русской революции, йокают по самолету мусорским " Стингером " и шумят грозно ботвой, пугая лукавых царедворцев, уже пустивших на общак и креативных дочурок с сынами войны, Лиз Песковых и Волка с самой большой буквы Рамзана ( б...дь, снова боюсь показаться подхалимом, но у этого шайтана даже походка круче, чем у дона Корлеоне, вырабатывают они, что ли, такую самоуверенность и способность задавить тебя одним лишь взглядом ? ), скоро пойдут и внуки в дело, выйдет розовой кофточкой любой несогласный с задержаниями мудаков жовто - блакитников посреди кременной Москвы и жахнет правдой - луковкой по открытому коду браузера " Мозилла ", опубликует в " Тамблере " животрепещущий пост о " шалишь " и " не балуй " и вот тут - то все и спокаются, выскочат на площадь, а там занято. Маршируют КСИРовцы в фуфлыгах полосатеньких, кажут игру мускулами перед истощенной рожей Пушкова, а тот тихо - тихо мацает ордена Потупчик под мышастым френчем, отрастив уже не ослиные уши, а лопухи Микки Мауса. Так вот, творчество.
- Если бы вы знала, гэспада, - со старопитерским прононсом выкусывала блох под своим хвостом Анна Андреевна Ахматова, разглядывая шебутную кодлу приспешников сквозь матового стекла бокал, полный пенным " Жигулевским ", - из какого навозу тырим мы рифмы. Помнится, пришел раз Максим Горький ...
- Голый, - ехидно вмешалась белоплатьицевая ведьма русской поэзии Зиночка Гиппиус, толкая коленкой под столом задумавшегося мужа.
- Бухой, - не согласилась Ахматова, отпивая пиво и сплевывая Мережковскому на лаковый штиблет, - голый он уходил от меня, с утра с самого, как узрел Осоку Бобритца на экране плазмы, так и разделся догола, поклялся в любви к Оле Куриленко, проклял симбиотов рунета Бабченку - Прилепина, воссоединившихся кощунственно с третьей составляющей, Несмияном, то есть, и ушел через поребрик в притон европейской демократии, что на Фандуклеевской кишит жидами, жульем, зажиточными Курелехами и прочим говном с мягким прононсом харькивщины.
- Знаю я эту историю, - очнулся от грез Мережковский, неприязненно скашивая выпуклый глаз на Ахматову. - Горький, как нажрется, всем ее рассказывает. Как ему далась фраза о летающих и ползающих. Как крутил он сто лет и три года в голове разные кусочки фраз, то выходило, что рожденный гадить, лишь буркотеть и может, то получалось, что наученный словам ничего делать не смеет, только производить все новые слова, пока они не соберутся вкупе, ин масс и не засыплют гада сухой кучкой шуршащих печально букв. А сверху здоровенный знак вопроса как намек на эпитафию " И на х...я все это было ? "
- Тогда вы, верно, знает и историю о Форнарине, - кривя тонкогубый рот чуть слышно пробормотала Ахматова, закуривая " Казбек ".
- Знаем, - зевнул с кресел Брюсов, лениво почесывая голень о шкап, за которым прятался долгим нескладным туловищем Корней Чуковский, - оказалась Форнарина не настоящей женщиной, не природной, то есть, а трансгел. Ты, Анна Андреевна, лучше расскажи, как вы с Волошиным в Крыму е...сь - е...сь да геморрой и нажили, хотя, - тут же передумал капризный Брюсов, - это и так все знают. Расскажу - ка, пожалуй, я вам историю, - протянул он и задумался.
- До утра теперь думать будет, - хихикнула Гиппиус. - Слушайте вот новую поэму футуристического Маяковского. Ему рожу разбили на Хитровке после чтения вслух такой поэмы такому обществу.
Она влезла на стул, зачем - то закрыла глаза и продекламировала, размахивая руками и задирая подол белого платьица :
- А вы когда - нибудь
видали фугу Баха
под юбкой Бэйли Джей ?
Послав рунета муть
по курсу " на х...й "
с их вечным " наливай и пей ",
Собрав все чувства в кулачок
перды - пердо и Туранчокс.
- Ох...ая поэма, - очнулся Мережковский, - я б Маяковскому еще бы и все зубы вышиб бейсбольной битой за такую рифму. Туранчокс должен рифмоваться, - он кашлянул, подбирая подобающие ситуации слова, - с " буржуазный скачок - с ", знаменуя сотый уклад экономицки, или с " крымскотатарский х...ёкс ", засунутый в грызло всем неравнодушным к репрессиям балаболам, или ...
- Харэ, - решительно прервала его Гиппиус, слезая со стола, - давайте просто трахаться в группе.
Она сняла через голову белое платье и представители серебряного века русской культуры, забив хер и послав в манду всю чепуху из словесной ботвы, сотрясающей полутора землекопов на окраинах Москвы, стали делать то самое, что лучше спорта, символизируя кубически и сюрреализмом тоже мою несколько подзабытую фразу.
Свидетельство о публикации №219092000141