1. Палеонтологические факты, свидетельствующие против теории эволюции
1. Кембрийский взрыв. Согласно эволюционной модели, жизнь возникла около 3,8 млрд лет назад, но в течение более 3 млрд лет оставалась на уровне относительно простых одноклеточных форм (бактерий, простейших, микроводорослей). И вдруг в последующем кембрийском слое, внезапно появились почти все типы животного царства и даже те, которые сегодня не встречаются. «Формы, жившие в тот (кембрийский) период, наверняка должны были произойти от предков, существовавших по крайней мере за сотни миллионов, а то и миллиарды лет до того, – пишет эволюционист Р. Нудельман. – Но в том-то и загадка «кембрийского взрыва», что никакие переходные, промежуточные формы не соединяли появившиеся тогда новые типы организмов с бактериями и простейшими водорослями, которые населяли земные океаны до них. Это рождение новых форм было совершенно внезапным. Нет никаких свидетельств, будто ему предшествовало длительное накопление постепенных изменений и усложнений»
Данная проблема, получившая название «кембрийский взрыв», была известна во времена Дарвина. Дарвин сразу же понял, что «кембрийский взрыв» может стать камнем преткновения для его теории. В предисловии к последнему изданию своей книги он специально отметил: «В настоящее время это явление [«кембрийский взрыв»] остаётся необъяснимым, и оно поистине может рассматриваться как убедительный аргумент против взглядов, развиваемых в данной книге».
Сегодня проблема кембрийского взрыва не только не решена, а ещё более усугубилась, в связи с чем целый ряд специалистов в этой области предложил коренным образом сменить научную парадигму. В 2018 году на страницах научного журнала «Progress in Biophysics and Molecular Biology» 34 известных учёных-биологов эволюционного направления из США, Австралии, Германии, Великобритании, Индии, Китая, ЮАР, Канады, Италии, Бельгии, Японии и др. предложили считать причиной кембрийского взрыва массовое пришествие на Землю кембрийских организмов из космоса в готовом виде без всякой эволюции. Видимо иначе в науке эту проблему решить нельзя.
2. Вендо-эдиакарская фауна. Уже после Дарвина перед наукой встала и вторая проблема. В некоторых регионах Земного шара была обнаружена ещё одна удивительная фауна, которая так же внезапно появилась, и в отличие от кембрийской, внезапно исчезла. Причём появилась она без всяких предшественников и исчезла без всяких потомков. Как пишет российский палеонтолог Н. Иорданский, «известные ныне вендские организмы не связаны прямым родством с кембрийскими, а представляют слепые эволюционные ветви» (Иорданский Н.Н. Эволюция жизни М.: Академия, 2001. 425 с.). Так что вместо решения одной проблемы перед эволюционистами встали две: кембрийская и вендо-эдиакарская.
3. Гипотетичность существующих палеонтологических «доказательств» эволюции. Аномальные палеонтологические находки, не вписывающиеся в эволюционные сценарии. Убедительно доказать эволюцию с помощью палеонтологических фактов можно только в том случае, если мы находим последовательную, полную и постепенную картину преобразования видов (вплоть до возникновения новых) в пределах одного геологического разреза. Несмотря на более чем двухвековую историю палеонтологии, факты подобного рода являются исключительной редкостью. Они буквально единичны. На всю живую природу. В отношении которой предполагается, что она вся эволюционировала именно таким (очень постепенным) образом. Данное обстоятельство уже само по себе показывает, насколько эволюционные взгляды на происхождение биологических таксонов расходятся с реальностью. Как правило, разные претенденты на «переходные виды» разбросаны чуть ли не по всему Земному шару, да и ещё по разным геологическим слоям. Это обстоятельство, конечно, ставит под сомнение статус переходности подобных находок. Поскольку существует возможность, что обнаруженные ископаемые виды, на самом деле, не происходили друг из друга, а были просто похожи друг на друга (теми или иными признаками). И их объединили в некую «эволюционную цепочку» лишь на основании сходства друг с другом. Таким образом, те немногочисленные эволюционные линии (например, эволюция лошади, китообразных), которые уже построены эволюционистами – могут рассматриваться не более чем гипотезы и предположения. Строго доказанных эволюционных линий в палеонтологии не существует, и даже гипотетических очень мало. В качестве карикатуры на подобные попытки «построения эволюционных линий» можно привести «эволюционную схему», согласно которой современный волк «убедительно происходит» от современной лисицы фенек, через ряд «переходных форм», которые тоже представлены современными видами животных.
Как уже говорилось, претенденты на «переходные виды» обнаруживаются в разных местах Земного шара, и в разных геологических слоях. Причем иногда конечную форму мы обнаруживаем в самых нижних и древних слоях, в то время как полчища «переходных видов» выше. Понятно, что подобные находки выставляют принятые эволюционные сценарии в анекдотическом свете. Именно так произошло с одной из самых известных эволюционных схем — линии превращения рыб в пятипалых земноводных за 20–30 млн. лет. Эта линия начинается с вымерших лопастепёрых рыб Eusthenopteron и Panderichthys, «промежуточного звена» Tiktaalik, и оканчивается первыми наземными позвоночными – ископаемыми ихтиостегой и акантостегой, появившимися около 365 млн. лет назад. Однако после построения этой «эволюционной линии» палеонтологи обнаружили, что в слое возрастом 395 млн. лет (который является более древним, чем весь этот «парад переходных форм») – уже жили четвероногие пятипалые животные, свободно передвигавшиеся по суше (Nied;wiedzki, 2010).
Рисунок. Следы четвероногого животного, обнаруженные в куске известняка, извлечённого из карьера в польском округе Зашелме (Zache;mie). Следы на 18 миллионов лет старше, чем возраст самого раннего обнаруженного скелета четвероногих существ и на 10 млн. старше всех так называемых «переходных форм».
Аналогичная картина сложилась в антропогенезе, когда в 2017 г. в слоях 5,7 млн. лет давности (то есть, до появления каких-либо прямоходящих предков человека) были обнаружены следы ног, мало отличимые от следов современного человека. В связи с чем вся выстроенная на сегодняшний день эволюционная линия Homo sapiens плавно переходит из научной теории в псевдонаучную.
Следует отметить, что уже давно в Лаетоли, в слоях, датируемых 3,6-3,8 млн. лет, были обнаружены следы ног, которые неотличимы от следов современного человека. Но поскольку они были обнаружены в таких древних слоях, когда, согласно текущим эволюционным представлениям, «человека быть еще не могло» – эти следы были приписаны австралопитеку афарскому.
Самой аномальной палеонтологической находкой на сегодняшний день можно считать обнаружение ископаемой пыльцы и спор растений в крайне древних геологических слоях. В 1964-1966 годах были опубликованы научные статьи, в которых констатировалось обнаружение пыльцы и спор растений в слоях докембрийского периода (Bailey, 1964; Stainforth, 1966). Понятно, что это уже ни в какие ворота не лезет. Практически, это тот самый (знаменитый) «кролик в архее», который, по утверждению самих же эволюционистов, если бы был обнаружен, явился бы достаточным основанием для признания теории эволюции опровергнутой. Именно так говорили (и продолжают говорить) сами эволюционисты.
И вот, пыльца и споры растений были обнаружены (именно) в докембрии. Однако это ни на что не повлияло. Эволюционисты просто «забыли» об этом факте (и об этих научных публикациях) и больше не вспоминают о них никогда.
4. Отсутствие предсказываемых эволюционной теорией переходных форм не только в ископаемом, но и в живом состоянии. Если возникновение новых органов и структур идёт путём постепенного преобразования старых или формирования с «нуля», то в природе обязательно должны существовать виды со следами такой эволюции, но их почему-то опять-таки нет. Например, как известно, дыхание земноводных происходит за счёт кожного газообмена и лёгких. У большинства представителей амфибий имеются лёгкие, но есть земноводные без лёгких. Например, лягушка калимантанская барбурула (Barbourula kalimantanensis) из семейства жерлянок, обитающая на индонезийском острове Барнео. Эта обычная на вид лягушка прекрасно обходится без легких. Не имеет легких одно из самых многочисленных семейств хвостатых амфибий, включающее более 350 видов, – безлегочные саламандры (Plethodontidae). Нет этого органа и у дальневосточного тритона (Onychodactylus), а также двух видов червяг – Atretochoana eiselti и Microcaecilia iwokramae. Но если земноводные могут жить и с лёгкими и без них, то где промежуточные виды, по которым можно выстроить цепь от лёгких до их отсутствия или наоборот. Ведь все земноводные произошли от одной формы у которого либо были лёгкие, либо нет. А куда подевалась вся цепочка переходов, которая бы демонстрировала эволюцию органов дыхания?
Эта проблема касается не только лёгких. В живом мире мы встречаем множество органов и приспособлений, характерных только для конкретного вида или рода, а у «эволюционно» близкого вида или рода их нет (например, электрические органы, ядовитый аппарат и др). А где промежуточные формы, показывающие как эти органы формировались (или исчезали), ведь выживанию и процветанию таких форм ничего не мешает. Если они формировались путём дарвиновской эволюции, то непонятно зачем ей понадобилось столь тщательно заметать следы своей деятельности.
5. Нежизнеспособность переходных форм. Эволюционные преобразования могут происходить только в том случае, когда промежуточные формы обладают способностью хотя бы кое-как выживать в дикой природе. Однако такое условие возможно далеко не для каждой промежуточной формы. Возьмём в качестве примера рукокрылых. Российский зоолог И. Попов в своей обзорной статье «Загадка теории эволюции – происхождение рукокрылых» (2003) отмечает, что вся научная литература посвящена выяснению родственных связей рукокрылых, вопрос появления самой группы обычно обходится молчанием. Некоторые учёные склонны считать, что любые соображения на этот счёт – чистая спекуляция. Причиной того является полное отсутствие в летописи окаменелостей каких-либо переходных форм. Чисто интуитивно полагают, что предками рукокрылых могли быть животные, похожие на современных насекомоядных или низших приматов, но «переходные формы между ними и рукокрылыми не только не известны, но даже не ясно, какими они могли бы быть. Самая древняя из ископаемых летучих мышей мало отличается от современных, хотя жила около 60 миллионов лет назад» (Попов, 2003).
Может возникнуть вопрос: почему? Дело в том, что промежуточная формы между лазающей конечностью четвероногого и летающей конечностью рукокрылого, просто невозможна. Кости и мышцы конечности, удлинённые пальцы и перепонка между ними, ещё не обеспечивающая достаточной силы чтобы животное могло взлететь, но при этом уже лишившая способности лазать или бегать, делает его обладателя абсолютно нежизнеспособным.
Комментарий. На сегодняшний день известно несколько родов древнейших ископаемых летучих мышей. Самыми древними являются роды Icaronycteris и Onychonycteris. Их представители найдены в раннем эоцене. Возраст оценивается в 53 млн лет. Окаменелости скелета древних рукокрылых хорошо сохранились и показывают, сколь мало они отличаются от современных. Сильно удлинённые пальцы передних конечностей и форма грудной клетки говорят об их способности к активному полёту. Судя по анатомическому строению, древние рукокрылые спали, как и современные, вися вниз головой, держась задними конечностями за ветку или за свод пещеры, и, вероятно, были способны к эхолокации. Единственное, что существенно отличает вымерших летучих мышей от ныне живущих, – это большее количество когтей на пальцах конечностей. У Onychonycteris finneyi когти имеются на всех пальцах.
2. Факты ископаемой органики, свидетельствующие против теории эволюции
Большое количество научных открытий свидетельствует об относительной молодости ископаемых, которым косвенными методами установлен многомиллионный возраст. Данные открытия лишают дарвиновскую эволюцию её главного условия — необходимого времени на протекание радикальных эволюционных изменений. Невероятная «свежесть» ископаемых до сих пор не нашла удовлетворительного объяснения в рамках эволюционной концепции (хотя попыток было предложено много). Данные современной молекулярной палеонтологии решительно опровергают многомиллионный возраст ископаемых останков. Краткий перечень научных фактов о молодости ископаемых представлен ниже.
1. Оригинальные сосуды, клетки и белки в костях тираннозавра и гадрозавра. Фрагменты белков коллагена, актина, тубулина, фосфат-регулирующей эндопептидазы, гистона и «что-то, очень похожее на ДНК» обнаружено в костях динозавров командой учёных под руководством М. Швейцер (Schweitzer et al., 2013). Массовые следы легкоразрушаемой органики найдены в костях тираннозавра (предполагаемый возраст 65 млн. лет), гадрозавра (предполагаемый возраст 80 млн. лет).
Комментарий. Анализ стабильности коллагена (который входил в число найденных белков) показывает, что данный делок может сохраняться при 10°С – не более 180 тыс. лет, а при 20°С – не более 15 тыс. лет.
2. Обнаружение белка коллагена в костях мозазавра (предполагаемый возраст 70 млн. лет). Проведенный радиоуглеродный анализ показал возраст этих костей (мозазавра) 24600 лет (что было объяснено загрязнением, следы которого не были обнаружены).
3. Неминерализованные ткани трицератопса. Мягкие ткани, аналогичные извлечённым М. Швейцер из костей тираннозавра, были независимо открыты в останках ещё одного динозавра – трицератопса (Triceratops horridus). Эти мягкие ткани были получены из надглазничного рога трицератопса и что важно, они не показывали никаких признаков минерализации (Armitage & Anderson, 2013).
4. Высокая частота встречаемости неокаменевшей органики. Из 8 случайно выбранных костей разных динозавров, найденных в разных местах, в шести из них (!) обнаружили сохранившуюся органику. Эта органика в данном случае оказалась (скорее всего) остатками эритроцитов, а также (снова) фрагментами белка коллагена (Bertazzo et al., 2015). Если подобная статистика находок справедлива и для других случаев, то получается, что остатки органики могут быть обнаружены в 75% практически любых костей динозавров.
5. Фрагменты оригинального коллагена в костях динозавров возрастом 200 млн. лет. При этом, кости динозавра с сохранившимся коллагеном были извлечены из земли в юго-западном Китае (провинция Юньнань) (Yao-Chang et al., 2017) .
Комментарий. Сегодня в этом районе — субтропический климат, со среднегодовой температурой 18,6 °С. При такой температуре, коллаген смог бы сохраняться всего примерно 20 тыс. лет (более подробно — ссылка).
6. Следы сохранившегося хитиново-белкового комплекса в ископаемых останках наземного скорпиона возрастом 310 млн. лет, и древнего морского ракоскорпиона возрастом 417 млн. лет (Cody et al., 2011).
7. Обнаружены ископаемые аминокислоты и другая органика различных ископаемых организмов. Например, остатки органических пигментов в коже ящерицы возрастом 50 млн. лет, «чернила» в чернильной железе ископаемого головоногого моллюска (предполагаемый возраст 150 млн. лет) и др.
8. Удивительная сохранность липидов копчиковой железы древних птиц. Детальный химический анализ липидов копчиковой железы птицы, возрастом в 48 млн. лет, показал, что липиды сохранились в своём первоначальном химическом составе, по крайней мере частично. Длинноцепочечные углеводородные соединения из ископаемых останков копчиковой железы можно чётко отличить от сланца, окружающего ископаемое. Shane O’Reilly, Roger Summons, Gerald Mayr, Jakob Vinther. Preservation of uropygial gland lipids in a 48-million-year-old bird. Proceedings of the Royal Society B: Biological Sciences, 2017; 284 (1865): 20171050 DOI: 10.1098/rspb.2017.1050
9. Ископаемая органика панциря черепах. В панцире ископаемой черепахи «возрастом 54 млн. лет» обнаружена целая серия разнообразной ископаемой органики. Исследователи использовали разные подходы для изучения тканей ископаемой черепахи, и получили независимые доказательства наличия в её мягких тканях беспрецедентного количества эндогенных биомолекулярных остатков: гемоглобина, бета-кератина, тропомиозина, и меланина. Гемоглобин, кератин, тропомиозин — это белки. Остатки гемоглобина уже обнаруживали у динозавров, а фрагменты тропомиозина — впервые.
10. «Ископаемый лес» острова Аксель-Хейберг с предполагаемым возрастом примерно 40-50 млн. лет. В удивительно хорошем состоянии здесь сохранились еще не окаменевшие (до сих пор!) пни, шишки и даже хвоя деревьев. Древесина до сих пор горит. Из неё была выделена целлюлоза (Jahren & Sternberg, 2002).
Рисунок. Ископаемые остатки деревьев на острове Аксель-Хейберг с постулируемым возрастом 40-50 млн. лет. Интересно, что многие пни находятся прямо на поверхности земли. Древесина до сих пор мягкая, может гореть и содержит целлюлозу (Jahren & Sternberg, 2002). В правом верхнем углу – сохранившаяся хвоя.
11. И наконец, абсолютный рекорд сохранения органики: обнаружены останки ископаемых морских червей, близких к погонофорам, с постулируемым возрастом 550 млн. лет. Эта находка — вообще одна из самых первых находок многоклеточных животных. Поразительно, но обнаруженные ископаемые останки всё ещё не минерализованы, то есть, являются оригинальными мягкими тканями когда-то живших червей. Они сохранили гибкость и исходную структуру хитинового комплекса. Причем слои этой ткани являются микроскопически тонкими. Получается, что эти микроскопически тонкие слои оставались не минерализованными на протяжении всех 550 миллионов лет, вплоть до настоящего времени. Интересно, куда же подевалась физическая диффузия, которая за полмиллиарда лет просто обязана была полностью разрушить эти микроскопически тонкие слои? (Moczydlowska et al., 2014)
12. Сохранение очень лабильной («нежной») органики — молекул ДНК. Из ископаемой хвои метасеквойи с острова Аксель-Хейберг (предположи-тельный возраст 50–55 млн. лет) была выделена ДНК и проанализирована на сходство с ДНК современной метасеквойи. ДНК древней метасеквойи имела на удивление мало отличий от ДНК современной метасеквойи.
Комментарий. Это исследование удивительно вдвойне, так как экспериментально установлено, что время распада ДНК ещё меньше, чем у коллагена: при 20°С за 2,5 тыс. лет; при 10°С за 17,5 тыс. лет и при 0°С за 125 тыс. лет (Nielsen-Marsh, 2002). В другой, более поздней работе, скорость полного распада ДНК (до состояния одиночных нуклеотидов) получилась следующей: при 25°С за 22 тыс. лет; при 15°С за 131 тыс. лет; при 5°С за 882 тыс. лет (Allentoft et al., 2012). Если же не дожидаться полного распада цепочки ДНК (до состояния одиночных нуклеотидов), тогда, согласно результатам работы (Allentoft et al., 2012), при 25°С средняя длина «цепочек» ДНК уже через 10 тыс. лет составит всего 2 нуклеотида. То есть, можно сказать, что при такой температуре ДНК за 10 тысяч лет будет разрушена практически полностью. При 15°С средняя длина цепочек ДНК через 10 тыс. лет будет составлять всего 13 пар нуклеотидов (что уже крайне мало). И даже при 5°С – средняя длина цепочек через 10 тыс. лет составит только 88 пар нуклеотидов (Allentoft et al., 2012). Понятно, что такими темпами ДНК никак не может сохраняться многие миллионы лет при положительных температурах.
13. Фрагменты ДНК (хлоропластов) в окаменевших остатках ископаемой магнолии возрастом 17-20 млн. лет (Gonenber et al., 1990). Фрагменты ДНК болотного кипариса возрастом 17-20 млн. лет (Soltis et al., 1992). Фрагменты ДНК персеи и (еще раз) магнолии тоже возрастом 17-20 млн. лет (Kim et al., 2004). Интересно, что здесь уже можно говорить о воспроизводимости результатов. Потому что фрагменты ДНК были найдены разными исследователями в разных ископаемых растениях одного и того же возраста, взятых из формации Clarсkia.
14. Фрагменты ДНК в листьях растений рода Hymenaea, погруженных в янтарь возрастом 35-40 млн. лет (Poinar et al., 1993). В нескольких научных работах фрагменты ДНК были обнаружены в останках многомиллионолетних насекомых, захороненных в янтаре. В работах (Cano et al., 1992a; Cano et al., 1992б) говорится о нахождении неплохо сохранившихся фрагментов ДНК в пчеле из янтаря возрастом 25-40 млн. лет. В работе (DeSalle et al., 1992) говорится о выделении митохондриальной и ядерной ДНК из термита, погребенного в янтаре возрастом 25-30 млн. лет. Наконец, в работе (Cano et al., 1993) сообщается об обнаружении ДНК в останках жука долгоносика из ливанского янтаря возрастом вообще 120-135 млн. лет.
15. Ископаемой ДНК бактерий c предполагаемым возрастом в сотни (!) миллионов лет. Здесь обсуждается ДНК «палео-бактерий» с предполагаемым возрастом 23, 121 и 419 млн. лет. Поскольку точно известно, что «ДНК не может сохраняться миллионы лет», то делается предположение, что эти бактерии как-то умудрились просидеть в живом (!) состоянии в изолированном участке соли все эти 419 млн. лет. Подобное предположение выглядит гораздо фантастичней предположения о простом отсутствии «многих миллионов лет».
3. Существование «живых ископаемых»
«Живых ископаемых» – это биологические таксоны, которые практически не изменились за предполагаемые десятки и даже сотни миллионов лет существования. Список таких таксонов просто огромен. Это: плеченогие Lingula, впервые обнаруженные в кембрии, мечехвосты Limulus, типичные представители силурийской фауны, моллюски (Pleuotomaria, Nucula, Nautilus, Leda, Modiolus и др.), ремипедии, морские звёзды, морские лилии, пауки-пикногоны, кистепёрые и двоякодышащие рыбы, рептилия гаттерия, опоссум, голосеменные растения (араукарии, воллемия, метасеквойя, гинкго), покрытосеменные (магнолии, тюльпанное дерево), хвощи (Equisetum), папоротники (Osmunda, Gleichenia и др.), плауны (Lycopodium, Selaginella), саговники, а также множество бактерий, водорослей, грибов, простейших – все они за предполагаемые сотни миллионов лет своего существования не претерпели почти никаких изменений. Особый интерес представляют биологические виды, которые вообще не изменились за (воображаемые) десятки и сотни миллионов лет.
С биологической точки зрения данные факты столь же необъяснимы, как сохранение ископаемой органики (на протяжении этих же периодов времени) с химической точки зрения:
1. Щитень летний. Самым потрясающим примером «живого ископаемого» является щитень летний, который морфологически вообще не изменился за предполагаемые 230 млн. лет (!), несмотря на мутации, дрейф генов, популяционные волны, изоляции и естественный отбор. Причем влияние всех этих факторов должно было многократно усугубляться еще и тем, что щитень летний обитает в крайне изменчивых и непостоянных местообитаниях (временные водоемы, преимущественно, летние лужи).
2. Морщинник сибирский. Современный жук морщинник сибирский (Helophorus sibiricus) обнаружен в слоях возрастом 20 млн. лет, причём в пределах своего современного ареала (голарктика), где, согласно современным представлениям, за это время произошло большое число глобальных изменений климата, состава природных сообществ и др., что почему-то нисколько не отразилось на данном виде (Fikacek et al., 2011).
3. Мезозойская растительность огромного региона Сибири оставалась неизменной на протяжении 100 млн. лет. Не эволюционируют не только виды, но даже состав доминантов и пространственная структура растительности не демонстрируют практически никаких изменений (Красилов, 1986). Возможно ли такое вообще, чтобы полностью замерли любые изменения в природе на целых 100 млн. лет?
4. Гаттерии. Учёные проанализировали современных и ископаемых гаттерий (Sphenodon punctatus) и пришли к выводу, что эволюция этих видов животных по каким-то загадочным причинам остановилась. За 220 млн. лет гаттерия нисколько не изменилась, говорится в статье, опубликованной в журнале Palaeontology.
5. Харовая водоросль Lychnothamnus barbatus, единственный образец которой в Западном полушарии сохранился в виде окаменелости мелового периода, был обнаружен живым и невредимым в ряде озёр Северной Америки. Результаты исследования опубликованы в научном издании American Journal of Botany.
6. Папоротники за предполагаемые 180 млн.лет не изменились ни внешне, ни по размеру генома. Шведские ученые изучили в деталях окаменевшие папоротники уникальной сохранности. Эти ископаемые принадлежат к роду Osmundastrum: Это современный род (или подрод, его называют «чистоуст»). Благодаря тому, что в окаменевших останках превосходно сохранились клетки с ядрами и хромосомами, удалось оценить объем генома древних представителей данного рода. Он оказался примерно тем же, что и у современных родичей. Это означает, что эти папоротники за 180 миллионов лет сохранили и специфические внешние признаки, и объем генетического материала, не растеряв и не умножив его.
4. Биогеографические факты, свидетельствующие против теории эволюции
Многие факты распределения современной флоры и фауны не соответствуют теоретическим ожиданиям современной теории эволюции.
1. Феномены флористических царств. Трудно объяснимы феномены Капского флористического царства и Голантарктического царства, при сравнении их друг с другом, где, с одной стороны (в Капском флористическом царстве) имеет место поразительное разнообразие видов растений, которые ютятся буквально «на пятачке» суши (Капское царство — самое маленькое флористическое царство Земли). В то время как территории, входящие в состав Голантарктического царства, наоборот, значительно удалены друг от друга колоссальными морскими пространствами. Однако в составе их флоры имеется много общих родов и даже биологических видов. Флора родственная, несмотря на предположительно произошедшее разделение общей суши, как минимум, 50 млн. лет назад. Если сделать ещё целый ряд дополнительных маловероятных допущений, то самый минимальный срок полной изоляции этих территорий всё равно получается не менее 15 млн. лет. Необъяснимо, как общие биологические виды (!) могли изолированно существовать, совершенно не изменяясь, по меньшей мере, 15 млн. лет (не говоря уже о 50 млн.). Да ещё и в условиях резкого, глобального изменения климата, которое предполагается именно для этого региона Земли в рамках современных научных представлений. В то время как в соседнем, Капском флористическом царстве, произошла (воображаемая) эволюция огромного числа разных видов — в пределах одного крошечного полуострова.
2. Парадокс эволюции цихлид озера Виктория. Как известно, в африканском озере Виктория сегодня обитают более 300 разных видов цихлид. Однако, согласно геологическим данным, всего 15 тыс. лет назад на месте озера Виктория была суша. А это значит, что подавляющее большинство имеющихся сейчас видов цихлид в о. Виктория каким-то образом успели возникнуть за последние 15 тыс. лет. Если мы предположим, что подобную скорость образования биологических видов обеспечивают те самые эволюционные факторы, которые постулируются современной теорией эволюции (мутации, дрейф генов, изоляция, естественный отбор), то становится непонятно, почему эти же факторы не действовали на другие виды рыб на значительно большем пространстве. Например, почему эволюция не создала сотни тысяч разных видов щук, ершей, окуней в разных озерах и реках гигантского региона почти всей Евразии? Особенно если учесть, что в пределах данного региона имеется огромное разнообразие экологических условий и ещё большая географическая изоляция.
Данный парадокс совершенно ясно указывает на то, что наши текущие представления о механизмах образования новых видов – в целом наивны (еще далеки от реальности) и не учитывают чего-то критически важного.
3. Существование одного биологического вида в разрозненных ареалах. Многие биологические виды имеют громадные географические ареалы, часто сильно разорванные. Тем не менее на всём этом ареале они представлены одним биологическим видом. Такие факты, взятые в совокупности, не вписываются в представления современной теории эволюции, согласно которым новые виды образуются за счёт накопления различий между разными удалёнными популяциями. Например, конкретный вид лесной тропической орхидеи (Calanthe triplicata) имеет воистину громадный ареал. Этот вид орхидеи найден: на острове Маврикий, на Мадагаскаре, на Сейшелах, в Ассаме (восточный штат Индии), в восточных Гималаях, в южной Индии, на острове Шри Ланка, в Бирме, Таиланде, Малайзии, Лаосе, Камбодже, южном Китае, Вьетнаме, на острове Борнео, на Яве, на Малых Зондских островах, на островах Молуккского архипелага, на Филиппинских островах, на Сулавеси, Суматре, архипелаге Бисмарка, в Новой Гвинее, на Соломоновых островах, на острове Норфолк, в восточной Австралии, на островах Фиджи, в Новой Каледонии, на островах Самоа, Вануату, островах Валлис и Футуна, на Маркизских островах (то есть, вообще в центре Тихого океана), на островах Санта-Круз, на Каролинских островах, на Марианских островах, на Тайвани и на островах Рюкю. Интересно, что этот вид орхидеи отнюдь не привязан к каким-нибудь приморским местообитаниям (для облегчения распространения через тысячи километров морской воды). Эта орхидея произрастает во влажных тенистых лесах. Причём эти леса обычно приурочены к возвышенностям (с высотой над уровнем моря от 500 до 1500 метров). Тем не менее никакой эволюции в условиях изоляции не наблюдается (по факту). Видимо, этому виду орхидеи просто забыли сказать, что в рамках современной теории эволюции ему надо разделиться на сотню разных видов?
5. Факты биологической нецелесообразности
В природе имеется большое число биологических видов, представители которых имеют те или иные «архитектурные излишества», которые не только не способствуют лучшей выживаемости, но и прямо препятствуют этому. Например, ветвистые рога оленей, огромные клювы туканов, хвосты павлинов, длинные шеи жирафов, разнообразная яркая и красивая окраска съедобных видов бабочек, рыб, птиц, ящериц и многих других организмов. В то время как современная теория эволюции (основывающаяся на принципе «естественного отбора более приспособленных») прогнозирует, что в природе не должны наблюдаться признаки, которые вредны для выживания. Любой ярко выраженный признак любого биологического вида, в рамках современного дарвинизма, должен приносить своему обладателю какую-то биологическую пользу. А потому, согласно теории, признаки, которые вредны для организма, не могут ни формироваться в ходе эволюции, ни даже просто сохраняться. Однако во многих случаях в природе этот прогноз сбывается с точностью до наоборот.
1. Опровергнута роль естественного отбора в появлении высоких, крупных животных (жирафов). Долгое время считалось, что выдающиеся шеи жирафов нужны им для того, чтобы получать доступ к травянистой пище на верхних ярусах, уходя от конкуренции с другими видами травоядных. Однако прямые наблюдения показали обратную картину: во время засухи преимущественно погибают самые высокие особи, а лучше всего выживают более низкорослые животные (самки и подростки). Именно к такому выводу пришли учёные, изучавшие вымирание жирафов во время засухи в Зимбабве в 2008 г. (Mitchell G. The demography of giraffe deaths in a drought // Transactions of Royal Society of South Africa. 2010. Vol. 65 (3) P. 165-168). Была предпринята попытка объяснить высокий рост жирафов половым отбором, однако эта гипотеза оказалась несостоятельной (Панов, 2014).
2. Яркая окраска не играет роли в процессе размножения. В отношении ряда видов бабочек (например, непарный шелкопряд, бархатница и др.) точно установлено, что их яркая окраска не имеет никакого значения для размножения. Поиск полового партнера происходит или только по запаху (непарный шелкопряд), или при поиске полового партнёра, форма и цвет преследуемого объекта вообще не принимаются во внимание (бархатница). В связи с этим, яркая окраска бабочек превращается в совершенно необъяснимый биологический феномен. Особенно если учесть, что многие виды ярких бабочек являются съедобными и охотно поедаются птицами. А птицы осуществляют поиск добычи именно на основе зрения, которое у птиц развито особенно хорошо (Рухленко, 2015).
3. Нецелесообразность яркой окраски многих позвоночных животных. Например, большинство особей рыжей лисицы (Vulpes vulpes) имеют откровенную ярко-рыжую окраску, которая выделяется на подавляющем большинстве природных субстратов. Между тем, рыжая лисица, с одной стороны, регулярно охотится на разнообразных птиц (птицы хорошо различают рыжий цвет). С другой стороны, рыжая лисица столь же регулярно сама становится жертвой хищного орла беркута. Но самое интересное, что представители семейства псовых являются дихроматами (т.е. дальтониками). Они просто физически не различают рыжий цвет и, следовательно, их рыжий цвет вряд ли является продуктом полового отбора. Таким образом, яркий цвет лисицы является вредным признаком, наличие которого в рамках теории эволюции не объясняется ничем.
Почти всё озвученное справедливо и в отношении обыкновенной белки (Sciurus vulgaris), которая регулярно становится жертвой ястреба. Хотя окраска шерсти у этого вида является очень изменчивой, большая доля особей имеет рыжую окраску, выделяющую их на природном субстрате. Рыжие паттерны в окраске имеют и другие мелкие млекопитающие-дихроматы. Например, американская красная белка (Tamiasciurus hudsonicus). Или пестрая белка (Sciurus variegatoides). Или даже обыкновенный хомяк (Cricetus cricetus). Который тоже имеет выделяющиеся рыжие участки шерсти. Хотя у хомяка один из пиков суточной активности приходится на утро (Kaim et al., 2013), когда он часто становится жертвой дневных хищных птиц (красный и черный коршуны, обыкновенный канюк, малый подорлик и др. — см. Kayser et al, 2003).
Рисунок. Слева — обыкновенная белка (две особи с разной окраской); в центре — пестрая белка (Sciurus variegatoides); справа — обыкновенный хомяк (Cricetus cricetus) крупным и мелким планом.
4. Яркая окраска неполовозрелых особей. У многих видов ящериц, а также у некоторых видов крабов – яркую окраску имеют молодые, ещё неполовозрелые особи. Которые по мере взросления теряют свою яркую окраску, постепенно тускнея. В рамках теории полового отбора всё должно происходить ровно наоборот. Ведь именно подрастающее поколение нуждается в лучшей защите и маскировке (более подробно — ссылка).
Рисунок. Cлева — наземный краб Cardisoma armatum. Молодые особи имеют яркую окраску, в то время как взрослые особи данного вида часто тускнеют по мере взросления. Справа — ящерица Phelsuma standingi. Молодые (неполовозрелые) особи данного вида обычно окрашены заметно ярче, чем взрослые особи этого же вида.
5. Целым рядом научных исследований прямо опровергнута роль полового отбора в становлении яркой окраски. Целый ряд исследований в отношении отряда куриных (где многие самцы имеют декоративную внешность) показал, что самки куриных игнорируют декоративную внешность своих самцов. Это было установлено в отношении: индийского павлина (Pavo cristatus); аргуса (Argusianus argus) (Davison, 1981); диких кур (Gallus gallus) (Ligon, 1995); домашних кур (Gallus gallus domesticus) (Leonard, 1998); шлемоносного хохлатого перепела (Callipepla gambelii) (Hagelin, 2001); серой куропатки (Perdix perdix) (Beani, 1995); белой куропатки (Lagopus lagopus) (Hannon, 1995); полынного тетерева (Centrocercus urophasianus) (Gibson, 1991); дикой индейки (Meleagris gallopavo) (Buchholz, 1995).
Особенно показательными в этом плане оказались исследования индийских павлинов (Pavo cristatus). Огромные хвосты которых долгое время считались чуть ли не «иконой полового отбора». Однако сразу три последних исследования (Loyau et al., 2007; Takahashi et al., 2008; Dakin et Montgomerie, 2011), проведенные в 21 веке, показали, что большой размер хвоста реальных самцов павлинов не имеет никакого значения ни для самок, ни для успеха размножения самцов в целом (более подробно — ссылка).
Помимо только что перечисленных исследований (в рамках отряда курообразных), имеется много других исследовательских работ, в которых тоже не удалось выявить никакой связи между декоративными признаками и успехом размножения. Например, такие результаты были получены в ряде работ по другим видам птиц (не относящимся к отряду куриных), некоторым видам ярко окрашенных ящериц, рыб, бабочек.
6. Удивительное разнообразие брачного поведения разных животных, часто биологически нерациональное. Брачное поведение многих животных является трудным местом для теории эволюции. С точки зрения теории естественного отбора, чем быстрее и легче произойдёт спаривание, тем лучше. Потому что спаривающиеся животные во многих случаях представляют уязвимую цель для хищников. Кроме того, длительные брачные игры нецелесообразны уже просто потому, что отнимают время от поиска пищи. Таким образом, естественный отбор должен быть направлен на сокращение как времени брачных игр, так и времени самого спаривания. Кроме того, в случаях «трудного спаривания» (см. ниже) естественный отбор должен быть направлен на облегчение этого процесса. Тем не менее, в природе имеется очень много примеров нерациональных брачных систем и полового поведения. Некоторые варианты брачного поведения могут выглядеть романтичными для нас (людей). Однако с точки зрения чисто биологической целесообразности, такие брачные системы невыгодны для животных, которые их практикуют.
а) Нерационально долгое время брачных ритуалов и процесса спаривания. Как только что было сказано, естественный отбор должен быть направлен на сокращение как времени брачных игр, так и времени самого спаривания. Например, у кальмаров спаривание является почти «молниеносным» (в некоторых случаях длится не более 6 секунд). У комаров спаривание тоже очень быстрое, и в некоторых случаях продолжается всего 2 секунды. Таким образом, брачное поведение кальмаров и комаров можно считать «эталоном работы естественного отбора».
Но тогда как понимать брачные игры скорпионов, которые могут длиться несколько часов подряд (или даже много часов подряд)? В течение которых самец, сцепившись клешнями с самкой, «под ручки» водит свою партнершу «туда-сюда» по пустыне. Понятно, что такая парочка (сцепившаяся клешнями), всё это время представляет собой удобную цель для хищников (которых у скорпионов достаточно). Почему «естественный отбор более приспособленных», который (воображаемо) вёл эту группу животных «по жизни» более 400 млн. лет (!), за всё это время не сократил время их брачных ритуалов до более разумного?
У божьих коровок длительность спаривания может доходить до 9 часов (ссылка). Такое долгое спаривание дарвинисты объясняют тем, что это выгодно самцу. Таким образом самец (якобы) препятствует спариванию самки с другими самцами, пока его сперматозоиды оплодотворяют самку. При этом эволюционисты «забывают», что подобное поведение не выгодно самке. Почему она должна терпеть на себе какого-то одного самца в течение целых 9 часов (?!), вместо того чтобы быстро спариться и заняться своими делами? Например, за то же время самка могла бы спариться с другими самцами, чтобы (по выражению эволюционистов) «не класть все яйца в одну корзину». Кроме того, подобные рассуждения можно развернуть и обратно. Если такая стратегия выгодна самцу божьей коровки, тогда почему такой же стратегией не пользуются самцы комаров? Которые спариваются с самками всего две секунды. Особенно если учесть специфику спаривания комаров. Оно происходит следующим образом — в рой, полностью состоящий из самцов (!), влетает самка. И спаривается с ней тот самец, который первым успел это сделать. Но если первый самец успел это сделать всего за две секунды, то почему другие самцы (из этого же роя) не пытаются проделать с самкой то же самое? Ведь это же, якобы, выгодно самцам? Если же другие самцы всё-таки пытаются (спариться с самкой), тогда почему «естественный отбор более приспособленных» не заставил комаров спариваться с самкой в течение 9 часов? Или хотя бы девяти минут? Или хотя бы до того момента, как данная самка окажется вне данного роя самцов?
Нерационально долгое спаривание имеется и у млекопитающих. Например, у мадагаскарских фосс спаривание может длиться почти три часа. Для чего (по предположению некоторых авторов) требуется даже специальная кость (бакулюм). Чтобы в ходе столь длительного спаривания не травмировалась уретра. Каким же образом столь длительное спаривание сохраняется в ходе «эволюции более приспособленных»? И ведь это еще не всё. Хотя даже одно спаривание у фосс занимает столько времени, самки фосс всё равно практикуют многократные спаривания, часто с несколькими самцами. В результате, самка фоссы может заниматься подобной деятельностью около недели! Интересно сравнить столь долгое спаривание с какими-нибудь другими хищниками. Например, с обыкновенными кошками. У которых спаривание длится от нескольких секунд до полминуты (причем самка при этом испытывает боль). Причём кошки тоже могут спариваться с несколькими котами. Поэтому, казалось бы, котам должно быть выгодно надолго «занимать» кошку (чтобы именно их сперматозоиды добивались успеха). Тем не менее, спаривание у кошек по длительности, практически, противоположно спариванию фосс.
Ну а у таких зверей, как сумчатая куница, длительность одного спаривания доходит до восьми часов (ссылка). Причем брачное поведение самца при этом является весьма «жестким» и странным — самец почему-то сосредотачивает внимание на шее самки, в течение нескольких часов хватая зубами (а также вылизывая) шею самки. В результате подобных «многочасовых издевательств» самка (которая почему-то терпит всё это, опустив голову и закрыв глаза) часто травмируется или даже может погибнуть (ссылка). Однако в конечном итоге, в основном, гибнут всё-таки самцы. Поскольку в первый же брачный сезон они тратят нерационально много ресурсов на поиск и спаривание. В результате чего смертность самцов резко повышается. Понятно, что буквально все перечисленные особенности брачного поведения сумчатой куницы выглядят весьма странными в свете представлений об «эволюции более приспособленных».
б) Нерационально тяжелое спаривание. В качестве примера нерационально тяжелых спариваний можно рассматривать как вышеприведенный пример с сумчатой куницей, так и многие другие примеры. Одним из самых поразительных примеров такого рода являются знаменитые птицы-шалашники. Птицы-шалашники известны тем, что самцы этих птиц, для того чтобы соблазнить самку, строят специальные брачные шалаши. Эта романтичная особенность включает еще и элементы самой настоящей эстетики – самцы украшают свои шалаши разными предметами, в соответствии с определенными эстетическими правилами. Интересно, что сами брачные шалаши, кроме ухаживания и спаривания, не нужны больше ни для чего. Гнездо для выращивания птенцов самка вьёт самостоятельно (в другом месте). Что уже выглядит странно с позиций биологической целесообразности. Действительно, почему самка не выбирает такого самца, который столь же старательно строит, но только не бесполезный брачный шалаш, а например, будущее гнездо, где будут выводиться птенцы? Огромное число птиц так и делает. Хотя эту странность еще можно объяснить с помощью того универсального «объяснения», которое применяется дарвинистами в трудных случаях — «неисповедимы пути эволюции». Якобы, «просто так случайно получилось, что у шалашников развилась такая система брачного поведения«.
Однако дальнейшие странности брачной системы птиц-шалашников списать на «неисповедимость путей эволюции» уже вряд ли получится. Дело в том, что сам процесс спаривания у шалашников происходит крайне тяжело для самок. Соответствующие цитаты: «Для самки копуляция оказывается сильнейшим стрессом, может сопровождаться физической травмой«… «У всех видов [шалашников] копуляции протекают так бурно и настолько травмируют самку, что та с трудом покидает площадку с «беседкой» в состоянии сильнейшего психоэмоционального стресса» (Diamond, 1982).»
В связи с таким (вопиющим) фактом, со стороны этологов имеются попытки объяснить романтические брачные беседки этих птиц тем, что спаривание у представителей данного биологического таксона требует долгой «настройки» (иначе спаривание чревато физическими или психическими травмами для самки). Цитата: «…в момент прилёта самки самец максимально агрессивен, часто гонит самку прочь. Лишь последовательный обмен ритуализованными демонстрациями постепенно готовит самку к копуляции тем, что позволяет обоим партнёрам достаточно долго находиться друг около друга на территории «шалаша»».
Однако такое объяснение смотрится чрезвычайно странно (если не сказать, смешно) в рамках «теории естественного отбора». В рамках этой теории, естественный отбор должен был сам «настроить» самцам и самкам такое спаривание, которое бы их не травмировало. И наверное, настроить каким-нибудь более прямым способом, чем через сооружение специальных брачных беседок, с украшением этих беседок цветами, ягодами и раковинами, да еще и с соответствующим разделением этих декоративных элементов по разным цветам?
Отметим, что у многих видов птиц, самки, наоборот, постоянно «умоляют» самцов о сексе. А у некоторых птиц самки еще и склонны к постоянной супружеской неверности, стоит только «мужу» отвернуться (Джадсон, 2012). Отсюда можно заключить, что процесс спаривания не приносит самкам этих видов ни физических, ни психических страданий. Скорее уж, наоборот.
Но вот конкретно у птиц-шалашников, «естественный отбор самых приспособленных» (т.е. самых плодовитых!) самок почему-то довёл этих птиц до такого состояния, что они вообще не могут спариваться без длительного периода деликатных ухаживаний – иначе психическая или физическая травма обеспечена. Таким образом, эти бедные птицы стали жертвой воистину беспрецедентной «неисповедимости путей естественного отбора». Где в результате «эволюции более приспособленных»… самки в конечном итоге получились такими «нежными», что обычное спаривание (необходимое для размножения) приносит самкам физические и душевные страдания. Настолько, что эти птицы вынуждены строить брачные шалаши, украшать их цветами и ракушками, и осторожно, постепенно сближаться друг с другом. То есть, «естественный отбор более приспособленных» в данном случае, кажется, сделал всё, чтобы максимально затруднить этим птицам их размножение.
Давайте представим, что человечество объявило всемирный конкурс на самых плодовитых женщин. Вряд ли в этом конкурсе победительницами станут такие женщины, которым каждая физическая близость с мужчиной доставляет физические и психические страдания. Вероятно, такие женщины никогда не попадут даже в число призёров. А вот у птиц-шалашников (как уверяют некоторые эволюционисты), именно такие самки почему-то выиграли все призы.
в) Нерационально романтичные танцы. Как известно, журавли во время брачных ритуалов вообще танцуют. Каким образом подобное поведение журавлей повышает их приспособленность? Особенно если учесть, что журавли танцуют не только во время брачных игр, но вообще склонны пускаться в пляс в любое время. В том числе, журавли могут увлеченно танцевать даже в полном одиночестве. Причем во время исполнения танца одинокая птица нередко становится менее осторожной (ссылка). Тем самым её уязвимость для хищников в этот момент резко повышается.
г) Парадоксальные противоположности в брачном поведении пауков. Как известно, у пауков (и богомолов) нередко после спаривания (а иногда и вместо спаривания) самец становится жертвой собственной самки. При этом, одни самцы пауков стремятся избежать столь печального для них финала. Дарвинисты объясняют это тем, что «самцы хотят сохранить себя для других самок». Что вообще-то, выглядит логичным объяснением. Однако самцы других видов пауков, наоборот, стремятся к такому печальному финалу (быть съеденным собственной самкой). Например, самцы австралийских красноспинных пауков так сильно стремятся покончить жизнь самоубийством в «зубах» собственной самки, что во время полового акта совершают специальные действия, чтобы попасть самке в зубы. Причем если с первого раза самка не успевает среагировать на подобные действия самца, самцы повторяют свои самоубийственные попытки. Ну а самцы шаровых пауков вообще (банально) умирают прямо во время полового акта (оставляя свой орган размножения в половых путях самки). Подобное самоубийственное поведение самцов дарвинисты тоже объясняют тем, что это… выгодно (!) самцу, так как обеспечивает, якобы, максимально эффективное оплодотворение самки сперматозоидами именно этого самца. Но тогда как понимать поразительное поведение третьих видов пауков, где всё происходит с точностью до наоборот. Самец съедает самку, которая пришла к этому самцу, чтобы спариться! Съедает сразу после спаривания, или вообще вместо спаривания. То есть, вот так вот «самец стремится обеспечить максимально эффективное оплодотворение самки собственными сперматозоидами»… чтобы сразу же после этого съесть эту самку. Такое удивительное поведение было обнаружено у бразильских пауков Allocosa brasiliensis (Aisenberg et al., 2011) и у европейских пауков Micaria sociabilis (Sentenska et Pekar, 2013).
д) Потрясающие сперматозоиды плодовой мушки Drosophila bifurca. Самец плодовой мушки Drosophila bifurca, имеет поистине гигантские сперматозоиды, длина которых достигает почти 6 см, при размере тела самой мухи около 3 мм. В результате, самцу этой мухи приходится выращивать свои громадные сперматозоиды на протяжении целых 20 дней. В то время как самец близкого вида плодовых мух, знаменитый Drosophila melanogaster, способен спариваться со своими самками уже через несколько часов после выхода из куколки. Понятно, что 20 дней – это очень большой срок для такой маленькой мушки. За это время с ней может случиться много чего (вплоть до её безвременной кончины). Поэтому потрясающий гигантизм сперматозоидов выглядит необъяснимым явлением природы. Кроме того, из-за своей огромной длины, сперматозоиды данного вида мух сворачиваются в замысловатые клубки громадных размеров. Вряд ли такие клубки способны продвигаться по половым путям самки более эффективно, чем это бы делали сперматозоиды стандартных размеров. Остаётся лишь удивляться, каким образом столь гигантские сперматозоиды вообще умудряются достигать своей цели. Интересно, что и пресловутыми «спермовыми войнами» данное явление объяснить тоже не получается. Потому что уже оплодотворенные самки этого вида, как правило (в 84% случаев) отвергают ухаживания следующего самца (Luck & Joly, 2005). Причем авторы работы предполагают, что те осеменённые самки, которые всё-таки принимали повторные ухаживания других самцов – это были такие самки, первый партнер которых оказался с уже истощенным запасом спермы (Luck & Joly, 2005). Действительно, истощиться самец данного вида мух может легко (с такими-то громадными сперматозоидами). Получается, что самки этого вида мух вполне довольствуются спермой единственного самца (для одного акта оплодотворения яиц) и никакого «соревнования спермы» (от нескольких разных самцов) у этого вида не происходит. Более того, поразительный гигантизм сперматозоидов приводит к очевидным ограничениям в их числе. Поэтому и число яиц самки, которые может оплодотворить конкретный самец, кажется, лимитируется именно числом его сперматозоидов (Luck & Joly, 2005). Понятно, что если бы сперматозоиды были более скромных размеров, такого лимита просто бы не существовало. Таким образом получается, что фантастически гигантские сперматозоиды маленькой плодовой мушки Drosophila bifurca – ничем не полезны ни самцам, ни самкам этого вида. Дарвинистам здесь остаётся только одно объяснение – видимо, это результат полового отбора. Наверное, самки этого вида мух просто любят, чтобы у их избранников были гигантские сперматозоиды. Поэтому перед спариванием они придирчиво рассматривают длину сперматозоидов самца в микроскоп (который всегда носят с собой под мышкой). И отказывают самцу, если его сперматозоид окажется недостаточно длинным.
Перечислять дальше удивительные особенности брачных систем разных животных, которые выглядят весьма странными в рамках представлений об «эволюции более приспособленных», можно еще очень долго. Поэтому ограничимся, пожалуй, самым поразительными (по степени своей не рациональности) примером:
Брачная система пятнистых гиен. У самок пятнистых гиен половые органы внешне похожи на половые органы самцов, но на самом деле, это имитация (пикантные подробности можно почитать в книге Джадсон, 2012). При этом половые губы являются сросшимися, а мочеиспускание, совокупление и рождение детенышей происходит через клитор. Кроме этого, родовой канал пятнистой гиены намного длиннее, чем у других млекопитающих сходного размера, да еще и резко изгибается. При этом пуповина плода очень короткая, поэтому роды должны быть быстрыми, иначе новорожденная гиена умрёт от удушья. Голова детеныша слишком велика, чтобы пройти через клитор. Поэтому у впервые рожающей гиены клитор разрывается, чтобы дать потомству возможность родиться. Это приводит к тому, что примерно 10% самок гиен погибают при первых родах. При этом около половины детенышей появляются на свет мертвыми. Таким образом, наблюдается просто поразительный набор признаков, которые в совокупности очень вредны для пятнистой гиены. Во-первых, такие особенности их половой системы приводят к 10%-ной смертности взрослых самок, а во-вторых, от этого умирает еще и около половины первого потомства. Но самым поразительным является то обстоятельство, что не только у всех остальных млекопитающих, но даже у самых близких к пятнистой гиене биологических видов (бурая гиена, полосатая гиена, земляной волк) вообще нет ничего подобного. Дарвинисты честно пытались объяснить подобные странности с помощью определенных гипотез, но эти гипотезы были затем опровергнуты результатами соответствующих исследований (см. Джадсон, 2012). Таким образом, половая система пятнистых гиен продолжает «молчаливо укорять» теорию эволюции более приспособленных.
7. Существование эволюционно невыгодных («эволюционно нестабильных») стратегий размножения:
а) «Королева эволюционных проблем». Самым мощным примером широкого распространения эволюционно невыгодной стратегии размножения является наличие, собственно, полового размножения, как такового. Дело в том, что половое размножение, на самом деле, крайне невыгодно как биологическому виду в целом, так и каждой отдельной особи в отдельности. Поскольку при половом размножении потомство производят только самки (но не самцы), получается, что для производства еще и самцов (бесполезных с точки зрения производства потомства), каждая отдельная самка должна совершить двойное репродуктивное усилие (по сравнению с бесполыми организмами, или например, партеногенетическими линиями, которые производят только самок). В результате темпы увеличения численности, которые может обеспечить половое размножение (при прочих равных) оказываются в два раза ниже темпов размножения, которые даёт бесполое или партеногенетическое размножение. Понятно, что двойное преимущество в темпах размножения является просто чудовищным биологическим преимуществом. Оно должно приводить к тому, что бесполые или партеногенетические линии организмов будут вытеснять половые популяции… всего за 15-20 поколений. Тем не менее, половое размножение крайне распространено в природе. Причем особенно у таких биологических видов, которые имеют сложную организацию и большие размеры, что приводит к крайне низким темпам их размножения (по сравнению с организмами мелких размерных классов). Этот вопиющий парадокс эволюционной биологии был озвучен уже давно (еще Мейнардом Смитом) , получив название «двойная цена пола». Впоследствии данный парадокс подвергся многочисленным попыткам объяснения в рамках эволюционной парадигмы и в ходе таких попыток получил название «королева эволюционных проблем». Наиболее известные гипотезы, которые пытались решить этот парадокс, следующие: 1) «храповик Мёллера», 2) «топор Кондрашова», 3) «гипотеза Красной королевы», 4) гипотеза Меннинга (акцентирующая внимание на пользе полового отбора), 5) гипотеза «паразитизма самцов на самках» и др. Эти гипотезы обращают внимание на следующие обстоятельства: 1) при половом размножении происходит постоянная «перетасовка» признаков разных особей, с возможностью возникновения принципиально новых сочетаний, что может быть полезно в изменчивых условиях среды (в том числе, устойчивости к изменяющимся паразитам), 2) при половом размножении удаление из популяции «сломавшихся» генов (т.н. «генетический груз») происходит более эффективно, чем при бесполом размножении.
Однако даже взятые вместе, преимущества полового размножения (на которых акцентируют внимание соответствующие гипотезы) вряд ли перевешивают двойную выгоду бесполого размножения. Генетическое вырождение происходит далеко не такими быстрыми темпами (не является такой острой проблемой), чтобы отказаться от двойных темпов размножения (которые позволяют вытеснить все конкурирующие половые линии всего за 15-20 поколений). И окружающая среда во многих случаях тоже далеко не так изменчива, чтобы ради этого отказываться от двойных темпов размножения. Например, в соответствующем исследовании оказалось, что современные штаммы чумы имеют геном, на 99% идентичный найденному у умерших от «Чёрной смерти» (1346-1353 годы) и тот же уровень вирулентности (Bos et al., 2011). Кроме того, многие организмы (например, позвоночные) обладают высокоэффективными системами иммунитета, которые позволяют создавать разные варианты антител в пределах одного организма, и тем самым вырабатывать устойчивость к разным вариантам болезни. В случае таких организмов, казалось бы, бесполое (или партеногенетическое) размножение можно только приветствовать. Особенно если учесть, что такие организмы одновременно являются сложно организованными и имеют большой размер, из-за чего их темпы размножения являются особенно низкими.
Но самое главное — многолетние интеллектуальные усилия биологов, потраченные на то, чтобы объяснить «королеву эволюционных проблем» в рамках биологической целесообразности — были, по сути, потрачены впустую. Потому что эту проблему можно легко переформулировать другим образом (Рухленко, 2015). Достаточно вспомнить не о чисто бесполом размножении, а о возможности чередования полового и бесполого размножения. Или о возможности чередования полового и партеногенетического размножения. Такой способ сохраняет все плюсы полового размножения. Но при этом темпы размножения всё еще очень высоки. Даже при постоянном чередовании полового поколения с бесполым (или партеногенетическим), темпы размножения таких видов всё еще будут в 1.5 раза выше, чем у видов, размножающихся только половым способом. Потому что фактическое соотношение размножающихся особей (к неразмножающимся самцам) будет 2:1 (одна половая и одна бесполая или партеногенетическая «самка» на одного самца, вместо 1:1 в «классическом» половом размножении). Более того, если половые самцы и самки будут являться гаплоидными, то на этой (гаплоидной) стадии мог бы происходить еще и эффективный очищающий отбор, что позволило бы таким популяциям не накапливать груз вредных мутаций, избавляясь от таких мутаций сразу же, по мере их появления. А для эффективного избавления от слабо-вредных мутаций у таких видов были бы задействованы точно такие же механизмы, которые существуют в любой половой популяции, считаясь «преимуществами полового размножения». И вот, такой способ существования вида обеспечил бы темпы его размножения в полтора раза выше скорости размножения любого «классического» полового вида. Тем не менее, чередование полового и бесполого размножения в природе является довольно редким феноменом, который практикует сравнительно небольшое число биологических таксонов. Более того, самые сложные организмы, обладающие самыми большими размерами тела (и самыми низкими темпами размножения) — не практикуют подобный способ увеличения численности почти никогда. В то время как в рамках дарвинизма, размножение путем чередования половых и бесполых (или партеногенетических) особей должно безраздельно господствовать в живой природе (над просто половым размножением). Таким образом, «королеву эволюционных проблем» вполне можно переформулировать следующим образом (Рухленко, 2015):
– Почему в природе не слишком распространено не только бесполое размножение или партеногенез (как таковые), но даже чередование полового размножения с бесполым или партеногенетическим? Особенно у крупных видов животных, темпы размножения которых крайне низки?
б) Крайне нестабильные стратегии размножения у токующих птиц. У токующих видов птиц самки часто выбирают одних и тех же самцов, игнорируя всех остальных. Например, у тетерева (Lyrurus tetrix) самки выбирают для спаривания единственного центрального самца (который находится в центре токовища) в 90% случаев. Остальные 10% приходятся (видимо) на «около-центральных» самцов. В то время как с самцами, находящимися на периферии токовища (в основном это молодые самцы) самки не спариваются никогда. Таким образом получается, что девяноста процентам (!) самцов — вообще «не судьба» принять участие в размножении хотя бы один раз. Учитывая то, что смертность самцов тетерева составляет примерно 50% в год, получается, что к третьему-четвертому году от самцов остаются только (примерно) 10-12% процентов «счастливчиков», которые и занимают центральные участки токовища. Все остальные самцы за это время погибают, так ни разу не поучаствовав в спаривании с самкой. Между тем, самцы тетеревов спокойно мирятся с такой вопиющей ситуацией. Молодые самцы на периферии токовищ лишь «провожают глазами» самок, которые следуют мимо них (!) к центральным самцам. При этом никаких попыток изнасилования у тетеревов никто никогда не наблюдал.
Очевидно, что подобная организация брачной системы — крайне нестабильна в эволюционном плане. Для эволюционного разрушения подобной системы достаточно появления одного мутантного самца тетерева, который будет участвовать в токовании, но при этом, в каждом удобном случае будет еще и пытаться изнасиловать самку. Изнасилование у птиц хотя и достаточно редкое явление, но тем не менее, не слишком редкое. Целый ряд разных видов птиц практикуют либо периодические изнасилования, либо вообще регулярные (см. например, Джадсон, 2012). Таким образом в рамках «выживания более приспособленных» — не понятно, что удерживает популяции тетеревов от появления в их рядах агрессивных мутантов, склонных к изнасилованиям. Особенно если учесть, что самец тетерева примерно в полтора раза больше и тяжелее самки. С точки зрения «эволюции более приспособленных», такой самец не теряет ничего. Но при этом многое приобретает. Он мог бы точно так же участвовать (вместе с другими самцами) в «лотерее» с токовищем, разыгрывая свой 10%-ный шанс выигрыша. Но одновременно он мог бы серьезно повысить свой шанс оставить потомство, преследуя всех проходящих мимо самок. Либо прямо на току (в свои первые годы токования), либо преследуя самок, покидающих токовище. Интересно, что биологи как раз-таки заставали (именно) молодых самцов за тем, что они провожают самок, покидающих токовище. Однако (еще раз) никаких попыток изнасилования (или спаривания за пределами тока) у тетеревов пока еще никто не наблюдал.
Столь удивительное противоречие между теоретическими ожиданиями в рамках «эволюции более приспособленных» и реальностью — можно объяснить только тем, что никакая «эволюция более приспособленных» в создании подобной брачной системы участия вообще не принимала. Данная (неустойчивая) система могла появиться, например, в результате прямого генетического программирования (этого брачного поведения) в геномах самцов и самок этого вида. Да и то следует ожидать, что рано или поздно такая система будет разрушена «генетической энтропией» — мутантный «самец-террорист» в таких популяциях рано или поздно всё-таки должен появиться, и разрушить подобную брачную систему.
8. «Архитектурные излишества» и странные «несовершенства» у человека. Непонятной с точки зрения «эффективности выживания» является женская грудь, которая у человека серьезно гипертрофирована по сравнению с молочными железами человекообразных обезьян. Совершенно непонятно, каким образом в ходе «эволюции более приспособленных» появилась человеческая женская грудь (из молочных желез воображаемой древней обезьяны), если гипертрофия груди затрудняет женщинам совершать разнообразные движения (например, бег, прыжки и др.). Причем тем больше затрудняет, чем сильнее выражен этот признак. Неужели те многочисленные хищники, которые нападали на древних обезьян, тоже засматривались на развитую женскую грудь, и не трогали таких особей из эстетических соображений? Представить же, что за формирование этого признака был ответственен половой отбор — вообще невозможно. Потому что для этого нам придётся вообразить неких мутантных обезьяньих самцов, которым настолько нравилась развитая грудь самки, что они спаривались только с такими самками, игнорируя всех остальных… но при этом умудрялись (регулярно) оставлять больше детей, чем все остальные самцы, которые подобной привередливостью не обладали и спаривались со всеми возможными самками. Очевидно, что получается совершенно нереалистичный сценарий.
Также непонятно резкое истончение черепа современного человека, по сравнению с толщиной черепа Homo ergaster, Homo erectus или Homo neandertaliensis. У которых толщина черепных костей была в 2-4 раза (!) выше, чем у современного человека. Каким образом такое истончение костей могло получиться в ходе «эволюции более приспособленных», если именно черепно-мозговая травма до сих пор является одной из основных причин смерти и инвалидности для людей молодого возраста (ссылка).
9. Запрограммированная ранняя гибель организмов. Совершенно необъяснимы в рамках теории эволюции такие биологические виды, которые запрограммировано умирают сразу после первого размножения. Например, подавляющее большинство видов тихоокеанских лососей, многие виды бамбука, мексиканская агава, знаменитая «пальма-самоубийца», осьминоги, кальмары, каракатицы и др. Не существует более вредного для организма признака, чем запрограммированная смерть этого организма. Предложено несколько попыток объяснить появление программы гибели организмов в рамках дарвинизма, однако ни одна из них не является удовлетворительной.
В отношении старения всех остальных видов стареющих живых существ (в природе имеется ряд биологических видов, представители которых не стареют) — имеются разные гипотезы их старения, которые можно условно разбить на две группы: 1) старение генетически запрограммировано (т.е. так же как и у «одноразовых» видов, только в данном случае генетическая программа старения растянута на годы); 2) старение — результат постепенного накопления разного рода генетических и молекулярных ошибок в клетках организма. Если верна первая гипотеза (а ряд фактов указывает именно на это) — тогда старение вообще всех биологических видов становится столь же необъяснимой проблемой дарвинизма, как и молниеносное старение «одноразовых видов».
6. Филогенетические свидетельства против эволюции
За прежние десятилетия, научно-популярные источники много сделали для того, чтобы распространить в обществе мнение, будто бы «генетика подтвердила эволюцию». На самом деле, данное утверждение неверно, по крайней мере, в значительном числе случаев. В реальности (а не в научно-популярных пересказах) генетики, изучая нуклеотидные последовательности генов разных живых организмов, постоянно сталкиваются с фактами, которые противоречат как эволюционным сценариям происхождения конкретных биологических таксонов, так и теории эволюции в целом. Такие факты в генетике получили название «филогенетический конфликт».
Наиболее тяжелый случай филогенетического конфликта — когда по одним генам получается, что данный (конкретный) биологический таксон произошел от одной группы организмов, в то время как по другим генам получается, что этот таксон произошел от другой группы организмов. Понятно, что в рамках теории эволюции так быть не может. В рамках теории эволюции, у каждого живого организма был какой-то определенный предок. Если же по одним генам организм близок к одной группе организмов, а по другим генам — к другой, то получается, что этот организм как будто сконструирован из разных наборов генов.
И вот, исследования последних лет показали, что подобные факты (генетического конструирования?) организмов обнаруживаются с завидной регулярностью. Причем в последнее время эта тенденция усиливается. Чем большие массивы генетических данных подвергаются анализу, тем чаще обнаруживаются факты «генетических конфликтов» (Davalos et al., 2012):
«Несогласие среди филогений, полученных по разным наборам признаков, является распространяющимся (Rokas и др., 2003). Филогенетичес-кий конфликт становится всё более острой проблемой в связи с появлением масштабных геномных наборов данных. Эти большие наборы данных подтвердили, что филогенетический конфликт – обычен и часто является скорее нормой, чем исключением (Waddell и др., 1999; Leebens-Mack и др., 2005; Jeffroy и др., 2006; Rodr;guez-Ezpeleta и др., 2007)»
Следует обратить внимание, что таких фактов установлено уже так много, что о них начинают говорить уже «скорее как о норме, чем об исключении». И при этом (еще раз) каждый такой факт (в большей или меньшей степени) свидетельствует против теории естественной эволюции. Поэтому для каждого такого факта ученые изобретают дополнительные объяснения, которые всё-таки могли бы уложить данный факт в те или иные эволюционные сценарии (происхождения той или иной биологической группы). В результате, в молекулярной генетике накопилось уже такое количество разнообразных оправданий: «про то, почему данный факт противоречит эволюционному сценарию, хотя на самом деле не противоречит»… что одно только перечисление всех этих «объяснений» (для каждого такого факта) может занять много страниц текста. В качестве наиболее общих оправданий используются: горизонтальный перенос генов, разная скорость изменения разных генов, «горячие участки» в генах, и в последнее время (в наиболее тяжелых случаях), так называемая «генетическая конвергенция». Причем все эти объяснения имеют чисто спекулятивный характер (т.е. не подтверждены ни одним реальным фактом). Таким образом, вопреки широко распространенному мнению, реальная генетика сейчас занята не столько тем, что «доказывает эволюцию», сколько поиском многочисленных спекулятивных оправданий, для всё новых и новых фактов, которые не вписываются в эволюционные сценарии происхождения биологических таксонов.
В качестве наглядной иллюстрации конкретных филогенетических конфликтов, с которыми сталкивается генетика, можно привести характерный пример «филогенетических деревьев происхождения разных видов рода Panthera и некоторых «сопредельных» родов кошачьих», предложенные разными (независимыми) исследованиями:
Рисунок. Возможные варианты происхождения разных видов рода Panthera и некоторых «сопредельных» родов кошачьих, предложенные разными (независимыми) исследованиями. На рисунке: Clouded Leopard – дымчатый леопард (Neofelis nebulosa); Snow Leopard – снежный барс (Uncia uncia); Tiger – тигр (Panthera tigris); Jaguar – ягуар (Panthera onca); Leopard – леопард (Panthera pardus); Lion – лев (Panthera leo); Cheetah – гепард (Acinonyx jubatus); Cougar – пума (Puma concolor). Рисунок взят из работы (Davis et al., 2010). Внизу сохранены оригинальные ссылки на те исследования, результаты которых привели к построению того или иного варианта филогении.
Авторы данной работы (Davis et al., 2010) отмечают: «Несмотря на многочисленные публикации на эту тему, нет двух молекулярных исследований, которые бы реконструировали Panthera с той же самой топологией».
Возникновение многочисленных конфликтов в систематике, в том случае когда учёные пытаются увязать её с эволюционными представлениями, весьма обычное явление.
1. Противоречивость филогенетических деревьев. Если построить филогенетическое дерево развития живого мира на основании одних молекул и сопоставить его с деревом, построенным для других молекул, то мы получим совершенно разную схему развития, в большинстве случаев не совпадающую с традиционной схемой эволюции:
Рисунок. Родословное дерево растений, последовательно выстроенное на основании морфологических данных (слева). Справа — оно же, выстроенное на основании различий аминокислотных последовательностей ферродоксина.
2. Устройство генов эукариот. Такие же противоречивые результаты, которые мы получаем при сравнении белков, дают и сравнения строения геномов животных. Как известно, геномы эукариот устроены таким образом, что в них постоянно чередуются различные нуклеотидные повторности – повторяющиеся последовательности (ПП) и уникальные последовательности (УП). В зависимости от общего принципа такого расположения выделяют три главных типа организации генома:
– тип ксенопуса (шпорцевой лягушки), когда более 50% генома представлены достаточно длинными (около 1000 нуклеотидов и более) УП, которые чередуются с короткими (около 300 нуклеотидов) повторами.
– тип дрозофилы, когда длинные (около 5000 нуклеотидов) повторы чередуются с ещё более длинными (до 15000 нуклеотидов) УП.
– тип альбатроса, где мы встречаем чередующиеся УП и ПП наибольшей длины. У королевского альбатроса средняя протяжённость УП 106000 п.н., а ПП – 19000 п.н.
Сопоставление организации генома представителей разных систематических групп показало, что первый тип (ксенопуса) характерен для человека, вьюна, разных видов морских ежей, гриба диктиостелиум, комнатной мухи (считающейся близкой родственницей дрозофилы). Дрозофильный тип свойствен мясной мухе, самой дрозофиле, комару, пчеле, некоторым сусликам, голубю, курице. Тип альбатроса встречается у альбатроса, кайры, лебедя шипуна, пеликана, мускусной утки, у некоторых сусликов, некоторых хомячков, черепахи, свиньи.
Комментируя эти данные, российский генетик Л. Корочкин отмечает: «Исследование тонкой организации генома порождает всё новые и новые сложности для [неодарвинизма]. В геномах рыб и амфибий обнаружен «ксенопусный» тип организации генома, а в геноме рептилий и птиц – дрозофильный и альбатросный. Возникают вопросы: как же тогда рептилии происходили из амфибий, откуда у них взялся длиннопериодный тип организации генома? А как можно вывести из какого-нибудь общего предка принципиально различную организацию генома комнатной и мясной мухи? Ведь с точки зрения [неодарвинизма] они должны были отделиться от общего корня относительно недавно, и ожидать столь полной перестройки генома – от одного типа организации к другому – посредством мелких постепенных изменений почти невероятно, тем более, что какой-либо промежуточный вариант, который порождался бы в ходе такой дивергенции, также неизвестен».
«Изучение структуры генома зашло в тупик, – пишет эволюционист Б. Медников. – Ни один систематик, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, не заинтересуется признаком, по которому альбатрос сближается с черепахой и свиньёй, курица – с дрозофилой, а комнатная муха – со шпорцевой лягушкой».
3. Сопоставление размеров геномов различных таксонов. У некоторых простейших (например, жгутиконосца Astasia longa) в геноме больше ДНК, чем у кур, иглокожих, моллюсков, некоторых рыб. Геном саламандры и лилии почти в 30 раз превышает размер человеческого генома. По объёму генома совершенно невозможно сделать заключения о сложности организации того или иного живого существа или о его положении на «филогенетическом древе». Каждый таксон высокого ранга имеет представителей как с минимальным, так и с максимальным количеством ДНК в ядре, т.е. мы имеем весь размах колебаний в содержании генетического материала. Как пишет Корочкин, «разнообразие размеров генома существует среди различных классов, отрядов семейств и даже видов, так что количество ДНК не может быть использовано в качестве таксономического признака. Можно лишь сделать заключение, что между прокариотами и эукариотами лежит пропасть по содержанию ДНК, а этот факт свидетельствует о самостоятельном независимом их происхождении». До сих пор таким различиям геномов не дано никакого объяснения. Это явление даже получило собственное название – парадокс размера генома (англ. C-value paradox) ссылка.
4. Геномы кембрийских организмов настолько же сложны, как и современных. Гипотетический организм, предок всех животных, от которого нас, согласно эволюционной теории, отделяют 650 млн. лет, обладал геномом, сопоставимым по сложности с человеческим. Кроме того, он близок структурно: у человека с ним 80% общих генов. Современные виды отличаются не столько новыми генами, сколько изменением регуляции старых.
7. Молекулярно-генетическое сходство
Наличие биологических фактов в области филогенетики, которые одновременно: 1) ставят под очень серьезное сомнение концепцию «случайных мутаций», 2) свидетельствуют в пользу генетического конструирования организмов:
1. Ряд аналогичных систем органов у хордовых и у членистоногих генетически управляются одинаково (сходными генами). Чего не могло бы быть, так как построение эволюционного древа по данным зоологии точно предполагает, что существуют, по крайней мере, две основных ветки эволюции, одна – первичноротые организмы, заканчивающаяся (в том числе) членистоногими, и другая – вторичноротые организмы, заканчивающаяся позвоночными. При этом утверждается, что эти ветки разошлись на уровне крайне примитивных предков. Между тем, функционально сходные крылья насекомых и конечности позвоночных (появившиеся, в соответствии с эволюционной концепцией, совершенно независимо друг от друга) развиваются сходными генетическими способами, с помощью сходных управляющих генов (Шаталкин, 2003:79). Причем это сходство имеет столь множественный и ясный характер (сходны сразу многие гены, управляющие ранним развитием крыльев насекомых и конечностей позвоночных), что версия о «случайном совпадении» в данном случае специалистами даже не рассматривается. Точно так же сходны гены (членистоногих и позвоночных), регулирующие закладку сердца, целого ряда свойств высшей нервной деятельности, закладку глаз и других органов чувств, а также развития путем метаморфоза (Рухленко, 2015). Такие факты совершенно естественно объясняются в рамках концепции разумного замысла — очевидно, что в данном случае при создании сходных функциональных систем для разных организмов использовались сходные генетические решения. Но как столь серьезные совпадения объяснить в рамках концепции естественной эволюции? С её представлениями о «случайных мутациях в случайных генах»
2. Сходный ген Pax6, включающий развитие глаза одновременно у хордовых, членистоногих и кишечнополостных (у кубомедуз). Согласно правдоподобным эволюционным сценариям, глаза хордовых, членистоногих и кубомедуз возникли совершенно независимо друг от друга, через накопление случайных мутаций. Тем не менее, в эксперименте мухам (членистоногим) внедрили в ногу ген Pax6, ответственный за развитие глаза у мышей (хордовых). В результате чего мышиный ген вызвал у мухи на ноге (в месте внедрения гена) развитие нормального глаза мухи. То же самое было продемонстрировано и в отношении гена Pax6 кубомедузы, внедренного в ногу мухи. Необходимо отметить, что глаза позвоночных животных принципиально отличны от глаз насекомых. В рамках теории эволюции отсюда следует, что данные глаза развились независимо друг от друга. Но при этом оказалось, что программы развития этих морфологически отличных, но функционально сходных органов – включаются одним и тем же генетическим способом. Кроме того, у глаз позвоночных и кубомедуз оказались еще и другие генетические сходства. Например, в качестве поглощающего пигмента используется одинаковый пигмент меланин (Рухленко, 2015).
3. Обучаемость человека речи и птиц пению в обоих случаях зависит от одного и того же гена FoxP2. Еще один интересный случай аналогичной генной регуляции функционально сходных структур у двух разных эволюционных веток организмов мы можем видеть на примере механизма формирования речи человека и механизма обучения птиц пению. Нейробиологи обнаружили, что один и тот же ген FoxP2 является ключевым компонентом как певческих способностей у птиц, так и формирования речи у человека. Особенность (и подобие) человеческой речи и пения птиц состоит в том, что обе эти функции обучаемы (т.е. человек не рождается уже умеющим говорить, он учится этому от других людей в процессе взросления, и также птицы учатся петь одна у другой) – и оказалось, что эта обучаемость в обоих случаях зависит от гена FoxP2 (и если он поврежден, то данная особь – не обучаема). У поющих птиц и у человека этот ген активно включается в определенной зоне мозга, зоне Брока. Более того, еще и анатомическое строение этих зон мозга у певчих птиц и человека тоже сходно. Еще раз отметим, что ни у общих предков, ни даже у близких видов, никакой похожей функции не существует (Рухленко, 2015).
4. Факт «генетической конвергенции» у летучих мышей и дельфинов. В серии исследований обнаружилось, что целая группа генов у эхолоцирующих летучих мышей с одной стороны, и эхолоцирующих дельфинов с другой стороны — имеют явные множественные сходства. Эти сходные гены относятся не только к генам, контролирующим слух, но и к другим группам генов, например, контролирующим мышцы и т.п. В связи с этим было предположено — сходство этих генов обусловлено тем, что они обеспечивают реализацию одинакового биологического признака — способность к эхолокации. В рамках дарвиновской эволюции — множественное сходство генов, реализующих сложные биологические признаки — это статистически невероятное событие. Столь поразительный факт правдоподобно объяснить можно только одним способом — разумным замыслом (при создании сходных функциональных систем у разных организмов использовались сходные генетические решения). Более подробно — ссылка.
5. Сходство ядовитого аппарата утконоса и змеи. Известно, что у самцов утконоса на задних ногах имеются хорошо развитые ядовитые роговые шпоры. Эти шпоры имеют самые настоящие ядовитые протоки, которые, в свою очередь, связаны с самой настоящей ядовитой железой, находящейся у утконосов тоже в ногах. Таким образом, здесь имеется очевидная аналогия с ядовитым аппаратом змей. Только у змей их ядовитый аппарат приурочен к голове и клыкам, а у утконоса – к ногам. И вот, в результате проведенных исследований (Warren et al., 2008) было установлено, что химический состав яда утконоса обеспечивается генами, которые… тоже имеют сходство с соответствующими генами змей, что и обеспечивает аналогичный состав яда. Хотя казалось бы, почти бесконечное разнообразие ядов, которое имеется в живой природе, ясно указывает на почти бесконечное число возможных вариантов. Очевидно, что статистическая вероятность подобного «случайного совпадения» крайне мала (Рухленко, 2015).
6. Удивительное разнообразие механизмов определения пола, при одновременном противоречивом сходстве. Механизмы определения пола у животных весьма разнообразны, и при этом могут различаться даже между близкими биологическими группами. Создаётся ощущение, что полы возникали в каждой биологической группе – отдельно. Например, подавляющее большинство млекопитающих имеет один тип определения пола (XY-система), в то время как утконос и ехидна имеют уже другой механизм определения пола. А у птиц и змей имеется третий механизм определения пола (ZW-система). При этом эволюционные сценарии возникновения подобных феноменов наталкиваются на неразрешимые филогенетические конфликты. Например, считается, что эволюция половых хромосом XY и ZW у млекопитающих, птиц и змей произошла независимо из разных аутосомных пар какой-то предковой рептилии, пол которой определялся температурой. При этом у млекопитающих развилась XY-система определения пола, а у змей и птиц (независимо друг от друга) – ZW-система. Однако этот сценарий натыкается на филогенетическое противоречие со стороны механизма определения пола у утконоса: «Хотя утконос и имеет XY-систему, его половые хромосомы не обнаруживают гомологов среди половых хромосом плацентарных (Eutheria). В то же время гомолог половых хромосом плацентарных локализован на 6-й хромосоме утконоса. Это значит, что половые хромосомы плацентарных были аутосомами в то время, когда однопроходные отделились от зверей (Theria) (сумчатых и плацентарных). Однако на X-хромосомах утконоса обнаружены гены, характерные для Z-хромосомы птиц, включая ген Dmrt1, который у птиц, предположительно, играет основную роль в определении пола. В целом геномные исследования показали, что пять половых X-хромосом утконоса имеют участки, гомологичные Z-хромосоме птиц» (цитата из википедии).
Комментарий. Очевидно, что здесь получается очередной филогенетический конфликт. Когда, с одной стороны, утконос должен иметь общие корни с плацентарными млекопитающими. Однако на половых хромосомах это никак не отражается. Данный факт пытаются объяснить ранним отделением линии утконоса от всех остальных млекопитающих (еще до формирования системы пола, характерной для млекопитающих). Зато в половой системе утконоса отражается его родство… с птицами. Которые, согласно эволюционному сценарию, отделились от линии всех млекопитающих (включая утконоса) еще до того, как сами изменили механизм определения пола с «температурного» на хромосомный (см. выше). Но если линия утконоса (со всеми остальными млекопитающими) отделилась от линии птиц до того, как у всех этих групп появились характерные для них механизмы определения пола – тогда почему в половых хромосомах утконоса находятся участки, гомологичные половым хромосомам птиц? Если же линия утконосов (и всех остальных млекопитающих) отделилась от линии птиц после того, как у птиц уже оформилась ZW-cистема определения пола, тогда почему млекопитающие не унаследовали эту систему? Объяснить эти факты можно так, что все млекопитающие отделились от линии птиц до появления механизма хромосомного определения пола, в то время как конкретно утконосы – произошли от птиц. Причем уже после того, как у птиц появился характерный для них механизм определения пола (и поэтому утконосы унаследовали половые гены птиц в собственных X-хромосомах). Но отсюда получается, что утконосы заимели возможность выкармливать детей молоком – независимо от других млекопитающих…
Утконосы – уникальные организмы, сложнейшая загадка для эволюционной парадигмы. У них наблюдается одновременное наличие признаков млекопитающих (шерсть, выкармливание детенышей молоком и др.), птиц (клюв), рептилий или птиц (репродуктивная система самки похожа на репродуктивную систему птиц или рептилий), змей (ядовитые железы) и даже рыб (способность к электрорецепции, которая имеется только у некоторых рыб). И вот, оказывается, подобная смесь признаков наблюдается не только на морфологическом, но еще и на генетическом уровне. Таким образом возникает ощущение, что утконос был создан со специальной целью – опровергнуть теорию эволюции.
7. Последовательность Hox-генов в хромосомах у целого ряда живых организмов выстроена в порядке развития сегментов, которые они кодируют (так называемая коллинеарность). Hox-гены отвечают за основные программы развития организма, например, за разметку основных сегментов тела. И вот, для многих животных оказалось, что их hox-гены (почему-то) тесно сгруппированы вместе, в определенном месте хромосомы. Более того, например, у дрозофилы последовательность Hox-генов в хромосоме еще и соответствует порядку развития сегментов, которые они кодируют. Они выстроены в хромосоме в порядке «от головы до хвоста» животного. Такие особенности расположения генов в хромосоме никак не объясняется концепцией естественной эволюции, в представлении которой различные элементы возникали в случайной последовательности в разное время. Более того, эта последовательность не следует ни из каких известных соображений строения хромосом и генетики вообще. С другой стороны, соответствие порядка «записей в хромосоме» функциональным свойствам генов и порядку кодируемых ими органов наводит на мысль о заранее задуманном точном плане организма – плане, который можно ожидать от инженера, заранее чертящего план будущего дома.
8. Сравнительно-анатомические и морфологические свидетельства
Таксономически близкие группы организмов, помимо общего сходства строения и функционирования, имеют огромное количество резких, а порой и принципиальных различий. Об этих различиях эволюционисты, как правило, не упоминают, а ведь они в отдельных случаях способны свести на нет практически все филогенетические построения. Ниже приводится несколько ярких примеров морфологических и анатомических нестыковок с «единым» эволюционным древом развития живого мира.
Еще раз отметим, что данные факты, концептуально, имеют ровно такой же вес, как знаменитые «сравнительно-анатомические доказательства эволюции». Но эти факты свидетельствуют, наоборот, в обратную сторону — против эволюционных сценариев происхождения организмов.
1. Отсутствие эволюционной связи про- и эукариот. Многие исследователи считают, что эукариоты являются потомками либо бактерий, либо архей, или некоторой «комбинации» этих двух надцарств. Но генетические и молекулярные данные не подтверждают эту точку зрения. Вместо этого они свидетельствуют о том, что клетки эукариот вероятно, столь же древние, как бактерии и археи, и, возможно, даже появились раньше. Данные из протеомики и секвенирования геномов показывают, что эукариоты являются уникальной первозданной линией. Даже в митохондриальных протеомах (например, дрожжей и человека) идентифицирована лишь небольшая фракция (15%) белков протеобактерий; ни один из них не является прямым потомком археев, а примерно половина является исключительно эукариотической: Genomics and the Irreducible Nature of Eukaryote Cells.
Точно такой же вывод (о первозданности эукариот) можно сделать на основании общего строения эукариотической клетки. Строение эукариотической клетки намного сложнее клетки прокариот, и при этом радикально отличается от неё. Эукариотические клетки уникальны своей организацией. Их уникальную структуру (в сочетании со столь же уникальными механизмами деления) невозможно рассматривать, как унаследованную от архей, эубактерий, или их «сочетания». Получается, что крайне сложная по своей структуре эукариотическая организация клетки возникла просто «из ниоткуда».
2. Отсутствие эволюционной преемственности в строении и функционировании близких таксонов:
Выделительные органы всех многоклеточных беспозвоночных животных имеют клетки, собирающие продукты распада (протонефридии, метонефридии, целомодукты, баянусовы органы, антеннальные и коксальные железы, мальпигиевы сосуды и др.). От всех этих органов отходят выделительные каналы, выводящие «мочу» наружу. Но у единственного класса живых организмов – пиявок (Hirudinea) – выделительные органы (воронки метанефридиев), вопреки логике эволюционной парадигмы, слепо замкнуты и не имеют, как у всех организмов, связи с выделительным (нефридиальным) каналом. «Моча» (продукты диссимиляции) пиявок осмотически просачивается сквозь ткани тела в отдельно расположенный выводковый нефридиальный канал и только потом удаляется из организма. Пиявки относятся к типу кольчатых червей, у которых выделительная система устроена по сходному с другими организмами сквозному типу. Почему у пиявок, находящихся в тесной «эволюционной» связи с кольчатыми червями, оказалась иная схема выделения? У эволюционистов этот вопрос остаётся без ответа.
Лимфатическая система – неотъемлемая и важная структура почти всех позвоночных животных. Однако у химер (подкласс хрящевых рыб) и двоякодышащих рыб (инфракласс, или надотряд рыб) такая система отсутствует. Это настолько нелогично, что эволюционисты даже не пытаются объяснить этот факт.
Появление замкнутой кровеносной системы – не менее значимое «эволюционное» благо. У «примитивного хордового» – ланцетника – эта система замкнутая. У «произошедших» от его предков круглоротых – миног – она тоже замкнутая, а у их «родственников» миксин – незамкнутая. А далее у всех остальных классов позвоночных животных – опять замкнутая. С точки зрения распространённых представлений эволюции, это явление необъяснимо, отчего в учебной литературе этот факт даже не упоминается.
Практически у всех современных рыб (более 20 тыс. видов) позвонки амфицельные (двояковогнутые), и только у единственной группы – каймановых, или панцирных щук Америки – они опистоцельные (выпуклые спереди и вогнутые сзади). Зоологи никогда не скрывали этот факт, однако эволюционисты его почему-то никогда не анализировали.
Форма позвонков – явление очень консервативное. Вероятно, это связано с тем, что резкое изменение формы позвонков сказывается на выживании организма негативным образом. Тем не менее, бывают исключения. Например, у якобы произошедших от рыб земноводных у разных систематических групп строение позвонков разнообразно. А у бесхвостых амфибий (жабы, лягушки, квакши и др.) появляется новый, отсутствующий у рыб тип позвонков – процельные (вогнутые спереди и выпуклые сзади). При этом у относительно близких к ним видов того же отряда (подотряд гладконогих) позвонки амфицельные, а у круглоязычных (жерлянки, жабы-повитухи) и пип – опистоцельные. То есть сходные по внешнему облику и другим анатомическим признакам и отнесённые к одному отряду, да ещё и «произошедшие от предков» с амфицельными позвонками бесхвостые амфибии почему-то приобрели три разнообразных типа позвонков. Совершенно необъяснимо с позиции эволюционной теории строение шейных позвонков у черепах. Передние позвонки у них опистоцельные, средние – амфицельные, а задние – процельные.
3. Ранние стадии эмбриогенеза демонстрируют отсутствие эволюционного единства живой природы. Типы дробления не совпадают с соответствующими границами биологических групп, которые должны быть друг другу родственны, исходя из эволюционных представлений. Например, у млекопитающих — один тип дробления яйцеклетки (который почему-то роднит млекопитающих с круглыми червями), в то время как у ланцетника и амфибий — другой тип дробления; а у рыб, рептилий и птиц — третий (см. рисунок).
Непонятно, почему амфибии (с их наружным оплодотворением) отказываются от дискоидального типа дробления (с большим количеством желтка), который имел место у их предполагаемых «эволюционных предков» (рыб). И переходят к типу дробления, больше сходному с ланцетником. Чтобы потом опять отказаться от этого типа дробления, и снова перейти к дискоидальному типу дробления — уже у своих «эволюционных потомков» рептилий и птиц. А также у однопроходных млекопитающих. В то время как остальные млекопитающие… снова отказываются от дискоидального типа дробления, да еще и переходят к вращательному типу дробления яйцеклетки (вместо радиального). Трудно представить, чтобы столь резкие и случайные (!) перестройки на самых ранних (критически важных) этапах эмбриогенеза могли происходить без каких-либо негативных последствий для выживания эмбриона.
В целом, меробластический и голобластический типы дробления почти бессистемно «разбросаны» среди разных групп черепных позвоночных. Из-за чего считается, что меробластический тип дробления независимо возникал в разных ветвях черепных не менее пяти раз (Vertebrate Development: Maternal to Zygotic Control. 2017. с. 156).
9. Факты эволюционной психологии, свидетельствующие против теории эволюции
1. Эстетическое чувство. Как известно, люди обладают высокоразвитым эстетическим чувством и эстетическими потребностями, которые очень трудно (или вообще невозможно) объяснить в рамках представлений об «эволюции более приспособленных». Эстетические переживания столь важны для человека, что ради них человек готов пойти на многое. Например, проводить многие часы и дни (или даже годы) за отработкой какой-нибудь музыкальной техники. Или тратить огромные деньги на приобретение произведений искусств. Или тратить обычные деньги, например, на приобретение духов с цветочными ароматами. Которые человеку почему-то приятны. И так далее.
Между тем, какие-либо биологически осмысленные причины подобного поведения полностью отсутствуют. С точки зрения современной теории эволюции, человек, рассматривающий какую-нибудь картину, или просто любующийся природным пейзажем – просто теряет время, которое он мог бы потратить на поиск еды, или на размножение. В рамках подобных представлений, совершенно необъяснимы человеческие увлечения:
1) Музыкой
2) Живописью.
3) Природными пейзажами.
4) Непонятно, почему подавляющему большинству людей так нравятся цветы (которые для нас совершенно бесполезны). Причем людям нравится как внешний вид цветов, так и цветочные ароматы (почти каждый из которых является специфичным, не похожим ни на какой другой аромат, например, запахи: сирени, жасмина, ландыша, розы и т.п.).
5) Непонятно, почему мы столь неравнодушны к внешнему виду разных животных? Например, почему нам нравится мордочка вот этого животного:
а) Или почему нам нравится внешний вид какой-нибудь шиншиллы? Или песчанки? И почему мордочка мыши нам нравится больше, чем мордочка крысы? Хотя все перечисленные животные относятся к одному и тому же биологическому таксону (грызуны).
б) Почему нам нравится внешний вид крупных хищников? Например, медведей или волков? Хотя и те, и другие – явно не полезны для нашего выживания.
в) Особенно странно выглядит наша эстетическая любовь к крупным кошкам (из рода Пантера). Которые, во-первых, очень опасны для человека, а во-вторых, некоторые виды (например, леопард) профессионально охотятся на обезьян. То есть, на наших предполагаемых «эволюционных предков». В связи с чем, вид леопарда вызывает у обезьян сильную панику. В то время как человек, наоборот, любуется этими кошками.
6) В результате целого ряда исследований (уже сравнительно давно) выяснилось, что подавляющее большинство людей имеют весьма сходные эстетические предпочтения в области физической привлекательности человека. Например, большинству людей нравятся примерно одни и те же женские лица. В связи с этим, очень оживленными в своё время стали научные исследования, посвященные вопросу — почему нам нравятся определенные человеческие лица? Например, почему нам нравятся одни женские лица, в то время как другие женские лица — не нравятся? Было предположено, что привлекательные черты человеческого лица служат индикатором, которые указывают на какие-то биологически полезные признаки возможного полового партнера. Например, на его плодовитость, хорошее здоровье, или на какие-то другие признаки, полезные для продолжения рода.
Однако, несмотря на многолетнее научное внимание к этой теме, в конечном итоге, так и не удалось связать эстетически привлекательную внешность ни с одним биологически полезным качеством человека!
Получается, что эстетическая привлекательность, например, человеческого лица, играет в человеческом обществе воистину огромную роль. Но при этом никаких причин, которые придавали бы биологический смысл предпочтению эстетически привлекательных лиц (менее эстетически привлекательным) так и не установлено. Более того, это только приносит биологический вред, так как заставляет тратить дополнительные ресурсы и время на дополнительную конкуренцию (за эстетически привлекательных половых партнеров).
10. Теоретическая несостоятельность теории эволюции
1. Фальсифицирована знаменитая теорема Фишера. Рональд Фишер (1890–1962) – отец популяционной генетики, составивший свою знаменитую теорему естественного отбора в 1930 г., которая легла в основу неодарвинизма, соединив менделевскую генетику с естественным отбором. Теорема показывала, что интенсивность отбора (и, следовательно, скорость эволюции путём отбора) пропорциональна величине генетической дисперсии по приспособленности эволюционирующей популяции, которая, в свою очередь, пропорциональна эффективному размеру популяции (Кунин, 2014). Фишер считал, что мутации будут обеспечивать постоянный запас дисперсии, приводящий к непрерывному увеличению средней приспособленности, тем самым создавая основу для неодарвинистской теории. В этом была его главная ошибка, ставшая поводом для пересмотра теоремы.
В новой работе, опубликованной в престижном научном журнале Journal of Mathematical Biology, математик Уильям Бейзнер и генетик Джон Санфорд пересмотрели теорему Фишера, не подвергавшуюся многие годы глубокому критическому анализу, и включили реальные эффекты мутаций в математические расчёты. Они установили, что в большей части случаев, выживаемость организма подпадает под угрозу по причине постепенных мутационных разрушений (деградации), где эффект накопительных мутаций подавляет способность организма воспроизводиться, что приводит к вымиранию.
Пересмотр теоремы Фишера имеет огромное значение для науки. Теперь мы знаем, почему многие процессы, которые в последние тысячелетия наблюдаются в природе, ведут к деградации живого и его постепенному вымиранию, а не к расцвету и увеличению общей приспособленности.
2. Невозможность образования сложных признаков за счёт ошибок генетического копирования. На этот факт особое внимание обращает российский учёный-эволюционист Н. Иорданский в своём учебнике по эволюционной теории для вузов: «На заре мутационизма многие ученые склонялись к мысли, что новые приспособления возникают сразу готовыми – как случайный результат мутаций крупного масштаба. Подобные воззрения позднее развивал Р. Гольдшмидт, считавший, что крупные «системные мутации» резко изменяют конституцию организма, приводя к появлению «многообещающих уродов» (hopeful monsters), которые могут случайно оказаться приспособленными к новым условиям существования. Эта концепция маловероятна как с генетической, так и с экологической точки зрения. Как уже отмечалось, сколько-нибудь значительные мутации обычно летальны, поскольку они приводят к нарушениям нормальной интеграции организма на том или ином этапе онтогенеза. Маловероятно возникновение посредством крупной мутации такого нового фенотипа, который оказался бы не только жизнеспособным, но и плодовитым, а к тому же априорно приспособленным к каким-либо конкретным условиям существования. В связи с этим Э.Майр справедливо заметил, что организмы, которые возникнут в результате крупных мутаций, скорее окажутся «безнадежными уродами» (hopeless monsters), чем «многообещающими», по Р. Гольдшмидту.
Но наиболее важным возражением против существенной роли крупных мутаций в возникновении новых типов организации является невозможность объяснить этим путем формирование сложных комплексных адаптаций, образованных разнообразными компонентами, развитие которых кодируется разными генетическими системами и обеспечивается независимыми цепями морфо-генетических процессов в онтогенезе. Именно таковы многие адаптации общего значения, составляющие основной план организации высших таксонов. Например, слуховой анализатор у высших наземных позвоночных (амниот) включает структуры, имеющие разное эволюционное происхождение и формирующиеся в онтогенезе разным путем из различных зачатков. Так, внутреннее ухо развивается из слуховой плакоды (утолщение зародышевой эктодермы); полость среднего уха – из зачатка рудиментарной жаберной щели (брызгальца); слуховые косточки среднего уха (звукопроводящий аппарат) – из элементов подъязычной и челюстной висцеральных дуг, возникающих, в свою очередь, из материала так называемой ганглионарной пластинки эктодермального происхождения; скелет слуховой капсулы – из скелетогенной мезодермы головы; наконец, слуховой нерв и мозговые центры слухового анализатора формируются из невральной эктодермы. Совершенно ясно, что невозможно возникновение всей этой сложной, но целостной системы как путем случайного подбора различных мутаций (например, при дрейфе генов), так и посредством одной крупной «системной» мутации…» (Иорданский Н. Эволюция жизни.М.: Академия, 2001. 425 с.)
3. Неуменьшаемая сложность. Этот термин появился с легкой руки Майкла Бихи (Behe, 1996). Сегодня мы знаем, что устройство многих биологических признаков (у самых разных живых существ) может иметь просто потрясающую сложность. В качестве конкретного примера можно привести иллюстрацию комплекса связанных генов, ответственных (в совокупности) у человека за формирование его способности к речи:
Рисунок. Комплекс связанных генов, так или иначе взаимодействующих с геном FOXP2, одним из генов, ответственных за формирование речи у человека (Konopka et al., 2009).
Число взаимодействующих генов здесь весьма впечатляет. Очень трудно представить естественную (постепенную) «самосборку» признака такой степени сложности — за счет того, что включение каждого нового гена в этот комплекс обязательно приносило бы организму какую-то гипотетическую пользу. Это всё равно, как если бы мы искренне верили, что имеется реальная возможность создать турбореактивный двигатель, просто добавляя к этому двигателю по одной детали поочередно, причем таким образом, чтобы этот турбореактивный двигатель каждый раз (после добавления каждой новой детали) становился бы для нас все полезнее и полезнее. На самом деле понятно, что такого способа сборки реактивного двигателя просто не существует. Наоборот, подавляющее большинство деталей нам придётся соединять друг с другом без какой-либо немедленной выгоды. Польза от всех этих действий появится только тогда, когда турбореактивный двигатель будет собран в достаточной степени, чтобы начать хотя бы минимальную работу. А до этого момента (неработающий) реактивный двигатель – не более чем груда бесполезного металла. Причем груда весьма обременительная. Понятно, что какие-то дополнительные детали с турбореактивного двигателя всё-таки можно снять, чтобы этот двигатель продолжал хоть как-то работать. Но столь же очевидно, что должен существовать и целый ряд необходимых деталей, без которых даже минимальная работа этого двигателя будет уже невозможна.
Это и есть знаменитая «проблема неуменьшаемой сложности». Для того, чтобы сложная система оказалась полезной (хотя бы в минимальной степени), для этого она должна быть уже рабочей, хотя бы в минимальной степени. Но для того, чтобы эта сложная система работала – необходимо одновременное наличие (и правильное взаимодействие друг с другом) хотя бы нескольких элементов, составляющих эту систему. А по отдельности эти разные элементы вообще бесполезны. Или даже обременительны (для организма). Поэтому они не могут быть отобраны естественным отбором. Каким же образом эти элементы смогли появиться и закрепиться в популяциях (вопреки естественному отбору), чтобы потом (случайно) образовать сложную систему? Можно привести красноречивую цитату на эту тему (Анохин и др., 2007): «Одной из наиболее острых проблем, стоящих перед современной эволюционной теорией, является вопрос об эволюционном возникновении новых форм поведения. Нейробиологические исследования последних лет показывают, что в основе эволюционно сформированного поведения лежит координированная активность миллионов нервных клеток, образование специфических связей между которыми требует участия сотен генов. С одной стороны, для возникновения такой новой интеграции кажется очевидной необходимость одновременного появления многих комплементарных генетических изменений, в противном случае функция не будет обеспечена и организм не получит адаптивного преимущества в естественном отборе. С другой стороны, вероятность синхронного совпадения такого большого числа благоприятных мутаций чрезвычайно мала. Данное противоречие составляет одну из главных проблем в теории эволюции поведения. Еще более глубоким является вопрос о механизмах эволюционного возникновения сложных поведенческих паттернов. Каким образом в филогенезе выстраиваются сцепленные последовательности поведенческих актов, где животное должно выполнить серию действий, каждое из которых недостаточно для адаптации, но своим удачным завершением запускает активацию следующего поведенческого этапа, ведущего к окончательному приспособительному результату?» (Анохин и др., 2007).
Для преодоления этой очевидной трудности, эволюционисты используют ряд теоретических рассуждений. Во-первых, о том, что «пошаговое» совершенствование минимально работающих систем (путем постепенного добавления к ним единичных полезных мутаций) – всё-таки, возможно. А во-вторых, о том, что «минимально работающие системы» могли возникать, например, для решения других задач выживания, но потом могли изменять свои функции и служить основанием (преадаптацией) для создания уже других органов и тканей. К сожалению, подобные рассуждения вот уже сотню лет не выходят за рамки чистых спекуляций, не подтвержденных ничем, кроме, собственно, теоретической возможности подобных сценариев. Причем гипотезы, предлагающие разные эволюционные схемы постепенного появления тех или иных сложных органов (или процессов) практически всегда имеют самый общий, «расплывчатый» характер. Без детальной проработки подробностей этого процесса.
Наиболее острой проблема неуменьшаемой сложности сегодня выглядит в отношении молекулярных химических технологий (нанотехнологий) живой клетки. Практически для всех наиболее важных химических нанотехнологий клетки неизвестны никакие более простые системы, к которым наблюдаемые биохимические системы можно было бы свести. Например, совокупность биохимических процессов по биосинтезу белка, гликолиз и др.
4. Кошмар Дженкина. В популяциях организмов, размножающихся половым путем, в генотипе одной конкретной особи может образоваться удачное сочетание разных генов. Это сочетание разных генов (которые могут находиться даже в разных хромосомах) может оказаться биологически полезным. В то время как каждый отдельный ген (или аллель), входящий в это полезное сочетание, может вообще не иметь биологической пользы (вне этого сочетания). Допустим, такая (удачливая) особь, с удачным сочетанием генов (или аллелей), будет отобрана естественным отбором. Однако это удачное сочетание генов с высокой вероятностью будет разбито в следующих поколениях — за счет банального расхождения гомологичных хромосом по разным половым клеткам. Кроме того, полезное сочетание аллелей может быть разбито даже в одной хромосоме, в случае рекомбинации (кроссинговера). Получается, что естественный отбор, по сути, сработал «вхолостую». Ведь он отобрал такой полезный (сложный) признак, который, по сути, не является наследуемым. Компьютерное моделирование показывает, что если полезно удачное сочетание всего из четырех независимых признаков (но не каждый из этих признаков в отдельности), естественный отбор уже оказывается неспособным отобрать эти признаки. Какой-либо из этих признаков удаляется из популяции быстрее (за счет дрейфа генов), чем все эти признаки успевают отобраться (в виде полезного сочетания). Но если естественный отбор не способен отобрать сочетание всего из четырех признаков, тогда каким образом в ходе эволюции формировались сложные признаки, которые реализуются согласованной работой сотен генов?
11. Эмпирическое опровержение теории эволюции читать далее...
1. Опровергнута модель «единого предка». Гипотеза происхождения всего живого от общего предка (common descent with modification), являющаяся фундаментальным положением как теории Дарвина, так и современной СТЭ, – не соответствует научным данным. Таковы результаты крупной научной работы Winston Ewert Dependency Graph of Life, опубликованной в научном журнале BIO-Complexity (Vol. 2018 Issue 3. P 1-27). Дарвиновская модель происхождения видов от общего предка фактически фальсифицирована и ей предложена альтернатива – общий дизайн с повторным использованием модулей (common design with module reuse). ID-модель графа зависимостей компонентов на много порядков лучше согласуется с наблюдениями, чем дарвиновская. В работе численно оцениваются конкретные предсказания модели (например, существование большого числа модулей и кодирующих их генов, не укладывающихся в рамки индивидуальных таксономических единиц). Логарифм отношения байесовских коэффициентов для двух моделей составляет более 10000 не в пользу дарвиновской модели. И это в самом выгодном для неё случае.
2. Деградация – единственное научно доказанное направление биологической эволюции. Сегодня широко распространено мнение, что в ходе эволюции может происходить усовершенствование организма, увеличение сложности и т.д. Однако наука не располагает прямыми данными, подтверждающими эту гипотезу. Скорее всего, всё происходит с точностью до наоборот.
Как известно, в процессе производства яйцеклеток и сперматозоидов происходят мутации ДНК, которые могут передаваться следующему поколению. Подсчитав количество накопившихся мутаций в пределах одной родословной можно оценить среднюю скорость накопления мутаций. Проделав такую работу, учёные обнаружили, что она составляет от 75 до 175 мутаций на поколение.
Используя данные по скорости мутирования, различные исследователи осуществили компьютерное моделирование накопления мутаций в геноме человека с течением времени. В результате выяснилось, что свыше 90% вредных мутаций не могут быть удалены в течение жизни и передаются последующим поколениям. В конечном итоге это накопление мутаций достигнет критического уровня, из чего следует, что человечество в конечном итоге вымрет в точке, называемой катастрофой ошибок. Этот непрекращающийся процесс деградации генома, происходящий в каждым поколении, называется генетической энтропией. В дополнение к этим исследованиям, генетическое моделирование показало, что проблема накопления мутаций в геноме человека сопровождается неспособностью естественного отбора к их удалению – этот аспект генетики полностью противоречит эволюционным предположениям.
В двух работах изучили количество редких единичных нуклеотидных различий в белок-кодирующих областях (экзонах) человеческого генома. В одном исследовании анализировалось 2 440 особей, а в другом – 6 515. Более 80% редкой вариабельности считалось вредным (связанным с наследуемым заболеванием), а наличие этих мутаций исследователи связывали со «слабым очищающим отбором». Фактически это означает, что предполагаемая способность естественного отбора, удалить эти вредные варианты из человеческого генома оказалась нулевой. Эти же результаты даёт и компьютерное моделирование, как уже было сказано выше.
Очевидно, что если естественный отбор не способен избавить геном от вредных мутаций, то, следовательно, он неспособен и усовершенствовать организм. Основное и единственное направление эволюционного процесса – это деградация и вымирание видов, что подтверждают генетические исследования. Столь массовые данные о деградации геномов и неэффективности естественного отбора загоняют современную синтетическую теорию эволюции (СТЭ) в глубокий кризис. Вот почему оказался невозможным так называемый «третий синтез», крайне необходимый для предания эволюционному учению статуса научной теории. Без него теория эволюции остаётся лишь метафизической исследовательской программой (по К. Попперу) ссылки.
3. Принцип Бейтмана и его эксперименты были признаны несостоятельными. Тема полового отбора в последние годы стала наиболее дискуссионной. Переоценке этой идеи сегодня посвящено огромное количество работ. Но пожалуй главное, что подорвало её основы — опровержение так называемого «принципа Бейтмана» и его экспериментов, которые, как оказалось, являются недостоверными. «Принцип Бейтмана» гласит: «Энергетический вклад самки в воспроизведении потомства почти всегда выше по сравнению с тем, что предоставляет самец и, таким образом, у большинства видов самки оказываются лимитированным ресурсом, за который конкурируют особи другого пола» (Bateman, 1948). Иными словами, тот пол, который больше вкладывает в выращивание потомства является ограничивающим фактором, за который приходится бороться. Вклад самки в формирование потомства почти всегда намного больший, поэтому за неё приходится сражаться, а ей стало быть предстоит выбирать. Данное правило сформулировал английский генетик Ангус Бейтман (1919–1996) на основе опытов с дрозофилами. Используя фенотипические маркеры он подсчитал число спариваний в популяции Drosophila melanogaster, разбитой на группы из 5 самок и 5 самцов каждая. Оказалось, что в этих условиях среди самцов не участвовали в скрещиваниях 21%, тогда как среди самок – только 4%, то есть, самцы чаще оказывались исключёнными из размножения. Именно это и является предпосылкой для полового отбора (Bateman, 1948).
Принцип Бейтмана приобрёл такую популярность, что некоторые предлагали рассматривать его как фундаментальный закон. Сегодня количество источников в англоязычной литературе, в которых упоминается этот принцип, просто огромно. Между тем, как показано недавно, выводы из работы А. Бейтмана по генетике мух Drosophila melanogaster, были совершенно ошибочными, о чём громогласно сообщили американские генетики на страницах журнала PNAS. Поскольку ученый тогда не имел возможности работать с генетическими маркерами, его данные преувеличили число особей, не имевших спариваний, и, соответственно, преуменьшили число особей с одним и более спариванием. Кроме того, его метод дал ошибочные оценки числа потомков в зависимости от пола. Таким образом, заключают авторы, Бейтман неверно измерил колебания приспособленности, которые служат ключевой предпосылкой полового отбора. По словам авторов, при попытке воспроизвести эксперименты Бейтмана они обнаружили, что его выводы, «которые для многих выглядели непоколебимой скалой, оказались зыбучим песком». При повторении этих экспериментов авторам не удалось найти никаких свидетельств в пользу действия полового отбора (Gowaty, 2012).
В последующей публикации в PNAS других исследователей отмечается, что у большого числа видов дрозофил самки не желают подчиняться правилу Бейтмана и совокупляются с разными партнерами. Более того, даже проявляют инициативу в поиске дополнительных самцов. Самцы многих видов также не укладываются в шаблон и проявляют неожиданную разборчивость в своих связях. Как выясняется, рост числа партнеров увеличивает репродуктивный успех не только для самцов, но и для самок (Tang-Mart;nez, 2012). Об этом же свидетельствовали и более ранние попытки воспроизвести опыты Бейтмана (Sutherland, 1985). Показательно, что выводы Бейтмана, постоянно цитируемые даже в наиболее поздних работах, были опровергнуты по крайней мере в трёх независимых исследованиях (Roughgarden, 2010).
4. 90% видов имеет одинаковый возраст, причём равный возрасту современного человечества. Согласно эволюционной теории, на формирование современной флоры и фауны ушло около 4 миллиардов лет. На протяжении всего этого времени возникало огромное число видов, часть из которых дожила до наших дней. При этом сами биологические виды существуют в виде разных популяций, каждая из которых, в свою очередь, тоже постепенно изменяется (нередко независимо от других популяций) под действием разных эволюционных факторов. Таким образом, эволюция создаёт огромное генетическое разнообразие и, естественно, чем больше эволюционный возраст вида, тем большим генетическим разнообразием он должен обладать. Более того, согласно базовым положениям теории эволюции, именно постепенно возрастающее генетическое разнообразие популяций — собственно, и приводит (в конечном итоге) к образованию новых видов. В целом, разброс возрастов разных биологических видов может быть огромным. Мы имеем и так называемые «живые ископаемые» — организмы, известные по палеонтологическим находкам с кембрийского периода. И относительно недавно сформированные виды, эволюционный возраст которых насчитывает всего несколько сотен тысячелетий.
Однако анализ митохондриальной ДНК показал, что более 90% видов имеют один и тот же генетический возраст. Причём этот возраст примерно совпадает с возрастом современного человечества: митохондриальной Евы и Y-хромосомного Адама. Результаты данных исследований были опубликованы в журнале Human Evolution (Stoeckle M.Y, Thaler D.S. Why should mitochondria define species? // Human Evolution 2018. Vol. 33. № 1-2 РР. 1-30).
Комментарий. Очевидно, что этот факт резко противоречит базовым прогнозам эволюционной теории о разных генетических возрастах разных биологических видов и популяций (см. предыдущий абзац). Одинаково низкое генетическое разнообразие внутри рамок 90% биологических видов, может быть объяснено тремя способами: 1) Все эти биологические виды в недалеком прошлом прошли через какую-то глобальную экологическую катастрофу (с массовым вымиранием), причем это произошло синхронно. Что поневоле наводит на мысль о чем-то вроде «Всемирного Потопа». 2) Или биологические виды просто не могут сильно изменяться генетически (например, без негативных последствий), и поэтому их генетическое разнообразие не может сильно отклониться от некоей «генетической нормы данного вида». 3) Или же (единственно возможное объяснение этого факта в рамках теории эволюции) — то, что все 90% исследованных биологических видов синхронно прошли недавно через «бутылочное горлышко» — это «просто так случайно получилось». Видимо, потому что биологические виды вообще часто проходят через «бутылочные горлышки». Но очевидно, что именно последнее предположение в данном случае является наименее правдоподобным (в чисто статистическом плане).
5. Дарвиновская эволюция не выявляется в эксперименте. Грандиозный научный эксперимент по эволюции бактерий E. coli показал, что даже спустя 33 000 поколений (15 лет) экспериментирования у бактерий не возникло ни одного нового признака путём дарвиновской эволюции (т.е. случайных мутаций и естественного отбора). Подробнее см.: Dustin J. Van Hofwegen, Carolyn J. Hovde, Scott A. Minnich Rapid Evolution of Citrate Utilization by Escherichia coli by Direct Selection Requires citT and dctA // Journal of Bacteriology 2016. Vol. 198(7) Р. 1022–1034.
6. Опровергнуто одно из ключевых положений современной синтетической теории эволюции (СТЭ) – возможности образования новых генов на основе мутирования их копий (дубликатов). Сегодня считается, что именно таким способом происходило образование новой генетической информации. Один из возникших в результате дупликации генов, мог свободно мутировать и изменяться (эволюционировать) вплоть до появления совершенно нового гена, в то время как вторая копия продолжала работать и выполнять свою функцию.
Данная гипотеза не выдержала проверки. Научные данные показывают, что случайные мутации «хоть и способны… копировать, разрезать, разделять и перетасовать уже существующую генетическую информацию, но не могут образовать полностью отличающуюся и абсолютно новую генетическую информацию, дающую новые качественные функции». Подробнее см.: «Gene Duplication a Viable Explanation for the Origination of Biological Information and Complexity?».
7. Парадокс токовища. Как известно, парадокс токовища опровергает теорию эволюции по факту. Он формулируется примерно так (цитата): «Если самки из поколения в поколение упорно выбирают самцов, обладающих определенными «привлекательными» признаками, то почему все самцы давным-давно не стали одинаково привлекательными (а женская избирательность не потеряла смысл)? Или, если говорить более общими словами, почему в популяциях сохраняется наследственная изменчивость по признакам, подвергающихся интенсивному однонаправленному отбору?»
В наиболее тяжелых случаях парадокс токовища, действительно, опровергает современную теорию эволюции по факту. Например, на тетеревином току примерно 90% всех самок спаривается только с центральными самцами. А это значит, что какой-то один самец оставляет потомства в 10 раз больше (+1000% к потомству), чем другие самцы. Таким образом, общая приспособленность такого самца получается +1000%. При давлении отбора такой силы, все самцы данной популяции должны стать обладателями признаков подобного самца менее чем через десять поколений! Если же взять такое токовище, где предпочитаемый (по какому-либо признаку) самец имеет всего в 2 раза больше потомства, чем другие самцы – даже в этом случае, получается +100% дополнительной приспособленности. А это значит, что такие самцы должны вытеснить других самцов всего за 15-20 поколений. Тем не менее, мы не наблюдаем (по факту), чтобы самцы тех видов, которые практикуют размножение на токовищах, становились бы «отпечатанными под копирку» (в результате мощнейшего полового отбора). Как объяснить столь критическое расхождение теоретических ожиданий эволюционной теории с реальными фактами?
Комментарий. Тут может быть три возможных варианта:
1) Или никакого «полового отбора» у животных вообще нет (за исключением человека, который действительно имеет очень развитое эстетическое чувство). А преимущество в размножении на токовище в каждый конкретный год получают просто случайные самцы (каждый раз с разными признаками).
2) Или (если половой отбор по определенным признакам у животных всё-таки имеется) отсюда автоматически следует, что живые существа вообще не способны изменяться (даже под самым сильным отбором).
3) Или же в природе имеет место сочетание этих двух (только что озвученных) вещей.
Вывод: если даже в условиях очень сильного отбора невозможно отобрать отбираемые признаки, тогда о формировании в ходе эволюции сложных биологических признаков, которые обусловлены согласованной работой многих сотен генов (с небольшими эффектами), или о формировании в ходе эволюции слабо-полезных признаков не может быть и речи.
8. Существование биологических признаков, которые не могли быть произведены на свет естественным отбором. Наиболее известным примером подобного рода является хрусталик в камерном глазу кубомедузы. Хрусталик кубомедузы обладает весьма совершенными оптическими характеристиками, не уступающими аналогичным характеристикам хрусталика рыб. Подобные свойства хрусталика могли бы обеспечить весьма качественное изображение окружающих объектов. Совершенно непонятно, как столь эффективный хрусталик мог появиться в ходе естественного отбора. Если, во-первых, нервная система кубомедуз столь примитивна, что в принципе не способна использовать данные преимущества хрусталика. А во-вторых, в глазу кубомедузы еще и фокусное расстояние очень сильно сбито. Поэтому, даже если бы медуза имела продвинутый мозг, то все равно визуальная картинка получалась бы совершенно расплывчатой из-за сильнейшей дальнозоркости.
Статьи заимствованы с сайта Научного сообщества "Разумный замысел"
Основные аргументы против концепции дарвинизма
© Copyright: Иван Валерьев, 2019
Свидетельство о публикации №219092001556
Свидетельство о публикации №219092001556
Рецензии
Спасибо за статью. Кое что позаимстовал для своей статьи.
http://proza.ru/2022/12/02/84
Павел Кавалеров 14.12.2024 20:21 • Заявить о нарушении
http://proza.ru/2022/12/02/84
Павел Кавалеров 14.12.2024 20:21 • Заявить о нарушении