Гонконг

 
ГОНКОНГ
          (Тема вторая к «Снам Однопозова»)

 
 Эту квартирку я снимаю снова и снова, когда позволяют обстоятельства. Еще бы – такая роскошь: подобрав под себя ноги, привычно устроиться на диване, он – точно напротив окна, обращенного к океану, кажется приросшим к полу... Один этаж, две входные двери, общая терраса, на сваях, удерживаемая ими почти над велосипедной дорожкой: дом стоит на пологом склоне. Отделен он от океана песчаной полосой, что тянется вдоль кромки воды – много, много миль песка. Это пляж. Да и просто место, где легко дышится – ноги по щиколотки в рыхлом песке – и ты, не замечая бега времени, перебрасываешь мяч. До чего же славно! Так здесь всегда – круглый год, и особенно по выходным.
Я люблю южную зиму. Сегодня ничто не отвлекает: только набегающие на берег волны – они катятся оттуда, где поверхность воды кажется совсем гладкой и ровной, смыкаясь с небом. Багровый круг солнца поделен этой границей и теперь видна его меньшая часть. А cейчас он вообще утонет.
Хорошо, что ты снова в городе...
Стулья на нашей половине террасы едва умещаются – и все же, удобнее здесь. Ты молчишь, сцепив руки на затылке, откинулся назад, насколько позволяет парусина спинки легкого складного креслица. Я смотрю в сторону закатного солнца – оно уже совсем неяркое, можно не прищуриваться..

 – Да не выдумываю я!..
Оборачиваюсь на твой голос. Отмалчиваюсь. Враль ты со стажем, профессионал, можно сказать, – пишешь занятно. Только верю я твоим историям через раз. Что сегодня?
– Знаю, скажешь – все выдумал. Да я и сам...
Молчим.
 .....
Вот, записываю, пока не подвела память. Теперь почему-то знаю – да, правда. Ну, знаю я – и все... Приглашаю и вас поверить – хотя бы точности пересказа.
А, в общем, – как угодно.
Да, так о чем ты...
 ...
 Итак... Гонконг, остаемся здесь на ночь – пролетом в Пекин. Мы – это группа путешествующих американцев – газетчик я один – все мы из разных штатов. Поездка где-то одобрена, поддержана и здесь, и там: "культурные связи" благословил редактор. В Китае нас принимают, как знатных гостей, хотя, какие – "знатные"! Богатенькие – да, в группе есть.
А пока – Гонконг: аэропорт, отель – и в город, в город!.
 
 Дальше – переписываю твой рассказ набело.
 «Холодный сэндвич в самолете перед посадкой – это все за сегодня. Стоп, витрина, в ней – плакат-меню с выцветшими фотографиями предлагаемых блюд, и к ним подписи: на китайском, английском и – глазам не веришь – на русском, с забавными ошибками – но все же! Кажется, здесь можно перекусить, до ужина в гостинице хватит.
 Сосед – по другую сторону высокого столика, у которого только и можно стоять. Он спиной к раздаче, за стеклом что-то шкворчит и булькает в глубоких металлических коробках и на открытой жаровне. Заказываете еду. Он слышит твой английский, ты – его, хотя, он почти сразу переходит, кажется, на китайский. И все же твой визави – европеец. Происхождения не австралийского, не канадского, но и, точно, не британского: английский – ему не родной. На вашем столике едва умещаются тарелки – твоя, наполненная рисом и жареными креветками, тем, что знакомо по восточным ресторанчикам – они теперь на каждом углу. Его – не знаешь чем. Можешь и не знать. Ешь, не поднимая глаз от тарелки.
 – From States?.. Из Штатов?.. – это, кажется, к тебе.
 Теперь ты смотришь на него – все обыкновенно. Только глаза, состоящие, кажется, из одних зрачков, немигающие. Ты не хочешь снова встретиться с этим взглядом. И еще замечаешь нос – он, как чужой, на этом, в остальном, лице европейца: короткий широкий, открытые ноздри, монголоидный. Бывает...
 Занесло из какой-нибудь Португалии. Здесь полгорода приезжих... Хотя, тебе-то что? Сегодня (и, тем более, завтра – утром вы летите дальше, в континентальный Китай) – его ты не увидишь. И вообще никогда.
 К беседе ты не расположен: успеть бы в билетные кассы, подтвердить дату вылета. Тупая формальность – в билете же отмечено! Кассы – в двух кварталах от вашей харчевни, она тоже в небоскребе, из которых, собственно, и составлен центр города-страны. Только вы сейчас ниже уровня тротуара. Перейти из здания в соседнее и даже в другой конец центра можно, не коснувшись подошвами мостовой: дома здесь на уровне вторых-третьих этажей соединены пешеходными галереями.
 Тарелка пустеет быстро, быстрее, чем хотелось бы – если бы не спешка!..
 "Read!" – поднимаешь голову: видишь протянутые через стол листки. Рука, чуть подрагивая, висит над столом. Почти машинально принимаешь их. Он же... Он тобой больше не интересуется и, кажется, безразличен к судьбе переданного, смотрит в сторону. «Да ладно, – говоришь ты себе, – опущу в первую же урну... Мало ли бумажного мусора приходит в почтовые ящики, не хватало в дороге этого добра... Почти не глядя, перебираешь страницы, все они вырваны из блокнота, или из тетради. Разная бумага, разные ручки, карандаш – листки, плотно заполнены неровными строчками. Хочешь – прочти! Между ними, вдруг, – аккуратные машинописные страницы. Эти на немецком, которого ты не знаешь, но угадываешь по артиклям, по буквосочетаниям, тебя пытались ему научить. Чего никогда не произошло – по мальчишеской занятости – есть же в жизни более интересные вещи. А тут: «Der tisch… Gutten morgen...»
Верхний листок в пачке – русский текст, от руки. Вот оно что. Ну-ну... Пролистав стопу веером, находишь еще один такой, всего их два. Это – все? Остальное – на стол, можно подобрать на обратном пути, не торопясь. Если уборщик не выбросит. Хотя вряд ли – к гостям здесь внимательны, положат на заметном месте у выхода. Свернув, прячешь отобранные в боковой карман, оба – рукописные. Поднимаешь глаза. Только что он стоял напротив. Ушел? Осматриваешься: у стойки кассира его нет. Да и пусть...
 Торопишься... Нагнать его – зачем? Он так ушел – чтобы незаметно.
 Кассы вот-вот закроются. Перемахнув через пролеты лестницы, ведущей к переходу, почти бежишь по, как тебе представляется, бесконечной галерее, на одном участке она округло изгибается, и ты догадываешься, что заблудился. Пытаешься сообразить – куда дальше?
 Замечаешь: здесь сидит существо. Как определить то, что ты видишь? Можете ли представить себе паука размером с человека, распластанного на цементном полу. Но это – человек. Не имеющее цвета тряпье, вывернутые... следовало было сказать, наверное, руки и ноги, – и все никак не соответствует тому, что мы привыкли так называть. Рядом – кусок мешковины, туда проходящие, торопясь по своим делам, – город-торговец, город-коммерсант – бросают мелочь.
 Ты – на расстоянии нескольких шагов от "паука". Под шапкой прямых черных волос (такие бывают у азиатов – у японцев, корейцев), догадываешься вдруг, – глаза человека, только что, минуты назад, передавшего тебе листки. Эти зрачки – они снова смотрят сквозь тебя, не мигая.
 Чепуха! Галлюцинациям ты не подвержен, стало быть, какие-то шестеренки в мозгу крутануло выпитое наспех превосходное, крепкое местное пиво, им ты запивал остро приправленные креветки. Близнецы? Да присмотрись – что между ними общего? Глаза – и что с того? Никакого сходства, – уговариваешь ты себя.
 Этот – заросший, наверное, вечной щетиной. Тот – аккуратно, каким ты помнишь случайного сотрапезника, одет, выбрит... И все же, это – он. Ты почему-то точно знаешь. Инстинктивно поднимаешь аппарат, он как всегда болтается у тебя на шее: все же репортажная фотография – твоя первая профессия. Снимаешь, подходишь чуть ближе, снимаешь еще. Затвор камеры оглушительно клацает в полной тишине – хотя, какая тишина! – переход заполнен спешащими людьми, где-то под вами поток автомобилей, но ты сейчас ничего не слышишь, кроме затвора – обычно мягкого, беззвучного. Этой камерой ты снимаешь не первый год – немецкая техника не подводит. Никогда.
 Существо, заметив нацеленный на него объектив, кричит что-то, машет своими конечностями. Все же, зря, понимешь ты сразу, не таясь, снял его – человека, возможно, понимающего свое уродство.
 Ты опускаешь камеру, лезешь в карман и, не глядя, бросаешь на тряпку кучу монет, среди которых были, кажется, и не мелкого достоинства. Проходишь мимо, оно сгребает с мешковины монеты и горстью запускает их в тебя, кричит, наверное, – угрозы. Монеты, звеня, рассыпаются по бетону. Торопишься пройти, почему-то продолжая двигаться в неверном направлении, в чем ты уже убедился.
 А ведь правда, напрасно – Бог с ним. Мало ли успел ты наснимать в этом потрясающем городе...
 Но, глаза... глаза! И – близко посаженный к верхней губе, широкий, несоразмерный остальным частям лица, нос, вспоминаешь того, невесть куда девшегося.
 Померещилось, с облегчением догадываешься: «Чепуха все это! Померещилось...» В кассу успеваешь – только-только.
 Возвращаясь, стараешься не смотреть в сторону, где должно оставаться чудовище – времени уже в обрез, по пути заглядываешь в харчевню, конечно, там листков нет, за вашим столиком едят другие. Уборщик ничего не знает и ничего не выбрасывал.
 ...
 Дальше – цитирую тебя почти дословно:
– Вернувшись, отношу две катушки в проявку – в срочную, одночасовую, в ущерб качеству. Редко доверяю им здесь. Можно бы сдать в нашу лабораторию, что и делаю наутро с оставшимися (отснял в поездке пленок с десяток, не меньше), но тороплюсь, еще не сломала разница во времени: по опыту, со мной это происходит точно на третий день по возращению с другого континента. А пока забираю из проявки негативы. К каждому приложены контрольные отпечатки. В этих двух – мура: одна пленка почти вся предотлетная, не успел ее заменить в камере: какая разница? Досниму в пути... Вторая – Гонконг: аэропорт, гостиница и, конечно, хорошенькая (какими бывают китаянки, отобранные для такой службы) горничная. Позировать, улыбнуться? Пожалуйста, она не возражает. Да и – против чего она, вообще, возражает?
 Так, дальше – еще виды, еще, это все для себя, не для работы. Утром, заглянув в агентство, наспех приветствую коллег. Сувениры, обещаю, будут потом, когда распакуюсь.
 Дома снова рассматриваю контрольные отпечатки – по ним отберем с редактором, что печатать к материалу. Но это – когда напишется, с чем пока меня не торопят: будет не репортаж – заказаны комментарии. И это – хорошо. Значит, будут комментарии. Вот, снова – Гонконг: город, лодки, плавучие рестораны, целые дома с покатыми крышами на баржах. Уличные торговцы сушеной, вяленой, жареной, живой рыбой, загадочными, безобразного вида, морскими гадами – таких я вижу вперые. Неужели, их едят?
 Вот – небоскреб с забегаловкой, где я ел креветки, бесчисленные этажи – я снял их под углом в перспективе: здание как бы заваливается, прием расхожий – у начинающих любителей тоже. Вот – от него тянется переход, уведший меня куда-то, куда идти мне совсем не следовало. Ну-ка, ну-ка: сейчас будет чудовище, гнев которого я нечаянно вызвал.
 Вот снова город, аэропорт, едва уместившийся на клочке земли, после которого сразу начинается океан. Возвращаюсь к началу пленки, уже не по контролькам, ищу в негативах – под сильной линзой над коробочкой с подсвеченным матовым стеклом – кадры, те два: в них должен быть «паук». Нет их – все остальные есть. Два прозрачных прямоугольничка – как раз здесь, где, предположительно, запечатлено смутившее меня существо. Я точно помню последовательность кадров. Этих нет: вместо них – два пустых окошечка.
Возвращаюсь к началу пленки, просматриваю всё до самых последних кадров – ничего похожего. Вот уже континентальный Китай: Шанхай, неожиданной здесь совершенно европейской красоты – набережная. Вдоль нее здания, построенные когда-то приезжими архитекторами. Дальше – Пекин, дворец приемов, барахолка с бесконечными "шелковыми" рядами... Продавцы чуть ли не силой тащат к своим палаткам и столам. "Ципер! Ципер!!!" Потом мы догадываемся – это должно означать "Cheaper!" – "Дешевле!" То есть приглашение вступить в торговые переговоры... Знаменитая стена... "Город мертвых"... »
 ...
Отложив записки в сторону, вспоминаю.
Ты, приблизив к моим глазам, разматываешь рулончик пленки:
– Убедись сам!
 Знаешь, – и я в фотографии не новичок. Заторопившись, уходишь – у тебя сегодня важное дело, и я завидую, потому что знаю причину твоей поспешности. Возвращаюсь на террасу. Вот и листки незнакомца – они остались здесь же, у деревянной ножки стула, прижатые к полу тяжелой стеклянной пепельницей: ты собирался показать мне и их. Рассеянность? На тебя не похоже.
 Позже я подбираю листки, их два, читаю, с трудом разбирая русские каракули. Без абзацев, из того, что удается прочесть – текст ни к кому не обращен: оборванные фразы, недописанные слова. И я угадываю: здесь как бы конспект – только что рассказанного тобой. О каждом эпизоде – по несколько строчек: «...обед в забегаловке, сосед по столику... – чуть ниже – поразившая тебя встреча на переходе...». Другая страница: «Пекин... Шанхай... Пустые кадры фотопленки». Конечно, ты мог бы все это набросать в пути сам.
 Но почерк не твой – совсем не твой.
 Я держу листки в руках, рассматриваю, перечитываю... С виду – те, что отданы тебе незнакомцем. Но отданы до твоего блуждания в переходах, здесь... здесь и о пустых кадрах в отснятой тобой пленке...
...
 ...Ночь случилась совсем скверная. Я часто просыпаюсь, утром силюсь вспомнить – что снилось? Дрянь всякая снилась – дрянь, одно слово, лучше бы и не вспоминать. На другой день набираю твой номер – длинные гудки. И на третий – тоже. И на четвертый...
 Звоню в агентство: меня там немного знают – к тебе заглядывал не раз. Слышу: «Он же собирался снова – не в Китай ли?..»
 – ... ?
 – Нет, не от нас, сам.

 Однажды автоответчик заговорит твоим голосом. Услышал я эту запись утром. Но почему не было звонка? Сплю я чутко, и заглушен телефон на ночь точно не был:
 "Я в Гонконге... понимаешь..." – пробилось сквозь короткие гудки, сопровождавшие всю запись.
 Остальное разобрать невозможно...

.....
Здесь оставленные нам записи обрываются. Возможно, обещали наши гости, они еще зайдут. Как-нибудь...
– Пленка, – сказали они, уходя, – пока у нас.
 Позвонить им что ли – номера телефона не оставили... Оставленный конверт мы еще и еще раз потрясли над столом, заглянули в него – нет ли внутри и тех листков? Их не было.
Добавить нечего. Пока.


Oт Однопозова:
– Сумею ли завершить этот рассказ, я и сейчас не знаю. Пока он записывался, я постоянно возвращался к первым абзацам, каждый раз находя в них что-то, требовавшее то существенной правки, а то и просто – быть оставленным за пределами содержания. Такое у меня происходит нечасто – может быть, даже никогда. И потом...
...Потом дважды останавливался принтер, утеряв связь с компьютером, в котором хранится текст рассказа. Мне пытались помочь знатоки в технике компьютерного письма, это они налаживали компютер, заменивший мне пишущую машинку. Не сразу, но помогли, не найдя никакой неисправности: в их присутствии, казалось, принтер просто заработал сам.
 Едва я успел заслать на него текст, безо всякой видимой причины, погас экран монитора.
 Маcтера мои и по сей час не знают причины сбоя системы. Будем разбираться, пообещали они. Так что, дописываю я эти фразы на обычной пишущей машинке, которая, вот сколько уже времени, сохраняется мной из сентиментальных соображений...