Теннисон Рицпа часть 1 вольн. перевод

(вольный перевод)

Воет-стонет ветер над землей и морем,
Слышится глас Уилли «Мать, приди ко мне»,
Что меня зовешь ты, ночью, мой сыночек,
Как прийти могу я в лунный час к тебе?
Гулкими ночами над низами буря,
Выследить ведь могут за городом нас,
Слышу звук цепей я, в сей кромешный холод,
Вымокнув до нитки, все иду на глас…
Что еще упало ? вы могли услышать?
Кости , эти кости, забрала домой,
Сосчитала, спрятав… что вы все следите,
Сложно что упало, нам узнать порой…
Кто впустил ту леди? Долго ль была здесь же?
Почему молчали, слово не сказав?
Слава Небесам всё ж … нет шпионам места,
 - В сердце моем ночка, скроет свет от глаз…
Жили сладкой жизнью?! Что вкусить успели?
Бурю, мраз и холод, жгучий стыд и страх?
В свете дня могли лишь проявить себя вы,
Кости подбирала в тот кромешный мрак!
- Что вы,  мать, сидите, будто в час тот смерти.
- О , прошу , ни слова вы о Уилли вмиг,
Предстоявшей казни круг когда очерчен,
Говорил «с коварством час беды настиг !»
В детстве я порола, сад когда ограбил,
Сумасбродный парень, фермером подбит!
Праздный? Нет , не праздный, был бы лучший воин,
Призван королем коль,  армии профит!
В окруженьи странном он друзей всё разных,
Что подбили с почты кошелек украсть,
Он поклялся «Сможет!», но не убивал он,
Все меж ними роздал, честью поручась …
А в суде сказала всё как это было,
Есть у Бога правда, судьям невдомек,
На цепи подвесив, доброе вмиг  имя
Опорочив Уилли,  был тот суд жесток.
Прах конечно к праху… высоко висит он,
Корабли проходят, видят сей позор,
Не простит Бог стряпчих -  то не черный ворон,
Что так вьется хищно... знаю с давних пор…



ОРИГИНАЛ:


WAILING, wailing, wailing, the wind over land and sea—
And Willy’s voice in the wind, “O mother, come out to me.”
Why should he call me to-night, when he knows that I cannot go?
For the downs are as bright as day, and the full moon stares at the snow.
 
We should be seen, my dear; they would spy us out of the town.         5
The loud black nights for us, and the storm rushing over the down,
When I cannot see my own hand, but am led by the creak of the chain,
And grovel and grope for my son till I find myself drench’d with the rain.
 
Anything fallen again? nay—what was there left to fall?
I have taken them home, I have number’d the bones, I have hidden them all.         10
What am I saying? and what are you? do you come as a spy?
Falls? what falls? who knows? As the tree falls so must it lie.
 
Who let her in? how long has she been? you—what have you heard?
Why did you sit so quiet? you never have spoken a word.
O—to pray with me—yes—a lady—none of their spies—         15
But the night has crept into my heart, and begun to darken my eyes.
 
Ah—you, that have liv’d so soft, what should you know of the night,
The blast and the burning shame and the bitter frost and the fright?
I have done it, while you were asleep—you were only made for the day.
I have gather’d my baby together—and now you may go your way.         20
 
Nay—for it ’s kind of you, Madam, to sit by an old dying wife.
But say nothing hard of my boy, I have only an hour of life.
I kiss’d my boy in the prison, before he went out to die.
“They dar’d me to do it,” he said, and he never has told me a lie.
I whipp’d him for robbing an orchard once when he was but a child—         25
“The farmer dar’d me to do it,” he said; he was always so wild—
And idle—and could n’t be idle—my Willy—he never could rest.
The King should have made him a soldier; he would have been one of his best.
 
But he liv’d with a lot of wild mates, and they never would let him be good;
They swore that he dare not rob the mail, and he swore that he would;         30
And he took no life, but he took one purse, and when all was done
He flung it among his fellows—I ’ll none of it, said my son.
 
I came into court to the Judge and the lawyers. I told them my tale,
God’s own truth—but they kill’d him, they kill’d him for robbing the mail.
They hang’d him in chains for a show—he had always borne a good name—         35
To be hang’d for a thief—and then put away—is n ’t that enough shame?
Dust to dust—low down—let us hide! but they set him so high
That all the ships of the world could stare at him, passing by.
God ’ill pardon the hell-black raven and horrible fowls of the air,
But not the black heart of the lawyer who kill’d him and hang’d him there.