Больничка, часть2

  Наши с Канатом скитания по городу в целях сбыта товара стали ежедневными. С утра, приняв процедуры и позавтракав, мы с сумками отправлялись на электричке в город. По внешнему виду мы, скорее, напоминали иногородних студентов или ПТУ-шников и не вызывали у милиции никаких подозрений. Канат перестал участвовать в воровских операциях, чем был весьма доволен.«Так спокойней, башкирец – рассуждал он – скинули товар, свое забрали и гуляй дальше».
 
  На вырученные деньги мы покупали продукты, чай, спиртное, курево, поскольку больничной жрачки было недостаточно, хотя кормили неплохо.

  В ходе наших сбытовых операций, нам постоянно приходилось пересекаться с самыми разными представителями питерской  преступности.Обычный житель даже и представить себе не мог,насколько плотно в то время рынки опекались криминалом.Кроме официальной платы за место, желающий продать что-либо, обязательно платил дань представителям группировки, контролирующей рынок. Платили все, включая бабок, торгующих зеленью на входе. Единственной их привилегией была возможность поворчать: «У, мордовороты, бандюги несчастные, и когда вы подавитесь!» Скажи подобное какой-нибудь продавец кроссовок – наказание последовало бы незамедлительно.

  Мы за право торговли не платили, поскольку товар у нас был не купленный, а «отработанный», о чем мы предварительно уведомляли бандитских бригадиров. Они благосклонно давали разрешение: «Базара нет, бродяги, работайте, только порядок не нарушайте». Конечно, на слово нам бы никто не поверил, но выручало то, что Каната знали очень многие, успели познакомиться за столько-то лет.
 
  Порядки  на каждом рынке были свои. Например, на Пушкинском нельзя было торговать пакетами, эту сферу группировка курировала сама. Посреди рынка восседал дедок-нумизмат с коллекцией монет и значков. Возле него лежала большая стопка пакетов, и дедок ими бойко торговал. Выручка была огромной, поскольку пакеты были нужны абсолютно всем. Удивительно, что на других рынках такого правила не было, и пакетами мог торговать  кто угодно.
 
   Прибыв с товаром на рынок, мы в первую очередь показывали его местной братве. Бандиты выбирали себе понравившиеся вещи – кто свитер, кто пиджачок, исправно рассчитывались, поскольку цены были приемлемые. Тем более, что вещи были хорошие – Серега с Ромкой знали в этом толк и из-за ерунды не рисковали.

   Овощные рынки традиционно держали представители южных республик. В начале 90-х, славянские группировки, позарившись на огромные прибыли южан, решили вытеснить их и взять рынки под себя. Для этого прибегли к самому простому способу. Средь бела дня к одному из рынков  подъезжало 20-25 машин, и прибывшие на них боевики начинали без разбора избивать присутствующих битами и арматурой. Причем, не ставилось целью – бить именно южан. Избивали всех, кто попадался под руку – кто ж после такого пойдет на рынок. Под раздачу попали три рынка. В ходе налетов иногда оставались и трупы.

  Затем торговлю овощами и фруктами передали в руки русских торговцев, и в течение короткого времени рынки зачахли. Наши соотечественники не смогли организовать процесс так, как это делали южане. Что-то разворовали, что-то пропили, остальное попросту сгнило. И тогда высокое бандитское собрание  постановило передать торговлю овощами обратно азербайджанцам, не забыв обложить их данью. И рынки вновь расцвели.

  Надо отдать  должное, кавказцы очень четко организовали работу. Поставщики – поставляли, грузчики – разгружали, продавцы – продавали. На складах, доверху забитых овощами, самую грязную работу по сортировке выполняли, в основном,  наши соотечественники из числа местных алкоголиков, конечно же, под присмотром джигитов.

  Столь денежные объекты не оставляла без своего внимания и милиция.
  Однажды мы стояли на рынке и разговаривали с местными парнями. Вдруг на территорию, переваливаясь и рыча мотором, въехал ОМОНовский ЗиЛ. Выпрыгнув из зарешеченного фургона, омоновцы направились в нашу сторону. Встреча с представителями данной структуры в наши планы не входила, и мы с Канатом несколько заволновались. Один из братков успокоил: «Это не к нам  - к чуркам. Если бы по наши души, мы бы в курсе были». И, действительно, омоновцы прошли мимо нас, не обратив никакого внимания. Один из бойцов захватил с собой рыночную телегу и, подойдя к овощному ряду, поставил на нее весы с прилавка. Офицер громко объявил: «Проверка весов!». Далее телегу уже катил торговец, кавказцы послушно ставили на нее свои весы и плелись следом.
  Собрав все весы, они закатили телегу в рыночное помещение, туда зашли офицер и один из бойцов. «Заходим по одному!» Проверка заключалась в передаче некоторой денежной суммы в руки «проверяющих», и  уже через минуту торговец, прижимая весы к груди, семенил к своему прилавку.
  Закончив «проверку», омоновцы погрузились в свой  ЗиЛ  и отбыли, по всей видимости, на другой рынок.

   Самым большим и многолюдным местом торговли был знаменитый Апраксин Двор. С незапамятных времен в его многочисленных закоулках творились темные дела. «Пацаны, если нужен будет ствол, найдите меня. На входе не берите, там кидалово», - предупредил нас один из местных бригадиров.
   Перед входом на рынок стояли торговцы газовыми пистолетами. Газовое оружие в то время только появилось в России и пользовалось большим спросом  у населения, желающего защитить себя от уличных хулиганов.
   Торговцев оружием легко было узнать по закрепленным на груди белым листкам с изображением пистолета. Заинтересовавшемуся долго объясняли преимущества того или иного «ствола». Наконец, покупатель выбирал понравившуюся модель, расплачивался  и, довольный покупкой, выходил с рынка. За углом его останавливал милицейский патруль. Иногда это были опера в штатском, иногда – обычные сержанты в форме.  Проверив документы, и, обнаружив запрещенный к гражданскому обороту предмет, милиционеры тут же доводили до сведения испуганного покупателя перечень статей Уголовного Кодекса, которые ему теперь «светят». Впрочем, они были готовы решить вопрос на месте за определенную денежную сумму, естественно с конфискацией предмета незаконной торговли.  Незадачливый владелец оружия был даже рад, что так легко отделался, а изъятый ствол поступал в дальнейшую продажу.
   Надо сказать, что милиционеры были самые, что ни на есть настоящие, и, по сути, выполняли свои прямые служебные обязанности. Не за бесплатно, конечно, но что поделать – милиционеры тоже кушать хотят.

  Это, конечно, была не единственная возможность для обывателя потерять свои деньги. Над этим вопросом неустанно работали многочисленные представители рыночного жулья. Достаточно было  «засветить» крупную сумму и человека начинали опекать, подыскивая удобный способ изъятия денежных средств.
  Самым простейшим и незамысловатым сценарием был следующий.
 
  В то время спиртное продавалось прямо в торговых рядах, разноцветные бутылки выстраивались в ряд на столах. Когда ничего не подозревающий «опекаемый» проходил мимо такого ряда, его внезапно толкал пробегающий мимо беспризорник, который сразу же исчезал. Человек, потеряв равновесие, задевал прилавок со спиртным,  несколько бутылок падали и разбивались. Торговец спиртным, который был «в теме» поднимал истошный крик. На шум тут же появлялись «контролеры» в кожаных куртках. «Чего орешь?» «Да вон какой-то пьяный мне бутылки побил!» «Заткнись, щас разберемся, сколько бутылок разбилось?» Торговец выкладывал из-за прилавка несколько десятков горлышек от бутылок, предъявляя их в качестве ущерба. «Да ты что, там всего две-три разбилось!» - оправдывался обескураженный «виновный». «Слышь, мужик, или на месте возмещаешь, или ментов вызываем и поедете в отдел разбираться,  но это тебе дороже обойдется» , - поясняли контролеры. Бедолаге ничего не оставалось, как возместить названную торговцем сумму плюс контролеру «за беспокойство». Такую операцию проводили несколько раз за день. Были и другие, не менее эффективные способы.

  Самым распространенным видом обирания «лохов» до нитки на рынках с древних времен были лохотроны.
  При всем их разнообразии, цель лохотронов была одна – выудить побольше денежных знаков с любителей халявы и легкой наживы.
  Древнейшим лохотроном всех времен и народов являлись, конечно же, наперстки. В 90-е годы игру модернизировали и вместо наперстков стали применять металлические стаканы и черные поролоновые мячики. Сути игры это не меняло.
   Начинается сеанс довольно невинно. Ведущий(нижний, игровой), сидя на корточках в людном месте, передвигает на картонке три металлических стакана, под одним из которых находится мячик. Угадать, где именно мячик, несложно, и подставные(верхние) периодически угадывают. Угадавшему игровой вручает купюру. На радостные возгласы собирается толпа. И вот уже кто-то из подошедших зевак решается сыграть. И тоже выигрывает! «С вами по миру пойдешь, с глазастыми», - сетует игровой. Мужики начинают более активно ставить ставки, иногда не угадывают, что только подогревает интерес. Ведущий предлагает делать массовые ставки.  «А денег-то у тебя хватит рассчитаться?» - интересуются мужики.  «Ну кто ж без денег играет, мужчина без денег – это бездельник!» - весело отвечает ведущий и демонстрирует присутствующим увесистую пачку. Это вдохновляет, и игра еще более оживляется. Расставив комбинацию, игровой спрашивает: «Кто заметил?» «Я заметил».  «Ну давай еще по соточке, раз такой глазастый. Кстати, кто еще заметил, тоже вкидывайтесь, плачу всем!» Мужики шуршат бумажками. Деньги вручают на хранение самому «ответственному» из подставных. «Может удвоим?» - спрашивает игровой и поднимает один из стаканов, показывая, что под ним ничего нет. Шансы вырастают, мужики посмеиваются: «Ох, парень, не тем ты занялся, все ведь проиграешь!»  Жены горделиво поглядывают на своих удачливых мужей.
   В это время позади игрока возникает какой-то шум, и он на мгновенье оборачивается. В этот момент один из подставных быстро поднимает другой стакан, и все видят, что и под ним пусто. Сомнений нет – мячик под третьим стаканом. Игровой, «не заметивший» этого маневра, возвращается к игре и продолжает торги. Мужики, уверенные в своем выигрыше, начинают занимать друг у дружки: «Поставь за меня, все равно же выиграем!» Куча денег на кону(в руках подставного) уже огромна. «Давай разыгрывай!» - требуют мужики. Ведущий, больше для порядку, без финтов, переставляет два стакана, мужики глядят во все глаза во избежание обмана. Тон игрового меняется: «Мужик, точно видел где, ставь ногу на стакан, чтоб потом разговоров не было!» Мужик послушно ставит ногу. «Переворачивай!» Мужик преворачивает, под стаканом ничего нет. Ведущий поднимает второй стакан, мячик под ним. «Я же сказал, внимательно смотрите». В какой момент и кто из них приподнял стакан, прижав шарик пальцем – история умалчивает. Игровой  и «ответственный» за деньги моментально исчезают. Мужики иногда пытаются преследовать их, но находящиеся рядом боевики жестко пресекают эти попытки. Мужики озадаченно смотрят друг на друга, им еще предстоит выяснять, кто кому должен за ставки. Занавес.

  Были также и другие вариации лохотронов – с карточками, карандашами, бочонками и еще невесть с чем. В ходе игры  двум игрокам выпадали карточки с одинаковыми номерами. В таком случае борьба разыгрывалась уже между ними – кто больше поставит на кон. Естественно, один из игроков был подставным, другой – лохом. Я видел случай, когда важный барыга с женой доставал все новые купюры из кармана и с довольным видом смотрел на «растерянного» подставного. Удивительно, но у подставного за секунду до окончания отведенного времени обнаруживалась нужная сумма, чтобы закрыть ставку и поставить следующую. Ослепленный жаждой халявы, лох не мог элементарно понять, что деньги у его оппонента никогда не закончатся. Причем, подставной в ходе игры неоднократно просил его: «Мужик, хорош деньгами давить, давай разыграем!». В какой-то момент лох доставал из кармана главный козырь – тысячу баксов в глупой надежде, что такой суммы у его противника точно уж не окажется. «Побледневший» подставной «мучительно» выжидал полторы минуты, затем спокойно доставал пачку баксов: «Штуку закрываю и пять в гору!» Надо было видеть выражение лица лоха и особенно его жены.
 
  Нам, простым «бродягам» было непонятно, как люди, сумевшие заработать такие огромные деньги, так бездарно с ними расстаются.
 
  Наиболее «честным» лохотроном, который мне доводилось видеть, были мыльницы. На куске ДВП закреплялись в два ряда десять мыльниц. Под любую из них желающий сыграть вставлял любую денежную купюру. В мыльницах были зарики для игры в нарды. Когда ставки были сделаны, ведущий долго тряс картонку, затем ставил ее на стол. Открыв мыльницы, смотрели на значения зариков. Если значение поставившего было выше, чем в мыльнице напротив, то ведущий отдавал ему его деньги и добавлял такую же сумму. Если ниже, то деньги доставались ему. Казалось, в такой ситуации обмануть невозможно. А никто и не обманывал. Просто по правилам игры у ведущего было два преимущества, о чем он объявлял заранее – если значения зариков равны, и если у оппонента единица. У ведущего, соответственно, будет больше или равно. На этих двух факторах он и выигрывал.

  Вообще, рынки, несмотря на кажущуюся их хаотичность, на самом деле работали как хорошо организованный механизм. Все было подчинено правилам, установленным администрацией и связанными с ней бандитами. Даже нищие у входа сидели не сами по себе и в конце дня сдавали выручку бригадирам. Под вечер, в одном из рыночных кафе, бандитские бригадиры принимали дневную выручку от «руководителей направлений». Деньги подсчитывались, учитывались и складывались в спортивные сумки.
   Только совсем наивный мог полагать, что можно привезти на рынок партию товара и продать ее, как тебе вздумается. Администрация рынка могла вообще запретить продажу какого-либо товара по причине его избытка. Тогда владельцу предлагалось продать товар оптом по сниженной цене.
   Самым большим проступком было несогласованное самовольное снижение розничной цены торговцем. За это в обязательном порядке следовало наказание – как телесное,так и в виде штрафа или изъятия товара.

   Иногда бывало и посерьезнее.

   В начале 90-х в Питер повадились крикливые хохлушки  с дешевой картошкой, которую привозили с Украины на поездах. Они устраивали стихийные рынки прямо посреди улицы и продавали свою бульбу по ценам наполовину дешевле рыночных. Разумеется, народ охотно разбирал дешевую картошку.
   Хохлушек несколько раз предупредили, но они и слышать не хотели: «Шо це такое еще, по якой цени хочем, по такий и продаем!»
   Однажды утром к картофельному ряду подъехала неприметная «девятка», и из нее ударила автоматная очередь. Пули с треском разорвали мешки. Одна или две торговки были убиты, несколько человек, в том числе и покупатели – ранены.  «Несанкционированная» торговля была прекращена.
 
   Больничка наша располагалась в старинном здании. В годы фашистской оккупации, там был организован офицерский клуб. Немцы настолько уверенно обосновались на захваченных территориях, что даже не поленились привезти из Германии рояль. Он так и остался стоять в столовой, конечно расстроенный и обшарпанный. Не украли его за столько лет по причине громоздкости. Каждое из поколений больничников, в том числе и мы, ломало голову, как бы вынести его из больницы, но решения не находило. Немцы в этом деле, видимо, были более расторопными.
Оккупация пригородных районов Ленинграда длилась около трех лет. По рассказам стариков, немцы наладили обычную жизнь, работали различные конторы, пожарка, полиция. Люди получали зарплату в рейхсмарках, могли написать заявление, например, на соседа-дебошира, и немецкие власти принимали меры. Окупационная пропаганда работала на совесть, и обычных
жителей, лишенных какой-либо другой информации, убеждали, что Москва, Ленинград, Сталинград давно уже пали и немецкие войска находятся за Волгой. Конечно же, люди не дураки, и, слыша канонаду, понимали, что бои идут на подступах к Ленинграду. Но здесь, в пригородах шла обычная жизнь при новой, немецкой власти. А что мог поделать простой человек, оказавшийся в оккупации. Это ведь продолжалось не день, не два, не месяц и даже уже не год. Куда деваться, приходилось как-то приспосабливаться и в этих условиях. И кто знает, где было хуже – в свободном, но окруженном Ленинграде, где гибли сотнями тысяч или в достаточно спокойных, хоть и захваченных врагом пригородах. Война для простого человека – всегда дело бедовое, и ничего хорошего в любом случае ему не сулит. Поэтому, осуждать кого бы то ни было, мы просто не имеем права.
 
  Я знал двух стариков, по именам даже их и не помню. Жизнь они провели воровскую, много лет отдали в лагерях. Удивительно, что у обоих с ними были их старухи, прошедшие рядом с ними весь нелегкий путь. Глядя на свою бабку, один из них говорил:  «Ну вот на кой черт я ей сдался, чего хорошего она со мной видела, годами с лагерей ждала, посылки присылала. Еще по молодости говорил ей – найди нормального фраера и живи по-человечески». Бабка, видимо,  не в первый раз слыша подобные разговоры, беззлобно грозилась:  «Щас дам по башке-то, будет тебе фраер!»
  Старики между собой говорили на старой воровской фене. Порой, понять их было невозможно. Их подруги жизни за многие годы прекрасно понимали жаргон, но разговаривали на нормальном языке.
  Во время войны они оказались в блокаде. Конечно же, тогда они были не  стариками, а молодыми питерскими уголовниками. Я расспрашивал их – как оно было в блокаду. «Плохо было, очень плохо». «Голодали?» «Ну, кто голодал, а мы шустрили, куда деваться. У каждого, Витя, жизнь своя  и другой не будет. В то время только от тебя самого зависело – сдохнуть тебе или еще пожить. Воровать было даже легче, чем раньше, люди слабые были от голода, зайдешь в хату, толкнешь его – он и падает, бери что хочешь. Хотя и брать особо было нечего, все на хлеб обменяли. Но не думай, Витя, что вот так все просто было. Если «на гражданке» я свободой рисковал, то в войну – жизнью. Попадешься – кончат на месте. Вообще, все эти разговоры про героизм – пустое. Ну какой там героизм, когда человек падал от голода. Когда расписывают, что народ весь как один геройство проявлял – все это ерунда. Каждый, как мог, выживал. Смерть была повсюду. Погибнуть можно было не только с голоду или от бомбежки. Могли пристрелить, если оказался на улице во время воздушной тревоги, как корректировщика немецкого, по любому свету в окне или даже папиросному огоньку лупили из автоматов. Между прочим, мы, бродяги, хоть жизнью рисковали, а начальство на складах жировало. Склады, почему часто горели? Недостачи, уворованное  списывали. Ну и немец не дремал, конечно, бомбили нещадно. Все антикварные состояния, Витя, барыги в то время сделали, рояль старинный за буханку хлеба забирали. Так, что, кому война, а кому – мать родна».
 
  Да уж, народу нашему во все времена доставалось – и от тех, и от других, и от третьих.

  Фашистов выбили внезапно. После прорыва блокады, войска Жукова начали стремительное наступление. По пригородам ударили сотни артиллерийских стволов. Немцы спасались,  кто на чем мог, убегали даже на своих двоих. Войска погнали их дальше, а в города вошли отряды НКВД – выяснять, кто и как работал с немцами во время оккупации…

  В нашу будущую больничку попал снаряд и половину здания разворотило. После войны хотели его снести совсем, но старинная метровая кладка не поддавалась. Разрушенную часть отстроили заново, так и стоит до сих больничка из двух половин.

   Канат, радовавшийся, что отошел от чисто криминальных дел, через некоторое время заскучал. 18-летняя воровская привычка не давала ему жить спокойно. Он всегда был готов к риску, к схватке. И это отражалась во всех его повадках. Однажды, собравшись постирать свои спортивные штаны, он  высыпал из кармана на газетку горсть обычного песка из детской песочницы.  «Че, бабай, песок уже сыпется?» - засмеялся я.  « Это получше твоего кастета будет - ответил казах – в глаза бросаешь, неделю потом отходить будешь, хочешь попробовать?»
Заскучавший по воровским делам, Канат вновь начал наведываться в госконторы за излюбленными калькуляторами и кнопочными телефонами. У вора в крови потребность в риске, ощущении края. «Нам, башкирец, надо какое-то свое нормальное дело замутить. Соображай, вы же все там в Башкирии криминальные». Но сообразить было не так-то просто. Таких, как мы в Питере было во все времена хоть отбавляй, а уж в 90-е то…

  Вообще, Питер, считавшийся всегда культурной столицей России, конечно же, таковой и являлся. Но во все времена он был еще и столицей криминальной. И причины этого лежат на поверхности. Город строился руками каторжан, согнанных на берега Невы железной волей Петра. Они и стали первыми петербуржцами, построив на гиблых болотах прекрасный город. Понятно, что своих криминальных привычек бросать они не собирались и промышляли, кто, чем может. Потом у них выросли дети, внуки, которые особой законопослушностью также не отличались. А в 90-е годы на невские берега устремился лихой люд со всех концов нашей необъятной Родины. Каких только группировок в то время не было: тамбовские, казанские, великолукские… Некоторые назывались по имени лидеров: малышевские, кудряшовские… Современный питерский бандитизм, зародившийся  в конце 80-х с мордобоя у кооперативных палаток, быстро окреп и встал на ноги. В 90-х бандиты контролировали в Петербурге практически все сферы жизни. Платили все: бабки у метро, торгующие едой, ларьки, крупные магазины, шашлычники, цветочники, промышленные предприятия – все. Постоянно шел передел сфер влияния, который выливался в кровавые разборки. Ларьки жгли зачастую вместе с продавцами и охранниками – для устрашения.

   Показательным был такой случай. Некая итальянская известная фирма, воодушевленная рыночными преобразованиями в России, решила открыть в Петербурге обувной магазин. Что и сделала – на Петроградской стороне было арендовано и отремонтировано большое встроенное помещение в жилом доме. Когда все было готово к открытию, в магазин пожаловали представители группировки,  контролировавшей район, и объявили хозяевам размер дани. Итальянцы, хоть и прибыли из мафиозной страны, но с возмущением отвергли предложение, заявив в милицию.
   На открытие был приглашен принц Уэльсский, находившийся в Петербурге с визитом. Но данному мероприятию состояться было не суждено – в ночь накануне открытия магазин взорвали. Сам дом почти не пострадал, но не по причине особой гуманности бандитов, просто взрывники четко выполнили задание в рамках "разумной достаточности", зачем лишнюю взрывчатку тратить. Было бы задание взорвать дом – взорвали бы дом.
                (продолжение следует)