Маринка-маленькая

Маринка-большая, Маринка-маленькая
--------------------------------------------------
Ах, какой снег выпал в Минске на Сельхозпоселке в январе 1970-го года. Такой чистый, что его можно было есть.
Мы собирались у Вовки в мансарде с косыми стенами. Вовка, тайком мимо родителей, принес  из погреба трехлитровую банку самодельного виноградного вина. Мы пили вино из чайных чашек и закусывали снегом с подоконника.
Я спросил, трахет ли он Маринку-большую. Вовка ответил - «нет», но сказал это так,  так чтобы я понял, что трахает.
Звали большую Маринку «большой», потому что была еще и Маринка-маленькая , красивая как кукла, девочка из заводского района. А Маринка-большая была действительно большая, выше Вовки на голову. Мы подкалывали Вовку, а он говорил: «В постели все равны».  Но какая там была постель.  Если кто-нибудь оставался у Вовки ночевать, его папа стучал по батарее парового отопления и кричал:
«Я не потерплю в моем доме бл**ства!»
        Мишу привела Маринка-маленькая.  Миша был настоящим минским мажором - учился в БГУ, изучал астрономию. Знал  японский язык (это так, для себя), имел настоящие американские  джинсы и курточку, магнитофон Комета,  свою комнату в квартире на Карла Маркса, куда родители не могли войти без стука. Ездил на такси.
У меня с Маринкой-маленькой ничего не было. В первый же день, в ответ на мои  инициативы, она спросила:
- Если я тебе дам, ты на мне женишься?
- Не знаю, - сказал я.
- Не обижайся, - сказала она. - Ты мне офигенно нравишься, но я должна выйти замуж.
Мы дружили. Я знал, что она живет без отца в однокомнатной квартире с больной матерью,  в нищете.  Любит читать. На копеечную зарплату служащей в банке собрала хорошую библиотеку, выше всех современных писателей ставит Трифонова и сама пробует писать.
Мы сидели допоздна. Миша принес с собой гитару и пел очень скучные, правильные пафосные песни собственного сочинения.  Вовка два раза сходил в погреб, мы выпили много вина. Почему-то Миша вызывал у меня раздражение и, опьянев, я стал искать повод, чтобы подраться. Он это почувствовал, сказал что-то на ухо Маринке-маленькой, и они засобирались уходить. Я предложил проводить, на вопросительный Маринкин взгляд ответил:  «Вам до Волгоградской нужно через сельхозпоселок идти." Я посадил их в такси, немного сильнее, чем нужно, захлопнул за Мишей дверь и помахал рукой.
Когда я вернулся, Вовка с Маринкой-большой уже открыли уже третью банку.
- Ну чего ты к нему цепляешься? - спросила Маринка-большая.
- Я не цепляюсь, нафиг мне этот Миша не нужен.
- Нет, ты цепляешься, он тебя боится.
- Не нужно меня бояться.
- А между прочим, он из ваших, - сказал Вовка
- Каких наших.
- На половину, - уточнила Маринка-большая, как кентавр.  Снизу конь, а сверху...

- Еврей, - уточнил я.

- А может наоборот. Сверху конь, а снизу еврей, - сказал Вовка.

- Рабинович, хочешь меня трахнуть? - спросила Маринка-большая.

- А как же Вовка?
- Я большая, меня на всех хватит...
Только через неделю, заглянув «на чердак», я увидел всю компанию: Вовку, Маринку-большую и Маринку-маленькую.
- У меня праздник, - сказала Маринка-маленькая.
- Какой праздник?
- Какая тебе разница. У меня праздник, давай отпразднуем.
Она достала из сумочки бутылку грузинского коньяка и коробку шоколадных бутылочек.
Это был наш ритуал.
Каждый откусил у своей бутылочки дно, выпил содержимое, потом в шоколадную рюмочку налил коньяка и выпил ещё раз. Нужно было с кем-нибудь поцеловаться. Я чмокнул Маринку в шею, но она сказала:
- Нет, не так.
Схватила меня как ребенка за лицо и поцеловала в губы.
- Ну, как там наш Миша? - спросил я у Маринки, когда мы выпили всю бутылку коньяка.
- Говно этот твой  Миша, - сказала  внезапно опьяневшая Маринка.
- Почему мой, он твой.
- Нет твой, - сказала Маринка-маленькая,  и красивое ее лицо лицо сделалось злым.
Через месяц я узнал, что она вышла за Мишу замуж.