Уолтер Чарлтон. Тьма безбожия

ТЬМА БЕЗБОЖИЯ
Введение
Уолтер Чарлтон (1652)

Прежде чем вступить в двери нашего физико-теологического лабиринта - а так, кажется, следует называть тот хитроумный и часто малопонятный способ, который Роу и другие предлагают для наслаждения делами Провидения -  мы предложим некоторые вещи, необходимые для спокойного, удовлетворяющего и чуждого предрассудков рассмотрения, если благонамеренное перо может подвергнуть ему непримиримых врагов истины, склонных к дерзкому и грубому прекословию и злобному порицанию. 
Основных пунктов или главы на понимание которых все мы надеемся как на наше скромное, но полезное утешение во время нашего недолгого пребывания на этой земле, и считаем это действительно и единственно имеющим значение, лишь четыре, и это:
1. Повод и побуждения к этому упражнению;
2. Необходимость и обоснованность естественного богословия в целом, и в частности и главным образом демонстрации существования Бога, посредством повсеместно  распространенных лучей света природы, этого вселенского свидетельства истины;
3. Благодарное поминовение тех благородных авторов, из чьих трудов были извлечены богатейшие вклады в этот госпиталь для лечения несчастных неверующих;
4. Наше должное признание тех недостатков и препятствий, которые сделали нас недостойными  достойного исполнения столь трудной, столь возвышенной, столь священной, столь объемной задачи.
1. Что касается первого момента, а именно повода, то это правда, не более прискорбная, чем очевидная, что этот наш остров, который может справедливо состязаться с большинством частей земли за приоритет обращения в христианство, сейчас изменился, и праведный гнев Божий может не оставить нам другого времени для разговора об этом; ибо прошло не так много лет с тех пор, как ложь бросила вызов всему миру, и, несмотря на ортодоксальную, ревностную и искреннюю проповедь, она породила в последнее время и продолжает взращивать в эти дни новые сонмы атеистических чудовищ (таких, по крайней мере, чьи распутные практики и дерзкие публичные речи в равной степени заявляют об их диком честолюбии и желании быть как можно хуже), как будто единственный способ приобрести репутацию трансцендентного ума - это казаться способным с помощью смелых и благовидных аргументов оспаривать величайшие и самые священные истины, и даже такие, от признания которых зависит достоверность всех других понятий. Ни одна эпохи и ни один народ еще не были в такой опасности.
И в самом деле, это утверждение не может звучать слишком резко в ушах любого достойного человека, ибо мы должны заметить, что религия (оживотворяющая дух всех простых людей и дающая санкцию всем человеческим законам) и священная власть Церкви (единственная бронзовая стена защиты от легионов заблуждений и иллюзий, которые общий враг человечества развил своими тонкими манипуляциями над обманчивостью нашей хрупкой природы) настолько разрушены и подорваны нашей роковой гражданской войной, так что остаются еще многочисленные и широкие бреши, при которых целые сонмы самых отвратительных ересей, кощунственных увлечений, даже откровенного атеизма обрушились на нас без какого-либо значительного противодействия со стороны тех, кто по долгу своего места и служения обязаны быть публичными поборниками всех священных истин. Это мы часто, и не без должной печали, рассматривали и при глубоком и повторном рассмотрении всех тех кровавых софизмов, к которым обычно призывают атеисты, чтобы поставить под сомнение либо существование Бога, либо  два Его главных атрибута, создание Вселенной и постоянное сохранение ее и управление ею Его божественными силами. Провидение является надлежащим выводом из этих двух истин.
Если привязанности человека не сосредоточены на Боге, или если человек тщетно приписывает своему разуму столь великую мудрость и совершенство благоразумия, что в результате он полагает, что может постичь то, что может Бог, и определить, что Он должен делать, то мы тотчас же обнаруживаем, что прямой путь к полному и прочному решению всех этих проблем состоит лишь в том, чтобы возвещать всем людям, что они должны рассуждать о своем собственном разуме как о конечной субстанции, а о Высшей Сущности - как о бесконечной, и потому непостижимой. Ибо это необъятное различие, всегда объясняет даже самые вопиющие проявления неверия, и если его осмыслить хотя бы отвлеченно, то все те трудности, которые, казалось бы, затмевают свет природы, будучи обращены к Богу, скоро уменьшатся и исчезнут, как рассеивается туман перед восходящим солнцем.
Простой смысл всех, прямых или косвенных и в любом случае ужасающих атеистических заблуждений представляется очевидным: это  негодование по поводу нашего долга по отношению к Богу и к нашим собратьям по роду человеческому. И поэтому по отношению к Богу наш долг - в оправдании истины Его оскорбленного величия, а по отношению  к человеку - в исправлении извращенных суждений, по мере  возможностей нашего ума, в чем мы уже некоторое время как попытались преуспеть. И сила этих мотивов еще более соответствовала нашим задачам, поскольку уже некоторое время назад мы предложили раскрыть весь смысл наук о природе на принципах, которые кажутся на наш взгляд наиболее твердыми и постоянными, и позволяют объяснить если не все, то большинство явлений природы, твердо признавая аксиому схоластов: Nulla res, qualiscunque est, intelligi potest, nisi Deus pri;s intelligatur (Неважно, каким образом мы это понимаем, важно, как Бог понимает); иначе говоря, ни одна вещь в природе не может быть известной без того, что ее Автор знает о ней все. И это не отступление с наших изначальных позиций, но наиболее выгодное и удобное сохранение их, ибо демонстрацию существования Бога можно начать только с эффектов Его бытия, а потому и многих Его свойств и атрибутов, как они относятся ко вселенной вообще и человеческой природе в частности; и это, как основание, должно не только поддерживать, но облагораживать и облегчать наши будущие построения. Точно так же наши частые и задумчивые размышления об огромном расстоянии между предельной напряженностью нашего понимания и хотя бы самой малой частью этого самого возвышенного и превосходного Предмета не могли изменить или сломить нашу решимость: ибо, чтобы противостать унынию, мы помним, что обидеть недостаточным усердием - более почтительно, чем оскорблять пренебрежением.
Сейчас, хотя это несколько выбивается из наших мыслей и относится лишь к низшему звену нашей работы, мы не смеем не сказать, что этот аргумент не является нашим собственным изобретением или выбором, ибо мы уже давно склоняемся к мнению Исократа*: Eam mentem Dii singulis dant, ut communes utilitates in medium afferant (ум Божий содержит общие для нас истины, К Филиппу, 63). Ибо Божие провидение касается каждого человека, и это мягкое и тайное прикосновение вселенского Духа, Который поддерживает всю гармонию мира, настраивает мысли каждого человека в том или ином определенном ключе; и поэтому будет преступлением пытаться задушить или погасить те искры, которые мы не можем не воспринимать как зажженные и светящиеся в нашей груди.
2. Что касается второго, а именно необходимости в естественной теологии, мы не единственны в нашем убеждении, что эти два положения, что есть Бог и что душа человека есть субстанция, совершенно отличная от его тела и наделенная бессмертием по характеру своей сущности, являются главными среди тех истин, которые должны быть продемонстрированы философами, а затем богословами. Ибо хотя для нас, чье сознание глубоко проникнуто священной традицией христианства, достаточно принять на основании свидетельств моей веры, что Бог есть и что человеческая душа, будучи по своему устройству выше тела, вечна и переживает смерть тела, все же несомненно, что человек от природы, пребывая в состоянии неверности, никогда не сможет принять ни одну религиозную истину или какую-либо нравственную добродетель, если не воспользуется обоими этими положениями, которые должны быть несомненными для него по непогрешимому критерию света природы, суждение которого нельзя обжаловать.   И так как в этой чувственной жизни побуждения и приглашения к пороку сильнее, чем к добродетели, то совершенно очевидно, что лишь очень немногие люди предпочли бы суровые предписания добра и справедливости более благодушным предписаниям удовольствия и выгоды, если бы они не боялись справедливого наказания всевидящего Божества и не ожидали будущего существования после смерти.
Несомненно, однако, что существование Бога должно быть твердо установлено, поскольку мы видим его в Священном Писании; Писание же должно быть принято, поскольку оно исходит от Бога, ибо, поскольку вера есть дар Божий, Тот, Кто дает благодать, достаточную для устойчивого понимания других содержащихся в нем вещей, может также дать благодать, достаточную для признания Своего существования. Однако такой вид аргументации, с обоснованной надеждой на его убежденность, не может быть предложен неверующему, который смотрит только на разум как на главный стимул веры,  потому что это явный круг, части которого взаимно зависят друг от друга для испытания, и поэтому он может законно противиться этому аргументу. Опять-таки, хотя это и необходимо для понимания и внутреннего мира, тем не менее для убежденных людей не нужно доказывать достоверность этих двух главных столпов всякой религии и морали, поскольку доказательства разума, столь же непротиворечивые, как и доказательства веры, должны по необходимости, если не усиливать, то подтверждать их; и эта счастливая душа должна, несомненно, иметь более ясное восприятие истинности сверхъестественных явлений, которые она постигает с помощью света истины в природе и благодати.
И поэтому, поскольку только милости Божией мы обязаны тем, что мы христиане, а не безбожники, приведем хорошее замечание Юстина Мученика, упоминающего  dici quidem nonnullos Christianos, esse ver; nullius Numinis cultores (не только христиане, но все поклоняющиеся Божеству (Диалог с Трифоном); ибо хотя эти общие принципы религии распространяются на всех верующих в них, было бы излишне выводить из этого, что они относятся собственно к вере, ибо они являются единодушным свидетельством разума, чьей власти единодушно подчинились все нации, все эпохи, все интересы. Поэтому они должны вести одинаково как к утверждению верующих, так и к обличению неверующих.
3. В-третьих, поскольку большинство богословов, как древних, так и современных, придерживались положительного и однозначного суждения, что не только существование Бога может быть доказано или непреодолимо навязано самому ограниченному уму и пониманию под давлением чисто естественного разума; но также и то, что познание простого и самодостаточного Существа гораздо легче приобретается, чем познание любой сотворенной природы вообще: поскольку каждый человек приносит с собой в мир определенное предварительное или предвосхищаемое представление о Божестве, неизгладимо запечатленное в самой сущности его разума; но наука обо всех других сущностях возникает из идей их природы, присущих или сопутствующих познающему миру, через посредничества чувств: таково же было и выразительное утверждение мудрейшего из людей (Прем.Сол.13.8-9) и величайшего из апостолов (Рим. 1.20.) что Творец так зримо представлен в мире творения, что не остается никакого оправдания тем несмысленным народам, которые, поверхностно видя одно, все же неосмотрительно игнорируют Другого: Quid enim aliud conspi cu cuum hujus mundi theatrum, qu;m (Что еще более ясно в этом театре мира)**?
Недавно мы обнаружили в библиотеке епископа Придоу*** (чья память, как и память нашего отца-государя, является и всегда будет для нас самой драгоценной из всех других, не только в отношении его ненасытных врожденных способностей, огромных приобретений и неоценимых преимуществ учености, но и в отношении его особых милостей к нам) изящное выражение: in concione ad Artium Baccalaureos, in die Cinerum, de scala visibilium ad invisibilia (Это очевидно даже бакалавру искусств). Поскольку мы не можем комментировать здесь процитированный текст св.Павла, мы предлагаем читателю поразмыслить над ним к его собственному более полному удовлетворению и нашему оправданию, и оценить возможность для разума взойти к познанию Высшего Существа по ступеням по ступеням сотворенной Им и подчиняющейся Ему природы****.
4. И, наконец, чтобы этот наш благой замысел ниспровергнуть главную цитадель атеизма с помощью чисто физических аргументов (доверив такое святое дело, как свидетельство канонического Писания, более опытным рукам тех, чье служение дает им право на надлежащее его использование) не нуждался в каких-либо личных побуждениях, как необходимых для осуществления защиты веры, к разуму и молитвам, к которым мы теперь прибегаем, мы можем также добавить авторитет Латеранского собора, состоявшегося при папе Льве Х, который с величайшим благоразумием постановил предать анафеме всех атеистов, которые осмеливаются подвергать сомнению либо бытие Бога, либо какие-либо Его атрибуты (будь то абсолютные и непередаваемые, такие, как Его вечность, необъятность, простота, неизменность, независимость и т.д., сосредоточенные в Его самом славном существе,  или соответствующие, такие как Его могущество, знание, справедливость,  доброта, истина, щедрость и т. д., которые могут соотноситься с творением), или другую основу религии, бессмертие человеческой души; ибо в конце концов этого  канона не только придерживаются, но его прямо комментируют все христианские философы, которые используют свое перо для ниспровержения софизмов и глубокого усвоения этих принципиальных вероучительных истин.
Таким образом, хотя это и не единственное основание, Божественный и человеческий авторитет, а также откровенный и естественный порядок соединяются в деле осуждения безбожия, и обличают заблуждение тех, кто думает, что любыми религиозными принципами можно безнаказанно пренебрегать; ибо если эти принципы могут выдержать испытание природы и разума хотя бы для их поддержания, то у нас есть все основания думать, что богословы смогут использовать их изложение, и этой цели и должен послужить наш, хотя и несовершенный, трактат.
Относительно нашего третьего постулата, а именно значения тех почтенных писателей, из чьих обширных знаний почерпнута немалая часть нашего боевого арсенала для борьбы с сильнейшим врагом человечества, мы уже кое-что сказали, и в добавление к этому вы сами признаете нас связанными узами как благодарности, так и чести; первая советует нам возвратить им должную дань памяти и открыто исповедовать наш долг перед ними, вторая же побуждает нас к тому, чтобы быть признанными как ученики, а не как плагиаторы. Итак, искреннему читателю будет приятно узнать от нас, во-первых, что демонстрация существования Бога (являющаяся аргументом нашего второго раздела) вместе с последующим объяснением различных схоластических терминов, неизбежно употребляемых в ней, и ответы на несколько возражений (некоторые из них были сделаны великим Маринусом Мерсенном, а другие - нашим эмигрантом Гоббсом) были полностью собраны из несравненной метафизики того времени.
Остроумие Рене Декарта, чьи рассуждения по этому столь же необходимому, сколь и превосходному предмету, перечитывались нами часто и с самым напряженным вниманием нашего ума, которое со всей возможной справедливостью суждения ставило их на весы против "Сogitationes" Корнелиуса Хогеланда*****, рассуждений Филиппа дю Плесси Морне, Гуго Гроция и Пьера Гассенди******, касающихся одной и той же теоремы, и мы находили, что они, хотя и с большими недостатками, перевешивают все остальные в отношении всеохватности, проницательности, глубины и остроты:
(1) Всеохватности, потому что "их значение настолько велико, что они вобрали в себя сущность всего, что есть или может быть сказано всем миром по этому поводу" (Послание к докторам Сорбонны);
(2) Проницательности, ибо хотя они и не приспособлены к безграмотности или слабым способностям, как сам автор благоразумно признает в своих "Размышлениях о первой философии", и все же тем головам, которые изучение и созерцание подготовили для постижения сверхприродного, они должны казаться такими же отчетливыми, ясными и яркими, какими мог бы сделать их весь свет природы. Не поймет этого лишь тот, кто не хочет, после серьезных размышлений, восприняв взаимосвязь вещей и реальную природу заблуждений, справедливо претендовать на какие-либо значительные выводы о своей собственной природе.
(3) Глубины, потому что по своим собственным критериям они соответствуют самой сущности ума и предварительным впечатлениям, которые являются основанием, или подножием всего познания.
(4) Остроты, потому что они принадлежат к числу важнейших истин и, возможно, главных из них, тех, которые, подобно геометрическим доказательствам, штурмуют самые упорные суждения, принуждают их к полному согласию и, однажды овладев разумом, навсегда исключают всякое сомнение и отступничество.
Цицерон сказал о стоиках и их философии: mirabilis est apud Stoicos rerum contextus, responsible extrema primis, media utriske, omnia omnibus; quid sequatur, quid repugnet, vident, & ut in Geometria, prima si dederis, danda sunt omnia. Это мы можем по праву перенести на метафизические рассуждения Декарта, ибо ни один из его принципов не является ненадежным, но все они необходимы. Используя их, мы можем не только избавиться от отчаяния, но и препоручить себя заботе и любви Творца и приспособить наши умы к размышлениям о Нем.
И кроме того, многие из наших аподиктических доводов, приводимых для обсуждения Провидения, как общего, так и особого, были почерпнуты из плодородных полей Лактанция ("О делах Божиих"), Фомы Аквината ("Сумма против язычников"), Раймунда де Сабунде ("Естественное богословие"), Хуана Вивеса ("Об истинной христианской вере"), Брадуардина ("О причинах Божиих"), Валезия ("О священной философии")******* и прежде всего Пьера Гассенди (Animadversum), если перечислить лишь наиболее изученных нами авторов и произведения, относительно которых мы со стыдом признаемся, что, будучи  настолько сведущи в них,  мы часто их оскорбляли.
Мы также не можем ожидать извращения этого нашего простодушного признания кем-либо, кроме злонамеренных или малограмотных, которым ни к чему навши трудолюбивые усилия, в то время как те книголюбы, чьи чуткие ноздри знакомы с запахом лампы, не могут не знать, сколько тревожных часов было потрачено на тщательное извлечение этого флакона драгоценных истин из отборных цветов стольких прекрасных растений из изысканных садов для частных прогулок, и само это извлечение потребовало как знания литературы, так и изобретательности.  Тем не меее это в особенности ценно тогда,  когда мы не лишены оснований для наших надежд, что наши труды будут достойны этих людей, не потерявших много своей природной силы и добродетели, пройдя перегонный куб нашего пера, а также, что мы исполнили то, что было немалой частью нашей заботы отказаться от одного и избрать другое.
Кроме того, есть много звезд, в том числе самой большой величины, которые теперь сияют с полным блеском, среди ученых авторов, чьи лучи были в значительной степени получены от других, которых ход времени заставил во многом закатиться и погрузиться в забвение. Кто лишит лавров Вергилия, узнав, что он перевел и использовал около 1000 стихов Гомера? Кто лишит славы самого Гомера, воскликнув, что его муза была трутнем, если она взяла мед из старых ульев Феокрита, Аполлония и Гесиода? Кто умалит полную славу Цицерона возражением, что большая часть его сильных и прозрачных потоков красноречия вытекала из двух благороднейших источников Греции, Платона и Демосфена? Кто, отбросит хотя бы зернышко фимиама из памяти могущественного Стагирита, потому что у Клеарха есть предание, что он встречался и  беседовал с мудрым евреем, из чьих пророческих уст ему были переданы все его философские максимы, ради которых он преодолел огромные трудности, чтобы вернуться домой? Кто осудит Гроция за его трактат об истине христианской религии, потому что он похож на компендиум Морне? Или кто недооценит Морне в связи с обильными пожертвованиями, которые он получил от Лактанция, Раймунда де Сабунде, Аквината и Людовика Вивеса? И потому, хотя мы в достаточной мере сознаем великую диспропорцию между этими гигантскими умами и нашими пигмейскими приобретениями, и потому охотно ставим себя более чем на голову ниже их, все же мы будем считать себя ничуть не обиженными, если кто-нибудь будет отрицать наши способности.
Посмотрите их книги, и станет ясно, что их нечестивые противники изранились и выставили себя на всеобщее посмешище. Афраний, выдающийся поэт, для ответа тем  дурным критикам, которые обвиняли его в краже замечательных отрывков из Менандра, отвечает таким образом; Fateur, accepi non mod; ab illo, sed ut quis hab que habuit quod conveniret mihi, & ; Latino quo qu que quodcunque me non posse facere melius credidi. Более того, не всякий ум способен вместить новые открытия, и не каждая эпоха может похвастаться появлением Коперника, Гилберта, Галилея, Мерсенна, Декарта или Харви********, которые появляются, как новые звезды, обычно единичные и редкие.
А что касается нашего последнего требования, а именно строгого отношения к нашим собственным недостаткам и упущениям, то здесь мы вынуждены лишь смиренно просить читателя умерить строгость своего суда над нами. Ибо  нам не нужно доказывать, что наш интеллект и нервы слишком слабы, чтобы выдерживать такое бремя, а наше перо слишком грубо и тяжело,    чтобы выразить столь тонкую метафизику и Божию мудрость. Увы, наши рассуждения о жизненно важных понятиях часто опускались ниже достоинства и должной высоты предмета, что часто обнаружится по всему их ходу, а грубость нашего стиля в этой книге будет всем заметна, как только ее прочтут; но для всех здесь совершенно очевидно, что у нас есть по крайней мере не один недостаток.
Во-первых, частые брожения и буйства нашей меланхолии, тирании которой одинаково подвергли нас как мрачный юмор нашего  темперамента, так и сидячий образ жизни, не могли не омрачать сферу нашего ума и не туманить перспективы нашей души, заражая необходимую чистоту и ясность нашего духа густыми облаками помутнения.
Во-вторых, наша профессия делает нас непригодными для многих других видов деятельности, ибо лишь если наши занятия не прерываются вторжением и назойливостью больных, мы можем получить минуты уединения для чтения и размышлений, и мы можем лишь надеяться, что у нас будет больше возможностей проследить связи вещей, а также восполнить упущения и провалы, которые сопровождали наблюдения даже более строгих и внимательных людей.
И, в-третьих, не может не заслуживать некоторого внимания тот факт, что ключ к нашим исследованиям был вырван у нас в самом разгаре, грубой рукой поздней эпидемии дизентерии, которая захватила нас как раз тогда, когда структура этой паутины требовала наибольшей силы тела и спокойствия ума; и она заключила нас в темницу больничного ложа так крепко и надолго, что это оставило пагубные следы не только на нашем телесном состоянии, но и на более чем половине наших доходов.
К этим смягчающим аргументам можно с полным правом добавить слабость наших молитвенных состояний, скудость нашей библиотеки, наш страх появляться на людях (все это печальные последствия наших постоянных внутренних войн), вместе с некоторыми частными опасениями, как достаточное побуждение для людей благоразумных и благожелательных взглянуть на наши несовершенства через призму милосердия.
Теперь мы обращаемся с этим смиренным извинением к эрудированным и искренним, убедившись на собственном опыте, что никакое сильнейшее обаяние разума не может обуздать ядовитый язык этой ядовитой гадюки-зависти, чей яд целиком состоит в стремлении унизить другого.

Чарлтон Уолтер (1619-1707) - английский врач, светский богослов и писатель, роялист. Родился в семье ректора прихода Шептон Маллет в Сомерсете. В 1635 г. поступил в Магдален-Колледж в Оксфорде, где учился у Д.Уилкинса. В 22 года получил степень доктора медицины и в том же 1641 г. был назначен врачом Карла I в его резиденции в Оксфорде и некоторое время сопровождал двор. Испытал влияние Ван Гельмонта (в 1650 г. перевел на английский его "Парадоксы"), вел дружбу с Т.Гоббсом, Д.Энтом и Т.Пружаном. После революции в 1650 г. поселился в Лондоне и был принят кандидатом в столичную коллегию врачей. Формально был назначен медиком Карла II в изгнании, но оставался в Лондоне в Ковент-Гардене, продолжая медицинскую практику. Увлекся идеями П.Гассенди ("Фабрика естественных наук, основанная на гипотезе атомов", 1654). В 1663 г. был одним из первых избран членом Королевского общества, с 1676 г. член Королевского колледжа врачей, который возглавлял в 1689-1691 гг. Серьезно занимался философской психологией ("Бессмертие души, доказанное в свете природы", 1657, "Естественная история страстей", 1674, основанная на работах Ж.Ф.Сено, "Краткое рассуждение о различных способах мышления", 1675), проблематикой естественного права ("Гармония естественных и Божественных законов", 1682). Увлекался также археологией, в 1663 г. написал работу Chorea Gigantum в доказательство того, что Стоунхендж был построен данами и имел светское назначение по аналогии с мегалитами  Скандинавии. После Славной революции сократил медицинскую практику, в 1691 г. покинул Лондон и семь лет жил в Нантвиче, однако вернулся в столицу и в 1698-1706 г. был старшим цензором Коллегии врачей. В 1680, 1702 и 1706 г. произносил т.н. Гарвейские речи, некоторое время был гарвейским библиотекарем. Умер в Лондоне. См.: Booth E. A Subtle and Mysterious Machine: The Medical World of Walter Charleton (1619-1707). Dordrecht,2006; Fleitmann S. Walter Charleton (1620-1707), "Virtuoso": Leben und Werk. Leuven,1986

* Исократ (436-338 до Р.Х.) - афинский ритор и философ, софист.
** Источник неясен; возможно, это Афанасий Кирхер (1602-1680) - немецкий католический мыслитель-энциклопедист, богослов, математик и востоковед, иезуит.
*** Джон Придоу (Prideaux, 1578-1650)  - англиканский священнослужитель и ученый, кальвинист. противник архиепископа Лода. Родился в Стоуфорд-Хаусе возле Айвибриджа в Девоншире в обедневшей семье, но за счет прихода смог с 1596 г. обучаться в Оксфорде в Эксетер-колледже (тогда пятом по численности в Оксфорде и привлекавшем много иностранцев), окончив его в 1600 г. со степенью бакалавра, а в 1603 г. - магистра искусств (в 1601 г. по протекции ректора Т.Холланда стал членом  колледжа). В 1603 г. стал капелланом принца Уэльского, в 1609 г. приглашен деканом Эксетер-колледжа М.Сатклиффом преподавать в колледж в Челси. В 1611 г. получил степень бакалавра богословия, через год стал ректором Эксетер-колледжа с присвоением степени доктора, а в 1612 г. стал королевским капелланом (Придоу сохранил за собой эту должность вплоть до падения монархии). Летом 1614 г. назначен викарием Бэмптона в Оксфордшире, с 1615 г. профессор богословия (принял кафедру Роберта Эббота), в следующем году получил также должность каноника Крайстчерч-колледжа. С 1620 г. также викарий Чалгроува в Оксфордшире и каноник Солсберийского собора, с 1625 г. настоятель прихода Бладона, после 1629 г. настоятель Эвельма в Оксфордшире. В 1624 г. построил и освятил часовню Эксетер-колледжа, пять раз избирался на год вице-канцлером Оксфорда (1619-1621, 1624-1626, 1641-1643); в первый год в этой должности вопреки сопротивлению части коллег назначил Фрэнсиса Манселла ректором Колледжа Иисуса. Более 25 лет вел взвешенную и осторожную политику, не только не желая отталкивать пуритан, но и оказывая им негласную поддержку, что сделало Эксетер наиболее кальвинистски настроенным и пропуританским колледжем в Оксфорде (у него не было своего алтаря, а роялист Р.Монтэгю даже назвал его "оксфордским Бедламом"). Так, в 1617 и 1627 г. Придоу выступил против антипротестантской экклезиологии Д.Фитли, а затем П.Хейлина. С другой стороны, Придоу не скрывал негативного отношения к поддерживаемому властями арминианству, а в дальнейшем и к Лоду и его сторонникам, что в 1631 г. привело Придоу к королевскому выговору и попытке смещения  . Тем не менее в марте 1641 г. Придоу был одним из богословов, вызванных комитетом лордов в т.н. Иерусалимскую палату для обсуждения планов церковной реформы Д.Уильямса, а в декабре того же года рукоположен в епископа Вустерского. В начале 1642 г. Придоу присоединился к протесту Уильямса против исключения духовных пэров из парламента, а в апреле был номинально назначен в Вестминстерскую ассамблею, которую не посещал и в июне 1643 г. был исключен из ее состава. Приехав в Вустер, Придоу поддерживал роялистов и оставался в епархии до конца Гражданской войны, в том числе при капитуляции города перед армией парламента под командованием Т.Рейнсборо. На войне потерял сына Маттиаса Придоу, солдата-роялиста, погибшего в 1646 г. После роспуска епархии Придоу поселился у своего зятя д-ра Генри Саттона, ректора Бредона. В Бредоне провел в бедности последние годы, умер и похоронен. Придоу дружил с немецким историком Ф.Клуверием, у него учились Э.Э.Купер - граф Шефтсбери, шотландский юрист Р.Споттисвуд и голландский реформатский богослов С.Амама. Автор около 20 книг, из которых при жизни на родном языке вышло лишь "Учение о субботе" (1634). Посмертно изданы "Синтагма школьного богословия" (1651) и основные английские сочинения - "История правопреемства в государствах" (1653), "Евхология" (1655), "Учение о совести" (1656), "Руководство к полемическому богословию" (1657), "Священное красноречие" (1659), "Обозрение церковных соборов".
****  Это фундаментальное отличие англиканского и отчасти реформатского подхода от лютеранского и, отчасти, классического баптистского. В 1957 г. З.Беккер высказал мысль, что Лютер с его очень сдержанным (хотя и не целиком негативным, как в поверхностных оценках) отношением к натурбогословию был предшественником предпосылочной апологетики (Беккер З. Вера и разум у Мартина Лютера http://www.proza.ru/2019/09/24/920). В отличие от этого следует подчеркнуть, что Кальвин все-таки ближе к классической апологетической манере, хотя он согласен с Лютером в том, что познание Бога из природы - это лишь познание через закон, но не познание в Евангелии (см.: Хортон М. Кальвин о границах натурбогословия http://www.proza.ru/2019/09/23/1529)   
***** Корнелис ван Хогеланд (1590-1662) - голландский врач и философ, учившийся и работавший в Лейдене, по-видимому, розенкрейцер (Watson R. Cogito, Ergo Sum: The Life of Ren; Descartes. L.,2007. P.108). Друг Декарта, считавшего Хогеланда одним из немногих людей, правильно понявших его мысль,  поручившего ему свои рукописи перед отъездом в Швецию, а в переписке с ним критиковавшего Я.Коменского. Опубликовал две философские работы - "Размышления о существовании" (1646) и "О Божественном предопределении" (1653). Утверждал, что за постоянно меняющимся миром природы существует провиденциальный агент, который управляет механизмом человеческого тела и машиной вселенной. Разница между телами и людьми заключается в том, что последние обладают сознанием.  С другой стороны, свобода воли заключается в свободном согласии на то, что нельзя отрицать.
****** Филипп Дюплесси-Морне (1549-1623) - крупнейший французский религиозный и политический деятель, гугенот. Гуго Гроций (1583-1645) - голландский философ, богослов и политический мыслитель, арминианин, наиболее известен как один из создателей международного права ("О праве войны и мира", 1625, рус.пер. М.,1995). Труд Морне De veritate religionis christianae, недавно названный "прекрасным примером реформатской апологетики" (Mallinson J. Faith, Reason, and Revelation in Theodore Beza, 1519-1605. Oxford,2003. P.16) появился в Антверпене в 1583 г., а одноименный трактат Гроция, написанный под явным влиянием Морне и содержащий одно из первых изложений арминианства, вышел в Лионе в 1629 г. Зависимость Гроция от Морне признавалась неоднократно, например в реферативном изложении Яна-Пауля Херинга (Hugo Grotius, Theologian: Essays in Honour of G.H.M. Posthumus Meyjes. Leiden,1994. P.41-53; Hering J.P. Hugo Grotius as Apologist for the Christian Religion. Leiden,2004)
******* Пьер Гассенди (1592-1655) - французский философ, астроном и математик, католический священник, выступивший с попыткой христианизации античного атомизма, одна из наиболее противоречивых фигур в континентальном мышлении XVII в. Очевидно, Чарлтону импонировал детерминистский (чуждый Декарту) взгляд Гассенди, (недавно эта тема исследована Маргарет Ослер: Osler M.J. Divine Will and the Mechanical Philosophy: Gassendi and Descartes on Contingency and Necessity in the Created World. Cambridge,2004. Id. Divine Will and Mathematical Truth: Gassendi and Descartes on the Status of Eternal Truths // Descartes and His Contemporaries: Meditations, Objections, and Replies. Ed.R.Ariew, M.Grene. Chicago,1995. P.145-158) который, однако, трудно согласовать с собственно реформатским подходом там, где дело касается христианского учения о грехе и человеческой личности.Еще один автор прямо характеризует Чарлтона как сторонника Гассенди, подчеркивая при этом, что он отвергал эпикурейский материализм как антирациональный: Sarasohn L.T. Gassendi's Ethics: Freedom in a Mechanistic Universe/ Ithaca N.Y.,2018. P.173. Отношение Декарта к мышлению детерминистов, к которым относились Гассенди и Гоббс, было сложным, и наличие у них общего проекта практически исключено (Menn S. Descartes and Augustine. Cambridge,2002. P.62).  См. также: Fisher C. Pierre Gassendi's Philosophy And Science: Atomism for Empiricists. Leiden,2005; Grene M. Descartes. L.,1998. P.139-168; Olson R.G. Science and Religion, 1450–1900: From Copernicus to Darwin. Baltimore,2006. P.72-79; о влиянии сторонников Гассенди: Ariew R. Descartes Among the Scholastics. Leiden,2011. P.267-294. Спорным вопросом является влияние Гассенди и Чарлтона на Роберта Бойля. Как показала Розмэри Сарджент, технически важная работа Чарлтона "Физиология"  не была опубликована до 1654 г., т.е не попадает в период после Гражданской войны, когда Бойль смог бы с наибольшей вероятностью с ней ознакомиться. В 1647 г. в письме к Хартлибу (Works I: XLI) Бойль характеризует Гассенди как своего любимого автора (Sargent R.M. The Diffident Naturalist: Robert Boyle and the Philosophy of Experiment. Chicago,1995. P.230). Маргарет Ослер сочла (особенно в работах по Локку), что Бойль взял сам эмпиризм  скорее с континента у Гассенди, чем у Бэкона. На самом деле Бойль отталкивался от Гассенди и Чарлтона, но посвятил теории материи вполне самостоятельные работы, причем скорее укладывающиеся в более взвешенный подход Бэкона с его "браком" эмпирического и рационального, что отмечалось еще в XIX в. ( Hoppus J. An Account of Lord Bacon's Novum Organon Scientiarum: Or, New Method of Studying the Sciences. L.,1827. P.34). Cм.: Agassi J. The Very Idea of Modern Science: Francis Bacon and Robert Boyle. Dordrecht,2012; Knight H. Boyle's Baconianism //The Bloomsbury Companion to Robert Boyle. Ed.J.E.Jones. L.,2019. P.9-38;   а также: Centore F.F. Robert Hooke’s Contributions to Mechanics: A Study in Seventeenth Century Natural Philosophy. Dordrecht,2012. P.42
******** Раймонд Сабундский (1385-1436) - каталонский богослов, врач и философ, родом из Барселоны, преподавал медицину, философию, а затем богословие в Тулузе, где и умер. Трактат "Естественное богословие" написан в 1434-1436 гг. и многократно издавался с первых лет книгопечатания, а в 1569 г. переведен на французский язык М.Монтенем, составившим "Апологию Раймонда Сабунского" (нам доступен англ. пер.: Montaigne M.  Apology for Raymond Sebond. L.,2003). Последнее французское издание вышло в 2 томах в Париже в 1932-1935 гг.
Томас Брадуардин (1290-1349) - английский богослов и философ, августинист, один из важнейших предшественников всего англоязычного кальвинизма (в качестве введения в тему см.: Берганса В.И. Свобода и необходимость у Томаса Брадуардина http://www.proza.ru/2016/11/04/2029). Трактат De Causa Dei один автор недавно охарактеризовал как "попытку найти видение природного мира в расширенном контексте" (Dolnikowski E. Thomas Bradwardine: A View of Time and a Vision of Eternity in Fourteenth Century Thought. Leiden,1995. P.207).
Хуан Луис Вивес (1492-1540) - испанский философ и богослов, христианизированный еврей,  гуманист. Натурбогословие и апологетика в целом не относились к его основным интересам. Труд  De veritate religionis christianae вышел в Базеле в 1534 г. Ф.Х.Баур ставит Вивеса в один ряд с Морне и Гроцием (Baur F.C. Vorlesungen ;ber die christliche Dogmengeschichte. Bd.2. Leipzig,1866. P.28-30); Уильям Каннингем добавляет к этому Бакстера, Оуэна и Стиллингфлита (Cunningham W. Theological Lectures. N.Y.,1878. P.216-229).
Анри де Валуа (Валезий, 1602-1676) - французский историк. После колледжа иезуитов получил юридическое образование в Бурже и Париже, однако оставил юридическую практику, чтобы заняться историей. В 1654 году получил звание королевского историографа. наиболее известен изданиями и переводами на латинский язык античных авторов. В их числе издание трудов греческих церковных историков: «Церковная история Сократа, Созомена, Феодорита и Евагрия», сочинения Евсевия и Аммиана Марцеллина, вместе с которыми были впервые опубликованы два отрывка из сочинений позднеантичных историков, которые позднее в его честь получили название "Аноним Валезия". Труд De sacra philosophiae вышел в Лионе в 1595 г. и неоднократно переиздан
********* Уильям Гилберт (1544-1603) - английский физик елизаветинской эпохи, исследователь электричества и магнетизма, изобрел сам термин "электричество".
Уильям Харви (в русском закрепилось Гарвей, 1578-1657) - английский врач, открывший кровообращение.
P.S. Упоминание "меланхолии" позволяет предположить знакомство Чарлтона в Оксфорде с Робертом Бертоном.

Перевод (С) Inquisitor Eisenhorn