Глава из романа Двенадцать дней

                День седьмой

      Пробуждение с восходом солнца всегда сопровождало меня перед очередным выступлением. Никакого волнения, но на душе как-то сумрачно  - извечный клубок застарелых жизненных проблем.  Вечером я должна была играть прелюдию и фугу Баха До минор в одном из концертных залов Праги. 
  - ... Исполняет Ева Кара... -  периодически проносилась в голове знакомая фраза, чередуясь с мысленным "проигрыванием" отдельных частей произведения. Почему чаще всего для концертов я выбирала Баха?
    
      Роман с клавиатурой настиг меня  в пятилетнем возрасте. Два раза в неделю к нам в дом стала приходить высокая худая тетка - репетиторша с постным выражением лица, на котором сурово поблескивали маленькие очечки в позолоченной оправе. Она никогда не улыбалась, и я немного побаивалась ее. Стопка с нотами на старинном немецком инструменте постепенно росла, и в семь лет меня определили в музыкальную школу. Занятия проходили во второй половине дня, после обычной школы, когда успев забежать домой и перекусить, я появлялась на улице с нотной папкой на длинных шнурках и гордо шествовала мимо своих менее сведущих в музыковедении сверстников на очередное сольфеджио или урок «по специальности», то есть непосредственной шлифовки игры на фортепиано. Иногда, правда, под веселым влиянием улицы, были и шальные прогулы с посещением кинотеатров или беспечным шатанием по городским паркам, что никак, впрочем, не повлияло на последующий выбор профессии и успешную карьеру.
     Больше всего в детстве я боялась бабушкиной смерти. Она воспитывала меня с рождения и была самым близким и дорогим мне человеком. Когда-то на заре своей юности бабушка обучалась в консерватории вокалу и собиралась петь в опере. Судьба уготовила ей другую роль, но чудесное сопрано сохранилось на всю жизнь. Часто, во время разучивания мной  новых произведений, она пропевала одну из партий, и нудные занятия  превращались в яркие захватывающие мгновения. Особенно мне нравилось, как у нас звучал Бах. Именно тогда монотонное прочтение  многоголосых баховских опусов в моем исполнении стало обретать рельефные формы и выходить  на новый уровень звукового строя. Бабушка как-то сказала, что Бетховен называл музыку Баха библейской, и неожиданно, в процессе работы над его полифониями, мне стали ясно слышаться  падения и взлеты небесных обитателей! Так я узнала, что Бах был церковным музыкантом -  не случайно его минор страдания и скорби  непостижимо, но всегда неизбежно  и мощно преображался жизнеутверждающим мажором!
   
      Раннее утро плавно перетекало  в полдень. В гостиничном номере становилось душно, хотелось поскорее выбраться  из четырех стен и очутиться где-нибудь на тенистой аллее. Майская Прага благоухала пышным цветением акаций и сирени, фонтаны в зеленеющих парках манили  вожделенной прохладой, но я отправилась по другому маршруту. Бурные впечатления от недавно прочитанного романа Умберто Эко "Пражское кладбище" непреодолимо и загадочно влекли меня в Йозефов квартал Старого города, где среди прочих призрачных духов обреченно и безмолвно металась тень безумного Голема.
Я медленно шла мимо строгих старинных домов со странными дверями и расписными стенами и балконами, пока не оказалась у кладбищенских ворот с закрытой калиткой.   По другую сторону  от них начиналось другое измерение - прошлое в настоящем. Оно проявляло себя выступающими из просевшей земли древними могильными постаментами, необратимо теснившими более поздние. В почтенном оцепенении стояла я  у запертого входа в вечную обитель и через ограду обозревала печальную суть бренности бытия. Не знаю, как долго это продолжалось, но внезапно небо затянулось серой  поволокой, и на землю скорбно упали первые холодные капли.  Нужно было уходить, а я почему-то продолжала стоять и всматриваться в темные, проросшие свежей изумрудной травой каменные плиты. Неожиданно где-то рядом тихо зазвучала известная мелодия.
 - Нет, не может быть! Это же мой концертный номер - прелюдия Баха До минор!
 Ее пропевал знакомый женский голос. Я зажмурила глаза и подставила лицо прохладному дождю. Чистое бабушкино сопрано вливалось в меня благостным светом под шорох упругих небесных струй.
 - Vita brevis est, ars longa! - прошелестели над головой цветущие каштановые ветви, своевременно напомнив о зонте в сумке  и возвращении в гостиницу.  Ничто больше не тревожило меня, в душе воцарился торжественный покой баховского минора, обреченного на мажор.

 - ... Исполняет Ева Кара! -  объявила ведущая,  и я  услышала уверенный стук своих маленьких концертных каблучков по добротной деревянной сцене...
   
      - Господь Всемогущий, благодарю Тебя за Любовь, которой ты одариваешь нас, чтобы чувствовали мы присутствие Твое во всех делах и помыслах своих,   и чтобы могли мы так же, как и Ты, отдавать ее другим во Славу Тебе!