Круговерть Глава 24

     Валентина вдруг сделалась верующей, а раньше была неверующей. Так ей, по крайней мере, представлялось. Но, с точки зрения Андрея, это была нелепость: жена всю жизнь была верующей, как, практически, и все современные образованные люди. Просто потому, что знают, что умрут раз и навсегда и что человечество когда-то кончится навсегда и ничего ни от их жизней не останется, ни от жизни на земле ничего не останется. Но зная это, живут. И живут с верой в жизнь. И хотят жить, а не нежить. И Валентина всю жизнь была верующая. (Стоило только вспомнить её полные жизни глаза.) «И что вдруг с ней случилось?» Она не верующей стала, а наоборот — неверующей. Почему-то в ней кончилась эта её прирождённая вера в жизнь, и она стала искать опору. И пошла в церковь. «И правильно, церковь нужна людям неверующим, верующим церковь не нужна».

     Так, или примерно так, должен был рассуждать Андрей. Он хотел бы сам стать ей опорой и пытался что-то придумать. А Валентина его тем временем использовала любую возможность, чтобы съездить в своё Шамордино. Говорила, что помогает сестрам восстанавливать обитель и что для неё это живительно и в радость. И в глазах её действительно появлялось что-то похожее на былой живой свет.

     — Тебе со мной что ли не хорошо? — пытался её Андрей подвигнуть хоть на какой-то разговор, но она только  отрицательно мотала головой.

     — Это другое, — говорила она.
 
     И что она ещё могла сказать?! Она не могла ему рассказать, как она почувствовала Его в первый раз, как её всю изнутри заполнило ласкающей теплой радостью. Что аж слёзы покатились из глаз. И это был Он. Она не знала, кто он. Люди говорили, что это Иисус, Христос, Спаситель, господь. Она готова была с ними согласиться. Какая разница, как его ни назови. Главное, Он есть и Он согревает ей изнутри сердце. И если знаешь, что он есть, чувствуешь его присутствие — ничего не страшно ни в жизни, ни в смерти. И всё благо — и жизнь, и смерть. Она это испытывала, когда заходила в церковь. А если этого не было именно в этот раз, она вспоминала, что хоть не сейчас, но в прошлый раз это испытывала. Ей от одного этого воспоминания было хорошо.

     Донести это как-то до мужа она не могла. Как можно рассказать о том, кого не видишь и кого не знаешь, а знаешь только его любовь к себе? Что-то подобное с ней было, когда она начинала невеститься: она ещё не знала, кто станет её мужем, но она уже чувствовала его любовь к себе. И Андрей на самом деле её любил, её муж. Но это было другое. «Это здесь и на время, а это там и навсегда. А здесь уже всё заканчивается, а начинается — там». Такое она тем более не могла бы сообщить мужу. Хотя бы в память о том, что между ними было.

     Она любила мужа, любила дом, но ей иногда до жути становилось страшно, что она здесь далеко от Него, что она делает что-то совсем не то, что Он хочет. И она опять придумывала предлоги, отпрашивалась, брала отгулы и ехала в Шамордино, в свою церковь, в свой угол. Если бы не дети и не муж, она бы стала жить при монастыре, она уже там разузнала, что так было можно.

     Андрей же думал, что пока он не разберётся с этим понятием «Бог», которое вдруг из чего-то далекого и абстрактного превратилось во что-то реальное и конкретно вошло в их жизнь, он не сможет разговаривать с женой на равных.  Без упоминания «Бога», «Господа», «Господней воли» у них теперь не обходился ни один день. И Андрей стал разбираться. И довольно быстро пришёл к следующему.

     Первое, он ясно понимал значение слова «бог», когда, например, Эйнштейн говорил о некоторых физических законах, что Бог, дескать, в кости не играет. Это высказывание несло в себе понятный смысл, а значит, и слово «бог» имело для него определённый смысл. И для него смысл был такой же, как и для Эйнштейна. Понятие «бог» несло в себе реальный для него смысл и во многих других случаях. Этот факт он не мог не признать.

     Второе, понятие Бога возникло у всех людей Земли. Значит, они называли этим словом что-то реальное, что они все, по всей земле и во все времена могли воспринимать. Бог каким-то образом проявлялся для людей, и они это проявление всегда воспринимали. Не могли же все люди воспринимать что-то несуществующее. Они все могли разойтись во мнении, как это назвать и что это такое, они и разошлись. Но они не могли это просто придумать. Что же такое они все видели, чего теперь не видит он?
 
     Над этим Андрей не долго ломал голову, методом исключения он пришёл к тому, что все они видели волеизъявление, по которому всё устроено так, а не иначе, по которому всё происходит так, а не как-то ещё. «Ведь что такое воля? — рассуждал он. — Воля это стремление, чтобы что-то происходило так, как желает обладатель этой воли». А в мире всё происходило не так, как того желали бы люди. В мире, где они жили, всё происходило по чьей-то другой, не их воле. С проявлениями этой чуждой воли, перекрывающей все их людские воли скопом, они встречались ежедневно. Носителя этой воли они и назвали Богом. У них не было необходимости верить в Бога, они его знали. Они на себе испытывали действие этой непреклонной воли, неустанно созидающей жизнь вокруг них. И свою собственную, маленькую волю им каждодневно надо было соизмерять с Его, с его непререкаемой и неодолимой волей. А вопрос веры возник много позже, когда явилась необходимость верить россказням других людей о боге.

     После того, как Андрей это понял, все стало куда сложнее. Теперь уже нельзя было сказать, что бог это выдумки, что нет никакого бога. А раз бог есть, раз он воздействует на людей, то в каких отношениях с ним был он сам, его собственная воля? Поначалу ему казалось, что у него такого опыта взаимодействия с влиянием бога никогда не было. Оттого, вероятно, что он религиозно тупой человек. (Так он про себя думал.) «Что называется, не дано». Но однажды, уже засыпая, в голове у него всплыла та ночь, когда он был задавлен ужасом. Он вспомнил это уже отстраненно, как бы со стороны. Он вспомнил и весь путь — как он после этой ночи постепенно, шаг за шагом становился другим. И не по своей это было, конечно, воле, не по своему хотению и не по своему плану. Несомненно, тогда он испытал воздействие воли свыше. Ему самому, может быть, как раз хотелось бы совсем другого: «век сидеть бы на печи да трескать щи».

     Да и со страной, со всеми людьми, с ними самими — все, что происходило, происходило не по их воле, конечно. Как во всех этих протонах и нейтронах живёт какая-то движущая сила, так и во всех мужчинах и женщинах, в каждом человеке живёт одна и та же движущая сила. И у этой силы есть источник. И без этой силы ничего бы не было, ничего бы не крутилось. Казалось бы! а Андрей наоборот, впервые в жизни, уяснив себе всё это, так сильно и явственно почувствовал в себе свою собственную волю. И почувствовал её наикрепчайшую, основательную законность.

     Не знаю, как кому, а мне уже становится очевидным, что мои Андрей и Валентина расходились навсегда. И ничего с этим поделать было уже нельзя. Даже мне, автору, который вроде как сам созидает в воображении всю эту историю. Посудите сами:  у неё — всего лишь надежда на жизнь, и она идёт за этой надеждой, а у него — сама жизнь, самая настоящая и полная жизнь; ждать и искать ему нечего, надеяться на что-либо незачем. Просто так вышло: вроде бы вместе двинулись в одном направлении — к богу, а разошлись в разные стороны. В своей жизни они подошли к своеобразной росстани. И это даже забавно, но так частенько случается: люди ищут одно и то же, но совершенно в разных местах. Понимал ли это мой герой? Думаю, что нет. Они слишком были вместе, и слишком долго были вместе, а такое видится и понимается, обычно, только со стороны.



Продолжение: http://www.proza.ru/2019/09/21/570