Ч. 2. Гл. 9. Путь розы

«В начале было Слово...» (От Иоанна. 1:1). Каббалистическая «Книга Творения» (Сефер Йецира) утверждает, что Господь творил мир, произнося буквы ивритского алфавита. В их звучании действительно есть что-то завораживающее. На букве «нун» они поссорились, впервые и почти серьезно. Алексей помогал Лере учить иврит.
- Буква «нун» символизирует женское начало мироздания. Не удивительно поэтому, что слово, обозначающее грамматическую форму женского рода, начинается именно с этой буквы – «некева».
- Слушай, очень похоже на идишское «никейва» ...
- ... что означает – «женщина легкого поведения». А знаешь, в этом есть своя логика.
- Скажи, что ты пошутил! Причем, не очень удачно!!!
- Что ты имеешь ввиду?
- Я не знала, что выхожу замуж за шовиниста!
- А я не знал, что беру в жены оголтелую феминистку!
- А вот за «оголтелую» ты сейчас ответишь!
Кажется, вечность прошла с тех пор...

Кажется, вечность прошла с тех пор, как он коснулся суши. Он поднимался все выше и выше в горы. Отсюда корабли в заливе, координируемые единой волей, казались головами игрушечного дракона, на каждой из которых было начертано ее имя – размашистой вязью, белым по зеленому и украшенными смешными «диадемами» локаторов на рогах антенн. «И надо было заводить всю эту суматоху с учениями, чтобы высадить меня на этом берегу? – Подумал он. – Они ничего не понимают: успех достигается не трудом, успех достигается вдохновением» ... Именно поэтому он делал то, чего избегали другие – он сам вербовал и инструктировал будущих шахидов. Ему нравилось смотреть в их глаза, видя в них страх и переплавляя его в решимость – его боялись больше, чем боялись смерти. Он упивался этими мгновениями и этой властью – именно ради них он вел жизнь отшельника, привыкнув к лунному свету больше, чем к солнечному. И он никогда не ошибался. Вернее, он ошибся только один раз, в самом начале. Он до сих пор помнил глаза того мальчишки – парень готов был согласиться на что угодно, если ему позволят сделать ЭТО со своей учительницей. Ему удалось убедить обоих. Видимо, девушка того стоила – после проведенной с ней ночи мальчишка отказался совершить ПОСТУПОК, а отец девушки оставил ему эту метку. Он машинально провел мизинцем правой руки по шраму, начинавшемуся над правым глазом и по касательной задев бровь, уходившему в густые заросли на правом виске. Теперь их всех чтят, как шахидов, а когда он вот так гладит свой шрам, финансисты и политики умолкая бледнеют, не слушая, но внимая тому, что говорит он. Он сам был «политикой». После того случая он понял, что за ПОСТУПОК не может быть платы – он сам награда, его совершают потому, что он, Хасан, так хочет, ибо «хасан» - значит сильный. Он превратил смерть в искусство, а «искусство должно принадлежать людям»  - вспомнил он любимую шутку своего первого учителя. Он его превзошел – тот был хорошим профессионалом, Хасан стал МАСТЕРОМ. Если бы евреев не было, ВЕЛИКИЙ АЛЛАХ должен был бы выдумать их для него, ибо создав одного, не мог оставить его без другого. «А почему, собственно, только евреев?» - многообразие целей и обилие «инструментов» делали его ИСКУССТВО простым и приятным.

- ... итак, Шехина, Шхина – в переводе трансформировавшееся в слово «скиния». Так именуется ощущение Его присутствия, Его заботы и Его любви, ибо Святая Святых Скинии Собрания (еврейского походного Храма во время сорокалетнего скитания по пустыне и завоевания Земли Обетованной), есть нечто, вмещающее в себя иное «нечто», большее, чем оно само. Отсюда – аналогия с утробой женщины-матери, носящей дитя и превращение Скинии в символ женского начала. Но скиния – материальный предмет, сохраненный царем Шломо (Соломоном) даже после завершения строительства Первого Храма. В то же время каббала отождествляет ее с «малкут» - царством, символом которого является «кетер» - венец. Круг замкнулся. А точнее – пентаграмма: Венец, Чаша, Камни близнецы, Скиния. Но причем же здесь «Путь Розы»? – Алексей посмотрел на Ираклия почти вызывающе.
- Я где-то читал об одном странном обряде у приверженцев какой-то сатанистской секты: в ночь полнолуния проходить «Via de la Rosa» в обратном направлении – от «Голгофы» к «Храмовой Горе». Они даже подвели под это «теоретическое обоснование» из Торы: первой искупительной жертвой должен был стать не Спаситель на Голгофе, а Ицхак на Храмовой Горе, над которым любящий отец его Авраам уже занес «разящую десницу».
- Устал я от всей этой чертовщины. «В начале был Великий Первородный Хаос. Из Хаоса родилась Любовь. Хаос и Любовь породили небо –Уран и землю – Гею. Уран и Гея породили титанов...». Согласись, в этом языческом варианте сотворения мира есть своя поэтика. Роза – символ ЛЮБВИ...

Он почти никогда не дарил ей цветов. Нет причины и сейчас нарушать традицию, а то она подумает, что он ее ждал, а это разрушит образ – они встретятся случайно. Я расскажу, как это БУДЕТ.
Просторный коридор поликлинического отделения большой иерусалимской больницы, заполненный обычными для такого места шумами: старики, монотонно пересказывающие топографию своей «одиссеи» до этого кабинета и виртуальные варианты ее траектории после, два солдата, травящие армейские байки у дверей травм-пункта в ожидании своего товарища, плачущий где-то за углом ребенок. Лера выйдет из ординаторской. Да нет, она выйдет из-за стойки регистратуры, в хрустящем голубом халате, привычно не обращая внимания на восхищенные взгляды не только стариков и солдат, но даже переставшего плакать ребенка. В наступившей тишине она поднимет глаза от сосредоточенно разглядываемого ею документа и увидит его.
- Привет.
- Привет. Ты что, заболел?
- Да нет. Сотрудника проведывал. Тут, в травматологии – байкер.
- Знаешь, вообще-то это поликлиническое отделение. Стационар в другом крыле.
- Да? Не заметил. Слушай, если не смотря на такое роковое стечение обстоятельств мы все-таки встретились, может быть поужинаем вместе.
Она посмотрит на него с нарочитым безразличием во взгляде и уже собираясь отказаться, вдруг скажет.
- А что? Давай поужинаем – не хочу, чтобы этот рок преследовал меня постоянно. Тем более, я сегодня не на машине. Подожди у входа – я скоро выйду.
Он подгонит машину ко входу, но не к самым дверям, а поставит ее чуть в стороне, у начала пандуса. Ждать будет легко. Да он вообще не будет ждать, а будет бездумно разглядывать яркий летний октябрьский день, хотя уже и с едва ощутимым привкусом осени. Она выйдет, в традиционном ореоле восхищенных взглядов мужчин и демонстративно не понимающих их (мужчин) женщин. Ему будет приятно ощущать на себе отблески этого сияния.
- Поедем к Элвису?
Лет 15 назад, на территории автозаправки в одном из пригородов Иерусалима, появился довольно убогий киоск, обклеенный изнутри и снаружи фотографиями Элвиса Пресли и его дисков. Рядом с киоском возвышалась покрытая водоэмульсионной краской статуя из папье-маше, в которой даже можно было разглядеть черты великого певца, а из самого киоска и днем и ночью раздавался старый добрый рок-н-ролл. Через некоторое время рядом с киоском возникла небольшая закусочная, а памятников стало два. Сегодня это большой модный ресторан с огромной стоянкой для машин и экскурсионных автобусов, на территории которой находится автозаправка. Неизменными остались только культ великого Элвиса, воплотившийся в обилии портретов, украшающих стены ресторана и любовь к рок-н-роллу.
- Да нет. Устала. Тишины хочу. Поехали в Эйн-Карем.
До Эйн-Карема ехать будут молча и это молчание не будет тягостным – просто каждый задумается о своем. А потом они будут сидеть на крытой террасе небольшого ресторанчика, выстроенной вокруг ствола огромного дерева, похожего на корявого небритого монстра.
- ... и давай договоримся – мы не будем задавать друг другу вопросов о личной жизни: в самом вопросе «у тебя кто-то есть?», есть что-то безнадежно пошлое.
- Согласен.
- Ну так как у тебя дела?
- У меня к тебе встречное предложение – давай не будем задавать друг другу риторических вопросов.
- Ну тогда нам просто не о чем будет говорить.
- Это здесь-то, в Эйн-Кареме?
Как бы соглашаясь с ним, она проведет взглядом по живописному зеленому холму, на вершине которого расположились монастырь и церковь Посещения, выстроенные в память об исторической встрече двух беременных женщин, случившейся здесь 2000 лет назад, одна из которых, Элишева (Елизавета) носила пророка – Иоанна Предтечу, а вторая, Мирьям (Мария) – Спасителя.
- Кажется я становлюсь настоящей израильтянкой. – Скажет она, когда они будут гулять по каменистой тропинке, бегущей вокруг нарочито грубой, как средневековый замок, церкви Иоанна Крестителя. – Мне сейчас пришло в голову, что самые распространенные в Европе имена – Иоанн, Ян, Жан и даже Иван происходят от еврейского Йоханан.
- Что в переводе означает – Господь Милосердный. В этом месте действительно есть что-то благостное. Ираклий даже выстроил целую теорию о том, что места, подобные этому, являются энтропийными воронками.
- Это там, где происходят чудеса? Ну тогда он абсолютно прав – то, что мы мирно гуляем, беседуя на отвлеченные темы – чудо. Еще вчера я бы не могла в это поверить.
- Не совсем так. Это места, где происходит неизбежное, вопреки всем видимым объективным причинам.
- Слушай, я никогда не могла понять – чем ты все-таки занимаешься?
- Ну в этом ты не одинока. Этому пока нет названия. Если в двух словах – исключением виртуальности. – Снова вспомнил он недавние слова Ираклия.
- Очень конкретное объяснение. Главное – доходчиво. Знаешь, Алексей, ты абсолютно «непрозрачен» (когда-то она была в восторге от Набоковского «Приглашения на казнь» и с тех пор часто «щеголяла» этим термином): ты такой умный, что занимаешься тем, чему нет названия, ты говоришь на иврите, как сабра – может быть ты скрытый еврей?
- Ну еврей я не скрытый, а явный. Мой гиюр официально подтверждён ортодоксальным раввинатом. Если же ты имеешь ввиду мое «генеалогическое древо», то его с точностью до определений описал светлой памяти Высоцкий Владимир Семенович:
«Только русские в родне,
Прадед мой самарин.
Если кто и влез ко мне,
Так и тот татарин».
Хотя «Самара» это ведь от еврейского «Самария» или «Шомрон». Близость этимологии объясняется, видимо, тем, что Самара была одним из центров Хазарского Каганата. Так что – все может быть.
Уже в машине, по дороге домой, она спросит, демонстративно-безразлично глядя в окно.
- Как там Инга?
- Не знаю. Давно не виделись. Однако, ты нарушаешь собственное правило.
- Вот такие мы, девушки, непостоянные.
- Именно это вселяет в меня некоторую надежду.
- Надежду на что?
- А вот теперь ты нарушаешь мое правило.
В это время они уже подъедут к ее дому.
- Если ты хочешь сказать, что вот прямо сейчас можешь умереть без «чашечки кофе», то я отвечу, что даже это не повод нарушать покой одинокой женщины.
- Согласен. Тем более, что кофе у тебя отвратительный, а повод у меня есть другой – я люблю тебя, я не могу без тебя жить...
Лера поднимет на него глаза, полные ожидания и тревоги и их губы сольются в горячем, жарком, жадном поцелуе...

Возле общей домовой кладовки со швабрами и моющими средствами возился араб-уборщик.
- Шалом, Аббед! – Сказала Лера. – Как поживаешь?
- Шалом, гверти! Хвала Аллаху. – Вздрогнув от неожиданности, зашелся в комплиментах Аббед. – Я уже соскучился по Вашему кофе.
- Ну так заходи. Или хочешь – я вынесу.
- Зачем Вам эти хлопоты со старым Аббедом? В другой раз, гверти. Еще увидимся. – В глазах его мелькнуло странное выражение, как-то диссонирующее с только что произнесенной формулой вежливости, однако движение было столь мимолетным, что не подкрепленное явными причинно-следственными ассоциациями, затерялось где-то в закоулках памяти среди увиденного «не видя».
- У нас сложился небольшой ритуал – обернулась Лера к Алексею – перед работой я пою его кофе. Он говорит, что только я во всем доме умею заваривать кофе по-настоящему – чтоб ложка «стояла». Странный он какой-то сегодня, да и не его это день... Хотя сегодня все как-то странно. – Лера снова посмотрела на Алексея, на этот раз – с нарочито-безразличной усталостью...
- Я тоже хочу кофе, хотя ты совершенно не умеешь его заваривать.
- Ну тогда тем более это не повод нарушать покой одинокой женщины.
- Ты совершенно права. Повод у меня есть другой – я люблю тебя, я не могу без тебя жить...
Лера подняла на Алексея глаза, полные ожидания и тревоги.
- Что же ты, Леша, наделал
Фраза осталась интонационно незавершенной – знак вопроса или многоточие растворились в горячем, жарком, жадном слиянии губ.