de omnibus dubitandum 103. 45

ЧАСТЬ СТО ТРЕТЬЯ (1878-1880)

Глава 103.45. ГУДИЛО…

    А степь ровная, ровная.

    Заржал жеребец Матвея Григорьевича, он его дернул за повод, боясь, чтобы не дал знать о них злым людям, которых в том месте очень много рыскает; ищут кого-нибудь ограбить.

    Как из земли выросли два всадника в черных кафтанах и поехали молча с обеих сторон наших посланных, у которых по спине холод пробежал.

— Михайло, спроси у них чего им нужно и кто они такие?", - сказал Матвей Григорьевич.

    Михайло по-калмыцки к ним обратился, но в ответ получил гробовое молчание. Нечего делать, нужно было продолжать путь с новыми компаньонами. Проехали переменными аллюрами еще приблизительно верст 30; поперек крутая балка, это в степях часто встречается, равнина вдруг пересекается крутым оврагом. Таинственные всадники остановились и, наконец, промолвили, обращаясь к нашим посланным.

— „Вот ваши лошади, берите", - указывая в овраг, где в ночной темноте еле-еле можно было заметить белое пятно.

    Матвей Григорьевич с Михайлой слезли с лошадей, чтобы спуститься в овраг. Таинственные всадники предложили подержать их лошадей, но наши не доверили, тогда один из незнакомцев говорит: „Не бойтесь передать своих лошадей, те лошади, которыя там в овраге, так быстры, что на них вас вся дербетская орда не догонит".

    Каково они узнали наших лошадей! Когда наши подошли к лошадям, то они имели ужасный вид: у них были ноги связаны так, как вяжут овецъ, а когда их развязали, то ноги были порезаны до крови тонкими ремнями (торочинами).

    Когда они выехали из оврага, то таинственных всадников и след простыл. Но лошадей, которых им поручили держать, они не взяли; найденные лошади были настолько истощены, что только на вторую ночь привели их на зимовник моего тестя.

    Несколько дней дали им отдохнуть и, привели ко мне. Здесь Матвей Григорьевич с Сирком, виновником пропажи, расправился по-степному и так его колотил, что тот больше никогда не воровал, а я больше этих лошадей не пускал на волю в табун, а держал их в конюшне.

    Прошло лето. Настал и конец осени, начал по временам попархивать снег, вся степь пожелтела; нужно было осмотреть зимние пастбища, так как в тех местах лошади и зимою ходят на подножном корму, пока не обледенеет поверхность снега, тогда уже лошадь не в состоянии пробить снег и разгрести его до травы.

    Рано утром я верхом с тремя калмыками выехал в местность, под названием „углы", у берега Маныча. Это нечто вроде заливов, которые в летнее время высыхают и так как никто не топчет траву, то она там вырастет вышиною до аршина — „пырей" и «типица» или „тонконожка" мохрастая и настолько крепкая, что лошадь, разгребая снег, хотя и ударяет по ней, но не может ее отбить от корня, а только может сгрызть зубами.

    Так как эти места в 30-ти верстах от меня, то, не рассчитывая возвратиться в тот же день, я взял с собой вьючного верблюда, на которого положил продовольствие и джулун. Джулун это конусообразный верх кибитки, поставленный на землю без боковых решеток. Когда все это было наложено и увязано на верблюда, то образовалась какая-то гора; казалось, что верблюд от этой тяжести и не поднимется, так как для того, чтобы все это приспособить, нужно было его положить, но при слове „цог-цог" он с ревом поднялся на ноги, а калмык взял его за повод и повел за нами; он пошел, качаясь иноходью, поворачивая голову вправо и влево, и жуя свою нескончаемую жвачку.

    Доехали мы до Городищенскаго кургана; долина Маныча тянется у подошвы этого кургана, а когда посмотреть направо и налево, то начинаешь убеждаться, что р. Маныч была действительно когда-то проливом, соединявшим Азовское с Каспийским морем, и когда образовался перешеек, то Маныч остался в своем русле.

    Даже вода в нем горько-соленая, морская, и вся низменность покрыта солончаками, а два озера — Старо-Маныцкое и Грузсковское — осаждают в изобилии мелкую соль, которую добывают все казаки и соседние владельцы зимовниковых участков.

    Грузсковское озеро своими грязями считается, как самое сильное лечебное средство от золотухи и ревматизма, говорят даже сильнее „Славенских" грязей, но к сожалению, оно лежит далеко от города, хотя вблизи его теперь и проходит железная дорога.

    Бывший атаман Хомутов устроил там домики для больных, построил православный храм, даже начал насаждать большой сад, следы которого еще и теперь уцелели, но последующее Войсковое начальство не поддержало; так все и осталось забытым. Жаль и очень жаль.

    Я знаю своих знакомых и родных, которые положительно исцелились в этих грязях. Теперь пора было-бы обратить внимание на эти целительные грязи. На Городищенском кургане как-то было найдено золотое кольцо, полтора вершка в диаметре и конец половинки удил; нужно думать, что это следы роскоши татар, которые когда-то здесь владычествовали.

    Мы напоили у подошвы кургана из криницы лошадей и спустились на ровную низменность, которая тянется до самаго Маныча. Безотрадная картина! Сплошные солончаки, даже трава не растет; в жару здесь бывать несносно, — будто в воздухе какая-то мгла колеблется.

    А эту бесплодную местность, я слышал, Войсковое начальство предлагало коннозаводчикам занять потому, что ныне ими занимаемыя земли могут гораздо более дать дохода Войску, чем-то, что платят коннозаводчики; конечно, эти последние должны будут ликвидировать свои дела, а в бесплодную степь не перейдут; многие уже это и сделали, продавши свое коннозаводство барышникам, которые все распродают, лишь бы выручить затраченные капиталы, конечно, с барышом.

    Посредине озера Маныч-Гудило находится остров Водный. Здесь уже более века обитает табун диких лошадей-мустангов. Такого больше нигде не увидишь – дикие лошади вольно пасутся на лугах и галопом несутся по покрытому высокой травой  полю. Ученые до сих пор не могут понять, каким образом они оказались на этом острове на озере Маныч-Гудило (см. фото).

    Вдали проскакало стадо сайгаков спугнутых нами; сернистый запах веет с соляных озер. За все время встретился только один калмык верхом, с трубкою в зубах, он приподнял свой лисий треух, поздоровался с моими калмыками: „мендэ,. (здравствуй), „мендатэ" (добраго здравия), ответили они.

    К вечеру мы были у озера „Гудила". Поставили джулун, потреножили лошадей, заварили на треножнике полевую кашицу с мелко нарезанными кусочками баранины, засыпанную пшеном.

    Правильнее говоря, „Гудило" не озеро, а расшиpeниe Маныча. Говорят, что окружность этого расширения девяносто верст, название же оно получило от того, что средина его почти никогда не замерзает, и при волнении слышен шум, если же и замерзает, то образует волнистую поверхность льда и когда подъезжаешь к нему, то издали кажется, что там какой-то огромный город, видны какие-то пирамиды и церкви.

    Когда же подъедешь совсем близко, то тогда видно, что это просто льдины нагромоздились одна на другую, образуя даже какие-то гроты, из которых зачастую выскакивают испуганные волки и лисицы.

    В народе живо предание, что в одну из суровых зим на это „Гудило" наскочил табун лошадей в 600 голов, принадлежавших знаменитому коннозаводчику В.Д. Иловайскому. Этот табун был угнан зимним ураганом и, несмотря ни на какие усилия табунщиков, косяк ускакал и пошел по этому льду, а дошедши до незамерзающей глубины оз. Гудилы весь погиб в пучине его.