Александр Македонский. Погибший замысел. Глава 32

      Глава 32

      Прежде чем ловить Бесса и брать в свои руки контроль над восточными сатрапиями, Александр решил совершить короткий переход до Задракарты*.

------------------------------
      * Современный Горган, город на северо-востоке Ирана.
------------------------------

Он преследовал несколько целей: Задракарта не пострадала в результате последних военных операций и изобиловала скотом и провиантом — в ней можно было восполнить потери в конях, верблюдах и мулах и запастись продовольствием; надо было посмотреть, как вписываются вставшие под оружие персы в общую воинскую массу; проверить, насколько готовы люди к долгому переходу по незнакомой местности; попытаться отыскать более-менее точные карты: у македонян их не было; выяснить, куда девались отпавшие от Бесса греки, как они себя будут вести и, если они окажутся сговорчивы, зачислить и их на службу; оценить, вполне ли мирной окажется территория, которую вскоре придётся оставить; наконец, как водится, утвердить во главе города лояльную новой власти верхушку. Кроме того, мысль о самовозвеличивании снедала Александра непрестанно — на каждом новом месте, на каждой очередной остановке он намеревался вводить всё больше и больше знаков внимания к своей царственнрой особе и её почитанию. Александр предполагал, что легко справится с этим: у него были деньги — разгульная жизнь, пышные пирушки и хорошее содержание заставят воинов легче смириться с новыми порядками.

      Переход в целом оказался удачным, недовольных было немного (для того, чтобы их заприметить, Александр внедрил в армейские ряды несколько замаскированных соглядатаев). Громче всех роптал Неарх, сетуя на то, что его разлучили с Гарпалом, оставленным Александром в Экбатанах при казне. Своими страданиями критянин делился, конечно, с Гефестионом, но царь Азии только хмыкнул, узнав об этом: Неарх был предан короне телом и душой, и корона надеялась, что печаль флотоводца пройдёт и будет погашена не вторым лицом в империи.

      Не менее радужно сложился и первый день в Задракарте: не успел Александр расположиться в Дариевом дворце (конечно, перс и здесь повелел его для себя выстроить), как к владыке империи явился Патрон — тот самый, который утешал Дария и предлагал ему, чтобы спастись от пленения Бессом, перебраться в расположение греков. Наёмники рассудили, что смысла скитаться по Гиркании нет: нужны были деньги, какая-то, пусть и походная, обустроенность, а переквалификация в работников ножа и топора с большой дороги была чревата виселицей. Александр не стал досконально разбираться, кто из наёмников поступил к Дарию до образования Коринфского союза, а кто — после: всё равно за давностью лет и желанием обезопасить свою персону ничего определённо верного установить было нельзя. Только лаконцы, сыны надменной Спарты, поднявшейся на войну против Пеллы, но побеждённой Антипатром, были взяты под стражу. Остальных, изъявивших желание вернуться в Элладу, отпустили и даже снабдили деньгами на дорогу; бо;льшая часть встала под знамёна Александра. Понятия о верности и патриотизме у людей без родины были, конечно, весьма условны, но дрались они, надо было признаться, хорошо и профессионалами были высококлассными. Владыка Азии в прекрасном расположении духа отдал распоряжения об организации грандиозной пирушки по поводу усмирения Гиркании — нехитрая политика продолжала воплощаться в жизнь.

      Незадолго до пира к Александру явился Гефестион и был немало удивлён и видом, и занятием владыки империи. Царь Азии был облачён в диковинное платье: из-под пурпурного нижнего одеяния с широкой белой полосой от шеи до подола виднелись ярко-красные штаны, пурпурная же мантия была расшита золотыми изображениями соколов и ястребов, на столе ждала водружения на царскую голову тиара с диадемой, украшенной двумя лентами, — и учил красавца Багоя греческому письму. Бархатные глаза внимали преподавателю с благоговейным вниманием и давали ему понять, что их владелец находится на седьмом небе от счастья. Как бы незаметно, но так, чтобы Александр видел, перс время от времени несмело касался мизинчиком одеяния повелителя и каждый раз задерживал дыхание.

      Гефестион оценил увиденное одним словом:

      — Долбоёб!

      — Это к кому? — осведомился Александр.

      — Нетрудно догадаться, — оставляя пространство для манёвра, ответствовал Гефестион. — Отошли перса.

      — Иди, Багой, иди. — Александр ласково провёл по чёрным волнистым волосам, льющимся до пояса и действительно прекрасным.

      Багой медленно поднялся из-за стола, акцентируя внимание на грации своих движений, собрал принадлежности для письма, рухнул на колени и поцеловал край одежды Александра. Алексанлр порозовел и проводил удалявшегося перса откровенно похотливым взглядом.

      — Ты знаешь, что муху, которую тянет на навоз, называют навозной, а тельце у неё зелёное и такое же блестящее, как то, что на тебе наверчено?

      — О, — вздохнул Александр. — Ты явился сюда для того, чтобы это мне поведать?

      — Нет. — Взгляд Гефестиона из порицающего стал озабоченным. — Но то, что я хочу тебе поведать, тоже хорошо известно. Обоз, тот же треклятый обоз. Пехота наводнила рынок, накупила на выданное жалованье уйму всякого барахла и навьючила его на новоприобретённых мулов, а они предназначались для совершенно иных целей. А хуже всего то, что солдат ругать совестно: они лишь кивают на твоих полководцев, меры не знающих. Леоннат и Пердикка тащат за собой телеги, уставленные амфорами с миррой, клетки с леопардами, мешки с песком для палестр, силки, капканы, хер знает ещё какую дребедень, у Филоты сети на сотни стадиев и гора сундуков с парчой и шелками, да и ты сам от них недалеко ушёл. Армия ведь не степью за Бессом пойдёт?

      — Нет. Там массагетов и сакских кочевников полно, и это не побережье, которое необходимо было взять под контроль. — Перед глазами Александра проплыли картины покорения Милета и Тира. — Маршрут проложим по центру империи.

      — Тем более, это гористая местность. Настроения населения, населяющего её, нам неизвестны. Соберут урожай в ближайшие недели, а захотят ли с нами делиться — ещё вопрос. Всю тягловую силу под пропитание, тёплую одежду, одеяла надо отдавать, а не под расписанные цветочками шелка. Как там с древесиной будет, тоже неясно.

      Александр закусил губу, но раздумывал недолго:

      — Ясно. Я решу этот вопрос, вот увидишь.

      — Уверен?

      — Да, я тебе потом скажу. Я знаю, ты одобришь. А сейчас, — тон Александра стал едва ли не заискивающим, — Гефочка…

      — Какое плохое начало…

      — Ты же меня любишь…

      — Ещё хуже. Ты на себя посмотри, посмотри на свои штаны! Как я тебя могу любить — вот такого, вот в этих шутовских штанах? Да ты из меня своего обкорнанного перса сделал — в том смысле, что у меня на тебя ничего не встанет!

      — И совершенно напрасно, — убеждённо начал Александр. — Они очень удобны, это прекрасная вещь. Знаешь же, какая возня с набедренной повязкой: разверни, приложи, пристрой, оберни, подвяжи, продень, опоясайся… А штаны натянул, завязал — и готово! А как практично, особенно в холодную погоду! В хитоне вечно ноги мёрзнут, а здесь они укутаны.

      — Хорошо, я допускаю, что на их основе можно зимнюю форму для армии усовершенствовать, но не более. И этот дикий цвет!

      — А что? Разе это тебя не возбуждает? — И Александр, подняв пурпурный с белой полосой балахон, стал крутиться перед Гефестионом.

      Однако, рассматривая великолепные шёлковые штаны, сын Аминтора узрел совсем не их красу, а нечто иное, отчего взбеленился ещё пуще:

      — Ты! Ты только сам посмотри на свои штаны, ты их заляпал! Грязной похотью к своему уёбку!

      Влажный след в соответствующем месте действительно затемнил красную шёлковую ткань — Александру пришлось срочно оправдываться:

      — Это ничего такого! — извинялся пристыженный сын Зевса. — Смотри, как мало! Ничего такого не было!

      — Ну да, это только смазка, а «ничего такого не было» лишь потому, что я вовремя вошёл! Явился бы позднее на четверть часа — и ты бы его уже оприходовал!

      — Ну и что? — завопил Александр. — А у тебя Луция не было? Думаешь, я не знаю, что для его писем у тебя специальная шкатулка имеется?

      От такой чудовищной наглости Гефестион сначала онемел, но быстро собрался:

      — Ты с ума сошёл, мозги твои где? Ты кого с кем сравниваешь? Аристократа чистых кровей, европейца, красавца, образованного, умного, начитанного, с этой вымазанной сурьмой и белилами подстилкой Дария? Ему же абсолютно всё равно, кому жопу подставлять и у кого отсасывать! Окажись на твоём месте твой отец — и под него бы он лёг. Хотя что я говорю! Разве Филипп до этого опустился бы! Спать с евнухом! Да при одной мысли об этом блевать тянет! Тебе Антипатр полсотни красавцев прислал — молодых, достойных, из знатных семей — выбирай любого! Так нет, тебе надо непременно в грязи изваляться!

      — А ты знаешь, что Багой тоже из знатной семьи?

      — Ну да, как же, он вообще переодетый принц! Что он ещё тебе наплёл? Мало того, что ты опустился до того, что позволил сесть ему рядом с тобой: ты ещё о нём помышляешь! О варваре, о евнухе! Которого даже Перита облаял! Да твой пёс умнее тебя! О евнухе с затычкой вместо члена! Ты ещё не поинтересовался, какой розочкой или звёздочкой он её украсил? Только дела не решил… Текущая моча, мокрые ноги, склянка благовоний, чтобы не так несло вонью… Гадость! В какую же грязь ты вляпался! Да в Греции его с первой же скалы в пропасть скинули бы без всяких разговоров! «Из знатной семьи»! Представляю, как он распевался — и старался, и радовался, что так тебя обводит вокруг пальца! И вешал лапшу, и вешал, а ты с готовностью уши оттопырил, чтобы больше нахватать! Неужели ты не понимашь, что у него на уме? Он же не просто хочет стать твоим первым рабом! Он был главной шлюхой Дария — и к тебе будет набиваться именно на эту должность. Он мечтает на тебя влиять, править, озвучивая свои приказы твоими устами, он хочет сделать тебя игрушкой в своих руках! Ты с ума сошёл! Очнись, прозрей, опомнись, пока всё не зашло слишком далеко!

      Монолог Гефестиона оказался достаточно долгим для того, чтобы Александр рассвирепел: кроме того, что ему пришлось выслушивать горькую правду, он не смог высказать главного, да ещё настроение было испорчено, а на этот вечер, на ближайший приём он возлагал столько надежд!

      — Я послал за тобой вовсе не для того, чтобы слушать от тебя голословные обвинения: нечего из меня мальчишку с раскрытым ртом, в первый раз увидевшим голую задницу, делать! И не забывайся: я царь или не царь?

      — Для меня? Конечно, нет! — Гефестион передёрнул плечами и скрестил руки на груди, но Александра не остановил.

      — Не перебивай! Я буду делать то, что нужно, и спать с тем, с кем захочу, а ваше сопротивление мне давно известно. А тебя я позвал совсем для другого, — повторил Александр, и тон его сразу же стал тише и мягче. — Мне нужна твоя помощь. Сделай это для меня: для друга, для любовника, для Александра, для Ахилла — для кого хочешь. Надень персидскую одежду. Только сегодня, хотя бы на полчаса.

      — Ты окончательно рехнулся. Что ты из меня холопа делаешь? Я не собираюсь быть посмешищем. Надеть эту дрянь, когда все знают, что я её ненавижу!

      — Мнения людей могут меняться.

      — Не так быстро, не мои и не в этом вопросе.

      — Я тебя прошу, сделай это для меня. Всего на полчаса, хотя бы только из причуды. Было же это в Персеполе.

      — Лишь для того, чтобы эти варварские одеяния разорвать и затоптать. Если тебя устроит такой спектакль, я с удовольствием его разыграю. Мне своего голого тела стыдиться нечего, я не перс, у меня всё на месте.

      — Перестань же! — Александр досадливо поморщился. — Мне нужна лояльность персов, вся их знать нынче соберётся, они должны понять, что я принимаю их нравы и чту их обычаи.

      — Чти. — Гефестион помрачнел. — Видно, Азией нельзя править, не погрязая в ней. Ты начал с эллинизации, а продолжаешь ориентализацией. Ты вошёл сюда победителем, а станешь побеждённым. Я ошибся, недооценив возможности Азии, она очень хорошо умеет топить тех, кто ею овладел. Ты проиграл, Александр. Дальше будет только хуже. Любви персов ты не получишь, а ненависть македонян заработаешь. И никакую персидскую одежду я не надену, пока добрая половина твоих полководцев в неё не обрядится. Льсти им, подкупай, грози, приказывай, тирань — по-другому ты уже не умеешь. — И, круто развернувшись, Гефестион вышел из царских покоев.



      В это же самое время Неарх, прознав, что армия проведёт в Задракарте полмесяца, решил расположиться в предоставленных ему апартаментах с максимальным комфортом. Суета с выгрузкой багажа и осмотром отведённых флотоводцу владений спали, и критянин позвал прислугу. Две миниатюрных египтянки занялись полировкой ногтей на ногах, вставший за спиной массажист разминал плечи, сам Неарх держал в руках зеркало и, налюбовавшись своею красой, ловил в отполированной бронзе физиономию юноши, обрабатывавшего усталые мышцы, раздумывая, в коей мере тот может заменить ему оставшегося в Экбатанах Гарпала. Именно в этот момент к Неарху ворвался выведенный из себя Александром Гефестион.

      — О, какие мы буйные! — обрадованно протянул критянин. — В нашем царстве опять не всё спокойно?

      — В нашем царе опять не всё спокойно! — согласился с другом Гефестион. — Он совсем сошёл с ума!

      — А, я, кажется, понимаю, откуда ветер дует. — Не допускающих возражений жестом Неарх отослал троицу хлопотавших вокруг его персоны. — Давай, делись своими горестями.

      — Он совсем сошёл с ума! — убеждённо повторил Гефестион. — Он привечает этого ублюдка и учит его письменному греческому!

      — Какого ублюдка?

      — Соску Дария!

      — Аа, — протянул Неарх. — Я его видел. Порядочная дрянь, хотя, надо отдать должное, очень смазливая. Он ещё в Гекатомпилах шнырял по дворцу туда-сюда, всё вынюхивал и выспрашивал что-то. Если мне он раз десять на дню попадался, представляю, как Александру глаза мозолил.

      Гефестион сдвинул брови.

      — А что ему там надо было?

      — Ну, это так и останется великой тайной. Может быть, золото Дария у него где-то было припрятано, может быть, какие-нибудь склянки понадобились. Они же тут все помешаны на своих благовониях и воскуриваниях… А, вот! — оживился Неарх. — Скорее всего, белила с румянами и подводку для глаз выкапывал и бубенчики — на свои копыта привесить: он же ещё и танцор.

      — Фигляр, скоморох — тьфу! Не могу эту дрянь видеть!

      Неарх внимательно посмотрел на Гефестиона:

      — Он что, давно уже нашего Александра охмуряет?

      — Теперь я думаю, что с первого дня. Ты бы видел все его ужимки! Эти невинные глазки, это прерывающееся дыхание, когда он одежды Александра касается, эти все его грациозные изгибы! — Гефестион прочертил в воздухе зигзаг. — Гад вонючий! Нет, ну я понимаю, если бы Ксандре завалил какого-нибудь мальчишку из присланных Антипатром! Из наших, понимаешь? Но связаться с уродом, с обкорнанным евнухом с затычкой вместо члена! Вот ты скажи, из наших кто-нибудь до этого опускался?

      — Да ты что, от них же мочой несёт!

      Гефестион задумался.

      — А вот странно, как же они себя затыкают, если всё равно ссутся?

      Критянин расхохотался.

      — Слушай, я определённо не специалист! А, а, подожди, мне кто-то что-то об этом… — Неарх на несколько мгновений замолчал, что-то припоминая. — Да, они себя затыкают, чтобы дырка не заросла.

      Презрение Гефестиона не знало предела:

      — Пфф! Пробку в дырку, она не затягивается — и моча течёт! Вот послушай! Если бы я в плен к персам попал, если бы они со мной это сделали, я на себя сразу же руки наложил бы! А эти гады живут, пасут табуны наложниц, да ещё важность на свои рыла напускают! Мрази! Нет, но Александр, Александр! Как можно смотреть с вожделением на этого вы****ка! Да лучше с женщиной переспать!

      — Я бы и осла предпочёл этим уродам, — пошёл ещё дальше Неарх.

      — Я понимаю, когда соблазняют из любви, — продолжил возмущаться Гефестион. — Но как до Александра не дойдёт, что этот перс хочет его использовать! Он пролезет к нему на ложе, но на постели не остановится. Эти евнухи такие проныры!

      — Ну да, когда чего-то не хватает, недостающее избытком другого компенсируется. У них недостаток члена хитростью восполнился. Такие вдвойне опасны: они ведь уверены, что весь мир им должен за отрезанный член, и высосут своё из любого, до кого дотянутся. И деньги, и влияние.

      — Этого я больше всего и боюсь! Хорошее наследство Александру Дарий оставил, ничего не скажешь! Стать игрушкой в руках евнуха! Ему, царю Азии!

      — Ну, может быть, не всё так страшно, — попробовал успокоить друга Неарх. — Ничто не вечно — и вожделение в том числе.

      — Да я не этого опасаюсь, не вожделения, а умопомрачения! Ты что думаешь, он Александра только своими зенками и танцульками будет соблазнять? Он же и на жалость надавит, и байки будет травить про несчастную сиротинку, он его какой-нибудь гадостью будет обкуривать, всякими зельями похоть разжигать, дурманом к себе привязывать, ворожбой, гаданиями разными, порчей — азиаты во всём этом великие специалисты! Он же был любимцем Дария — такая тварь ниже не будет метить.

      — Я думаю, — осторожно обронил Неарх, — что Александр всё же сохранит ясную голову.

      Гефестион помрачнел и отрицательно покачал своей:

      — Если бы! Если бы он мог, если бы он захотел! Но Азия развращает. Эта проскинеза, это раболепие… Что ему в этом почитании, в этом показном блеске, лживом преклонении, аляповатом пышном великолепии? Он сам не замечает, как вырождается в деспота. Ничего, кроме его воли! Ведь он сознаёт, что лукавит, он делает это специально! Он обещал армии, что следующая битва будет последней, — так где она, сколько раз он это обещал? Впереди одна дикость, кочевники, горы, в которых мы потеряемся, по сравнению с которыми Эльбурс не так труднопроходим. Это годы блуждания в этих ущельях. Спустимся — внизу пески, пустыня, жажда. Где нам этого Бесса ловить? — Гефестион закусил губу. — Мы подшучивали над Парменионом — что он перестраховывается! А он правду говорил, когда советовал остановиться на Малой Азии, в крайнем случае — на персидских столицах. Если Багой попался бы Александру раньше! Он бы его с презрением оттолкнул — и всё. А теперь эта тварь будет перед Александром заискивать. «Повелитель», «повелитель»… А Александр уши развесит и поверит…

      — Он не только Александра обрабатывает, — отметил Неарх. — Этот… Набарзан. Он писал Александру письмо, проясняя ситуацию с Дарием?

      — Да, и Александр Набарзана помиловал.

      — А Багой носится и всем слугам жужжит, что Александр пощадил Набарзана по его, личной Багоя, просьбе!

      — Гад, гад и есть. Вес себе набирает. Но он на этом не остановится. Ты помнишь, что происходило у персидского трона несколько лет назад? Некто, тоже приближённый к престолу, тоже евнух, тоже Багой, — Гефестион многозначительно поднял указательный палец, — резво травил всё царское семейство. И Дария ждала та же участь, если бы он не догадался о том, что к его питью яд подмешан, и не заставил бы выпить чашу с отравой её изготовителя, этого самого Багоя.

      — Надо всё же заметить ради справедливости, что тот Багой был египтянином… А Дарий ничего устранением Багоя не достиг. Лучше было бы, если бы Багой его убрал: не увидел бы перс, как из-за своей трусости, из-за бездарного командования империя разваливается и власть переходит в другие руки.

      — Да плевал я на Дария! Дело в другом.

      — Ты хочешь сказать, — Неарх с сомнением поморщил лоб, — что этот тем же самым займётся?

      — А почему нет? Будет травить весь командный состав, всех друзей Александра. Кен, Кратер, ты, я, Филота, Клит…

      — Ну, скажем, ты не против, чтобы Филота куда-нибудь провалился.

      — Это личные отношения, внутреннее противостояние. И, кстати, только облегчающее Багою его дело, переводящее вину: ищи того, кому выгодно. Ты посмотри, как удобно! И я, и Кратер терпеть не можем Филоту — Багой его отравит, а на нас покажет пальцем. Мы с Кратером терпеть не можем друг друга — убрать одного, а на другого свалить.

      — А смысл для Багоя в чём, какая ему польза?

      — Да как же «какая»! Убрать одних значит назначить новых, а кого? Почему не перса, если Александру они так милы? Почему не расположенного к Багою или зависящего от него? И таким образом у трона окажется клика с Багоем во главе, а Александр станет просто куклой.

      Неарх всё ещё продолжал сомневаться:

      — Он всё-таки молод, ему ведь около двадцати? Он не сможет всё это взять под контроль.

      — Любимчиком Дария он всё же уже стал. И в ещё более юном возрасте. — Гефестион вздохнул, перечисление его неприятностей этим не исчерпывалось. — Я даже не знаю, что делать. Отступить на время от Александра — он меня забудет, подпадёт под влияние этой твари, когда она будет торчать у него безвылазно. Быть всё время с Александром, предостерегать его — он из упрямства сделает наоборот. Когда взываешь, напоминаешь, советуешь…

      — Да знаю, знаю. Действие рождает противодействие. А что, если его придушить?

      Но Гефестион только безнадёжно махнул рукой:

      — Да думал я об этом, думал! Но Александр обязательно сцену устроит, потому что я не смогу ему не похвалиться, что я это сделал. И, потом, ты думаешь, что это так легко? Этот Багой — наверняка опытная сволочь, я уверен, что он уже хорошими телохранителями обзавёлся, стерегущими его продажную жопу. Нет, это практически невозможно. Исходя из этого, что делать: отойти или попытаться раскрыть глаза?

      — Ни то, ни другое. Оставь всё как есть. Александр должен перебеситься — это во-первых. Во-вторых, у страха глаза велики. В конце концов, пока Багой — только смазливая шлюшка. У нас торжественное мероприятие, так? Идём на него — покажем персам правила хорошего вкуса, покажем контраст между азиатами и нами Александру и заодно посмотрим на поведение этого гада. Если ты уверен, что дело так далеко зашло, Александр должен вытащить его на поводке.

      Гефестион ещё раз вздохнул.

      — Ладно, я переодеваться.

      — Тебе помочь? — Неарх подошёл к Гефестиону и положил руки ему на плечи.

      — Это после, — прошептал сын Аминтора. — Чтобы можно было ни о чём не думать…

      Продолжение выложено.