На скамеечке

 
 Каждый пьяный знает, что лучшее состояние это ощущение трезвости и корит себя за допущенную слабость, а трезвый, ранее знакомый с Бахусом - нет, нет, да и готов поиграть с ним в его играх. Выходит, что пьяный, умнее трезвого, а трезвый превращается в умного, только когда тяпнет?
Что же это за формула такая, что-то в ней неверно, рассуждал Аркадий Петрович.

 Но сам, Аркадий Петрович, не часто, но разок в месяц прикладывался к лёгонькому, полусладкому и уходил отдыхать на лавочку в соседний двор.
 Он не был алкоголиком и к таковым не причислял себя, и называл это не иначе как, отдохновение от трудовых будней.
 До пенсии было еще, как до луны и ему не хотелось думать о ней.
 Да и вообще, что такое пенсия, рассуждал он, это же нирвана, блаженство вне времени, тем более что после неё вообще наступает рай.

 Конечно, хорошо брату, он был военный и с сорока пяти лет отдыхает, получает сумму, как у директора рынка, да ещё и выплату получил три лимона на новенькую квартиру, а спрашивается, за какие заслуги?
 Он даже из Москвы никуда не выезжал,  сидел на министерском складе и тушёнку со сгущенкой перекладывал, с полки на полку, зато с честью офицера у него было все в порядке, и он с достоинством продолжал носить военное звание,
и аксельбант.
 Так он рассуждал про себя, прохаживаясь по дорожке, пробегая взглядом то по шикарному небу, с разлитыми каплями, от исчезнувшего самолёта, то по клумбам с розовыми и алыми цветами, испускающие ароматные фонтаны пчел и пыльцы.

 А у скамьи, под шикарной липой, он загляделся на слетающий с неё вертолетик, с семенами и запрокинулся на скамейку в подхватившие его женские руки.
- Ой, извините, пожалуйста, ноги подкосились, красоту разглядывал...
- И где красота? - потребовала женщина басовитым баритоном, оторопев от попавшего в руки груза, и оттолкнула его силой метальщицы ядра.
- Так вы, вы и есть красота, скоропалительно признался он, и чуть сбавив тон, добавил,- и природа, воздух, от них шатает.
- Вы аккуратнее, в следующий раз, хорошо, что я крепкая, подобрев, размягчила она его. 
- Да, уж в следующий раз, аккуратнее приземлюсь, - хихикнул он, и она поддержала его смехом кукабарры и лавочка сотряслась от этой прелести и листочки задрожали в такт.
 Он осмелел и волнующе произнес...
- Вы знаете, у меня сегодня день рождения, давно это было, но я помню...
- Да что вы можете помнить, - поеживаясь от прохлады налетевшего ветра и покрываясь крупными мурашками, возразила женщина. Вы были младенец, желторотик, орали как резаный, когда пупок синий оставили, а в рот титьку не дали.
Аркадий Петрович захлопал глазами и надул губёшки, от прямолинейности дамы.

 Она перехватила его реакцию и отпарировала,
- Я в роддоме работаю, всех вас видела, это потом вы становитесь негодяями, судьями, омоновцами, а кто-то космонавтами, ювелирами, педагогами, а пока вы в моих руках, я помогаю роженицам, мою, забочусь, и некоторые из вас ничего не соображают, дай только поорать! Так я устала, еле отпуска дождалась.

 Он на секунду задумался, и сразу же огорошил себя и её предложением.
- Знаете что, у меня есть коньячок, истинно французский, не будете возражать, если отметим отпуск и день рождения, а ещё и спеть можем, что-нибудь народное?
- Вот это мужчина, - хлопнув себя по бёдрам и вспугнув стаю голубей, откровенно обрадовалась дама, - решил подогреть, петь здесь не будем, народ не то подумает.
- Этикеточку можно рассмотреть? - и она бережно приняла из его теплых рук золотистую бутылочку, - Ну надо же, истинно французский, с желобком на донышке.
- У меня и стаканчики пластмассовые есть и шоколад,- подобострастно извивался он.
- Запасливый, - самолично откручивая пробочку, похвалила она его, зарумянив гордостью щеки Аркадия.

Они вдохнули ароматы Франции и погрузились в неторопливый разговор.
- Во, какие бывают женщины, а я уже забыл, забыл свои похождения, поездки в Питер, прогулки в молоке белых ночей, - искрами калейдоскопа начали мелькать у него мысли,  а взгляд случайно наткнулся на ее кольцо.
 И он всей своей мужской, слабой, зарождающейся ревностью, уставился на это замужнее кольцо правой руки, как на чеку от гранаты и подло призадумался взорвать ее счастье.

 Она перехватила взгляд и будто спохватившись, вырвала своё кольцо, по забывчивости, красовавшееся не на той руке, и тут же вставила в безымянный палец левой руки, совершенно  огорошив соседа по скамейке.
- Это посему, вы, вдруг самопроизвольно статус поменяли?  -  нечленораздельно отреагировал он, - натерло? - найдя единственное объяснение произошедшему, спросил он.
- Приперло, - со смехом начавшегося отпуска решительно ляпнула она. Я при родах, на работе, снимаю кольцо, иногда путаюсь под вечер, а вообще это не имеет смысла.
-Да? И ваше замужество не имеет?
-Я ему давно по шеям дала, до сих пор кувыркается, - сменив веселое выражение лица на зверское, сощурилась она.

 Робко поежившись, он решился спросить, почему она его клянет, и она с гневом в голосе объяснила, мол, муж был начальником в подразделении в Строгино, бегали с дубинами, мужика ни за что скрутили и ещё нажились, муж показывал фото того мужика, в интернете, избитого и униженного, посмеялся, говорил, что есть приказ сверху, они и действовали.
 Вот тогда она и поняла, что живёт с садистом и написала, всё в газету, но статья не прошла. Она выгнала его к маме, и на работе он остался, рука руку моет. Тяжело вздохнув, она добавила,
- Я бы и из этой страны уехала, такая тяжёлая...
- Ну, давайте не будем об этом, раз Вас это так расстраивает, - жалостливо попросил благородный мужчина.
- Меня уже ничем не расстроить, я большая девочка, - добавила она, и скомандовала,- Вот что, вон окно с розовыми занавесками, видишь?- и она указала всей пятерней в дом напротив, - это моя квартира, ты хотел спеть, там и споём! И она увлекла его навстречу песням и окошку, из которого он частенько разглядывал скамейку, на которую свалился, на своё счастье.