Ноль Овна. Астрологический роман. Гл. 60

Артемий Иванович наблюдал. Прислушивался к атмосфере дома, отмечая его свободное дыхание. Не было здесь тех напряжения и неловкости, что он ждал. Люди здесь были счастливы. Радость местами даже разрывала пространство и переливалась радужно. Но о чём это свидетельствовало, кроме того, что Розен тут по любви и по взаимному согласию? Больше ни о чём. Разве под всей это благостью не может прятаться заговор или злой умысел? То, что Розен сотворил с Конторой, говорило само за себя. Да и от истории с Вием остался неприятный осадок.

Герман, если и удивился нежданному появлению коллеги на пороге, то не подал виду. Слегка только смутился, потому что разлетелся (видимо, уже по привычке) по-щенячьи Гранина теребить и облизывать, наткнулся на потусторонний тёмин взгляд и боязливо разжал пальцы, которыми вцепился было в гранинское пальто. Но через пару минут всё равно утащил Петра Яковлевича вглубь квартиры, откуда до чуткого тёминого слуха донеслись и звуки пылких поцелуев, и жалобное «я соскучился», и капризное «когда ты уже перестанешь таскаться в Контору».

За ужином говорили на светские темы, хвалили кулинарные таланты Розена, шутили про конторские дела. Но, как ни нейтрален был Артемий Иванович, исходящую от него угрозу семейному благополучию чувствовал не только сенситивный Герман, жмущийся весь вечер поближе к Гранину, но и сам Пётр Яковлевич. Как только сели за стол, он, хмурясь, притянул Розена к себе, да так и просидел за столом весь ужин, придерживая литератора за талию. Охранял. Красноречиво обозначил, что за своё будет бороться. Самоубийца.

– Спасибо, ребята. Но с утра на работу, хотелось бы выспаться, – деликатно закруглил посиделки Артемий Иванович.

– Не высыпаешься? – посочувствовал Гранин.

– Постоянно. После этой реформы…

Розен поймал брошенный поверх очков укоряющий тёмин взгляд, приосанился вызывающе, прищурился в ответ.

– Что не так с реформой? Уже сейчас видно, что я всё сделал правильно.

Артемий Иванович отозвался не сразу. Поводил пальцем по кромке тарелки и решился ответить честно, без вежливых эвфемизмов.

– Ты для себя сделал правильно.

Розен не взвился над столом гордой птицей и остался на месте только потому, что был притиснут к гранинскому боку и надёжно зафиксирован в этом положении твёрдой рукой начбеза.

– Тебе не идёт, Артемий Иванович, быть необъективным, – максимально ядовито выдал тогда Розен – ведь в его распоряжении были только интонации. – Я всё расставил по своим местам. Если не всем теперь уютно, это не мои проблемы.

– Цинично. – Артемий Иванович кивнул отстранённо, будто бы самому себе, услышав подтверждение своим мыслям. – Также как твоя антитроллинговая программа.

– Я ждал, когда ты это скажешь! – Розен откинулся на спинку кухонного диванчика и максимально комфортно устроился в объятиях Гранина. Переплёлся с Петром Яковлевичем пальцами и принялся перебирать их нервно как чётки. – Посмотреть бы, как миролюбие твоё сектантское распнут эти красавцы. Жаль, времени развлекаться нету, потому что ситуация критическая.

– Получается, ты не того человека выбрал Петру Яковлевичу на смену. – Артемий Иванович дежурно улыбнулся.

– Того, Тёмушка, того, – пропел Розен елейно. Гранин покосился на него изумлённо и неодобрительно качнул головой, но встрять в перепалку не сумел – Герман разошёлся не на шутку. – Я прекрасно знаю, на что ты способен. Если тебя разозлить.

– Ты пытаешься меня разозлить?

– Нет. Я пытаюсь глаза тебе открыть. Вот что негуманного в моей программе? Скажи.

– Несоразмерность наказания?

– Там никакого наказания в принципе не заложено!

Артемий Иванович глянул скептически и в этот раз глаза его блеснули – всё-таки Розен его раздразнил, раззадорил.

– Без казуистики, Герман. Даже если ты назовёшь это воспитанием, суть не изменится.

– Ты читаешь мои мысли! – неприятно оскалился Розен. – Вообще всё, что я делаю, имеет своей целью воспитание. Определённых качеств. Вот чего не хватает нашим троллям, на твой взгляд?

Артемий Иванович вызов принял. Откинулся на спинку стула, с профессорским видом сцепил пальцы на животе.

– Опыта? – предположил он.

– Какой же ты добренький! – умилился Розен. – Хорошо, назовём это отсутствием опыта. А теперь вспомним, как работает программа. Выбираем в карте чёрный сектор и запускаем поиск. Два списка – тимуровцы и ребята в чёрном. Две карты совпали в нужном секторе – создаётся защёлка. Которая при личной встрече разворачивается в ситуацию. И что наши тролли выносят из ситуации? Опыт.

– Герман! Но ведь если тебя убьют, ограбят или посадят – это ведь тоже опыт. Вся жизнь – опыт. А у тимуровцев этих одна беда – простые они люди. А ты их – по чёрному сектору. Это, по-твоему, симметричный ответ?

– Вот! – торжествующе ткнул в его сторону пальцем Розен. – Вот! – вознёс он этот палец вверх и потряс им над головой. – Ты очень хорошо сейчас сказал. «Простые люди». В чём же их простота? В настройках. И, заметь, у каждого из них в карте заложена немалая доза самоуверенности. Простота и убеждённость – гремучая смесь. Все катастрофы исторические на этом составе замешаны. Но речь сейчас не об этом. А о том, что тимуровцы эти в простоте своей и мир упрощают (для себя, разумеется). Сложности, тонкости, многомерности его видеть они не хотят. И что же покажет им изнанку? Чёрный сектор.

Артемий Иванович обозначил снисходительную улыбку на своём лице.

– Да зачем же столько трудов, Гера? Это же ведь не так делается.

– Интересно. И как же?

Артемий Иванович воздел кверху руки и с чувством произнёс:

– Господи! Предаю их в руки твои!

За окном полыхнула молния, и тут же раздался треск и грохот – будто брезент вспороли ножом и оттуда посыпались камни. Лампочка под матовым абажуром мигнула пару раз и снова растеклась белым пятном в чёрном оконном стекле, за которым застыла глухая январская ночь.

Первым отмер Гранин.

– Герман, а ведь ты этого и добивался, – задумчиво произнёс он, так внимательно разглядывая довольного собой Розена, будто впервые его видел.

Тот улыбнулся в ответ, показав все тридцать два зуба разом.

– В Небесной Канцелярии запрос приняли, – радостно сообщил он. – И хорошо. Ибо прав ты, Артемий Иванович, не наша это компетенция – дураков учить.

Артемий Иванович обречённо выдохнул, опустил руки.

– Сволочь ты, Герман. – Он снял очки, помассировал переносицу и водрузил окуляры обратно. – Я тебе этого не забуду.

– Тём, ты выражения выбирай, – нахмурился Гранин.

– Я и выбираю, – смиренно ответил Артемий Иванович. – Остальные были сплошь нецензурными. – Он поднялся и старомодным полупоклоном поблагодарил хозяев дома. – С вашего позволения я пойду спать. Боюсь, это последняя для меня спокойная ночь в этой жизни.

Гранин проводил его озадаченным взглядом.

– Последняя? Почему?

– Потому что Главный с него теперь не слезет. – Розен немедленно сделался елейно-текучим, обвил гранинскую шею руками и томно задышал Петру Яковлевичу в ухо. Пальцы Розена ожили-заиграли, заскользили по самым чувствительным местам. – Придётся нашему Тёме теперь работать. Папа ждал долго и он дождался.

– Иван Семёныч?

– А у Тёмы есть ещё какой-нибудь папа? – мурлыкнул Розен.

– Гер, – сипло взмолился Гранин. Язык у него уже еле ворочался. – Я не понимаю, что ты делаешь, и я тебя боюсь, – простонал он в германовы губы, как зачарованный потянувшись за поцелуем.

– А говорил, что любишь, – печально шепнул Розен, скользя пальцами по его щеке.

– Люблю, – тут же опомнился Пётр Яковлевич. – Люблю. Верю. Не боюсь.