3

3.

Как ни таился Пётр, однако о нем узнали.
Через два дня мать пришла с долговязым парнем.
Оказалось, это был староста, назначенный немцами.
Староста был не местный, из Гродно.
Он носил при себе планшет, и очень важничал.
- Так, имя и фамилия? - бесцветным голосом спросил староста.
Пётр назвался.
- Почему не в армии? Дезертир?
- Нет, попал в окружение, - смущенно ответил Пётр.
Староста блеснул рыбьми глазами, и что-то отметил в планшете.
- Значит, так, завтра явишься ко мне в комендатуру, там решу, что с тобой делать, - сказал староста, и вышел.
Пётр потёр виски.
- Сынок, может, в доме жить будешь? - робко предложила мать.
Пётр и сам давно порывался это сделать, но что-то его останавливало.
Просьба матери, казалось, снимала все невидимые преграды.
В доме так ничего и не изменилось.
Как до войны, так и во время неё.
Так же стоял стол у окна, так же стояла печь, так же висело зеркало в простенке между окон.
Правда, отражало оно заросшего, исхудавшего мужчину, вместо вихрастого белобрысого парня.
Пётр прошелся по дому, и заглянул в баню.
Натаскав воды, он с наслаждением вымылся, и побрился, использовав осколок зеркала, заткнутый меж брёвен.
Бритва была отцовская, подаренная отцу Никодимычем.
- Ерманская, ей сносу нет, - сказал старик, принеся бритву.
Помывшись, он вытерся чистым полотенцем, предупредительно принесённым матерью, оделся в чистое, и с наслаждением растянулся на кровати.
Изучая в миллионный раз низкий беленый потолок, он незаметно уснул.
Наутро, Пётр, ежась от тумана, стоял у комендатуры, в которую был превращен сельсовет.
Наконец, часа через два пришел староста, и отомкнул замок на дверях.
- Ну, заходи, - пригласил он Петра.
Тот зашел, и неловко сел на предложенный стул.
Осмотрелся.
На том месте, где висел Ленин, теперь висит Гитлер. А на месте Сталина другой, в немецкой форме, но кто это Пётр не знал, а спрашивать не решился.
- Ну так что мы будем делать с тобой? - рыбьи глаза выжидательно уставились на Петра.
- Что делать, товарищ староста... откуда мне знать, вам виднее, - ответил Пётр.
- Молчать, скотина, - вскипел староста. - Какой я тебе товарищ?! Я господин староста!
- Простите, господин староста, - убитым голосом пробормотал Пётр, и сгорбился.
Теперь он был похож на нахохлившуюся птицу.
Староста мгновенно успокоился.
- Здесь я власть, - повелительно заговорил он. - Как я решу, так и будет. Немцы здесь только в виде силы, для поддержания порядка. Кстати, ты не хочешь пойти ко мне? Будешь моей правой рукой.
Пётр сглотнул.
- Немцы, конечно, сила, но гауптману нужны и местные. В оплате обижен не будешь. Ну, что скажешь?
Пётр тоскливо уставился на портрет Гитлера.
Тот сердито, как мышь, топорщил усы, и, казалось, тоже ожидал ответа.
Пётр колебался.
- Или хочешь быть арестованным? Смотри, немцы расстреляют, а жаль, такой человек пропадёт. Ты грамотный?
Пётр кивнул.
- Ну вот, - удовлетворённо сказал староста, рыбьи глаза которого были везде.
Он подвинул чернильницу, обмакнул перо в чернила, посадил кляксу, и быстро настрочил документ, из которого следовало, что Пётр Меньшиков отныне является уполномоченным по охране порядка.
Сдобрив документ крючковатой печатью, он подвинул его Петру на подпись.
Тот криво подмахнул его, и документ отправился в сейф.
- Всё, иди, завтра к девяти утра сюда. Меня звать Николай Силыч.
Пётр натужно встал, и вышел.