Зачем любовь?

Всё было кончено. Она стояла, отвернувшись к окну, не хотела смотреть в его глаза. Нудный сентябрьский дождик мелкой крупой бился в стекло, стекал полосками печали. Мужчина стоял посреди комнаты. Он молчал. Её тёмный силуэт  был настолько знакомым, проникшим в его сознание и память, что больно было смотреть, прощаясь, словно отрывая от живой раны присохшую повязку. Ладная, не сказать, чтобы худая, фигура её при небольшом росте была пропорциональной, словно литой. Слегка покатые плечи и гладкая причёска делали её похожей на вырезанные из чёрной бумаги силуэты старинных дам, висевшие на стенах музея в доме отдыха.   Не было никакой возможности вернуть её доверие. Их курортный роман из любовной истории в одно мгновение превратился в пошлое, заурядное приключение, в банальную интрижку. Да, надо было сразу ей сказать, что у него семья, что невозможно оставить жену, огорчить  детей… Зачем он лгал? Зачем расписывал одиночество и пустоту жизни? «А затем, – злое второе «Я», ехидно поддело за живое, – разве она бы стала встречаться с тобой, зная, что ворует тебя? Нет. Она честная, порядочная. А ты… Ты в её глазах теперь пошляк, ловелас,  подонок… Она и слушать не станет твою исповедь, твои жалобы на судьбу, даже не пытайся…»
Виталий Максимович смотрел  ей в спину и не мог оторвать взгляда. Надо было повернуться и уйти, но живые, казалось, неразрывные нити держали, словно больно вцепившиеся стальными крючками лесы. Он понимал, уйдёт и – всё. Она не станет с ним говорить ни при каких обстоятельствах: хоть, преследуй её, хоть, стой на пути. Он более всего и ценил в ней её чистоту, правдивость, неспособность к нравственным компромиссам. «А ведь в быту она очень покладистая, уступчивая, терпеливая. С такой бы жить, складывать судьбу. Эх, жизнь-то вся – коту под хвост! Ничего хорошего, только она. Теперь и её не будет…», – тяжёлый вздох вырвался, словно беззвучный стон. Он увидел, как передёрнулись её плечи. Отчаяние сдавило его дыхание, он вдруг, как падающий в пропасть цепляется за хилый кустик, ухватился за это её движение, выразившее неравнодушие. Он не мог стоять, ноги не держали, потому сделал шаг к дивану и опустился на жёсткое ложе.
— Вера, я понимаю, ты мне теперь не доверяешь, считаешь обманщиком. Не буду оправдываться, это бесполезно. Просто, выслушай меня, не прерывая. Ведь даже перед казнью дают последнее слово, – нервно усмехнулся он. – Вот, я пришёл в твой дом, сказал всё, как есть, потому что после нашего приезда из дома отдыха (ты ещё шутила, что не из Сочи), я  думал только об одном, как жить дальше. Ты всё посмеивалась, мол, новая история дамы без собачки. Ты ещё не знала, насколько похожа чеховская история на нашу… А знаешь, непохожа вовсе! Те, герои рассказа, были молоды, а мы с тобой – пенсионеры, старые в сущности люди. Но, Боже мой! Я и представить себе не мог, что можно так любить в старости, так  гореть, мучиться, скучать без любимой!.. Вера, я скучаю по тебе, мне дышать без тебя больно! Вот, прошла эта неделя, а я, словно в тюрьме, не вижу света…
 Не говорил тебе, на Галине я женат вторым браком. От первой жены двое ребят-близнецов теперь им по тридцать шесть. Хорошие парни, оба с высшим образованием, женатые, внуки  растут… Я рано женился, в девятнадцать лет, думал навсегда. А потом встретил Галю. Мальчишки мои у неё учились в начальной школе,  а я на собрания ходил. Ну, доходился. Первая моя супруга, Маргарита, старше меня была на пару лет, руководила мной, как пацаном своим третьим… В общем-то правильно руководила: я в горячем цеху после школы работал, учился заочно, армию отслужил в своём городе – детки поспособствовали… Потом снова – работа адская, но зато теперь досрочная пенсия… Да. Рита правильно всё говорила, но никогда меня не слушала. А Галя, молодая, серьёзная, в глаза мне смотрела, выслушивала… Я тогда уже в управлении замом начальника работал.
Развод мне карьеру здорово поломал.  Взял я Галину, да и увёз в родительский дом, в деревню. Деньги были – накопленное с женой поделили, а квартиру, конечно, семье оставил. Сели в машину с двумя чемоданами и укатили в новую жизнь. Двое детей у нас, ты теперь знаешь, тоже уже выросли, семейные и сын, и дочка. Любовь была, но не всё складывалось, как мечталось. Что тебе до наших разногласий – в каждой семье их достаточно. Я не раз думал, что, меняя семью, меняешь, в общем-то, шило на мыло. Всё одно и то же. Правда, в отличие от Риты, Галя не умела терпеть жизненные неудобства, но тоже желала руководить в семье, верховодить… Я не могу скандалить, настаивать на своём, рукой махну и – в деревню. Забыл сказать, что на второй год купил квартиру в городе. Галя в сельской школе работала. Теперь и она ушла на пенсию.
Зачем я это рассказываю? Всё это так банально, как у многих… Прости, но и сам хочу понять себя. Вот ведь всё хорошо, всё слажено, чего же надо-то? Тихая старость, хорошая семья… Почему же стала возможной измена? Откуда, почему и зачем нахлынула любовь? Как разгадать тайну – понять судьбу?
Галю я покинуть не могу, она нездорова: суставы болят, не может свободно двигаться, так что оставить её без помощи, значит, предать. Я бы пошёл за тобой куда угодно, не раздумывая, но совесть моя, давно больная, совсем меня замучила. Я уже много дней хожу, как в тумане. Бессонница одолела. Всё думаю, старый дурак, что вот ведь мы с тобой росли почти по соседству. Это родители мои в старости переехали в деревню, в бабушкин дом, когда я в техникум в соседнем городе поступил. А в детстве я здесь, совсем рядом жил. Ты говорила, в заводском доме росла, в трёхэтажном, напротив гастронома (надо же, стоят и дом, и магазин!), а я на параллельной улице, над оврагом в частном секторе обитал.  Могли ведь встретиться, в одной школе учиться, в пионерлагере отдыхать… Ты в какой школе училась? Во второй… А я в четвёртой, ближней к дому. Так вот, мнится мне, что я мимо своей судьбы прошёл когда-то. И ты, может быть, тоже. Ведь у тебя семья не сложилась, и сын твой далеко… А теперь, в старости, перед самым последним куском жизни, вдруг да показала нам судьба, с кем надо было сойтись? Такой вот урок преподала…
Я не могу тебя просить, чтобы осталась со мной. Конечно, тайные встречи, воровские свидания – тебе всё это противно. Противно знать, что я бываю с женой, хотя  могу обещать, что скажусь нездоровым, не дотронусь до неё… Но, Вера, может случиться, что мы проживём ещё пару десятков лет, всё бывает в жизни и в один год, в один месяц, а то и в один миг она меняется. Так ведь у нас произошло – жили спокойно, а в один день, в одну встречу всё перевернулось! Прошу об одном, не рви так сразу, не гони меня из жизни! Какой грех иногда поговорить по телефону, постоять рядом на улице? Ну, как простые знакомые, только б не враги! Правда ведь? Так возможно? Ответь, не молчи, хоть посмотри на меня! Родная, какие у тебя глаза! Спасибо за надежду. Ведь ты любишь меня, правда? Я вижу… Трудно меня любить, но ложь моя – не вся ложь. Даже представить себе не мог, что женщина, которую так горячо любил, из-за которой жизнь свою перевернул, с годами станет совсем чужой. Разошлись мы во всём: в стремлениях, в желаниях… Я, ты знаешь, читаю, люблю искусство, природу… Ей ничего не надо, только телевизор, сериалы, сидение с соседками на скамейке… Я не сужу её, просто, мне пусто в жизни, и одиночество моё – не фантазия.   
Ещё одна, последняя просьба. Покажи мне твои детские фото. Я хочу узнать, какой ты была, девочка, живущая неподалёку.
Вера Андреевна, молча, достала из секретера толстый семейный альбом, подала Виталию, присела в уголке дивана, откуда видны были фотографии. 
— Ты, как во всём, аккуратная, подписала под снимками год, месяц.  Это твои родители? Какие у них милые, родные лица! Ты на папу похожа? Сразу видно. О, эта малышка – ты? Ласточка моя! Деточка… А здесь тебе, ну да, четыре годика, а здесь… Вера! Что это? – голос Виталия дрогнул, он словно разом охрип.
Вера Андреевна любила это фото: в парке у фонтана, на его парапете, она стояла в нарядном платьице, с детским пузатым ридикюлем. Немного склонила головку, кокетливо отставила ножку – маленькая   принцесса. А внизу стоит мальчик, года на два постарше её, в аккуратном костюмчике с длинными брючками, с бабочкой под воротом белой рубашки. Этакая открыточная парочка! Вера помнит этот момент в жизни: оранжевый цвет ридикюля, с красным кантом по краю, своё шуршащее шёлком платье, даже влажный запах, струящейся воды. Она помнит, что этот мальчик тоже гулял с родителями, что две семейные пары были отдалённо знакомы, взрослые стояли рядом, разговаривали, и папа щёлкнул фотоаппаратом, посмеиваясь над солидностью нарядных ребятишек.  Вера Андреевна взглянула в глаза Виталия. Он смотрел на неё, как на чудо.
— Верочка! Это же я! Я стою тут, рядом с тобой! Точно-точно, не сомневайся!
— Не надо придумывать. Все мальчики чем-то похожи, когда им по семь лет, у них стандартная стрижка, одинаковые костюмы… Этого мальчика звали Витей, я помню.
— Правильно! Меня и звали Витей, папе не нравилось имя Виталик, он считал его сладким. Но мама так назвала меня в честь погибшего брата. Это я, Вера! Я!
— Послушай, я помню маму этого Вити. Она была высокой, полноватой блондинкой, а на голове…
— Стой! На голове у неё была корона из толстых кос! Так ведь? Пшеничные косы, словно огромный колос! Немногие тогда носили такую причёску. Мама всё мечтала обрезать волосы и сделать какую-то химическую завивку, но папа был против…
— Верно… – Вера Андреевна теперь тоже была ошеломлена, – да, эти косы… Серый сарафан и белая блузка, она была похожа на учительницу…
— Мама и была учительницей, преподавала химию в школе. Смотри, вот снова мы с тобой. Твои родители приходили к нам в гости, с тобой, конечно. Во дворе стояла старая раскладушка, проваленная. Нас посадили рядом для снимка, а ты не выпускала из рук своего зайца. Вот я тебя придерживаю, чтобы не упала…
Тонкая мальчишеская рука обнимала плечо девочки в полосатом сарафане. Вера училась кататься на велосипеде, падала на асфальт, и запёкшаяся кровь чернела на острых детских коленках. Две белобрысые головки касались друг друга, словно два ангела на потолке в старинной усадьбе-музее там, в доме отдыха. Заяц смотрел в объектив глупыми оловянными глазами, но был так мил, так дорог душе.
Вера почувствовала, как рука Виталия легла на её плечо. Она склонила голову, прикоснулась лбом к его щеке. Так и сидели два очень немолодых человека – мужчина и женщина – пара, в точности повторявшая позу на фотографии. Они не могли говорить, оба боролись с горькой и в то же время сладкой болью, переполнявшей их. Тайна судьбы витала над ними, смотрела детскими глазами со старого фото. В глазах этих была нежность, радость жизни, надежда… И только оловянный взгляд плюшевого зайца не выражал ничего, как бы давая понять, что на все вопросы к будущему нет и не может быть ответа.