Домик в деревне

Утро выдалось славное. Солнце ещё не поднялось высоко, не засияло в полную силу, слепя глаза и раскаляя воздух. Оно пока что аккуратно висело над тёмной полоской дальнего леса, проглядывая сквозь пелену облаков красно-золотым апельсином. От реки тянуло прохладным ветерком, и давно некошеная трава большого и ровного, словно футбольное поле, луга, отделявшего дом от просёлочной дороги, была мокра от росы. Петрович знал это наверняка, хотя ещё не выходил за ворота. Прожив  на одном месте  не один десяток лет, он мог почти безошибочно угадать, что происходит вокруг его подворья, огороженного  высоким  крепким забором, в любое время суток и в любое время года. Про жизнь в соседнем городе, куда он с каждым годом выбирался всё реже, известно ему было чуть меньше. И уж совсем смутно представлялась сейчас жизнь столицы, откуда до их провинциальной губернии новости доходили разве что в кривом зеркале телеэкрана да на страницах бесплатных газет, которые выкладывались толстыми пачками в особые лотки, похожие на кормушки для поросят, что стояли у входов в городские административные здания и торговые центры. Прежде, еженедельно приезжая в город, Петрович запасался газетами, набирая десяток-другой в каждом лотке, и  вернувшись в деревню, раздавал несколько номеров  соседским старушкам, охочим до новостей. Остальные газеты копились пачками в сенях: бумага в хозяйстве всегда пригодится. Вот и сейчас один из номеров «Областного вестника» лежал перед ним, расстеленный на столе, где Петрович разбирал и чистил двенадцатизарядный «Зодиак» с оптическим прицелом. Привычно протирая ветошью мелкие части затвора, он скользил глазами по газетным строчкам – тем, что не были прикрыты деталями карабина:

«…и поэтому следует признать: страна вновь оказалась на дне очередной «демографической ямы». Рост количества лиц пенсионного возраста продолжается, и снижение смертности среди пожилых людей, одновременно с общим  уменьшением рождаемости, приводит к характерному дисбалансу между малым числом трудоспособного населения и растущей массой тех, чьё содержание ложится на плечи государства. Говоря  языком статистики, если в 2016-2018 годах около 30% мужчин и женщин находились на обеспечении Пенсионного фонда РФ, то сейчас, почти четверть века спустя, уже около половины населения Федеративного Государства являются ограниченно трудоспособными, претендующими на выплаты из бюджета по старости и инвалидности. Увеличение пенсионного возраста в среднем до 70 лет не может кардинально решить проблемы. Поэтому необходимость очередной пенсионной реформы становится очевидной, как и другие непопулярные меры правительства, без которых невозможно…»

Край газетного листа был оторван, но Петрович прекрасно помнил содержание этого текста. Газета была позапрошлогодней, когда молодые законотворцы из Партии  пенсионных реформ  только начали проталкивать в Думском Собрании очередной законопроект, который, по их заверениям, должен был помочь  спасти от развала бюджет, что неумолимо расползался на клочки, как ветхая, вытертая ткань. Вроде той ветоши, которой сейчас Петрович протирал карабин после чистки и смазки. Весёленькие такие лоскутки, в мелкий цветочек. Похоже, когда-то эти тряпочки были кофточкой Анюты, или её домашним халатом. Ещё лет семь назад жена любила ярко, красиво одеваться. Даже пропалывать огород выходила в полинявшем от частых стирок, но ладно сидевшем на ней спортивном костюме с эмблемой какого-то молодёжного фестиваля, даже корову доила, одевшись, как на праздник. То ли в шутку, то ли всерьёз говорила, что круторогая  Матильда, видя  нарядной свою хозяйку, на радостях и молока даёт кружку-другую лишнюю.

Вот уже который год в хлеву почти пусто. Продана за бесценок корова, не стало и большей части поросят.  Только две полуголодные хрюшки копошатся в тёмном углу сарая, беспокойно повизгивая, как-то по-собачьи, в ответ на каждый шум со двора. Собаки в их хозяйстве были тоже: огромный чёрный и лохматый пёс по прозвищу Зверь, и овчарка Чакра – молодая, нервная, издалека чующая чужих. Следовало отнести к числу домашней живности последнюю дюжину кур и старого кота Савелия. И это было всё, что осталось от былого фермерского хозяйства, на которое Петрович и Аннушка возлагали такие большие надежды, когда лет двадцать назад, оставив детям городскую квартиру, перебрались в эту тихую, уже тогда умирающую деревеньку, как говорится, на «пэ-эм-жэ».

Дом, где они жили сейчас, был выстроен их руками почти «с нуля». Старую брошенную халупу, купленную за символическую сумму у наследников умерших хозяев, пришлось снести, буквально раскатав по брёвнышку, почти вручную. Строились неспешно, основательно, взяв кредит, приглашая в качестве рабочей силы немногочисленных деревенских мужиков, из тех, кто ещё не окончательно спился.

Дети не помогали ничем. Сын вечно мотался по командировкам в страны ближнего зарубежья, и даже собственную жену и малышей видел урывками, раз в месяц-другой. А старшая дочь так и не вышла замуж, но и без этого жила достаточно насыщенной жизнью: устраивала в столице какие-то пикеты протеста, давала скандальные интервью оппозиционным СМИ, вела блог в глобальной паутине. Вся эта бурная деятельность не оставляла ей  времени ни для личной жизни, ни даже для того, чтобы позвонить отцу с матерью – не то, что заехать навестить. Родительскую квартиру, поделив на равные доли собственности, дети сдавали внаём, но и там практически не появлялись, поэтому присматривать за квартирантами тоже приходилось Петровичу, в то время, когда он ещё регулярно ездил в город.

Теперь такие поездки остались в прошлом. Пикап-внедорожник, верного четырёхколёсного друга, пришлось продать ещё полгода назад. Петрович до последнего оттягивал этот шаг, но иного выхода не было: слишком большой накопился  долг по кредитам, да и с покупкой винтовки нельзя было тянуть, а её старый хозяин ни за что не хотел сбавлять цену. И всё же Петрович  иной раз чувствовал неловкость перед внуками. Теперь получалось, что он невольно обманул ребят, когда говорил, катая их по сельскому бездорожью: «Такая машина  где угодно проедет! Вот вырастите, научитесь водить – и будет ваша!»
 
В последние годы машина, одна из «рабочих лошадок» так и не выжившего фермерского хозяйства, больше стояла под навесом возле сарая, чем ездила: мощный движок был слишком прожорливым, да и на ремонт, случись что, не хватило бы никакой пенсии.  Но в те времена, когда невестка каждое лето привозила ему внуков, Петрович ещё любил погонять по лесным просёлкам, и с удовольствием брал с собой близнецов, зная, что в конце поездки, когда они вдоволь напрыгаются на упругих кожаных сидениях внедорожника, уверенно преодолевающего все рытвины и ухабы, обязательно прозвучит традиционное: «Деда-а! А можно нам порулить? Пожа-алуйста…»

И он, выбрав дорогу поровнее,  поочерёдно сажал  на водительское место и Витю, и Олежку, показывал, как включать зажигание, трогаться с места, помогал нажимать педали и переключать передачи… А пока они кружили по окрестностям, Анюта накрывала стол на летней веранде, непременно выставляя любимые внуками голубцы из молодой капусты, густую сметану, домашний сыр, пирожки с ягодами, свежие яйца всмятку, с ослепительно-оранжевым желтком (таких в городе не купишь), огурцы и помидоры прямо с грядки…

Сейчас жена тоже хлопотала на кухне за стеной. Снова, как и много лет назад, они ждали внуков, и подготовиться к их приёму следовало основательно. На веранде громоздились ящики с огурцами. Сняли все, даже недоросшую мелочь, ибо, как верно рассудила жена, когда нагрянут гости, будет уже не до того, чтобы ползать по грядкам. Анюта вчера до глубокой ночи не отходила от плиты, и сегодня продолжала что-то жарить, печь, нарезать, стуча большим ножом по дубовой разделочной доске. В доме вкусно пахло жарёной курятиной, этот аппетитный аромат не мог перебить даже запах ружейного масла. Снарядив винтовку и запасные магазины, Петрович тщательно вытер руки остатками газет. Последнюю трогать не стал, она была свежей, и не областной, а центральной. Геннадий Иванович, старый приятель, а с недавнего времени ещё и сосед, принёс её вместе со своим нехитрым скарбом, когда переселился к Петровичу и Анюте. Газета была яркая, на хорошей бумаге, со множеством страниц, наполненных новостями о катастрофах и терактах в разных частях земли, о курсах евро, доллара, юаня и рубля по отношению к основной валюте – биткоину, с астрологическими прогнозами, анекдотами и сканвордами. Но Геннадий Иваныч говорил, что купил её исключительно ради материала на третьей полосе. Там в традиционной рубрике «Скажи-ка, дядя…» были напечатаны ответы блиц-опроса  на  весьма популярную  в последнее время тему: «Как лично вы относитесь к новой пенсионной реформе и к тем, кто сопротивляется её осуществлению?»

Публикацию иллюстрировала карикатура на сюжет старого-престарого анекдота, который Петрович слышал ещё в детстве.

Художник изобразил на переднем плане бородатого старика в современном бронекостюме и в шлеме с надписью «старая гвардия». На груди старика перекрещивались пулемётные ленты, а в руках почему-то был автомат ППШ, из ствола которого поднималась струйка дыма. На дальнем плане за его спиной, угадывалась куча перевёрнутых вагонов скоростного «Сапсана»; над местом крушения тоже поднимался дым, более густой. Старика с автоматом  обступили журналисты. Тыча ему в лицо микрофоны  и объективы камер, они спрашивали: «Почему вы вооружены? Разве не знаете, что война закончилась почти сто лет назад?». А бородатый, растерянно разведя руками, признавался: «Ну, надо же! А я до сих пор поезда под откос пускаю…»
Дальше следовал текст опроса:

Станислав Грысь, депутат Думского Собрания от Партии пенсионных реформ, 27 лет:
«Считаю, что переселение лиц преклонного возраста в ЛП (лагеря престарелых – прим. редакции) – разумный, гуманный выход из создавшейся ситуации. Что может быть лучше для стариков, чем жить в кругу своих ровесников, где все понимают друг друга, сами друг о друге заботятся! Наконец-то уйдёт в прошлое пресловутый «конфликт поколений», и это поспособствует ещё большему снижению уровня социальной напряжённости в нашем обществе. А с экстремистами, которые препятствуют здоровым процессам, разберутся наши правоохранительные органы, мы в этом уверены»

Варвара Ахметова, многодетная мать, 18 лет: «Реформа? Ко мне это не относится: я же мать! Нет, мой ребёнок всего один, остальные – дети мужа, от других жён, но всех растим вместе. У них с этим делом всё чётко, по обычаям: чем больше детей – тем лучше. Сначала родители детей поднимают, а потом дети их на старости лет кормят. И не надо никаких пенсий. А кто родителей бросит – тому сразу секир башка (смеётся – прим. редакции). Это я шучу, вы потом вырежьте!»

Марат Перепонко, полковник пенсионной полиции, 25 лет: «Что касается отдельных экстремистских элементов, типа «старой гвардии», то с ними у нас  разговор короткий. Пресекали и будем пресекать! В случае сопротивления имеем право открывать предупредительный огонь на поражение»

Карл Кораллов, певец и шоумен, 19 лет: «Ах, я вас умоляю! Какие могут быть вопросы? Раз  есть закон – значит надо его выполнять, иначе – во что превратится наш мир! И вообще, каждый человек, пока он в трудоспособном возрасте, обязан позаботиться о своём будущем. Я, например, уже позаботился. Не важно, каким образом… Хотите знать больше – следите за афишей моих гастролей. Больше – никаких комментариев »

Петрович усмехнулся, прочитав откровения эстрадного «звездуна». Ни для кого не было секретом, что Карл Кораллов имеет двойное гражданство, и в любой момент  готов выехать  на «пэ-эм-жэ»  в одно из Западноевропейских государств, где его не достанут никакие пенсионные законы родного Отечества. Сейчас это стало модным среди деятелей искусства и шоу-бизнеса: иметь второй паспорт и недвижимость где-нибудь в Дальнем Забугорье, а деньги для безбедной жизни там зарабатывать на Родине. Пока что у многих это успешно получалось.
Самым интересным в перечне ответов был последний, и Петрович вновь с  удовольствием его перечитал:

«Генезис», хакер, участник интернет-опроса (возраст назвать отказался): «Не знаю, кто придумал эту реформу, но он – флудило грешное, так и напишите! И это ещё мягко сказано. Каким местом они там думают, в своём Собрании – которым едят или  на котором сидят? Любому лузеру голимому должно быть понятно: пока людей будут чморить только за то, что им не двадцать лет – люди будут сопротивляться! Если бы за меня так взялись – я бы тоже стал в ответ шмалять налево и направо. А вы – разве нет?»

Автор этих слов – хакер и блогер, известный в сетевом сообществе под ником  «Генезис» (он же   Геннадий Иваныч или – Генка, как звал его Петрович по старой памяти), как раз сейчас готовился выполнить своё обещание. Правда, «шмалять направо и налево» он пока не начал, но огневую точку на чердаке уже оборудовал. Собрав землю с чердачных перекрытий, он набил ею несколько мешков из-под картошки, и сейчас складывал из них защитную амбразуру. Когда  Генка кантовал мешки с места на место, потолок заметно подрагивал.

– Геннадий Иваныч, ты нам дом не развали раньше времени! – громко окликнула его Аннушка, зайдя в комнату с большой миской в руках. В миске ароматно дымились горячие голубцы. – И, вообще, слезай, завтракать  пора!
– Верно говоришь, Анка-пулемётчица! – немедленно отозвался с чердака весёлый хрипловатый голос. – Война – войной, а завтрак по расписанию! Так же, как обед и ужин… А на сытый желудок веселей и гостей непрошенных встречать. На максимальной прицельной дальности...
– Болтай больше…– отозвалась Аннушка, сметая полотенцем со стола только ей одной видимые крошки и расставляя тарелки. – Будто не навоевался ещё.

Геннадий Иваныч и в самом деле человеком был боевым, обстрелянным – и в переносном, и в прямом смысле. В оружии он разбирался вполне профессионально, хотя за свои без малого семьдесят в армии не служил ни дня. Сразу с университетской скамьи Генка угодил в «места не столь отдалённые», за успешный взлом платёжных систем нескольких банков. Эта страница его биографии была довольно тёмной. Хотя Геннадий Иваныч, под настроение, мастерски травил байки о суровой  лагерной  жизни, и  пальцы его   густо покрывали характерные наколки –  трудиться на лесоповале ему, скорее всего, не пришлось. Такие специалисты, как он, обычно и на зоне занимаются привычным делом – ломают сетевые пароли. Конечно, уже не в личных целях, а по заданиям лагерного начальства.

В компьютерных делах и вообще в электронике Геннадий Иваныч был спецом высокого класса. Переехав к Петровичу и Анюте, он первым делом водрузил на крышу, поближе к печной трубе, спутниковую тарелку собственной конструкции. С этого момента в доме, где прежде и мобильными телефонами не пользовались, по причине отсутствия сигнала, появился интернет. Большую часть времени Геннадий Иваныч проводил, уткнувшись в холодно светящийся экран ноутбука – там же, на чердаке, где обосновался сам. «Это, ребята, чтобы вам, молодожёнам, не мешать» – озорно улыбаясь, объяснил он Петровичу с Анютой, чей стаж семейной жизни давно насчитывал не один десяток лет.

В быту Геннадий Иваныч оказался неприхотлив: вся «обстановка» его нового жилища  состояла из видавшего виды спальника, офисного кресла и складного стола. На столе, помимо уже упомянутого ноутбука, теснились какие-то электронные устройства непонятного назначения, соединённые перепутанными проводами, в  опасной близости  от которых высился объёмистый стеклянный электрочайник, почти постоянно кипящий. В качестве освещения Генка использовал несколько ёлочных гирлянд, которыми оплёл потолочные стропила. Петрович поднимался на чердак пару раз, после того, как старый приятель превратил это, в общем-то, нежилое помещение их дома во вполне уютную мансарду (новый обитатель чердака называл его «массандрой»). В мигании разноцветных лампочек, с бурлящим чайником на столе, «массандра» показалась ему чем-то средним между кабинетом алхимика и студией ди-джея.

 А ещё из чердачного окна хорошо просматривались окрестности и дорога, проходившая в стороне от дома. И постоянно лежала на оконном подоконнике старая винтовка, добытая Геннадием Иванычем на местах былых сражений «второй чеченской», где он несколько лет назад промышлял «чёрным копательством».

– Генка, давай к столу! – позвал Петрович, накладывая на тарелку голубцы. – Рискуешь голодным остаться.
– Ну, кто не рискует… – отозвался Геннадий Иваныч. Однако тут же начал аккуратно спускаться по крутой чердачной лестнице.

Сначала из тёмного люка показались   ноги в высоких армейских ботинках и камуфляжных штанах с множеством карманов, затем – худощавый торс, обтянутый тельняшкой в чёрную полоску. Наконец Геннадий Иваныч – он же Генка, он же «Генезис» – явился полностью. Высокий, жилистый, живописно небритый, с красной банданой на голове, он походил  на пирата. Причём пирата  изрядно проголодавшегося.
 
Отряхнув ладони, Геннадий Иваныч, не садясь, пальцами ухватил из миски самый большой голубец,  сразу откусил половину. Промычав с набитым ртом что-то благодарственное, он активно заработал челюстями, одновременно потянув над столом свободную руку – ища, что бы ещё ухватить из еды.

В этот момент во дворе тревожно залаяла Чакра. Петрович мысленно выругался (при Анюте он старался избегать непечатных выражений), а вслух сказал:

– Ну, вот, считайте, что позавтракали…
– Может, кто из местных к воротам подошёл? – неуверенно предположила жена.
– На местных она так не лает. Да и сколько их осталось тут, местных? Полторы бабки на  десяток дворов. Генка, кончай обжорствовать! На том свете доешь.
– На том свете, Петрович, таких голубцов, как твоя Аннушка готовит, в меню точно нет, – облизывая пальцы, сказал Геннадий Иваныч. – Ладно, пойдём, поглядим, кого там нелёгкая принесла.
– Пойдём…– проговорил Петрович, хотя он и так почти наверняка знал – кого.

Вместе они взобрались на чердак. Петрович заметил, что мигающие ёлочные гирлянды выключены, а на экран ноутбука выведены картинки с нескольких камер видеонаблюдения. Их Генка установил как раз вчера, в разных частях участка, и с утра начал опробовать – как будто чувствовал. Задний двор и подходы к дому со стороны дороги просматривались хорошо, а вот речной берег обозревала лишь одна подслеповатая камера, дававшая размытую чёрно-белую картинку. Впрочем, самое интересное сейчас происходило на просёлке, откуда медленно приближалась колонна из трёх машин: два одинаковых  чёрных гелендвагена и серый микроавтобус  с сиреневой полосой и знакомым логотипом «ПЕНКОМ» на боку.

– Что, Петрович, и ты сподобился? Катафалка приехала, персональная… – почему-то шёпотом сказал Генка. Склонившись над столом, он подкручивал на пульте настройки камер слежения. Изображение автоколонны стало крупнее, однако разглядеть людей через затемнённые стёкла машин было невозможно. Чёрные мерседесовские внедорожники и впрямь напоминали  катафалки, но замечание его относилось к серому автобусу. Этот спецтранспорт Пенсионного комитета имел недобрую славу. Как только их не называли в народе – и «катафалками», и «стариковозами», даже «фашистскими душегубками». Конечно, народная молва изрядно сгущала краски. Снаружи микроавтобусы походили на обычные маршрутки – разве что без окон, да с широким откидным пандусом сзади, который помогал загружать в салон инвалидов-колясочников и даже какой-нибудь их крупногабаритный домашний скарб, если разрешали представители Пенсионного комитета. Дело было не во внешнем сходстве со зловещими машинами. Просто пассажиры серых «маршруток» назад никогда не возвращались. Их маршрут был гарантированно проложен в один конец.

– Ох, как бы я сейчас расхреначил этот гроб на колёсиках! – мечтательно протянул Геннадий. – Со всеми, как говорится, вытекающими оттуда последствиями…
– Не вздумай, – сказал Петрович. Хотя прекрасно понимал, что ничего лишнего приятель не сделает, во всяком случае, раньше времени. Но помнил он также известную поговорку про ружьё, висящее на сцене в первом акте. И понимал, что раз уж Геннадий Иваныч обзавёлся огнестрельным оружием, то готов в любой момент перейти от угроз к делу. Да и сам он приготовил «зодиак» вовсе не для того, чтобы по воронам стрелять. Но применять оружие, как говорится, по назначению, ему всё равно не хотелось.
Очень не хотелось! Пока…

– Слышь, Петрович, ты бы спустился, осмотрел территорию. А я пока отсюда послежу, – негромко проговорил Геннадий, всматриваясь в картинки на мониторе.
– Думаешь, в обход пойдут?
– Чуть позже, может, и пойдут. Хотя…чем чёрт не шутит, пока бог спит? Давай, давай, я тут пока сам управлюсь. А то Анюта там одна. Телефон не забудь, я звякну, если что интересное увижу.
Жена ждала его внизу, у  обеденного стола, с которого уже успела убрать посуду. Сейчас она тщательно протирала кухонным полотенцем клеёнку на столе. Словно и вправду готовилась к приходу гостей.
– Аннушка, всё хорошо будет! – зачем-то сказал Петрович, подойдя к жене и обняв её за плечи. Та улыбнулась в ответ, сдержанно, не как всегда. И вдруг на несколько секунд прижалась лицом к его груди. Потом отстранилась и, смахнув что-то с лица, почти весело ответила:
– Ага. Куда уж лучше!
– Аня…– начал было он, но жена уже успокоилась. Во всяком случае, внешне.
– Всё, всё, не буду больше! Иди, проверь ворота. Только осторожнее там. И телефон возьми! Долго с ними не разговаривай, если что – сразу обратно в дом. Мы с Геной тебя прикроем.
И она, вытащив из-за шкафа, положила на стол продолговатый тряпичный свёрток, развернув который, с гордостью продемонстрировала мужу обрез охотничьего ружья.
– Ну, Анюта…– изумлённо вымолвил Петрович. – В каком музее ты этот антиквариат нашла?
– Это не я, это Гена где-то нашёл. Он меня уже стрелять научил, пока ты в город ездил. А что, Митя? Пригодится же! Если нас штурмовать начнут, лишний ствол не помешает, верно?
 – «Лишний ствол»…– вздохнул Петрович, и крепко, как в молодости, обнял жену. – Ну ладно мы, мужики. А  тебе зачем в это дело лезть?
– Мы уже все, Митя, в это дело влезли, – спокойно и твёрдо ответила жена. Так спокойно, что Петрович понял: она уже всё для себя решила. Не переспорить.
– И потом, – продолжила Анюта, – я без тебя жить не собираюсь. Ни здесь, ни, тем более – там. Уж лучше сразу. Поэтому, – перебила она пытавшегося что-то сказать мужа, – ты береги себя, понял? Не подставляться, не рисковать. Если полезут на участок, сразу бегом в дом. Нам надо время выиграть. Геннадий Иваныч уже, наверное, в сеть вышел. И ты тоже…иди. Погоди, я воротник поправлю…

Она заботливо одёрнула на нём ветровку и, привстав на цыпочки, быстро поцеловала в губы.

– С Богом!

Когда Петрович с карабином в руке подошёл к запертым воротам, машины уже стояли рядом, по другую сторону забора. Несколько человек негромко переговаривались, но в калитку пока никто не стучал.

Ступая осторожно, даже затаив дыхание, он припал к панорамному глазку, врезанному в калитку. Искажённые широкоугольной оптикой, фигуры людей за  воротами казались симметрично изогнутыми изображениями в кривом зеркале. К тому же двое из них были и друг на друга зеркально похожи: в одинаковых серых плащах и в затемнённых очках. Тот, что слева, молча озирался вокруг, в то время, как правый «серый плащ» что-то втолковывал двум парням в форме пенсионной полиции. Те согласно кивали.

– Гражданин Макаров, откройте ворота! – громко произнёс левый «серый плащ». – Мы знаем, что вы здесь.

Отступив от калитки на пару шагов, Петрович облизнул неожиданно пересохшие губы, прежде чем крикнуть в ответ:

– Ну, ещё бы вам не знать…гражданин Макаров! То, что я здесь, у себя дома – это понятно. А вот вы зачем пожаловали? Неужто соскучились?
– Дед, мы по делу, – вступил в разговор второй «серый плащ». «Витя или Олежка?» – подумал Петрович. Голоса повзрослевших  внуков казались чужими, как чужими были их форменные плащи, делавшие близнецов ещё больше похожими. «А ведь они всегда были разными, – не к месту вспомнил Петрович. – Олежка – ласковый, вежливый, но – себе на уме, с хитринкой какой-то. А Витя – прямой, резкий, даже грубоватый иногда. Мог и надерзить, если не в настроении. Потом, правда, всегда извинялся»

– Гражданин Макаров, мы представители Пенсионного комитета. Нам стало известно, что ваша карта социальных выплат заблокирована. Откройте ворота, чтобы мы могли зайти и помочь решить ваши проблемы.
– Пока вы не приехали, у меня проблем не было! – ответил Петрович и в этот момент услышал тихое пиликанье телефона в кармане ветровки.
– Слушай сюда, – сообщил Генка. – Во-первых, я начал онлайн-трансляцию, на тебя теперь пол-Европы смотрит, ну и на тех чудиков за забором тоже. Так что – сделай умное лицо и почаще улыбайся, публика это любит!
– Балабол, – беззлобно ответил Петрович. – Ты сказал «во-первых», а что во-вторых?
– А во-вторых, – доложил Генка, – будь начеку: тебя, похоже, хотят с тыла обойти. Комитетчик послал двух бойцов вдоль забора, влево и вправо. Левый не опасен, задохлик какой-то, в бой не рвётся. Там у тебя ограда почти до берега, а берег топкий, не пройти, я проверял. А вот правый – шустрый, может в стороне и через забор перемахнуть.
– Ну, ты красавец, Генезис! – проворчал Петрович. – С этого надо было начинать!
– Не боись, партизан, отобьемся. Вон, к тебе уже подкрепление бежит. Всё, конец связи.

Оглянувшись, Петрович увидел Чакру, деловито трусившую вдоль забора. Изредка она останавливалась, принюхиваясь, и вопросительно поглядывала на хозяина, однако голос не подавала.

– Гражданин Макаров! – снова донеслось из-за ворот. – Мы теряем время!
–Так не теряйте, – заметил он. – Езжайте дальше, деревня большая. Может, кому другому поможете, как вы говорите, «проблемы решить». Дров наколоть, к примеру, или огородик вскопать. Раз вы такие помощники выросли!

Он хотел сказать ещё что-нибудь, но в этот момент звонко, предостерегающе залаяла Чакра. Петрович резко повернулся и увидел вдалеке на заборе  тёмную фигуру. Человек уже готовился спрыгнуть, но замешкался, видя внизу, прямо под ногами, лающую овчарку. «Экий ты, дружок, нерешительный, – подумал Петрович, передёрнув затвор карабина. – Придётся помочь…»

И, вскинув ствол, нажал спусковой крючок.

Выпалил он в воздух, но после грохнувшего выстрела полицейский сорвался вниз, как подстреленный. Чакра, позволив ему упасть, тут же вернулась обратно,  угрожающе рыча.
– Слушать  всем! – закричал Петрович. – Каждого, кто попытается проникнуть на частную территорию, будем останавливать всеми доступными средствами! Приказываю – машинам отъехать от ворот, посторонним отойти от забора, к дороге! Я шутить не люблю, вы меня знаете.
– Дед, ты чего творишь?!. – воскликнул кто-то из «плащей». – Ты что, убил его?
– Много чести, – крикнул Петрович в ответ, подходя к полицейскому.  Тот, конечно, был жив, но перетрусил изрядно, и, похоже, упал не очень удачно. Вид у парня был сейчас совершенно не боевой.
– Старый, хрен…совсем оборзел!

Всхлипывая от боли, боец пытался поднять голову, но Чакра, стоя над ним, каждый раз угрожающе рычала, и он послушно прятал лицо в густую траву, от чего речь его звучала ещё более невнятно:

– Ты мне ногу сломал! Сядешь за сопротивление власти, мля… вооружённое…

Петрович аккуратно тронул парня стволом карабина в плечо, и тот дёрнулся, как от удара.

– Во-первых, я тебе не «старый хрен», а Дмитрий Петрович, – ласково сказал он. – Во-вторых, ногу ты, скорее всего, вывихнул. Если б сломал – орал бы громче сейчас. Паршиво вас, полицаев, учат, раз простое препятствие не можешь взять. Считай, зачёт по физподготовке ты сегодня завалил. А теперь,  – он взял Чакру за ошейник, – аккуратненько вставай на карачки и ползи к воротам. На первый раз отпускаю, но потом, учти – буду стрелять на поражение. В целях, как говорится, самообороны. Слыхал про такую статью в УК?

Всхлипывая и чертыхаясь, боец на четвереньках добрался до калитки. Напоследок Петрович освободил «пленного» от пистолета-травмата с запасной обоймой и газового баллончика  «Морфей-2».
 
Схема действий сотрудников пенсионной полиции была незамысловатой. Если подлежащие переселению проявляли упрямство – их отвлекали разговорами, пока кто-то из бойцов, подобравшись с тыла, не успокаивал стариков  усыпляющим газом. А дальше, по плану – погрузка в  «катафалк» и доставка в ближайший лагерь престарелых. Пока стариков обустраивали в «казённом доме», сотрудники пенсионного комитета решали все бюрократические вопросы с передачей их недвижимости и другого ценного имущества (если таковое имелось) государству, либо  ближайшим родственникам. Опять же, если таковые имелись.

Интересно, подумал вдруг Петрович, а знает ли сын, кого  сегодня приехали «переселять» Витя и Олежка? Впрочем, если бы и знал – что он мог бы изменить в этой ситуации? Да и захотел бы? Вот в чём вопрос...

Убедившись, что комитетчики отошли на достаточное расстояние, Петрович отворил калитку и выпустил бойца. Затем снова закрыл и проверил запоры. В этот момент в кармане вновь запиликал телефон. На этот раз звонила Аннушка:

– Митя, шёл бы ты домой! Они там снова что-то затевают, Геннадию Иванычу сверху видно: руками машут, ругаются.
– Прыгуна своего хоть подобрали? – спросил Петрович. Он и сам слышал в отдалении за забором чужие голоса, но слов разобрать не мог. Чакра, присев рядом, строго смотрела в ту же сторону, однако молчала. Значит, явной опасности пока не было.
– Подобрали, в машину унесли…в «стариковоз» этот. Митя, они какие-то ружья достают!
– Оставайся дома! И от окна отойди,– скомандовал Петрович. – Я сейчас вернусь.

От ворот до крыльца было десятка три шагов, и он почти преодолел это расстояние, когда за спиной, из-за забора, застучали выстрелы. Стреляли из нескольких стволов, вразнобой и неприцельно, поскольку, кроме высокого забора, Петровича скрывали кусты смородины, густая листва садовых деревьев и парник. Вот им и досталось больше всего. Парниковый пластик отзывался на каждое попадание барабанным грохотом, глухо колотили по земле сбитые пулями яблоки.  Пару раз звякнуло оконное стекло в доме, и у Петровича  тревожно сжалось сердце: как там Аннушка? Словно услышав его мысли, жена отозвалась из-за приоткрытой двери:

– Митя, прячься скорее!

И распахнула дверь, впуская его в дом, едва Петрович взбежал по ступенькам крыльца. Обнимать жену, держа в одной руке карабин, было немного неловко, но ни она, ни он не обращали сейчас внимания на такие мелкие неудобства.

– Нет, ну что творят! – вымолвила Анюта, прижавшись к его груди. – Что творят…
– Это они для острастки…– успокаивающе гладя её плечи, заметил Петрович. – Видно, осерчали, на меня, за бойца своего колченогого. 
– Ага, «осерчали»… – оторвавшись от него, Анюта сердито высморкалась и принялась поправлять волосы. – Весь парник поломали, шпана! И окна на веранде разбили.

Зайдя в дом, Петрович нашёл на полу среди осколков стекла пару чёрных шариков, похожих на конфеты-драже – резиновые пули со стальной начинкой. Вот с какими гостинцами приезжают теперь внуки к дедушке с бабушкой, невесело усмехнулся он.

А у Геннадия Иваныча, похоже, от обстрела только поднялось настроение.

– Петрович! Поздравляю, ты теперь – звезда интернета! – крикнул он, спускаясь с чердака. – Видео, где ты заставил полицая на карачках ползать, уже набрало под тысячу просмотров. Комментам нет числа! Это – хорошая новость, но есть и плохая: у меня из шести камер только две работают. Похоже,  провода пулями покоцали эти пенсюки, апгрейд им в материнку! Чтоб их на том свете трояны юзали!

Ругался Генезис виртуозно, обходясь одним компьютерным сленгом без единого слова мата.

– Короче, так, – продолжал он, запихивая в карманы штанов мотки проводов, пассатижи и отвёртки, – я пойду, проверю контакты, а вы с Анютой подстрахуйте меня сверху. Если раньше времени опять полезут…ну, сами знаете.

На чердаке было пыльно и душновато с непривычки. Петрович первым делом поглядел на экран ноутбука, где осталось только три окошка: изображения от двух уцелевших камер да  картинка новостной передачи некоего телеканала. Анюта сразу присела к открытому чердачному окну.

– Какой, оказывается,  вид отсюда открывается, – с некоторым удивлением заметила она. – Столько лет живём, а я и не знала. Красивый у нас сад, правда?
– Красивый! – согласился Петрович, обняв жену за плечи. – Вот только гости незваные весь пейзаж портят.

Машины комитетчиков сверху просматривались хорошо. Автобус так и стоял с откинутым пандусом, словно раскрыв пасть в ожидании добычи. Вокруг виднелись черные фигурки полицейских. Кто курил, кто – жевал припасённые бутерброды, запивая из пластиковых бутылок. Похоже было, что противник, отказавшись пока от штурма, готовится приступить к длительной осаде. Серых плащей рядом с бойцами не было: отойдя в сторону, комитетчики о чём-то совещались.

– Митя, а бинокля здесь нет? – спросила жена. – Хочется поближе на них посмотреть.
– Нет у него бинокля, в старом доме оставил, когда его так же, как нас выселять приехали. Он же рассказывал, помнишь? Как через тайный ход в погребе выбирался, пока они в дверь колотили…
– Да помню я… И как  подкоп полгода  копал перед этим, и как, уходя, дом поджёг. Не знаю уж, что правда, что нет.
– Пожары тогда в соседнем посёлке действительно были, – вспомнил Петрович. – Может, и правда. А насчёт того, чтобы на ребят поближе посмотреть…Вот, держи. Не хуже бинокля.

И он протянул ей карабин с оптическим прицелом.

– Ой, Митя! – оторопела жена. – А вдруг он выстрелит!

Петрович отстегнул магазин и передёрнул затвор, выщелкнув патрон из патронника.

– Не выстрелит. Смотри сюда, в этот глазок…

Анюта, оперев карабин на мешок с землёй, уложенный в оконный проём, приблизила глаз к окуляру прицела.

– Да, интересные они стали… – негромко проговорила она. – Прямо, как взрослые.
– Они и есть взрослые, по нынешним временам, – заметил Петрович. – Видишь, в люди выбились, полицейскими командуют. На дорогих машинах разъезжают…
Ему почему-то вспомнилось, как он катал внуков по окрестному бездорожью. И как они просили в конце поездки: «Деда, а ты нам – дашь порулить?..»
«Ну вот, ребята, теперь вы сами рулите, – подумал он. – Далеко  ли уедете?»

– Да нет, не взрослые они, – продолжала рассуждать жена, не отрываясь от прицела. – Выросли, возмужали – это да. А взрослее, мудрее не стали. Одним днём живут… Ой, ой, гляди-ка, ругаются!

Анюта передала карабин Петровичу, и он, в свою очередь, прильнул к окуляру,  ловя в круглое окошко прицела, расчерченное координатной сеткой, фигуры двух молодых мужчин в серых плащах. Оптика сильно приблизила изображение  внуков, но он по-прежнему не мог угадать, кто из них Олег, а кто Виктор. Одинаковая короткая стрижка, одинаковые очки, плащи… Тот, что справа, горячо жестикулируя, что-то доказывал стоящему слева. Тот слушал, время от времени бросая короткие ответные фразы и отрицательно мотая головой.

– Жалко, что по губам не умею читать, – с усмешкой заметил Петрович. – Знать бы, о чём они так спорят.

Один из спорщиков, махнув рукой, отошёл в сторону, доставая из кармана телефон. Петрович хотел понаблюдать через оптику за другими непрошеными гостями, но в этот момент запиликал мобильник  в кармане ветровки.

– Геннадий Иваныч  звонит? – предположила жена. Но это был не Геннадий Иваныч.
– Деда, привет. Это я, Олег, – услышал Петрович незнакомый мужской голос. – Поговорить надо.
– Да неужто? – весело ответил он, хотя в груди что-то ёкнуло – совсем чуть-чуть. – Решили, всё-таки поговорить, внуки дорогие, прежде чем деда с бабкой на нары отправлять… Вот уж радость нам  на старости лет!

Он включил в телефоне «громкий» режим, чтобы разговор слышала и Анюта. Жена кивнула,  придвинулась ближе, и Петрович обнял её свободной рукой.

– Деда, перестань. Я серьёзно с тобой… Ну, скажи, чего вы упёрлись? Это же не тюрьма, не зона! Сколько людей живут и – ничего. Никто не жалуется!

«Да, – подумал Петрович, – стариков в ЛП сейчас немало. Пожалуй, каждый третий из тех, кто разменял седьмой десяток, либо переехал туда на пэ-эм-жэ, либо готовится.  Хотя и такие, как мы с Анютой, «несознательные», тоже есть»

– Ты пойми, – продолжал внук, – в лагере все условия! Бесплатная медпомощь, телевидение, библиотека. Своё подсобное хозяйство, огороды, парники. Хочешь – овощи выращивай, хочешь – в мастерских трудись. Скучать вам с бабушкой не придётся, уж поверь моему слову!

«И это правда, – думал Петрович. – Видимо, неглупые люди придумывали эти лагеря. Каждому вновь прибывшему сначала  подбирают работу по силам. А если повезёт – то и по душе: чтобы не бездельничать, не чувствовать себя совсем уж выброшенным из общества. И трудятся старики, обслуживая сами себя, а также тех, кто работать уже в силу возраста не может. Медработники, портные, электрики и столяры,  повара в пищеблоке, садовники, уборщицы – все набираются из числа «переселённых». Даже вахтёры и охранники – пенсионеры, и службу свою несут на совесть: от таких не сбежишь, да и куда бежать? Лагеря престарелых – словно малые островки в бурном океане иной жизни, той жизни, где старикам больше нет места. И островков таких с каждым годом всё больше…»

– Алло, дед, ты что молчишь? – нетерпеливо  окликнул  голос из телефона. – Или не слышишь?
– Слышу, слышу, Олежек, – отозвался он. – Хорошо рассказываешь, вот и заслушался.

Внук ответил после небольшой паузы:

– Это не Олежек, это Виктор… Я у него телефон взял, а то у меня твоего номера нет.
– Надо же – Витёк! – усмехнулся Петрович. – И вправду, не узнал. Богатым будешь! Впрочем, вы с братом, похоже, и так не бедствуете. Вон на каких тачках рассекаете.
– На тачках?  – переспросил Виктор. Потом  понимающе хмыкнул:
– Ну, дед, ты как из прошлого века! Так уже не говорит никто. А кары – служебные, для командировок. Нам по должности положено.
– Гляди-ка, Аннушка! Внуки наши в большие люди вышли,  – громко заметил Петрович. – Прям гордиться можно…
Виктор никак не отреагировал на насмешку.
– Как там баба Аня? Не болеет?
– Бабе Ане болеть некогда. До вечера – на огороде, а с утра сегодня на кухне. Что, поговорить с ней хочешь?
Он вопросительно посмотрел и на жену, но Анюта отрицательно помотала головой. Разговаривать с внуками она сейчас не хотела, хотя голос из телефона слушала очень внимательно.

– Ну, на кухне – так на кухне, – произнёс Виктор. – Я ведь, дед, чего звоню… Мы, наверное, уедем сейчас. Руководство решило вас пока не дёргать.  Аллё! Слышно меня?
– Хорошо слышно, – немного растерянно ответил Петрович. – Только непонятно, за что такая милость.  Неужто закон о пенсионном переселении отменили?
– Всё шутишь… Да нет, дело другое. Тут какие-то хакеры волну подняли в соцсетях. Видео выложили, с соответствующими комментариями. Мол, активисты  Пенсионного комитета творят произвол на местах. Чуть ли не отстреливают  стариков, чтобы пенсии не платить. Представляешь, до чего додумались?
– А что, Витя, это ведь – тоже выход, – заметил Петрович. – Ты уверен, что твои законотворцы до такого не дойдут? 
– Перестань, дед! Что ты всё ёрничаешь… Я ведь серьёзно! Сам же понимаешь: все эти реформы – вынужденная мера. Протестуйте, не протестуйте – а лишних денег в бюджете, чтоб каждый год увеличивать пенсионный фонд, просто нет. Понимаешь  –  нет!..

«На пенсии, значит, нет – а на «служебные кары» для новых чиновников, на зарплаты им, на специальную полицию  – на всё это средства в бюджете нашлись?» – хотел ответить  Петрович. Но ничего не сказал. Внуки  ведь тоже были теперь из таких чиновников. И раз не зазорно им заниматься тем, чем они сейчас занимаются – значит, малая частица их, стариков, вины в этом тоже  есть.

– А стреляли вообще  не мы. Парни  из полицейского отряда. Там всякие  есть, и не все с головой дружат. Не понравилось им, что ты их сотрудника унизил…
– Ох, Витя…– вздохнул Петрович. – Это они и вправду, по молодости да по глупости. Не знают ещё, как по-настоящему могут унизить. Всё у них впереди…

Анюта, уже давно посматривавшая на экран ноутбука, где виднелась картинка новостной передачи какого-то телеканала, вдруг удивлённо воскликнула:

– Митя, смотри! Тебя показывают!
 
Пухлощёкий диктор в студии сидел, что-то рассказывая, на фоне огромного экрана. А на экране мелькали записи камер слежения, запечатлевших всё, что несколько минут назад происходило во дворе их дома. Петрович видел себя, палящего в воздух из винтовки, полицейского, ползущего на четвереньках к открытой калитке, в сопровождении гневно лающей Чакры. Снова  увидел себя, бегущего к дому под обстрелом. Подвигав мышкой ноутбука, Петрович  прибавил звук и услышал голос диктора:

– … пока трудно сказать, что это было: неудачная силовая операция против экстремистов из так называемой «старой гвардии», или попытка местного фермера защитить своё имущество от рейдерского захвата. Сейчас в интернете  активно обсуждается и та, и другая версия. Съемочная группа нашего телеканала выехала к месту событий, и в ближайшее время мы узнаем подробности этого дела.

На экране началась реклама, и Петрович убавил звук.

– Ну, что, тоже посмотрели на себя? – услышал он голос Виктора из телефона, лежащего на столе. – А теперь, раз такую кашу заварили –  сами разбирайтесь с ти-вишниками… Надо же было им оказаться в нашем районе именно сегодня! И прилетели-то из столицы совсем по другому поводу, а тут – такая «жареная» новость… В общем, всё, дед. Поехали мы. Бабе Ане привет!

На экране смартфона вспыхнула и медленно погасла надпись «Завершение разговора»

– Митя, что же теперь будет? – негромко спросила жена. Словно в ответ, на экране ноутбука, вместо чёрных квадратов, появились «картинки» с погасших камер слежения. Геннадий Иваныч соединил-таки нарушенные контакты.
– А ничего особенного не будет.  Пенсионный комитет нас, наверное, на какое-то время в покое оставит. Не любят они лишнего шума. Бог даст, урожай убрать успеем. Правда, теперь ещё новых «гостей» принимать. Слышала же про телевидение? Так что готовься, будешь давать интервью!

Он говорил нарочито весело, хотя на душе было неспокойно. Петрович понимал, что история с их выселением ещё будет иметь продолжение. И неизвестно, под каким соусом подадут сегодняшнюю «жареную новость» приезжие журналисты. Может, и впрямь представят их эдакими «стариками-разбойниками», которых нужно не уговорами брать, а отрядом ОМОНа. Но в этом случае наверняка пострадает и этот домик на берегу реки, и фруктовый сад с огородом и теплицами, и немаленький участок земли возле дороги – всё, на что наверняка имеют виды их повзрослевшие внуки.  Хоть впрямую не говорят об этом.

Многое понимал и многого опасался Петрович, но не все же свои догадки и опасения выкладывать сейчас Аннушке!

– Посмотри-ка, и вправду уезжают, – сказала жена, глядя в окошко.

Колонна из двух машин и автобуса медленно катила по грунтовой дороге в сторону шоссе. На примятой колёсами траве даже издалека был виден мусор: бумажные пакеты, пустые пластиковые бутылки. Петрович, вздохнув, добавил в магазин карабина недостающий патрон и вновь пристегнул его к «зодиаку»

– Куда? – встревоженно спросила Анюта.
– Поросят кормить! – бодро ответил он, поправляя ремень карабина, висящего за спиной. – А ты побудь  пока тут, понаблюдай. Мало ли что…

У крыльца дома по-прежнему сидел Зверь, верный друг и надёжный сторож, всегда меланхолически спокойный,  однако готовый порвать любого, кто дерзнул бы без приглашения проникнуть в хозяйский дом. Петрович потрепал его по загривку, и Зверь, мотнув головой, коротко лизнул его руку. Из-под куста смородины неторопливо вышел кот Савелий, поводил ушами и укоризненно глянул на человека. Словно сказать хотел: «Ну, и что это было? Покричали, постреляли, намусорили – и ради чего? Надеюсь, больше такого не повторится: я ведь здесь живу!»

– Не грусти, Кот учёный! – улыбнулся Петрович, перехватив поудобнее ведро с овощными очистками. – Гуляй пока. Не отдадим мы врагу твоё Лукоморье!

Поросята встретили его ликующим хрюканьем, едва Петрович  отворил двери сарая. Одногодки, Нюша и Ксюша, задирая  морды вверх, насколько это было возможно, тянулись к нему влажными пятаками и преданно таращили маленькие глаза, пока он шёл с ведром к свиному загону.
«Хороши! – подумал Петрович, вываливая содержимое ведра в кормушку. – Сейчас поедят – и завалятся, чтоб жирок завязался. Ни забот, ни хлопот… Знай себе хрумкают, и не думают о грустном. А то, что в конце концов каждой идти под нож – так это когда ещё будет!»
Свиньи обедали,  деловито  уткнувшись мордами в полное корыто. В такие минуты для них ни имело значения практически ничто: ни человек, который их накормил, ни собственный загон, ни то, что творилось за стенами этого сарая.
Они были заняты едой и перевариванием пищи. Как вчера, как неделю назад, как  в  самые  первые дни своей, не слишком  длинной  свинской  жизни.
 
Как всегда.