Про Славика и про меня. Цикл

Подражание Хармсу

Монопьеса для куклы у окна с видом на площадь Восстания. Продолжение игры, начатой Хармсом.Теперь это всего лишь шарада в картинках внутри говорящего пустого шара. Книга была написана в виде отдельных историй, связанных с образом Славика, и им же разбитых в 1999 году. Некоторое время она жила своей жизнью и даже потеряна. Затем была найдена, восполнена в 2009 и заперта в стол. А в 2019 у нее назрела необходимость все-таки вывалиться из окна прямо на вас. Для запуска массового производства философских камней.

 
Часть первая

1.
У меня такая маленькая грудь, что я вообще сомневаюсь.
Господи, сомневаюсь я! И за что мне такое?! Хоть бы где-нибудь, что-нибудь.… Ни бугорка, ни шишечки, ни сосочка – ни спереди, ни сзади… Ничего лишнего, как у шарика. Гадость какая-то эзотерическая, брр.

2.
Ба-а! Чуть не забыла – руки! Ну, это, я вам скажу задача, посложней вашей эро… эзотерики – куда их девать-то?! – эти руки…
Правда, во сне я ими взмахиваю. Машу эдак плавно, с силой, толкаю воздух книзу. И, знаете ли, довольно легко взлетаю. А прохожие восхищаются, головы запрокидывают. Так и хочется кому-нибудь плюнуть в рот.  Вот, хоть какой-то смысл ещё…

3.
Я хотела бы, чтобы меня критиковал кто-нибудь. Ну, например, такой как Вы. Молоденький, умненький...  Критикуйте меня, пожалуйста, критикуйте! Ещё….  Ах, я вся пылаю!

4.
Да, я – поэт! Пою воистину, во славу. Слава!
Слава? ... Это кому, тебе? Ха-ха!
Мне? А мне-то за что?..
Ну, не смешно ли? Не дура ли?..
И это всё напрасно. Всё – лишнее. Кроме тебя.

5.
Ты.
Конечно, это слово…  Слово из ничего. Сплошное надувательство.
А я играю. Мы куклы и шарики! Вещи надутые…. Да.
Эй, ты! Ты  здесь? Нет, ты – там…. Что там внутри?
Молчит. Он лишний. Он лопнул.
Кто это? … Кому это я? … А-а!

Часть вторая

1.
Алеф и Бэт сидели на трубе. Алеф упал, Бэт пропал. Кто остался на трубе? Да никто!
Про Славика? Про Славика все говорят. И всё – только враки одни! Тысячи врут, но никто не знает его так, как я. Только я! Одна я, и никого вокруг…. Без Славика…. Бесславно так. Пропадаю.

2.
Дающий даёт, берущий берёт. Даром. Но дающий не может дать, когда берущий не хочет взять.  Тогда оба воруют. Один ворует тело, а другой душу. И вместе – живут…

3.
Так вот:  жил да был очень странный мальчик Славик…  Жил и не знал ничего об этом. Словно тонкая нежная струйка сливок. Жил себе, не тужил, пока ему какая-то сволочь не сказала, что он девочка. Вот тебе и струйка, как говорится. Сначала он не поверил, но потом понял всё и потерял веру в себя. Погрустнел мальчик Славик, подкис, совсем испортился. Стали у него страхи разные развиваться, комплексы всякие. Дело дошло до абсурда: бреется он перед зеркалом и не верит себе – а мальчик ли он?

4.
Все говорят: «Ах, женщины, ах мущины*!» Что еще за мущины* такие? И чем они друг от друга отличаются, то есть мущины* от женщин? Я, например, никакого различия не вижу. Ни спереди, ни сзади! А что там у кого болтается больше, чем у другого, или наоборот втянуто внутрь, это еще ни о чём не говорит. Говорит, болтается. Кто говорит?.. У меня ничего не болтается! У меня – сплошь и поперёк – всё слитно. Всё – соединено. Всё моё тело в поле, ветром гонимое…
И есть ли, в конце концов, разница, какими местами мы помогаем друг другу войти внутрь? Ведь любим-то мы всё равно чем-то другим, не участвующим вовсе в этом безобразии. Правильно я говорю? Или нет? Чего молчишь, как дурак?!

5.
Дурашки игрушечные. В розницу и оптом. Крутятся парами. Вокруг да около. Он. Она. Одинаковые. Заводные до безразличия. Без образа, без подобия. Без греха и величия. Нолики на палочках. Шарики на веревочках…

Часть третья

1.
О чём это я? А-а, так вот. Со временем Славик вырос, женился и… совершенно не понимаю, зачем люди женятся? И где он откопал эту жену допотопную? Только такая слепая кукла как она могла найти в нём что-то человеческое. И вообще, чего ему не хватало?

2.
В один прекрасный день Славик произвел на свет премилого кукольного сыночка, потом еще одного и ещё. Детки радовали Славика, и вера в себя потихоньку стала к нему возвращаться.
Но какой-то чёрт дёрнул его напиться со своим Единственным другом. Ну и, как водится, слово за слово – подрались. Друг возьми, да и ляпни от большой любви, что, мол, они оба – женщины. Славик со злости выбил Другу зуб, глаз, надругался над ним и спереди, и сзади матом. Ужас какой, при детях-то! А жена как стала бегать от Славика к Другу туда-сюда, туда-сюда, словно заведённая: «Мама! Мама!» - кричит, и ногу по чудному всё время вперёд выкидывает. «Я тебе этого никогда не прощу!» Славику, то есть, и на Друга жалостливо так косится, да единственным глазом подмигивает.

3.
В конце концов, Славик остался совсем один. Потому что не смог простить себе того случая. Нет. Потому что жена не смогла простить ему того случая.  И она ушла вместе с детьми к Единственному другу. Они вставили зуб, глаз, и попали в железнодорожную катастрофу…

4.
Ох уж, эти детки Славика! Придёшь к нему бывало, а они так под ногами и путаются.
Нет-нет, да и наступишь на кого-нибудь, только хрустнет что-то жалобно…. Хоть летай!
Хрустят и пищат, хрустят и пищат. Ад кромешный!

5.
А в конце была кукла, но в кукле было пусто... Идите и смотрите сами. Нет Славы! И не вернется! Понимаете?! Никогда не вернется!!!..
И не сверлите меня своими дырками. Я все равно не смогу подарить вам такие глаза, которые умеют видеть. И не просите меня о поэзии. Поэзии нет! Говорю я вам: пусто! Есть только проза, повторы, провалы и серые будни. А мы с вами здесь, и всего лишь женщины, одинаковые и ороговевшие от вечности!

Часть четвертая

1.
Я вспоминаю. Как дело дошло до абсурда … с первого дня и по самое воскресение.

2.
То ли от чувства вины, то ли от комплексов всяких, но Славик стал потихоньку мечтать. И домечтался, как говорится. Когда Славик окончательно свихнулся, он устроился в больницу санитаркой, а по выходным рисовал автопортреты. Всё хотел найти себя.
Потом он утонул. Когда прорвало канализацию, соседи обнаружили его захлебнувшимся. Картины, конечно пропали.
Хоронили Славика бесплатно, как очень добросовестного и безотказного работника. Но когда рядили в гроб, не знали, какое ему платье надеть – женское или мужское, потому что в морге всё-таки проявился его пол. Вернее, отсутствие какой-либо принадлежности. Надо же было так разувериться во всём.… Какое-то никчемное существование. Бедный Славик.

3.
Семейство Славика – та еще историйка! Не то, что ваши сериалы. Детки все как один на мамочку похожи – волосики колечками, глазки стеклянные, рубашечки коротенькие, не то девочки, не то мальчики. Ножками по ковру топ-топ, жирненькими – топ, да топ.
«Мамочка, кричат, у нас сегодня день рожденья! У нас сегодня день рожденья! Где наши подарки?» А мамочка подарки-то купила, а подарить не подарила, заигралась совсем! Паровоз ей гудел-гудел, а она как будто глухая – не слышит ничего!…
Вот и остались детки без подарочков. Валяются, бедные, на полу, только ручки, да ножки в разные стороны торчат, жирненькие такие.

4.
Скажу вам по секрету, самое странное во всей этой истории – это дети. Что-то уж чересчур таинственное, надо вам сказать, и непостижимое находится где-то в глубине этого явления. Есть в нем что-то зловещее, заводящее в тупик. Вы когда-нибудь обращали на это внимание? Смотрите-смотрите, вот она, их тайна! – дышит как будто…. Живет сама по себе, шевелится, блестит чешуей! Эдакая живучая синтетика, из чьей-то плотности возникающая и в чью-то плотность возвращающаяся...  Дети Славика – это, я вам скажу, уфф! Бессмыслица во всей ее наглядности!
И откуда только они берутся – эти дети? А? Да еще в таком количестве?!!
Я уж молчу про эволюцию....

5.
Господи! Неужели ты умер? И море не расступилось?…. Ты захлебнулся, да …! ... А я продолжаю глотать …. Без разбора...
И только когда ты свихнулся, только тогда ты смог полететь… Ты взлетал и взлетал по секрету лишь для меня одной, а я умирала от зависти….
Да было ли это вообще? Сомневаюсь я, Господи…. Вот что значит отсутствие критики.

Часть пятая

1.
Я очень люблю печь пирожки, особенно когда плохое настроение. Набегаешься по кухне, намесишься, у духовки да у плиты нажаришься, набесишься, наматеришься. Муку по полу, по полкам, по столам раскидаешь, противни все перепачкаешь, и легче как будто станет…  А грохоту-то, грохоту! Лишь бы не тишина эта мёртвая.
Только пирожки у меня никогда не получаются – жёсткие какие-то и несладкие. Сахару что ли мне жалко? А вот Славику они нравились. Я его и звала всегда на свеженькие – не выбрасывать же.
Сядет он за стол, а его за тёплой горкой и не видно – худенький такой, маленький, глазки печальные. Одно удовольствие – пирогами его порадовать. «Вот, - говорю, - один ты мою стряпню ценишь!» А он кивает и улыбается. Весь в повидле, креме и сливках. Идиот.

2.
Пока мы со Славиком были ещё детьми, нас ничего не тяготило, и мы с ним очень дружили. Верили только друг другу! Правда, мне это потом надоело, а он никак понять не мог, почему. Всё допытывался, хотел правду узнать. Вот я и соврала ему, что он девочка. Со злости, конечно. Она тогда во мне только-только проклёвываться стала. Выпуклостями всякими…
Помню, заперся Славик в ванной и долго-долго смеялся там, пока не затих. Мне стало страшно, и я ушла. С тех самых пор Славик и потерял в себе уверенность.
Сволочь я всё-таки. Мне ведь тогда завидно было, что это он мальчик, а не я.

3.
Однажды Славик у меня спросил: «В чём смысл жизни?» Всё-то он докапывался до меня! Я ему тогда ответила, … я ему так ответила!
А в чём смысл жизни, я до сих пор не знаю…

4.
Я хочу, чтобы кто-нибудь меня критиковал! Сейчас же, сию же минуту! А то всё сама, сама…
Хоть бы одна душа!... Боже, как надоело всё.

5.
Как-то раз Славик выскочил из дома и побежал к своему Единственному другу поесть пирожков с капустою. Друг его был кулинар отменный! Только Славик через порог переступил, а там уже я сижу: круглая, как шарик, вот-вот лопну. Одни руки торчат.
Ни одного пирожка не оставила. Вот зараза!

Часть шестая

1.
Славик, а Славик, слышишь? …  я думаю, когда на тебя давят, надо сильно-сильно так зажмуриться и представить себе что-нибудь хорошее. Ну, хоть что-нибудь. … Неужели ничего, ничего, ничего хорошего не было, а?
Молчишь?.. Ну и молчи себе!

2.
Славик очень хотел быть моим критиком. Каждую неделю, бывало, звонит и клянчит: «Ну, почитай мне, почитай что-нибудь новенькое, я тоже хочу послушать». Мне его жалко станет, я и читаю. А он послушает, послушает, да как начнет критиковать, раскритикует всю в пух и прах. Аж жарко станет! Трубку брошу и ругаю себя: «Дура я, дура!»
А он через неделю опять, - почитай, да почитай. Тьфу!
Откуда только наглость такая в людях появляется? Другие слушают и нахваливают, а он сочинять не умеет и туда же – критиковать! А ещё неуверенным прикидывался! Вот и жалей после этого убогих.

3.
Как-то раз мы со Славиком пошли погулять. Погода в тот день была замечательная, на небе ни облачка. Только где-то позади нас, за горизонтом, намечалось что-то ужасное, и грозно шептало: «Что делать? Что делать?»
Мы были совсем ещё юные и великодушно плевали на всякие там голоса. В нас было нечто радостное, цельное и крепкое, как спирт. Это нечто объединяло и слегка раскачивало из стороны в сторону. Мы взошли на горку и разом, в один голос затянули что-то широкое и вольное. Но звуки, устремившись вначале в едином хоре куда-то к Площади Восстания, вдруг застыли… разбились, разбрелись по подворотням, измельчали в вонючих закоулках и пустотелых дворах, а потом усталые, по одному, вернулись к нам эхом. И было оно страшно. Мы смотрели друг другу в глаза, а в них, как в запертых окнах, отовсюду, махали нам чьи-то руки и ноги…
Спускаясь с горы, мы впервые заговорили шепотом. Славик сказал: «Я буду художником». А я сказала: «Тогда мне больше ничего не остаётся, как стать поэтом».

4.
Помнишь, ты дарил мне гвоздики, а они не влезали мне в сумочку? Тогда я ломала их в суставе, оставляя одну фалангу с цветком, и вдевала в петлю. Конечно, ты помнишь. Разве можно забыть эту боль? Мы же тогда все время спускались в метро и долго искали оттуда выход…. С ломаными гвоздиками в петлицах.

5.
Всё – к добру, всё к любви. Так говорит Славик.
Да не тебе говорит! Что ты вообще можешь слышать, дура набитая?… Кстати, надо тебя завести попробовать. Помнишь: «Ма-ма. Ма-ма»?

Часть седьмая

1.
Где ж этот ключ? Куда ты его задевал?.. И где та скважинка, в которую его можно было бы вставить? Эх, руки мои, руки….
Вот она, правда! Живи теперь с ней вечно. Взаперти... Кукла непорочная…

2.
Мы всё время ссорились со Славиком. Выпьем, бывало, и давай ссориться. Он кричит, я кричу. Глаза горят, сердце вот-вот лопнет…. А о чем спорили, не помню. Что-то насчёт эволюции или левитации, или даже коммунизма. Нет, наверное, все-таки что-то опять насчёт проклятого секса …
Ох, уж этот мне секс! Если бы не он, оставались бы мы самими собою. Впрочем, к чему тогда все эти игры, а, Славик?

3.
Научи меня летать. Про зуб и про глаз я тебе никогда не вспомню. Обещаю. Я так устала ненавидеть….

4.
У Славика был Единственный друг. А у Единственного друга мечта: как бы избавиться от как бы девственности. Вот он и позвал Славика к себе в гости как бы на пироги. Только Славик прибежал, Единственный друг набросился на него и зашептал: «Здравствуй, мой хорошенький, мой миленький Славичек!» А сам так и норовит его в постель затащить. Тащит-тащит, а Славик упирается. «Ты, - говорит, - мне ни одного пирожка не оставила, зараза!» Друг как заорёт: «Дура! Всё испортила!»

5.
Мне так нравилось тебя ненавидеть…. И скрывать свою тайну.  А теперь хоть бы в это окно сигануть, полететь!  Да не пролезаю. Я шире всех окон распахнутых стала, вся лопаюсь изнутри от невысказанного тебе! ДА! ТЕБЕ! Кому же еще?..
Ори, не ори, там, на улицах пусто…. Все они здесь давно топчутся, в этой комнате, ходят кругом себя, кружатся, ждут. Поют,  смеются, танцуют, едят твои пирожки, пьют и ругаются. Катаются, как мячи…. Надуваются и давят друг друга. Портятся разом и поодиночке…
Кто меня вбросил, скажи мне, сюда, в эту кухню с шипящей духовкой и разбитой железной дорогой? Кто крутит и крутит и мной и вот этим калекой, и не просит прощения? Почему тебя нет среди нас? Чтобы мы, наконец, смогли плюнуть в тебя всем этим кукольным адом разом?! Каким ключом, скажи, ты отпираешь наши секреты и оставляешь вот тут, наедине с этими ноющими скважинами?! …
Не ты ли, мой бесславный, мой скромный художник? И сейчас, и сейчас я тебя ненавижу!

Часть восьмая

1.
Всё одна, да одна. Как зуб на голой челюсти…. И к тому же все забываю…. Я ведь должна что-то помнить? Или это не обязательно?.. Или вспоминать…. Должна или не должна?
Можно было бы, конечно, отодвинуть рельсы, но я в тот момент тоже заигралась. Да и осточертели мне эти старые куклы! То ли дело шарики!

2.
Дети очень любили пугать Славика. Наберут булавок в рот и лезут целоваться! Он, бедненький, так от них и шарахается, бегает, прячется. А дети хохочут, аж подпрыгивают. Нахохочутся вволю…. Пока у Единственного друга рука не устанет ключики крутить…

3.
Стать поэтом! Легко сказать… Художником - еще, куда ни шло. Кисточкой туда-сюда побрызгал, здесь подмазал, там приукрасил. А поэт? Он же, мать нашу, всю природу насквозь видит! Не до красоты ему…

4.
Что ни говори, а приятно эдак снизу, но уверенно и небрежно, бросить кому-нибудь уж очень выпуклому: «Эк тебя раздуло, смотри, не лопни!» А потом с удовольствием наблюдать, как он сдувается, да еще неприличные звуки издаёт.

5.
Зависть – это такая убийственная штука, надо вам сказать. Всё, на что бы вы своим дурным глазом не посмотрели, всё тут же вянет, теряет пульс и каменеет. А когда кругом одни камни, это уже кладбище, дорогие мои детки.
Вот Славик никому не завидовал. Но, правда, и не верил никому, кроме меня. Он свои автопортреты только мне показывал… Настоящие шедевры, честное слово! Только я этого Славику никогда не говорила. Боялась, что он прославится.
Ведь, что успокаивало? Ты – такой же, как я, сидишь себе в трубе канализационной, служишь пробкой и скромно надеешься на посмертную славу. А прижизненный гений – это что же такое есть? – оживший бог что ли? А мы все молиться на него должны, да в рот ему заглядывать? Фу-ты, нуты, вот ещё!
Так и норовят ведь все взлететь! А толку-то? Вон их сколько – ровными рядами лежат, и никто-то про них и не помнит. Ох, уж мне эти Славики….

Часть девятая

1.
Как подумаю о Славике, сразу пирожков хочется…. Ну, куда?! И так уже как дирижабль, вот-вот лопну!
А вот интересно, что это меня так раздуло?.. Что это за давление у меня там внутри, а?...
Я тебя спрашиваю! Или кого?!

2.
А все-таки кто-то живет у меня внутри. Иначе, откуда бы все эти мысли? Господи, неужели  это ты?…. Неужели ТЫ ВОШЕЛ В МЕНЯ?.. Ах, а как же иначе?.. По-другому и быть не могло! Ведь должно же быть и у меня что-то хорошее внутри? Как светло мне теперь, как славно! Ах, какая полнота и легкость бытия! Да, это ты, без сомнения. Ты теперь будешь всегда во мне. Весь целиком! И не сможешь больше торчать где-то там, вовне, лишним, никому не нужным предметом…
Что ты шепчешь, а я не могу разобрать?.. Что ты хочешь, мой милый? А-а-а, теперь и я знаю! Только ты шепчи, шепчи, прошу тебя, не переставай… не бросай меня здесь навсегда… без образа, без подобия.

3.
У Славика никогда не было денег. У него вообще ничего не было. Даже родителей.
Правда, был у него старый злобный дед, который чуть ли не кусался. А когда вылезал из своей конуры, то всегда кричал и кичился своими заслугами, да тыкал в нос какими-то колючими крестами, орденами и звёздами. Прямо, страсть!
Само собой, Славик его боялся и слушался. Вот, пожалуй, только за счёт этого ещё и держался на плаву. А когда дед умер, тогда и Славик утонул. Да-а….
Кстати, звали деда Цеваот. Значит, Славик был вовсе не Славик? Или это из ДРУГОЙ КНИГИ?..

4.
Славику так и не удалось лишить меня девственности. Дырку, значит, сделать во мне. Он ужасно мучился, долго копошился где-то между шкафом и моими ногами, и всё время пошло шептал: «Что делать, что делать?» А я лежала в позе «дутый лотос», уперевшись затылком в стенку, кусала палец и думала: «Боже, какая же скукота!» При этом мне так хотелось залепить Славику пяткой в лоб или зафингалить ему глаз.
В конце концов, он уснул прямо на мне, потный и умиротворённый. Я, конечно, тоже… умиротворилась…. Но один ???? знает, чего мне это стоило! И дед тут совершенно не причем!
А, может, это и хорошо, Славик? Вдруг от этого я ещё лопнула бы?..

5.
И вообще, ты же умел летать. Так какого черта ты утонул?! В конце концов, это даже противоестественно …. Всегда ты, Славик, вот так, не по-товарищески.

Часть десятая

1.
Теперь я знаю, зачем мне руки. Я учусь рисовать. Из тебя себя и наоборот. Только черное и белое. Серого же не дано…. Все серое я делаю сама. И только это я могу тебе отдать.
Вот, видишь, как красиво получается!…

2.
Не надо смотреть в окно…. Там никого нет. Никого, кроме этой сумасшедшей женщины с пустыми глазницами…. И пока не придешь ты, она так и будет моим отражением в стекле, за которым ничего и никого, кроме меня.

3.
Однажды в очень ветреный день мы со Славиком стояли над горой, радостные и лёгкие, как воздушные шарики. Все московские сквозняки по очереди сдували нас с места, но мы не боялись разлететься. Мы держались за руки, гордые своей упругой цельностью и тихо насвистывали что-то торжественно обобщающее…
А вредное эхо сначала застряло на перекрёстке, завертевшись в воздушном вихре Площади Восстания, потом разметалось вширь по щербатым дворам и, подло размножившись в кустах, налетело на нас целой сворой маленьких злобных собачек!  И все они разом залаяли, запрыгали, защёлкали клыками, пытаясь схватить нас за что-нибудь личное…
Забыв про общность, подобрав всё, что праздно болталось, и, втянув его в себя как можно глубже, мы неслись по пустырю, сверкая пятками и выпучив глаза. И только у меня на кухне, отдышавшись и придя в себя, мы поклялись никогда, никогда больше не петь! К чёртовой матери, уж лучше тишина!

4.
Слава! Я всегда говорила и сейчас говорю, вовсе не обязательно, раззявив рот и развесив уши, вникать во всё, что тебе плетут всякие там поэты и критики. Боже ж ты мой! Неужели ты думаешь, что они скажут тебе что-нибудь более умное, чем ты сам можешь себе потихоньку прошептать? Да ни за что на свете! Разве они лучше тебя понимают, в чём смысл твоей жизни? Наплюй им всем в их поганые рты!

5.
Этого я никому ещё не рассказывала. У меня остался один его автопортрет. Всё, что удалось спасти. Я его подчистила, подсушила, в рамочку одела и в угол повесила. Только близко не подходите. Издалека - лучше. Никаких лампочек и свечек не надо. Он сам светится, чувствуете? Мягкий, греющий свет.
Значит, говорю, есть что-то хорошее на свете? Какой-то смысл еще?
А КТО-ТО смотрит на нас оттуда, кивает и улыбается… 

Часть одиннадцатая

1.
Вы не видите, кто там стоит на горе выше всех московских холмов и высоток? Кому он все время машет, и это уже ни в какие ворота?!…

2.
Что вы говорите? Гений? Кто это у нас тут гений?
Да, да, был такой. Был, да и сплыл.
Ой, и не говорите! И я так считаю. Поэтов – куда ни плюнь, хоть пруд пруди. А гениев – раз, два, и обчёлся…
А вот, говорят ещё, за них земля держится…. Ну, за гениев, за идиотов этих...
Странно. И зачем только она держится за них?.. Уж лучше лететь эдак свободно, легко.  И там, в пустоте космоса без давления лопнуть наконец-таки. Ха-ха-ха! Бабахнуть, как в первый раз!

3.
Ба-а, Славик! Ты откуда взялся?!
Какой ты большой, красивый, круглый! Погоди, дай поглядеть на тебя.
Погоди, Слав! … Эй, ты меня слышишь?! Да куда же ты, постой, не улетай!...
Мне так много надо тебе сказа-а-а-ать…

***
А звуки, устремившись по привычке к Площади Восстания, вдруг переменили направление, и, весело обогнув Дом Культуры имени Павлика Морозова, попрыгали по крышам гаражей, скатились кубарем к Трехгорке, перелезли через школьный забор и зарылись в песочнице…




Абсолютный вымысел. Москва, Митино, 1999 год.
Цикл был потерян и забыт, но, после возвращения черновиков, доработан автором в 2009 году, в Ясеневе.
_____

* мущины - это не опечатка, и не ошибка. Так придумал писать мой учитель верлибра - Евгений Харитонов.