В. Глава 17

17


     На окне стояла высокая нежно-розовая орхидея. Длинный стебель казался почти неестественно зелёным, как бы пластмассовым. Четыре цветка, каждый в пять лепестков, смотрели прямо на меня. Лепестки были бархатистыми, их так и хотелось потрогать. Тонкие полоски, чуть темнее основного фона, шли из глубины к краям. Венчики, похожие… похожие на рентгеновский снимок, только бордово-белые, а не чёрно-белые, бесстыдно выставляли напоказ несколько крупных круглых тычинок, почти слившихся воедино. В орхидее вообще есть что-то порочное, что-то… неправильное. Не знаю даже, как это объяснить. Они слишком экзотические, слишком эфемерные. Как бы существа с другой планеты, планеты, на которой никогда не было людей. Стоят там себе в непроходимых джунглях и качают своими разверстыми головками (надо же, какие слова я помню!) В них есть что-то ядовитое, в этих изысканных обморочных цветах. Дарят их всегда по одной, потому что… потому что и одной вполне довольно. Эти цветы не нуждаются в аккомпанементе. Самодостаточные, гордые, презрительные. И хищные, конечно. Говорят, есть даже какие-то орхидеи-кровопийцы. Хотя это больше похоже на слишком бурную фантазию некоторых моих коллег.
     Секретарша выглянула из-за двери и сделала очень милое и очень виноватое лицо.
     – Простите, но Геннадий Яковлевич пока не освободился.
     – Ничего, – ответила я ей столь же милой улыбкой. – У меня много времени, я могу подождать.
     – Как вам угодно, – пожала она плечами и скрылась за дверью.
     Всё понятно, сказала я себе. Знаменитый архитектор вовсе не горит желанием меня увидеть. У него есть дела поважнее, на что мне ненавязчиво намекают. Приходи-ка ты, девочка, в другой раз, короче. Но это они меня плохо знают. Если уж я решила взять у Геннадия Яковлевича (что за дурацкое имя!) интервью, ничего меня не остановит. Просижу здесь хоть до самого вечера. Не через окно же он будет от меня сбегать!
     А орхидея меня, кстати, удивила. Не думала, что такой серьёзный человек, да ещё и архитектор, любит цветы. Может, конечно, это его секретарша поставила, а не он сам. Но ведь без одобрения босса она бы не посмела. Поэтому наверняка сам “маэстро” Войнов неравнодушен к орхидеям. Надо будет не забыть об этом спросить. Читатели любят такие милые маленькие подробности.
     Я даже почти не удивилась, когда редактор дал мне это задание. В конце концов, о «Золотом городе» сейчас все говорят. Такого проекта у нас ещё никогда не бывало. А Войнов – главная фигура в его проектировке. Он, конечно, уже стар (подумать только, сорок шесть!), но ещё кое на что способен. По крайней мере, так говорят знающие люди. Но ведь широкому кругу мало интересны его профессиональные качества. Людей интересуют подробности личной жизни, всякие мелкие детали типа той же орхидеи. Им нужно знать, что знаменитости в повседневности ничем не отличаются от них самих. Странное, замечу, желание! Как будто и без того неясно, что все мы живём примерно одинаково, плюс-минус. Но раз хотят, то пожалуйста, будем писать.
     Секретарша снова выглянула в приёмную и была, очевидно, разочарована, что я действительно сижу и никуда не ухожу. Ну а что ты хотела, милочка? Сама ведь назначила мне день и час, а теперь пытаешься спровадить? Нет уж, Геннадий Яковлевич может артачиться сколько угодно, а интервью ему дать придётся. В конце концов, разве это не в его интересах? Кому нынче не нужен пиар? Даже в таком нетоповом издании, как наше. Это, впрочем, как посмотреть, конечно. В нашем городе мы занимаем пятое место по популярности. Для почти миллионника – весьма неплохо, надо заметить. Поэтому даже такому человеку, как Войнов, не помешало бы позаботиться о хороших отношениях с нами.
     – Геннадий Яковлевич просит вас пройти, – холодно заявила секретарша, всем свои видом пытаясь продемонстрировать, что с моей стороны было величайшей дерзостью принять это приглашение. Не обращая внимания на её ужимки, я с независимым видом вошла в кабинет.   
     А кабинет этот был… как бы тут получше слово подобрать… не из трафаретных, вот. Нет, я вовсе не имею в виду, что не бывала раньше в кабинетах архитекторов. То есть не то чтобы очень часто бывала… но парочку видела… мельком. Просто тут сыграл эффект неожиданности. Никакого там тебе стола, или шкафа, или полок со множеством бумаг, чертежей и прочих разностей. Мебели вообще почти не было: только какое-то причудливое кресло-качалка с плавающими линиями да журнальный столик с макетом “Золотого города” (это я сразу поняла). На потолке – большая люстра со множеством канделябров, похожая на перевёрнутый водопад. Свет не горел, и помещение поэтому было погружено в полумрак. Или, лучше сказать, почти в полный мрак, потому что единственное окно, которое там имелось, было почти полностью закрыто… лианами. Да-да, именно так, лианами, ну или чем-то очень на них похожим. Такие длинные листья, которые уже и не листья почти. Они плотно переплетались и пропускали лишь тонкие лучики света, которые мало что могли рассеять.
     Эффект, признаюсь, был сильным, даже слишком. У меня создалось впечатление, будто я вдруг оказалась посреди тропического леса. Даже воздух в кабинете – впрочем, какой же это теперь был кабинет? – был каким-то густым, влажным. Потом я заметила стоявшие вдоль стены увлажнители и поняла, что к чему. Да, Геннадий Яковлевич умел создать атмосферу, это надо было признать. Вот только что так долго делала здесь секретарша, если даже сидячее место тут одно-единственное?
     Впрочем, подумать над этим у меня не было времени. Раздался щелчок выключателя, и ровный электрический свет залил комнату. Массивная фигура, стоявшая у окна, которую с трудом удавалось разглядеть в полумраке, теперь предстала передо мной во всех подробностях. Честно говоря, я не ожидала, что знаменитый архитектор окажется таким… грузным. На фотографиях он выглядел куда более поджарым. Конечно, я видела в основном фотографии трёх-четырёхлетней давности, но всё же… И потом, каким обычно предстаёт в нашем воображении успешный архитектор? Импозантный подтянутый мужчина с лёгкой проседью, хорошей осанкой и тщательно уложенными волосами. У меня, по крайней мере, были именно такие ассоциации. И я вовсе не ожидала увидеть нечто противоположное этому образу.
Ну то есть как противоположное… Одет он, положим, был довольно прилично, даже элегантно. Плотный горчичного цвета костюм, белая рубашка, жёлтый галстук, повязанный тщательно, с педантичной старательностью. Было в этом, правда, больше от какого-нибудь бизнесмена или биржевого брокера, но люди ведь сейчас уделяют не так много внимания одежде. Но вот лицо… Нет, я ничего не имею против круглых лиц. В них есть некоторый свой шарм. Но лицо Войнова было… слишком круглое. Причём не только в ширину, но и в глубину, если можно так выразиться. Большой, мясистый, выдающийся резко вперёд нос; пухлые щёки, образовывавшие две глубокие складки возле губ; толстые некрасивые уши. Да-да, вот уши мне не понравились больше всего. Я вообще придаю им большое значение. По ушам человека многое можно определить. Так вот готова поклясться, что не видела раньше подобных ушей. Они в буквальном смысле лоснились, и это было заметно даже при ярком свете. “Это как же нужно есть, чтобы уши потолстели?” – пронеслось у меня в голове.
     – А, это вы! – произнёс в этот момент Войнов таким тоном, будто мы с ним были знакомы уже сто лет и случайно встретились на улице. – Я, знаете, едва не забыл.
     Ложь, разумеется, как он мог забыть? Сам прятался от меня тут вместе с секретаршей. А теперь нарочно так говорил, чтобы уколоть. Только не на ту вы напали, уважаемый Геннадий Яковлевич.
     – Я, знаете, тоже едва не забыла, зачем пришла, – бодрым голосом отпарировала я. – Вы всех ваших посетителей держите в приёмной по сорок минут?
     На его выпуклом лице показалось, но тут же исчезло выражение лёгкой брезгливости. Значит, удар попал в цель.
     – Хм… прошу меня извинить, – сказал он в сторону. – Работа, понимаете ли… много дел. С самого утра на ногах.
     Я покосилась на причудливое кресло, которое явно сохраняло формы его немаленького тела, но промолчала. Иногда людям не нужно задавать вопросов. Иногда нужно предоставить им самим решать проблему выбора темы разговора. Мне подумалось, что архитектор Войнов – как раз из их числа. Интересно, он предложит мне сесть?
     – Как я понимаю, вы хотите… взять у меня интервью? – задал он весьма риторический вопрос.
     Я сделала неопределённый жест, который можно было понять как угодно. Пусть говорит, пусть покажет себя.
     – Да, интервью, – продолжал он, нисколько, кажется, не обескураженный моим молчанием. – Мы договорились ещё за месяц, помню, помню. Только всё было некогда, потому что этот проект… – он махнул в сторону макета и не закончил фразы. – Да, кстати, что же вам стоять, вы садитесь, садитесь.
    С этими словами он вынул откуда-то из зарослей складной пластмассовый стул и поставил его посреди комнаты, а сам, нисколько не стесняясь, лёг в кресло и развалился в нём. Мне, однако, показалось, что все эти его жесты несколько нарочиты, наиграны. Как будто он заранее решил исполнить передо мной определённую роль. Пододвинув стул одной ногой, я уселась, скрестила ноги и включила диктофон.
     – Вы вовсе не похожи на журналиста, – сказал Войнов, распрямляя и поглаживая свой галстук. – Обычно они очень много говорят… И всё больше пустяки. Чего только не писали о «Золотом городе»! Какой только клеветы не доводилось читать! Надеюсь, вы всё-таки не из той породы.
     – О! – наивно захлопала я ресницами, – вовсе нет! Наше издание публикует лишь проверенные факты!
     – Что ж, это радует, это радует. Как, кстати, вас зовут?
     Вопрос был задан очень небрежно, между прочим. Но я сразу поняла, что это не просто вежливость.
     – Татьяна Дмитриевна, – сказано это было как можно более сухо, чтобы ему чего не подумалось.
     – Ну так вот, Танечка, – немедленно сфамильярничал он, – я рад, что ваша газета...
     – Журнал.
     – Да-да, журнал. Так вот, я рад, что вы… солидное издание, в котором… в общем, вы понимаете. Я работаю для людей, и мне бывает очень неприятно, когда… моя репутация ставится под сомнение.
     – Разве такое возможно? – с прекрасно получившимся удивлением спросила я.
     Войнов самодовольно погладил себя по волосам. Он всё меньше мне нравился, хотя, конечно, моего мнения тут никто не спрашивал.
     – Уверяю вас, Танечка, возможно, – важно кивнул архитектор. – Некоторые мои проекты… вы, конечно, знаете, что именно я проектировал в нашем городе?
     – Да, я навела справки. 
     Кажется, ему не очень понравилось, что кому-то нужно наводить справки, чтобы узнать о его творениях.
     – Хм, ну вот… Тогда вы, разумеется, не могли пройти мимо… кампании, которую против меня устроили в связи со строительством супермаркета «Заводной апельсин».
     – Кампании? Честно говоря, не припоминаю, чтобы была какая-нибудь кампания.
     – Ну как же? – возбуждённо возразил он. – Меня в буквальном смысле хотели со свету сжить! Критиковали буквально всё – и внешний вид комплекса, и концепцию расположения рядов, и автостоянку. Я уж молчу про все те язвительные замечания относительно названия! Как будто оно было слишком… предсказуемым, слишком… банальным! Да ничего подобного, тоже мне, знатоки! Ну да, пусть не все читали Бёрджесса и смотрели Кубрика. И что из того? Если не читали и не смотрели, то и само название будет в новинку. По-моему, весьма разумно, как вы думаете?
     – Может быть. Мне трудно судить.
     – Могу вас уверить, что именно так, – снисходительно улыбнулся он. – Конечно, у «Заводного апельсина» были свои недостатки. Идеальных проектов просто не бывает. Но мне кажется, что мой супермаркет был далеко не хуже других в нашем городе и даже в нашей области. Просто необычная концепция… необычные цветовые решения… вызвали кое у кого обоснованное чувство ревности. Вы ведь знаете, в нашем деле большая конкуренция.
     – Честно говоря, не знала, – я решила как можно меньше соглашаться с ним. Это зачастую выводит людей на большую откровенность. 
     – О, это целая поэма! – помахал он в воздухе жирной белой рукой. – Особенно в таком городе, как наш. Вот все говорят – мы живём в миллионнике. Так-то оно так, но миллион – это совсем немного, если смотреть с точки зрения архитектуры. Много ли можно спроектировать стоящего? И не просто стоящего, а такого, что будет востребовано? Ведь теперь, Танечка, у нас эпоха контаминации.
     – Эпоха чего, простите? – Нет, я прекрасно знала это слово. Просто иногда выгоднее казаться глупее, чем ты есть. Особенно с такими самовлюблёнными индивидуумами.
     – Контаминации, – с удовольствием повторил Войнов, растягивая слоги. Соединения разных… не слишком соединимых элементов, – снизошёл он до простецкого объяснения. Я говорю, в частности, о функциональности и выразительности. Посмотрите на жилые дома предшествующих эпох – на все эти хрущёвки, брежневки, 137-е серии. Никакой выразительности, исключительный функционал. А посмотрите на какие-нибудь творения постмодернистов? Сплошные формы, сплошные игры с пространством, и ни мысли о функциональности! Нет, я признаю, что в архитектуре нужны разные стили. И даже энтропия нужна. Но продуманного, удачного сочетания функциональности и выразительности сейчас трудно найти! В основном какие-то безвкусные нагромождения металла и стекла. И в этом смысле – могу без ложной скромности заметить – «Заводной апельсин» выгодно отличался от своих… конкурентов. И точно так же будет отличаться «Золотой город».
     Тут архитектор умолк и с торжествующим видом посмотрел на меня. Но если он думал произвести впечатление, то сильно просчитался. Я уже четыре года в профессии и успела много чего наслушаться за это время. Тоже мне, “энтропия”. Бьюсь об заклад, что он и сам не до конца понимает, что это такое. Давно замечала, что у этих творческих людей тяжеловато с физикой.
     – Что ж, это довольно любопытно, – сказала я, перекладывая ноги. Это, конечно, было сделано нарочно. Всё-таки, когда на тебе не слишком длинная юбка, мужчины с головой себя выдают. И уважаемый Геннадий Яковлевич попался, как школьник, потому что не смог удержаться и взглянул на мои ноги. Конечно, он тут же понял свою ошибку и с независимым видом отвёл взгляд, но было уже поздно. Теперь ему будет трудно играть роль снисходительного небожителя, которую он с таким удовольствием себе взял.
     – Это довольно любопытно, – повторила я, делая ударение на последнее слово. – Однако, полагаю, нашим читателям будет интересно услышать и о ваших коллегах, с которыми вы работали – и работаете – над проектом «Золотого города». Что вы можете о них сказать?
     По его лицу я сразу поняла, что Войнов неприятно удивлён. Надо же, подумалось мне, какого он низкого, оказывается, мнения о журналистах. Думал, что я пришла на интервью без должной подготовки. Что ж, тем лучше. Значит, он сам плохо подготовлен к тем вопросам, которые прозвучат.
     – Коллегам? – переспросил Геннадий Яковлевич уже куда менее уверенным тоном. – Вы имеете в виду… моих коллег Кравченко, Вересаева и Саулова?
     – Совершенно верно. И ещё одного молодого архитектора, привлечённого к проекту.   
     Тут маститый маэстро явно растерялся. Конечно, откуда ему было знать, что я уже успела (неофициально, конечно) поговорить с Вересаевым и узнать кое-какие важные подробности. Ведь я попросила господина Вересаева сохранить наш разговор в тайне (с самой обворожительной из моих улыбок), и он пообещал так и сделать.
     – Молодого… архитектора? – осторожно повторил Войнов, надеясь, видимо, что я просто так это сказала. Нет уж, дорогуша, ничего просто так у меня не бывает.
     – Да-да, некий… – я сделала вид, что сверяюсь с записью в блокноте, – Аркадий Высоков. Молодой специалист, выпускник ****. Как я поняла, ему досталась довольно небольшая роль в вашем проекте. Что-то типа проектировки подсобных помещений. Впрочем, вам, конечно, это всё лучше известно, – послала я ему лучезарную улыбку.
     Архитектор, однако, старательно делал весьма удивлённое лицо.
     – Аркадий Высоков? – задумчиво повторил он, морща лоб. – Странно, я что-то не припоминаю такого имени. Хотя, конечно, над проектом работает много людей, всех и не упомнишь.
     – Речь не обо всех людях, а только об архитекторах. Их, считая с вами, только пять человек.
     – Ах да! – сделал Войнов вид, будто вспомнил. – В самом деле, был у нас такой молодой… конструктор.
     – Был? То есть он уже не в проекте? (Само собой, я это и так прекрасно знала, но мне было интересно, как он себя поведёт). 
     – Н-нет, не в проекте, – неприязненным голосом сказал маэстро. – Он решил взять самоотвод.
     – Вот как? Получается, в команде, которая строит самое обсуждаемое здание в городе, не всё так гладко? 
     – Послушайте, Танечка, – он начал постепенно терять самообладание, – разве такие мелкие подробности могут быть интересны вашим читателям? Кто и почему решил отказаться от участия… это ведь личное дело каждого, в конце концов. Кому-то не хватает опыта, кто-то… слишком полагается на свои силы. Могу вас со своей стороны уверить, что на окончательном результате это никак не скажется.
     – Что ж, раз вы так говорите…
     Нет, я вовсе не сдалась, столь быстро сняв этот вопрос. Напротив, так и было задумано. То была всего лишь проверка, дабы оценить диспозицию, как говорится. А следующий – самый главный вопрос – я задала уже следом:
     – Геннадий Яковлевич, что действительно будет интересно нашим читателям, так это следующее. Каково ваше мнение относительно катастрофы в аквапарке «Дельфин» пятилетней давности?