Художник

               

    Дом на краю деревенской улицы неказист и стар. Придавленный к земле непогодами и временем, с покосившимися оконными рамами и давно не ремонтированным крыльцом. И забор перед домом такой же старый, где поломанный, где провисший. Под окнами  хозяйничают конский щавель, подорожник и осот. Правда,  под центральным окном сквозь них пробилась  одинокая, но гордая свечка мальвы – напоминание о другом времени и жизни.

   У стены дома выставлены прямо в траву картины. Старые, в рассохшихся самодельных рамах. Посеревшие от пыли, потерявшие цвет, большие и маленькие. Написанные на фанерках и картоне. Незатейливые, повторяющиеся из раза в раз сюжеты: брошенная на стол свеже выловленная рыба,  замершее зеркало воды с темными тенями от подступивших к берегу гор, небо без единого облачка. А еще банки с  полевыми цветами. Все это из чьей-то жизни, бывшей когда-то, никому ныне  не нужной и не интересной.
                *    *   *
    В доме последние лет десять жил старый художник Михаил Петрович. Судя по картинам, особым  талантом он не обладал, но преподавать рисование мог, чем и занимался всю жизнь, отдавая свободное от занятий с детьми время рисованию для себя.

   С будущей супругой Жанной Леопольдовной он познакомился здесь же, в училище, где она преподавала черчение. В отличие от мужа, человека тихого, скромного, щуплого и незаметного, за исключением разве что глаз – цепких, внимательных, с живым огоньком, она во всем соответствовала своим имени и отчеству. Крупная, полная,  с томными манерами и густым голосом, она обожала себя и искусство, а еще больше себя в нем. Она постоянно была куда-то звана, в чем-то участвовала, что-то организовывала. Ей надо было бывать на выставках, концертах, каких-то вечерах и спевках.  В их  небольшом городе   Жанна Леопольдовна ухитрялась участвовать в художественной самодеятельности училища, городского Дворца культуры, домкома. Она пела романсы,  аккомпанируя себе на гитаре, читала стихи, а еще везде водила с собой Михаила Петровича, представляя собравшимся как «пейзажиста с огромным творческим потенциалом». Трудно сказать как она реально  оценивала возможности  мужа, может ее восторги были искренними, но Михаил Петрович смущался,  пытался спрятаться за спиной необъятной супруги, а она  восхищенно и с придыханием рассказывала как он много и плодотворно работает,  что участвовал в ряде областных и даже региональных выставок, и везде был хорошо принят. И театрально замирала в ожидании аплодисментов, и влюблено смотрела на мужа. И чувствовалось, что ей очень нравится происходящее,  эта вовлеченность в мир  чувственных эмоций! Нравилось быть в числе творящих искусство, а Михаил  Петрович был одним из тех, кто был не просто способным человеком, но ХУДОЖНИКОМ! И это накладывало отпечаток и на нее, поднимало ее значимость: это ведь не просто – быть Музой!

   Шло время. Михаил Петрович все преподавал рисование, все рисовал одни и те же пейзажи, участвовал в областных и даже региональных выставках, раз в год – к 8 марта -  Жанна Леопольдовна организовывала его персональную выставку во Дворце культуры.  Но покупать его работы не спешили, в музеи не брали, денежные премии не вручали. И все больше и больше  расписанных фанерок и картонок собиралось в кладовке и на антресолях.

  Жанна Леопольдовна тоже старела. Ходила медленно, с одышкой, но войдя однажды в роль, не могла из нее выйти, и все суетилась,  старалась везде быть, напомнить о себе, муже, петь на встречах с такими же пожилыми, как сама, рассказывать им о своей насыщенной встречами и знакомствами с известными "даже в регионе!" личностями жизни, выступлениях, успехах. Но приглашали ее все реже, и Михаил Петрович сопровождал супругу далеко не всегда, и в ответ на ее дифирамбы уже никак не реагировал.

    Когда художнику исполнилось 70 лет, он заявил, что больше не хочет жить в городе, ему надо  на природу и засобирался. Родственники засуетились, и вскоре Михаил Петрович получил в пользование тот самый домик на краю деревенской улицы. Быт он в нем организовал аскетический: никаких занавесок и штор – «мне надо много света». Шкафам  и диванам был дан бой: стены обросли скелетами самодельных стеллажей, где разместились банки, коробки с красками, кистями, тьма старых альбомов, тетрадей, папок. Вдоль стен громоздились вперемешку старые и новые картины, наброски, рамки. Жанна Леопольдовна сильно загрустила.  Она ходила по новому месту жительства и молчала: не такой старости она ждала! И зачастила к родственникам в город – там все привычно и понятно.

  А Михаил Петрович неделями жил один. Летом  вставал с солнышком, выходил в  палисадник потоптаться по росе, послушать птичек, подышать удивительно чистым воздухом, почувствовать запахи, от которых кружится голова. А зимой смотрел в окошко на заснеженный двор, причудливый лес, что начинался за соседскими огородами, подкармливал птиц, слушал вой ветра в трубе, да все подбрасывал в печку дровишки. И как  прежде рисовал. Все теми же дешевенькими красками, на подручном материале – денег-то никогда особо не было, а теперь только пенсия учителя. Работалось все медленнее, виделось все хуже. В один из дней соседи озабоченно собрались посреди улицы: уж несколько дней Петровича не видно. Зашли в дом…

    Оставаться в деревне Жанна Леопольдовна не собиралась. Повесив на угол дома фанерку с надписью «Продается» и номером телефона, она вынесла на улицу художественное наследие человека «с огромным творческим потенциалом», часть расставила вдоль стены дома, остальное  просто сложила горкой у входа, закрыла дом и уехала в город. Все это ей было ни к чему.