Звуки большого города

   -Здесь, до революции был публичный дом. -  с гордостью говорил пожилой одессит, показывая на старый обветшалый фасад с овальными оконными рамами, выходивший на улицу Манежную. - Над входом  качался красный фонарь, а напротив останавливались экипажи, и тут, таки да, всегда было шумно. Заведующей была мадам..., кажется, Фрума ее звали, очень интеллигентная женщина с хорошими манерами.
Этот фасад принадлежал общежитию Театрально-художественного училища, которое ютилось в бывшем  борделе.  Оно сохранило ароматный уют этого заведения. На первом этаже  была «приемная», а вверху углублялись номера, к которым вела шаткая деревянная лестница с балясинами. Внизу  когда - то звучали танго и фокстроты, поглощали дорогие вина, скумбрию и раков. Богачи и одесские налетчики  расплачивались здесь  большими купюрами.
Спустя полвека, здесь также устраивали танцульки, забредали гости с разных уголков города,  богемный люд :  художники, музыканты, артисты, и просто, праздношатающиеся. Допоздна рвали струны гитар  и под магнитофоны выплясывали твист, чарльстон и рок-н-ролл.  Завсегдатаем был шизофреник - сын известного профессора, добрый и безобидный малый лет тридцати с толстыми влажными губами. Он появлялся в длинном и  мятом плаще, который носил круглый год, как и гитару на веревке за плечами. Ударяя по струне одним пальцем,  завывал:
   -Тума-леле, тумале-ле ой ля ля.
Его сопровождал бородатый «вечный студент» в старомодном картузе, замотанный в  старый женский платок.
   -Музицируете, шельмы? - орал он с порога- Ну, музицируйте дальше!
На наши вечеринки приходила пятнадцатилетняя дочь примадонны из Театра оперетты. Розовощекая с тяжелым подбородком, пухлыми алыми губками и невинно распахнутыми голубыми глазами с длинными ресницами, была похожа на  большую немецкую куклу, с подвижными веками. Она очаровывала многих своей голливудской улыбкой, и за ней волочились даже солидные мужчины. Все слетались к нам на огонек, вернее на «шумок».
Двор, сильно резонировал звуки и представлял собой прямоугольный колодец, образованный еще двумя общежитиями- Консерватории и Музучилища.
Из открытых окон с утра звучал распев вокалистов, прочищающих горло: ми- ми - ре - соль. Стучали клавиши фортепиано, завывали скрипки, рявкали медные  трубы, заливались баяны,  и  эту какофонию звуков поддерживали флейты и гобои. Неподалеку на повороте визжали колеса трамвая. Свою лепту в этот галдеж вносил  и летний кинотеатр, фильмы которого можно было смотреть, сидя на подоконнике. Сотни учащихся и студентов цокали по асфальту металлическими подковками, прибитых к носкам и каблукам обуви, сапожником Яшей, будка, которого успешно примостилась прямо у входа общежития.
Мы засыпали под этот аккомпанемент, не рискуя проспать на занятия. Будильниками пользовались редко, да они не очень были нужны. Ровно в 7 часов утра раздавалось мощное меццо-сопрано дворничихи пани Радомской, принадлежавшей к знатному польскому роду:
   -Артисты, художники, музыканты, холера. На дудочках играете, сольфеджио учите, картины рисуете,  а  задницу в уборной не можете держать ровно!
Существует ли абсолютная тишина? Возможно, - в космическом пространстве или в кабине пилота, когда самолет преодолевает звуковой барьер, и рев двигателей безнадежно плетется позади огнедышащих сопел реактивного двигателя.
Городские жители, насладившись деревенской тишиной, не могут ночью уснуть. Они нуждаются  в децибелах шумов города, которые держатся в голове и неохотно покидают свое обиталище.
Рыболовы скрываются от городской сутолоки и шума, уставившись на едва подрагивающий поплавок на вечерней глади озера. Но и здесь тишина относительная. Зашелестит листва от слабого ветерка, запищит комарик над ухом или внезапно даст о себе знать лягушка, сначала неуверенным сольным пением, подхваченным потом хором сородичей. Звуки имеют свойства пробуждать, порой непроизвольно, затаившиеся в глубинах памяти, воспоминания из различных отрезков жизни. Их могут вызвать мелодия, шум ветра, пение птиц, шелест травы. Но иногда звуки большого города отзываются в нашей душе и заставляют остановиться, и на миг отстраниться от стремительно несущейся цивилизации,  которая увлекает  нас, как щепки в дождевом потоке, как, теряющие управление суда,  ложащиеся в дрейф.
   -Вы спрашиваете, где общежитие театралов? Да его давно уже снесли. - ответит вам сегодня пожилой одессит другого поколения- А где кинотеатр? Его тоже нет. А как здесь 50 лет назад играли молдавскую « Дойну»? Вы больше нигде не услышите. Сейчас здесь тихо, никто по нашей улице не гуляет.
Тогда, в пору моей юности - это были звуки портового города Одессы, просыпавшегося под мелодию из оперетты «Белая акация», под пение рожка развозчиков молока или керосина, гудки пароходов, всплески волн у пирса, выкрики торговцев с базара « Привоз». И, наконец, особая и неподражаемая речь самих одесситов, состоящая из слитых непостижимым образом различных языков: малороссийского, греческого, итальянского, молдавского и еврейского.
Звуки города – это сложный букет отголосков жизни. И из них, как из четок складывается наша жизнь, перебирая которые, мы пробуждаем добрые и грустные воспоминания, которые делают нашу жизнь более наполненной.