Караваджо - злодей или гений?

В одном из конкурсов услышала от весьма уважаемого оппонента замечание, что использование исторической личности в своем сюжете – сомнительная «отсебятина», лучше таких приемов избегать. А поскольку грешу этим давно, призадумалась, чем же это предосудительно? Покопалась в памяти. Вспомнила такой прием, как аллюзия: прямой или косвенный отсыл к историческим реалиям, знаменитым литературным и мифологическим героям. Если грубо и примитивно перевести на практический язык: «Лазает Вася в пещерах и яко Одиссей попадает в плен к бандитам, окопавшимся здесь давным-давно». В стихах и прозе Кармен, Гамлет, Елена Прекрасная, Ричард Львиное сердце и Дон Кихот Ламанчский гуляют в самых вольных трактовках и без ограничения, помогая автору продемонстрировать уровень интеллекта и украсить текст многозначностью символов. (Из современных писателей очень активно и эффективно использует этот прием Дина Рубина, немного бравируя знанием музыки, живописи, старой литературы).
 Да, аллюзия – это культурологическое сравнение, а написать роман, в котором один из главных героев Леонардо да Винчи, как это сделал Дмитрий Мережковский, совсем другое. Необходимо полное, убедительное погружение в реалии далеких времен, проникновение в психологию знаменитой личности, надо суметь обосновать те или иные его поступки, да так, чтобы читатель тебе поверил даже там, где ты …несешь отсебятину.
Далеко ходить не надо: вволю порезвился на этом поле гениальный наш Александр Сергеевич в своих маленьких трагедиях, в «Борисе Годунове», «Капитанской дочке», повести «Как Петр Первый арапа женил». И если Вальтер Скотт с легкостью перенес короля Ричарда Львиное сердце из одной эпоху в другую и подкорректировал характер до полной его противоположности, то Пушкин работал очень ответственно. Перелопатил в архивах горы документов и свидетельств, проникся духом времени… и всё равно изложил свою версию! Историками не доказано со всей очевидностью, что Годунов убил царевича Дмитрия, а в драме Пушкина держащий весь сюжет стержень – раскаяние Бориса в содеянном, муки лютой совести, которая так тяжко карает! И хоть царь, объявивший себя цензором поэта, советовал ему изложить сюжет в прозе «на манер Айвенго Вальтер Скотта», сам Александр был в восторге от своей драмы!
 Да и читатели – тоже. Не вникая, что там было на самом деле (даже Карамзин не мог докопаться до истины!), в сознании каждого отложилось несомненное и непреложное: «Годунов – убийца младенца». Точно так же, после утверждения Моцарта «Ведь гений и злодейство – две вещи несовместные!», все тут же поверили, что Сальери – отравитель и завистник, теперь ему не отмыться в веках, потому что это – приговор нашего литературного гения, отлитый в строках трагедии «Моцарт и Сальери», как в металле!
Получается, что образ из реальной истории писатель или поэт с легкостью может взять для утверждения своих идей, толкования их действия в контексте своего времени, своего заблуждения или глубокого проникновения в его суть? Получается так. Ответственность, разумеется, велика, но не больше, чем от трактовки действий любого другого прототипа, грешного маленького человека, с которого, к примеру, Гоголь пишет своего Акакия Акакиевича, у которого отняли шинель… То есть великие и незначительные «маленькие» люди перед произволом творца – равны?..
Я сознательно не беру для своих размышлений огромный пласт исторической и биографической литературы, вроде серии «жизнь замечательных людей». Как правило, там авторы стараются скрупулезно придерживаться зафиксированных фактов, ссылаются на письма и дневники, свидетельства современников. Если они имеются. Но и при этом разные авторы толкуют исторический образ в самых разнообразных вариациях, замалчивая или наоборот извлекая на свет неизвестные факты. Самый близкий пример: феномен Сталина, популярность которого в массах никак не координируется с его злодейской сущностью! Я о нем перечитала массу книг и была потрясена, что даже о столь близкой во времени личности, с огромным количеством фактуры, эмоциональных свидетельств и показаний, пишут в столь разной тональности, он остается до конца неразгаданной фигурой! Что уж говорить о Нероне, который прославился в веках бессмысленной кровожадностью, а ученые все продолжают дополнять, опровергать, открывать новые обстоятельства, и утверждать, что образ лютого злодея – вымышленный и с исторической личностью имеет мало общего.
Такой же загадкой остается для широкой публики и ученого мира образ гениального итальянского художника Микеланджело Караваджо. Великий Стендаль, знаток итальянской живописи, написал, как приговорил в веках, что Караваджо – злодей. До него это утверждали современники, которые вообще-то сильно путались в показаниях. Потом было почти триста лет глухого молчания и забвения (почти как с Бахом, партитуры органиста валялись в кладовках, картины Караваджо – на чердаках), потом – трудное и долгое постижение, признание, открытие… всё с теми же недоговоренностями: так злодей или гений? Так совместимы эти понятия или нет?
Вот где простор для авторских домыслов, фантазий, измышлений! Можно даже не читать великого искусствоведа Роберта Лонги, который первым однозначно и доказательно раскрыл и утвердил мысль о новаторстве экспрессивного мастера, проследил его связи и конфликты с предшественниками и современниками. Но лучше все-таки взять эту книгу в руки и раскрыть. Его повествование читается как увлекательный роман, детектив о духовном подвиге гения, который творил не благодаря, а вопреки всем и всему!
Читая его, я отрешилась, наконец, от всех досужих домыслов и предположений, поняла, что не могу судить Караваджо за какие бы то ни было проступки и деяния. Он совершил то главное и великое, для чего и был произведен на свет: свои гениальные полотна. Он утвердил свое право на жизнь такой, какой она у него случилась. Случайно или нарочно, но зачем-то его бурной натуре нужны были эти нежные прекрасные мальчики, грубые драки, знакомая проститутка в образе кающейся Марии Магдалины, больше похожая на уставшую женщину, отдыхающую от своего безобразного ремесла. Он страшен и велик в своем творчестве, чего бы там про него не придумывали и не откапывали в каких-то показаниях.
Не могу не упомянуть, что жил и творил Караваджо в одно время с Джордано Бруно, столкнулся с ним в застенках инквизиции в Риме, с восторгом слушал его горячие речи о «Новой философии». Но художник был нужен церкви – и его спасали от всех превратностей судьбы, уже после смерти он получил-таки помилование от самого Папы! А Бруно – опасен для всевластия папского престола, упрям и упорен в своих крамольных взглядах, и потому взошел на костер. А ведь могли и простить…
Отвлеклась? Ничуть не бывало. Приходим к единому знаменателю: судить следует не по каким-то соответствиям фактам, времени, допросным листам или досужим вымыслам, а единственно по силе воплощения замысла, по тому, что у автора, посягнувшего на тему, получилось. Одного оправдает его гениальность, поэтический взлет за поднебесье, даже при отрыве от факта. Другого уничтожит бескрылое следование архиву, приземленная скрупулезность в изложении данных.
Конечно, всё, что мне подумалось, не имеет отношения к творчеству авторов Интернет сообщества. Почти. Потому что дерзать никому не заказано, а уж там - как Бог управит!