Кудесник

Кудесник                К. Шитов

Старый стул, с расквашенными от времени и работы шурупами, взывал из-под Коли Лямкина жалостным фальцетом. Никто в редакции не обращал на эти стоны ровно никакого внимания. Все давно привыкли к мысли о неотвратимой кончине очередного лямкинского  стула и смирились.
Сам Коля в это время довершал противную и нудную работу. Переписывал полученное у  садоводов энтузиастов интервью. Он подносил к уху диктофон с записью, слушал некоторое время, а затем азартно набрасывался на  клавиатурные пуговицы и барабанил по ним своими толстыми, волосатыми пальцами. Собственно, и всё оставшееся приложение к Колиным пальцам было таким же толстым и волосатым. Черная и кучерявая его масть адресовала наблюдателей к неспокойным, но таким притягательным землям средиземноморья. Даже протаявшая лысина, облепленная сейчас влажными от усердия кольцами шерсти, круглый год сохраняла прописанный генами смуглый цвет. Коля был громогласен, умеренно эрудирован, часто и громко смеялся и боялся начальства. Вот и сейчас, стоило двери главного редактора скрипнуть, как Лямкин перестал стрекотать над компьютером и затравленно посмотрел на зловещую щель в начальственном дверном проеме. Проклятая щель выросла до своего обычного приказного размера и сквозь нее отчетливо выплеснулось:
-Лямкин, зайдите-ка. - Имел главред такую привычку, руководить коллективом, не вылезая при этом из дверной щели наружу целиком. За эту пакостную привычку, коллектив называл своего рулевого «пауком».
Паук как-то косо сидел в кресле за письменным столом. Перед ним стояла чашка кофе и сливочник. Редактор был совершенной противоположностью Лямкину. Выбившийся сквозь многослойный асфальт ответственных должностей, он нахватался всевозможных хворей, и был  худым настолько, что за ним плохо угадывалась тень. К Тому же, Паук был жутко близорук, и на его клювообразном носу, ободранном псориазом, располагались очки с линзами пуленепробиваемой толщины. Там, за линзами угадывались глаза главреда, напоминавшие две блёклые капельки не схватившегося студня. Голая бледная дынная макушка вместо волос, свистящий кашель и, постоянно снующий по маршруту, от носа в карман и обратно, платок, дополняли невеселую картину паучьей внешности.
-Вызывали?- Тихо проурчал Коля, просунувшись в кабинет одной только своей головой.
-Входите, входите Лямкин. У Меня есть для вас работа.
«Чёрт его подери! Опять командировка!» обреченно подумал Коля, вползая в начальственный чертог остальной, второстепенной частью. Вытянувшись перед пауком, он с трудом удерживал в, натруженных  дневной болтовней, губах доброжелательную улыбку.
Всё ровно так и вышло. Лямкину предстояла командировка в, расположенную на самой границе области, деревеньку Задрыгиничи. Там, по словам редактора, родилась в гуще населения здоровая и актуальная инициатива по борьбе с нецензурной лексикой, которую ему, Коле, следовало охватить и, впоследствии, подхватить личным примером. Лямкин криво усмехнулся  начальственному намеку и поплелся собираться в дорогу, перебирая в уме хитроумные и далеко не безгрешные, в смысле нормативности определения к слову Задрыгиничи.

Деревенька в буквальном смысле выскочила навстречу машине Лямкина из-за лесистой сопки. Десяток тамошних псов, заливаясь лаем, и колотя по запыленным бокам редакционного форда хвостами-палками, сопровождали приезжего до центральной усадьбы. Там, возле домика с флагом на крыше и выбеленными бетонными пеньками у входа, местный уроженец рассеял собачье преследование здоровенной метлой и почтительно застыл у входа, в ожидании газетчика.
«Оповещены.» - С удовольствием отметил Коля, протягивая застывшему ладонь.
В это мгновение из казенного домика выкатился плотный мужчина в тельняшке с, надетым поверх неё, мохеровым пуловером и штанах, убранных в резиновые полусапожки. Оказавшись на крыльце, он первым делом повернулся к застывшему и принялся молча гримасничать, причём, детина с метлой, сразу же сбросил оцепенение и принялся вдвое против прежнего мести улицу, поднимая при этом вулканические столбы пыли.
Коля, тем временем, в лёгком недоумении, продолжал держать руку в теплом солнечном воздухе, напоминая своим видом пингвина с раненным крылом.
- Пряников Пётр!- Представился мохеровый моряк, с энтузиазмом набросившись на протянутую Колей волосатую пятерню.
Услыхав фамилию, Коля отчётливо почувствовал в воздухе сначала аппетитный запах патоки. Правда, вслед за этим, в пытливом  воображении газетчика стала собираться вожделенная кружка ледяного пива, под шапкой белоснежной пены, но вся конструкция рухнула под натиском мохерового, который беспардонно поволок приезжего за руку в черную прохладную дверную дыру.
В кабинете приходится плохо тому, кого начальство вызвало к себе «на ковёр». Хорошо тому, кто на ковёр приглашает, то есть хозяину кабинета. Безусловно хорошо в кабинете гостю. Но вовсе замечательно быть в кабинете ПОЧЁТНЫМ гостем. То есть таким, которого хозяин ценит, уважает или кого опасается.
Оказавшись в кабинете Пряникова Петра, Лямкин с удовлетворением отметил, что вполне вписывается в роль последней, фартовой категории и, усевшись на широченный диван, времен заката Российской монархии, закинул ногу на ногу, не спросясь закурил папиросу, и стал ждать рассказа об успехах на поприще…
Пряников не стал ходить вокруг да около, а сразу взял быка за рога.
-Помните,- Спросил он своего гостя – как в детской сказке волк себе голос изменил, чтобы до козлят добраться.
-Помню…- Несколько ошарашено ответил Лямкин, поглядев для чего-то сначала на запертую дверь, а потом на открытое окно.
-Вот, представьте теперь, что у нас в Задрыгиничах сказка стала былью!- Хозяин, лучезарно улыбаясь, согнулся посреди комнаты в полу-приседе и развёл руки.- Ву-Аля!
-Поздравляю…- Решив подыгрывать, сдавленно проговорил Коля. Одновременно он стиснул взмокшей рукой в тесном кармане  телефон.
Взгляд его переместился в окно, за которым развивался странный сюжет. Недалеко от окна расположились двое молодых людей. Полуодетые, и совершенно  пьяные, они стояли друг перед другом и гримасничали, не произнося при этом ни единого слова.
-Вот!- Воскликнул обладатель вкусной фамилии, проследив за взглядом своего гостя, – Вот, будьте любезны, убедитесь сами!
-В чём я должен убедиться, по вашему?- Осторожно полюбопытствовал Коля.
-Ну как же, как же! Вот они перед вами, голубчики, алкашня наша  Задрыгиническая, единоутробная представлена! А хоть единое слово по матушке, так сказать, слышать изволили?- Он стоял перед Николаем с восхищенным лицом и искристо посмеивался в пшеничные усы.
-Так разве это не глухонемые?-
- А-аааа! Вы всё мне не верите!?- Торжественно воскликнул матрос и, отсекая Лямкину пути к окну и входной двери, стал медленно приближаться к корреспонденту, поскрипывая половицами и хрустя сапожной резиной.
Приблизившись вплотную, он вдруг распахнул пасть, так, что усы встали дыбом и замычал.
-Что вы от меня хотите?- мертвыми от страха губами пролепетал газетчик.
-Смотрите  внимательнее! – скомандовал мохеровый Петр и еще раз показал свое внутреннее пространство, на этот раз так, чтобы туда падал свет от окна.
И в тот момент, когда потомственный безбожник Лямкин уже собрался было творить про себя молитву о спасении Николе Угоднику, он вдруг заметил в зубастом пространстве нечто необычное. Лямкин вежливо взял матроса за уши и повернув как нужно к свету увидел, как на коренных зубах у того по бокам ритмично мигают маленькие лампочки, а вокруг обычной и всем известной висюльки в глотке проходит белое колечко неизвестного предназначения и в свою очередь, подмигивает миниатюрными лампочками.
-Что это?- Удивленно спросил Коля, несколько успокоившись, после того, как матросская пасть захлопнулась.
-Наш Кудесник называет это дефлектором мата. Так и назвал ДФМ1.
-А кто это Кудесник? – Профессионально оживился Коля, предчувствуя сенсацию и доставая блокнот.
-Это наш любимец Юрик Дусьев или, как у нас здесь водится, среди своих, Дуся. Он приехал к нам из города Ростов, где Дуся, прежде, работал посыльным. На работе, его так часто и так далеко посылали, что у Дуси появились две мечты. Первой мечтою было уехать как можно дальше от города Ростов, а вторая, посвятить свою жизнь борьбе с нецензурной бранью. Так Дуся и стал народным изобретателем. Он пятнадцать лет и три месяца не выходил за пределы своего участка. Потом неделю фельдшер встраивал всем жителям дефлекторы. Теперь в нашей деревне никто и никогда не услышит мата.
В этом моменте удивительного рассказа Пряникова, к дому подъехал грузовой автомобиль и рабочие стали выгружать ящики.
-Компьютеры привезли - Промолвил Пётр, умилённо поглядывая на ящики. В это мгновение, один из грузчиков неловко схватился за свою ношу и уронил коробку с иностранными надписями на дорогу. Мохеровый тут же подскочил к окну и принялся активно открывать и закрывать рот. При этом было слышно только то, как из него, будто из пробитой велосипедной шины выходит воздух. Незадачливый грузчик тоже беззвучно шевелил губами в ответ, артикулируя свою немую эскападу подъёмом выгоревших на солнце бровей и взмахивая руками. От него так и не донеслось ни единого слова, тогда как Мохеровый Пётр в завершение немой фразы отчётливо и громко произнёс:
-…козёл!
Он повернулся к Лямкину и устало произнёс:
- Вот таких работничков Бог дал. Других нету.- Он отошёл к письменному столу и записал что-то в раскрытом бюваре.
-Это замечательное открытие мирового уровня!- Изумленно воскликнул Лямкин, вытаскивая из полевой сумки, вслед за блокнотом, диктофон и фотоаппарат.
- А представьте себе, какой от этого гигантский экономический эффект!- Пафосно поддержал хозяин кабинета, - Миллионы!
-Простите…. Корреспондент смотрел на революционного матроса с видом совершенного изумления,- О чём вы говорите!? О каком таком эффекте?
-Ах да! Идёмте! Вы ещё не видели самого главного!- С этими словами Пётр Пряников схватил газетчика за руку и потащил внутрь коридорчика, где, в полумраке пахло мышами и бумажной пылью. Проскакав несколько метров, парочка лентой влетела в комнату, на двери которой красной краской было от руки написано «Бухгалтерия». Расталкивая с узкого прохода стулья со спящими на них полными женщинами и, беззвучно шевеля губами, мохеровый бросился к окну комнаты. Он схватился за грязные ручки замутненного окна и, произнеся, несколько театрально, сакраментальное «Вот!!!», дёрнул за них что есть силы на себя, желая, по всей видимости, эффектно распахнуть окно перед гостем. В результате две оторванные ручки остались в его руках. Окна победили. Затем Пётр принялся носиться по комнате, беспрерывно шевеля губами и шипя велосипедным свистом. Вскоре он отыскал в одном из столов ножницы и с их помощью расковырял заклеенные окна.
Наконец старые рамы поддались матросскому натиску и раскрылись. Под окнами распахнула полиэтиленовые крылья объёмистая теплица, выстроенная клавиром и соединённая посередине общей центральной веткой. Сквозь прозрачную плёнку были видны поспевающие помидоры и огурцы, а подальше деревца с апельсинами и бахча с огромными арбузами и тучными дынями. Поверх конструкции располагалась параболическая антенна. От неё внутрь теплицы змеёй уходила гофрированная кишка.
-Вот сюда,- С пафосом юбилейного докладчика вещал с восхищением Пётр,- Сюда приходит и здесь накапливается вся энергия от произносимого  задрыгинцами мата.
-Да вы что!
-Смотрите сами! – с этими словами, тёзка стража райских врат подхватил с подоконника отскочившую при вскрытии шпингалетную гайку и стал выискивать кого-то там, в пространствах волшебного сада. Наконец он указал Лямкину на человека, который возился с ключами, возле насоса поливочной машины, и сказал:
-Смотрите, что сейчас произойдет!- С этими словами, он замахнулся и пустил гайку в направлении сгорбленной фигуры рабочего. Снаряд пришёлся, аккурат, в середину согнутой спины. Подопытный рабочий взвился пружиной над насосом и принялся выпускать воздушную струю с ужасными гримасами на лице. При этом он мстительно уставился на единственное открытое окно и шевелил губами. Матрос приветливо помахал жертве пухлой ладонью и, скосив губы, тихонько проговорил Лямкину:
-Следите за теплицей!
Коля посмотрел на прибежище помидор и вздрогнул от звука заработавших внизу машин. Антенна начала хищное вращение и замерла в направлении подбитого рабочего. В ту же секунду, по теплице пробежался  волной электрический свет, ударила струя пара, и с растениями начались волшебные изменения. На глазах закраснелись прежде зеленые помидоры, а с дерева посыпались созревшие мандарины.
Лямкин смотрел на происходящее, открыв рот.
-Сколько же это энергии поступило от одного человека!? - Изумленно прохрипел газетчик. Пряников услужливо подскочил к нему, выдернул из мертвой руки спящей бухгалтерши авторучку и, написав на клочке бумаги всем известное с малых лет короткое ругательство, поднес его к вспотевшему носу гостя и прошипел в шерстяное ухо:
-С этого словца, полтора киловатта собираем!
-Да вы что!?- Лямкин обалдело водил глазами с нацарапанного троебуквия на, битком набитую овощами и фруктами, теплицу как вдруг, взгляд его случайно остановился на печати, стоящей в углу обрывка с полутора киловаттным перлом. На печати значилось «ИЧП Пряников П.П.». Только Коля раскрыл рот, чтобы спросить про печать, как гостеприимный хозяин в развевающемся пуловере уже тащил его по знакомому коридору к лестнице. Взлетев на следующий этаж, они оказались в комнате с, заранее подготовленным, накрытым столом. Помимо богатой, свежайшей снеди, на столе выстроилась внушительная бутылочная рать. Когда возле Лямкина, за шикарным столом, появилась двадцатипятилетняя белокурая фемина с зелеными глазами, он, в порыве истовой благодарности, решил впредь никогда больше не звать главреда Пауком.
«Какой же он «Паук», когда он теперь мне, как отец родной!?», раздумывал газетчик, успевая при этом, одной рукой подкладывать себе дефицитные продукты, а другой орудовать под столом, в поисках весьма соблазнительных девицыных коленок. Величальные тосты сыпались на Колю как из рога изобилия. Музыка звучала фонтанами. Стаи феерических женщин облепливали Лямкина как ракушки облепляют основание дредноута. Жизнь внезапно повернулась к нему самой своей положительной стороной, и наш Коля отпустил вожжи…
Проснувшись в середине следующего дня в уютной, прибранной, но совершенно незнакомой обстановке, Коля по армейски быстро собрался, глянул на себя в зеркало на стене и отмотал с уха длиннющую ветку накрутившейся петрушки. Заслышав в передней движение и, терзаясь подступающими позывами опасных воспоминаний, Лямкин ретировался из помещения сквозь распахнутое в палисадник окошко. Широкий подоконник всё ещё бережно хранил подсохшие за ночь,  противоположно направленные, ночные отпечатки грязных Колиных башмаков.
Коля вихрем пронёсся по центральной улице Задрыгиничей, удивляясь тому, как далеко его уволокли ночью проклятые гормоны. Форд стоял там же, возле пряничного домика. Сам хозяин опять предупредительно выскочил на встречу корреспонденту. Лямкин отвертелся от предложенного продолжения застолья, сославшись на редакционные обязательства, на ходу залил в себя две чашки чаю с местным лимоном, прыгнул в машину и был таков.

По мере удаления редакционного авто от Задрыгинических искушений, к Лямкину стали приходить куски и обрывки воспоминаний о вчерашнем застолье. Среди прочей чепухи, от которой у Коли уши занялись огнём, тёрлось ещё что-то важное для него и даже где-то фатальное…
-Фельдшер!- Вспомнил вдруг Коля улыбчивого и услужливого старичка в круглых очках. Воспоминания о фельдшере помогли Лямкину продвинуться дальше туда, где Коля полуголый плясал на столе, а зеленоглазая бухгалтерша водружала на его чело венок из салатной зелени.
-Вот от куда петрушка!- С нарастающим следственным азартом подумал он и принялся с усердием распутывать дальше мутный  клубок прошедшей ночи. Наконец он достиг момента, когда Коля восхищался свободою и независимостью Задрыгинцев от любых внешних невзгод. Называл их областными атлантами. И вот здесь, хрустнул замок и раскрылась крышка ящика Пандоры! Он вдруг вспомнил, как орал, что остаётся в Задрыгиничах навсегда и желает пройти обряд посвящения. Вспомнил, как к нему приблизился услужливый фельдшер с проклятым чемоданчиком…. Лямкин, томимый невероятно тяжкими предчувствиями, остановил машину и, медленно подняв голову к автомобильному зеркалу, открыл рот. В темной глубине Колиной глотки весело бегали разноцветные огоньки…

На лесной дороге стояла машина с распахнутыми дверцами. Из неё временами доносился отчаянный человечий вой, но, большей частью раздавалось сильное шипение, напоминающее звук пущенного из-под вентиля воздуха или газа. А в отдалённой деревеньке ещё две стометровые секции теплиц, вдруг, волшебным образом, оказались в миг заполнены спелыми кабачками и патиссонами…