Макияж

Ребенком я с упоением следила за тем, как она красилась. Это был целый ритуал. В маленькую фарфоровую рюмочку (последнюю, оставшуюся из целого набора, остальные жизнь не пощадила) наливалась вода, на трюмо выкладывались тушь, карандаши, тени, помада и огромный кусок марли, которым она вытирала неудачные мазки. Марля была разноцветная, вся в туши и помаде, немножко в тенях. Они были дефицитные, их она наносила медленно, осторожно, выверяя каждое движение. Что меня завораживало больше всего, так это стрелки! Она брала обычную иголку, расковырянный черный карандаш, иголкой, как кисточкой возила в нем и рисовала стрелки, выпучив глаза и затаив дыхание. Потом убирала неровности влажной марлей (вот зачем вода! Чтобы размочить карандаш и стереть лишнее). Этой же иголкой она разделяла слипшиеся от краски ресницы, аккуратно, так же выпучив глаза, всматриваясь в свое отражение. Я стояла рядом и боялась дышать. Как же мне хотелось вот так, как она! Мама поймала меня один раз за тем, что я иголкой пыталась рисовать себе стрелки. Она перепугалась до смерти и сильно меня отругала, я разревелась, а потом успокоилась, потому что мама выдала мне остатки своих теней, там в баночках, если сильно поискать, еще были отсветы былого великолепия. Я садилась перед зеркалом, брала драгоценную коробочку, кисточку и пыталась нарисовать такую же неземную красоту, как и у нее. К моему сожалению, мой красный карандаш для рисования не желал красиво обводить губы, а черный ни в какую не соглашался рисовать стрелки. Я, подражая ей, пучила глаза, что-то там стирала носовым платком (дефицитную марлю мама мне отказалась выдать, не догадавшись отмотать кусок обыкновенного бинта настырному ребенку) и мечтала, что когда-нибудь я вот так же как она сяду за трюмо, обложусь марлей, тенями, тушью и помадой и стану рисовать на своем лице такую красоту, что все помрут от зависти и восхищения!
Она заканчивала макияж, удовлетворенно смотрела на результат и складывала все свое добро в большую косметичку. Вода выливалась из рюмки, иголка помещалась в карандаш, а она зазывно хлопала накрашенными ресницами. Мне повезло, что маникюр она делала только в парикмахерской и лаков у нее было мало, иначе мой детский разум не выдержал бы такого изобилия красок и впечатлений. Как же мне хотелось быть, как она!
А потом я выросла. Поняла, что иголкой лучше стрелки не делать, а уж тем более не разделять ресницы, я обводила глаза ярким голубым, глубоким зеленым, манящим темно-фиолетовым, выбирала нежную розовую перламутровую помаду или сочную бордовую и сама красила ногти, кроваво-красным блестящим лаком, был еще насыщенный свекольный и нежный розовый. Мне не нужен был большой кусок марли и стаканчик с водой, да и у зеркала я не проводила много времени.
Недавно я ее встретила. Она сильно постарела, съежилась и стала меньше ростом, но на лице все та же боевая раскраска. Прибавилось кремов и пудры, уверена, забыла иголка, а вместо нее удобная подводка и скорее всего ее туалетный столик ломится от флакончиков, баночек и коробочек. Она сильно сдала. Нет уверенности во взгляде и это не спрятать за модными темными очками, она больше не хлопает зазывно ресницами и мне ее почему-то немного жаль и глядя на нее сейчас, я все вспоминаю ту, перед трюмо, с выпученными глазами и иголкой в руке.