Перед зимой

Это было время перед самой зимой. В воздухе кружились снежинки. Они падали на землю и таяли.

Я шел по улице Грабина. Она бежит, не спеша, рядом с железной дорогой, чтобы упереться в тупик, за которым проходит Обводной канал.

Я услышал старика еще издалека. Он стоял в конце улицы, у мусорного контейнера, и орал. Просто орал и все. Ничего больше не делал. Даже в мусоре не швырялся.

Я подходил все ближе, и по мере приближения, все  отчетливее, все понятнее для меня становились его слова.
Нет, он не просто орал. Он обращался с монологом к невидимой, неизвестной мне Женщине, то повизгивая стариковским фальцетом, то опуская голос  до хриплого грозного баса, бухая густым матом так тяжко,  как будто забивал клин-бабой бетонные сваи печали, обиды и горя.

Странное было у меня ощущение: я верил словам его, каждому его слову верил! Его полу связная речь  была исполнена такой мощи и силы, которые  дают нам только искренность и творческое безумие.

Он упрекал свою Женщину, покойную Супругу, быть может, — за ее неверность, за свою к ней любовь,  за разочарование, сменившее прекрасную страсть, за отчуждение, неизбежно вытесняющее романтические влечения юности.

Грубый его крик,  чугунные слова заполнили все кругом: меня, улицу Грабина, холодную землю и  мокрое небо! Они затопили мир огромной, как Млечный путь, тоской и печалью о Несбывшемся Счастье.

Мне показалось почему-то, что жена,  прямо там, за контейнером, умерла только что, и что  сошел он   с ума именно сейчас, и обращается к ней, как  к живой, благословляя и проклиная прожитый с ней век со всей силой раздвоенного добром и злом, безумного  нашего религиозно- мистического сознания!

Вот я  всего в двадцати шагах от контейнера. Он замечает меня, замолкает и быстро уходит, надев на лысину шерстяную шапку; уходит так проворно,  насколько это возможно на больных, шаркающих ногах.

Он так заразил меня своим монологом, я так поверил в сиюминутность происходящего, что даже обошел контейнер кругом, внимательно осмотрев мокрую землю.

Ее не было.

Она умерла не теперь.  Не сегодня. Он проклинал давно, может быть,  несколько лет назад умершую  жену. 

В воздухе кружились снежинки. Они падали на землю и таяли. А мне открылось то, что таять не умело! Человеческое Страдание, "Семейное Счастье" — такое, как оно есть, но каким все же быть не должно!