Пропавший кинжал

— Странное это дело, Холмс, — с порога заявил инспектор Лестрейд, и, спохватившись, добавил, — Добрый день, джентльмены.

Мы с моим другом вошли в лабораторию и переглянулись. Похоже, нас обоих посетило ощущение дежа вю, несмотря на то, что обстановка мало напоминала мастерскую доктора Янга, гибель которого Холмс расследовал в прошлом. Было что-то неуловимо похожее в этой атмосфере, как будто сам факт принадлежности ее обладателя к заоблачным сферам науки оставлял на всем окружающем узнаваемое клеймо.

Едва оказавшись внутри, мы сразу увидели тело. Доктор Грегори Тернер лежал на спине рядом с лабораторным столом, раскинув руки. Глаза его были открыты, а страшный разрез поперек горла и большая лужа запекшейся крови на полу не оставляли сомнений в том, что послужило причиной гибели ученого. Мы с Холмсом подошли ближе. Я склонился над убитым, а мой друг, окинув тело беглым взглядом, занялся осмотром массивной муфельной печи, стоявшей на полу у ног профессора.

— Это вы потушили ее, инспектор? — внезапно спросил он.

— Я позвал лаборанта и попросил его… Но откуда вы знаете, Холмс?

Мой друг лишь пожал плечами и стал разглядывать что-то на гофрированном железном полу лаборатории, покрытом многочисленными темными пятнами, должно быть от действия агрессивных химических реактивов.

— Подошва правого ботинка доктора Тернера заметно подгорела, — наконец ответил он. — Между тем, по манере одеваться я бы не сказал, что покойный профессор позволил бы себе ходить в испорченной обуви. Он явно не бедствовал. Следовательно, произошло это совсем недавно, скорей всего — уже после смерти, и прямо перед нами — наиболее вероятная причина этого, масляная муфельная печь. Однако сейчас она уже остыла, как и воздух в лаборатории. Значит кто-то затушил ее, да еще и открыл окна для проветривания.

В самом деле, через приоткрытое окно в помещение вливался холодный декабрьский воздух. Уже второй день я чувствовал усиливающиеся симптомы грядущей простуды, и это обстоятельство меня отнюдь не радовало. Заручившись согласием инспектора, я подошел к окну, чтобы закрыть его, и невольно окинул взглядом часть территории, доступную обзору. Лаборатория располагалась на втором этаже старого кирпичного здания из группы строений Марлоу-колледжа, и передо мной открылся обширный вид на небольшой парк, который летом, должно быть, радовал взгляд обилием высаженных здесь молодых деревьев и цветов. Однако сейчас листва почти полностью облетела, а распаханная осенью черная земля, еще хранившая влагу запоздалого зимнего дождя, никаких теплых чувств не внушала. Напротив, в голову невольно поползли мысли о могилах и бренности всего сущего.

Я повернулся к покойному. Разрез на горле порождал неприятные ассоциации со вторым ртом, окровавленным и беззубым. Каждому медику частенько доводится лицезреть мертвые человеческие тела, но я до сих пор не могу воспринимать такое зрелище без содрогания. Мой взгляд остановился на каких-то белых крапинках чуть выше разреза, на которые я поначалу не обратил внимания. Склонившись над телом, я провел пальцем по шее убитого. Так и есть — мелкие белые кристаллы. Яд? Осторожно принюхавшись, я попытался обнаружить характерный запах горького миндаля, какой издают цианиды, но никакого запаха ощутить не смог. Конечно, существует превеликое множество ядов, тем более — в химической лаборатории, но все же… Я осторожно коснулся языком одного из кристалликов.

— Это соль.

— Что вы сказали, Ватсон? — повернулся ко мне Лестрейд.

— Самая обычная столовая соль у покойника на шее, рядом с раной. Ума не приложу, зачем убийце понадобилось наносить ее на лезвие… Если, конечно, это не произошло случайно.

— Прекрасная находка, мой друг! — воскликнул Холмс. — Это несколько проясняет дело.

Он наконец-то оторвался от изучения порядком испорченного металлического покрытия на полу, испещренного странными наплывами, и, похоже, был готов к обстоятельному разговору.

— Инспектор, не могли бы вы подробней изложить обстоятельства дела? — спросил он.

Лестрейд развел руками.

— Да тут на первый взгляд все очевидно, Холмс. Между покойным доктором Тернером и подозреваемым, молодым профессором Беккером, произошла размолвка на научной почве. Тернер пригласил коллегу к себе в лабораторию с утра, еще до начала занятий, желая что-то ему показать. Тот явился по приглашению, а через некоторое время выскочил из помещения перемазанный кровью и зовущий на помощь. Один из охранников позвал ближайшего полисмена, а дальше — сами понимаете. Профессор Беккер был взят под стражу как главный и единственный подозреваемый.

— Однако вы, помнится, сказали, что дело странное. Что вам показалось странным, Лестрейд? — спросил Холмс.

Инспектор торжествующе поднял палец, но тут же сник.

— Странность в том, что картинка не сходится, — отозвался он. — Орудие убийства бесследно пропало. Беккера не выпускали из виду с момента его выхода из лаборатории. Никакого ножа или кинжала при нем не оказалось. Единственное окно в лаборатории было закрыто, но убийца имел время на то, чтобы открыть его, выкинуть оружие и снова закрыть, так что мы обыскали все внизу. Безрезультатно. Разумеется, в самой лаборатории и в коридоре тоже искали, но так ничего и не нашли. Кинжал словно растворился в воздухе.

— Вы уверены, что это был именно кинжал, инспектор? — вмешался в разговор я, заработав одобрительный взгляд Холмса. — Я осмотрел рану. Разрез тонкий, но местами ткани как будто разорваны, а не разрезаны. Складывается впечатление, что использован очень тонкий железный инструмент. Именно железный, а не стальной, достаточно мягкий для того, чтобы затупиться и даже погнуться в процессе выполнения надреза. Я не знаю, кто делает такие инструменты. Вполне возможно, что оружие выглядит совсем не так, как вы его представляете — потому-то никто и не смог его найти.

— Как бы то ни было, нам не удалось обнаружить ничего, что могло быть оружием, — пожал плечами Лестрейд. — Доктор Тернер был в крови, пол под ним был в крови, кровь была на руках и одежде профессора Беккера, когда он вышел из лаборатории, но больше нигде. Ни единого пятнышка.

Холмс только хмыкнул и подошел к рабочему столу покойного, где в беспорядке громоздились стопки исписанных листов бумаги, на которые, судя по их плачевному состоянию, доктор Тернер любил ставить химическую посуду. Сама посуда стояла там же, рядом с грудой какой-то кристаллической породы, наваленной прямо на полированную поверхность столешницы, которая тоже знавала лучшие времена.

— Цинковая обманка, — провозгласил мой друг, подняв один из образцов. — Крайне любопытно. Что ж, дорогой инспектор, дело не настолько запутанное, как вы полагали.

— Вы знаете, где искать оружие? — удивленно поднял брови Лестрейд.

— Думаю, я уже нашел его, — невозмутимо ответил Холмс. — Однако мне все же не хватает некоторых деталей, чтобы разобраться в мотивах и подтвердить или опровергнуть свою гипотезу. Нельзя ли поговорить с подозреваемым и свидетелями?

Лестрейд открыл было рот, чтобы возразить: как видно, он предпочел бы продолжить разговор о местонахождении пропавшего оружия. Но взглянув на упрямое лицо моего друга, он только махнул рукой и смирился со своей вечной участью ничего не понимающего обывателя рядом с пророком.

— Доктора Беккера должны доставить из участка в скором времени: мы планировали воспроизвести картину преступления и подвергнуть его дополнительному допросу, — ответил он. — А пока он еще не прибыл, вы, возможно, захотите побеседовать с охраной? Но все же, Холмс, оружие…

— Терпение, инспектор! Скоро вы все узнаете.

Пост охраны располагался на первом этаже. Двух охранников, по виду — отставных военных мы уже встречали, когда пришли по приглашению Лестрейда, но в тот раз мы не обменялись с ними и парой слов. Теперь же Холмс, представившись, сразу перешел к сути дела.

— Джентльмены, как давно вы здесь работаете?

Один из охранников, более массивный, рослый и явно гордящийся своими пышными закрученными усами, которые поддерживал в куда большем порядке, чем свой костюм, по молчаливому соглашению вышел вперед.

— Мы оба были назначены сюда два года назад по запросу покойного доктора Тернера. Не знаю, зачем ему понадобилась усиленная охрана, но, вероятно, он занимался какими-то особо важными исследованиями и опасался, что кто-то похитит результаты экспериментов.

— К моменту прихода профессора Беккера в здании никого не было?

— Никого. Я лично запер все помещения на первом этаже. На втором этаже — только лаборатория, где работал покойный, и два хранилища оборудования. Кроме доктора Тернера там не было никого.

— Сколько времени профессор Беккер провел наверху?

— Не больше пяти минут. Он поднялся наверх, после чего до нас донесся вскрик или восклицание… Не знаю, кто именно кричал. Мы не придали этому значения, решили, что кто-то из них повысил голос: все знают, что они уже давно в натянутых отношениях, если не сказать хуже. Потом мы увидели, как профессор с криками спускается по лестнице, весь перемазанный кровью…

— Никакого предмета при себе у него не было?

— Ничего. Он был с пустыми руками, это я точно помню… Да вы, наверное, его самого пожелаете допросить.

Охранник кивнул в сторону входной двери, в которую два полисмена только что ввели сутулого человека с нездоровым желтоватым цветом лица и начинающими седеть волосами. Ему не было и тридцати лет, однако его здоровье явно оставляло желать лучшего: при ходьбе он тяжело опирался на высокую черную трость с массивным набалдашником, а ввалившиеся глаза и глубокие морщины у висков были красноречивым свидетельством перенесенных им страданий. Трудно было представить, как этот человек наносит смертельный удар кинжалом, но непроницаемое выражение лица могло скрывать любые тайны в недрах его души. Кто знает, какими темными страстями он движим? Глядя на него, я почему-то не сомневался, что он способен перешагнуть через многое для достижения своей цели.

— Профессор Беккер, полагаю? — обратился к нему Шерлок Холмс, когда новоприбывшие подошли ближе.

Человек резким движением склонил голову и попытался встать прямо, что с его сутулостью удалось ему лишь отчасти.

— Да. Профессор Эрнст Беккер к вашим услугам, — ответил он с таким достоинством, как будто был не подозреваемым под стражей, а по меньшей мере герцогом, удостоившим нас аудиенции, даже несмотря на явный немецкий акцент. — С кем имею честь беседовать?

— Частный сыщик Шерлок Холмс. А это мой друг и ассистент доктор Ватсон, — ответил Холмс.

По лицу профессора скользнула тень узнавания, и он, с силой опершись на трость, снова обратился к нам.

— Так чем же я могу помочь вам, джентльмены?

— Я бы хотел задать вам несколько вопросов относительно трагедии, постигшей доктора Тернера. Но, возможно, будет лучше, если мы поднимемся в его лабораторию? Понимаю, что вам нелегко ходить, зато наверху можно будет присесть и обстоятельно поговорить.

— Меня в любом случае вели на место происшествия, — пожал плечами профессор Беккер. — Надеюсь, вы не надеетесь оказать на меня психологическое давление… обстановкой. Мне скрывать нечего. Я не симпатизировал доктору Тернеру, но мне бы и в голову не пришло поднять на него руку.

Когда мы вернулись на место убийства, воздух в лаборатории, казалось стал немного теплее, хотя никаких работающих источников тепла я не заметил. Доктор Беккер, не дожидаясь приглашения, без сил упал в стоявшее у окна кресло и положил трость на колени. Мы с Холмсом, пододвинув стулья, расположились напротив, Лестрейд — немного поодаль. Конвоиры профессора остались стоять у двери, как будто опасались, что немощный ученый попытается сбежать.

— Что ж, мистер Холмс, я готов ответить на ваши вопросы, — первым подал голос профессор.

— Профессор Беккер, я в общих чертах составил для себя картину произошедшего в лаборатории. Но мне по-прежнему не очень ясны мотивы. Не могли бы вы рассказать, с чего начались ваши… напряженные отношения с покойным доктором?

— Это здесь всем известно, — хмыкнул профессор. — Около трех лет назад доктор Тернер ужасно увлекся гипотезой русского химика Менделеева о ньютонии, который…

— О чем, простите? — удивленно вскинул брови Холмс. — Это какой-то химический элемент? Никогда не слышал, хотя с химией я знаком неплохо.

— Чепуха это, мистер Холмс, от начала до конца. Мертворожденная гипотеза. Дмитрий Менделеев — выдающийся химик, но здесь он явно дал маху: предположил, что существует элемент, который легче водорода, представляющий собой основу светоносного эфира. Но само по себе это не страшно: все мы время от времени ошибаемся. Худшее началось, когда доктор Тернер, мир праху его, решил подогнать результаты экспериментов к любимой гипотезе. Отчасти это моя вина… И я, и другие наши коллеги, которые не скрывали своего насмешливого отношения к его мании, сыграли свою роль. Возможно, именно это наше отношение подтолкнуло его на подлог и заставило опубликовать поддельные сведения.

— Но откуда вы знаете, что они были поддельными?

Профессор вспыхнул, и в его глазах загорелся недобрый огонь. Мне даже показалось, что он собирается выбраться из кресла и кинуться на Холмса, что заставило меня невольно напрячься. Но, как видно, только показалось, поскольку подозреваемый тут же откинулся на спинку и шумно выдохнул.

— Я пытался воспроизвести его опыты. Да и не только я. Ни у кого из нас эксперимент не удался. Это обеспокоило меня, но поначалу не очень: в науке предостаточно плохо воспроизводимых экспериментов. А вот когда я засел за расчеты, то вскоре понял, что свои результаты покойный доктор получил отнюдь не экспериментальным путем. Возможно, мне не следовало публично высказывать ему все это, но я, признаться, вышел из себя. Вы знаете, почему я перебрался сюда из Австро-Венгрии? Из-за аналогичного скандала на моей родине. Это другая история, но она оставила во мне глубокий отпечаток, и я теперь с трудом переношу, когда люди пятнают ложью здание науки.

— Понимаю. Так значит вы выступили со своим… обличением доктора Тернера? Как он отреагировал на ваши обвинения?

— Да, я был очень резок. Мое выступление вылилось в скандал, доктор Тернер едва не лишился чувств… Но через какое-то время обстановка немного разрядилась. Несмотря на то, что в моих выкладках никто не нашел ошибку, мой оппонент яростно отрицал факт подлога, и многие, похоже, решили просто не ввязываться в наш диспут, предпочтя подождать, пока ситуация прояснится. Так оно все и тянулось, пока доктор Тернер не позвал меня к себе в лабораторию, чтобы при мне воспроизвести тот самый эксперимент, результаты которого я поставил под сомнение. А в итоге… Он был уже мертв, когда я вошел. Я не медик, но думаю, что час как минимум.

— Как вы это определили?

— Лужа крови стала подсыхать с краю ближе к раскрытой и работающей печи. Впрочем, на это я обратил внимание уже потом.

— И вы не заметили больше ничего странного? Не было ли рядом с телом оружия? Может быть, открытое окно?

— Мистер Холмс, я ученый, а не сыщик. Передо мной лежал человек в луже крови, пусть и не самый хороший. Честное слово, мне было не до странностей. Я попытался помочь ему, но было уже поздно. Только сам перемазался в крови и угодил под подозрение в убийстве.

Лестрейд издал короткий смешок и покачал головой.

— Профессор Беккер, при всем уважении к вашим научным заслугам, вы ведь тоже не с дураками дело имеете, — заявил он. — Все факты здесь указывают на вас, и вы сами должны это понимать. У вас было предостаточно времени, чтобы убить доктора Тернера и был мотив для этого. Поэтому я советую вам прекратить эту комедию и…

— Мотив? — вскинулся профессор. — И какой же, простите, у меня был мотив для убийства, да еще и практически у всех на глазах? Острое желание отправиться на виселицу?

— Личная неприязнь на почве профессиональных разногласий, конечно, — категорично ответил Лестрейд. — Мы опросили ваших коллег, и они подтверждают это. Вы просто ненавидели друг друга. Что до виселицы, то вы, очевидно, рассчитываете на то, что вас спасет отсутствие последней улики — орудия убийства. Так вот, не спасет.

Профессор только презрительно фыркнул.

— Я с удовольствием скажу вам, куда делось оружие, потому что это очевидно. Оружие взял с собой настоящий убийца, когда покидал место преступления.

— Не совсем так, дорогой профессор, — подал голос Шерлок Холмс, который все это время невозмутимо слушал перепалку между инспектором и подозреваемым. — Орудие убийства никогда не покидало лабораторию.

— Что? — поднял на него скептический взгляд профессор Беккер.

— Что? — одновременно с ним спросил Лестрейд. — Говорю же вам, Холмс, мы все здесь обыскали! Никакого оружия здесь нет.

— Вы правы инспектор. Оружия уже нет. Ваша беда в том, что вы стараетесь оставаться в рамках обыденного мышления даже там, где логика прямо отрицает ваши выводы. Оружие было? Было — иначе такой разрез не сделать. Кто-то мог его вынести? Не мог: выход из лаборатории находился под наблюдением, а если бы даже убийца с оружием рискнул прыгнуть из окна, влажная земля под окном сохранила бы следы падения. Следовательно, оружие не покидало лаборатории. Однако его нет. Следовательно, оно уничтожено. Разве это настолько сложный вывод, Лестрейд?

— Холмс, при всем уважении… Профессор Беккер находился здесь пять минут от силы! Как он успел бы?..

— Муфельная печь была разогрета, не так ли? Лучшие образцы таких печей развивают до двух-трех тысяч градусов по Фаренгейту.

— Да, но она пуста. И в любом случае за пять минут она не успела бы достичь такой температуры.

— Пуста и открыта нараспашку, инспектор. Покойный доктор Тернер сам разогрел ее задолго до прихода коллеги. Окна были закрыты, и в помещении стояла жара — это вы сами отметили при появлении на месте трагедии.

— Вы вконец меня запутали, Холмс. Что с того, что в помещении было жарко?

Холмс вздохнул и покачал головой, посмотрев на инспектора таким взглядом, как будто объяснял прописные истины пятилетнему ребенку. Признаться, таким же ребенком чувствовал себя и я сам, хотя что-то забрезжило в моем сознании при последних словах Холмса.

— Инспектор, с чего вы взяли, что оружие было сделано из стали?

— Что? Но… — на Лестрейда было жалко смотреть.

Холмс вновь повернулся к профессору Беккеру.

— Профессор, вы химик. Можете назвать несколько твердых веществ, которые плавятся или испаряются при температуре чуть выше комнатной?

— Огромное количество, мистер Холмс, — пожал плечами тот. — Обыкновенный лед, например. Кристаллическая двуокись углерода. Замороженная ртуть…

— Понимаете теперь, инспектор? — подал голос Холмс. — Ученые, как и другие люди, тяготеют к использованию своих знаний и навыков. Даже если речь идет об убийстве… Или самоубийстве.

— Вы имеете в виду, что… — пробормотал ошарашенный Лестрейд.

— Да, мой дорогой инспектор. По всем признакам это было самоубийством и, думаю, вам больше не следует донимать профессора Беккера — он кристально честный человек, что лишний раз подтверждает его размолвка с усопшим. Доктор Тернер совершил самоубийство именно таким способом, чтобы бросить тень подозрения на того, кто разрушил его научную карьеру и лишил уважения коллег. Вероятно, он все же не был настолько злонамеренным, чтобы отправить невиновного на виселицу, иначе оставил бы оружие рядом с собой, и тогда не возникло бы нужды в дополнительном расследовании — вы сочли бы дело очевидным. Нет, он хотел лишь запятнать репутацию противника, сделать объектом всеобщего подозрения — как это произошло с ним самим. И воспользовался он для этого не льдом и не ртутью, а много более экзотическим элементом, который был открыт не так давно.

— Уж не хотите ли вы сказать, что это был ньютоний? — нахмурился профессор Беккер.

— Ньютония не существует, профессор, вы же сами это сказали, — ответил Холмс.

Он поднялся из кресла, подошел к столу покойного доктора Тернера и взял один из образцов породы, на которую обратил внимание ранее.

— Цинковая обманка, джентльмены. Как нетрудно догадаться по названию, из нее получают цинк — это его основная руда. Однако этот минерал содержит также небольшое количество другого элемента — мягкого серебристого металла, температура плавления которого — восемьдесять шесть градусов Фаренгейта. Ниже температуры человеческого тела.

Холмс положил образец на стол и присел на корточки рядом с телом. Затем поддел что-то ногтями на железном покрытии пола и с усилием оторвал от него нечто вроде металлического блина неправильной формы, покрытого пятнами засохшей крови и окалины.

— Вот искомое оружие, инспектор, — проговорил он, подняв свою находку на ладони. — Смотрите внимательно.

Металлический блин внезапно дрогнул и прогнулся. В тех местах, где он соприкасался с кожей, металл как будто провалился, и вскоре в ладони Холмса осталась лишь серебристая лужица, похожая на ртуть.

— Галлий, — проговорил профессор Беккер. — Ну конечно! Мистер Холмс, у вас в руках — целое состояние. Этот металл очень редок и дорог, а содержание его в цинковой обманке ничтожно. Доктор Тернер наверняка потратил массу времени на то, чтобы получить хотя бы такое небольшое количество.

— Но соль на коже доктора… — решился вмешаться я.

— Охлаждающая смесь, — с готовностью отозвался Холмс. — Смесь обычной поваренной соли и чилийской селитры при смачивании водой очень сильно понижает температуру. Доктору Тернеру требовалось охладить изготовленный им клинок, чтобы успеть им воспользоваться до того, как тот расплавится у него в ладони. Так что он растопил муфельную печь, открыл дверцу, чтобы прогреть помещение и…

Мы молчали. Добавить было нечего: Холмс, как обычно, оказался на высоте, но вряд ли кто-то из нас сомневался в этом исходе. Однако сама это история оставляла в душе крайне тягостное впечатление. До каких же масштабов может доходить одержимость идеей у человека, по всем признакам обладающим незаурядным умом и мудростью? Первым нарушил молчание инспектор Лестрейд.

— Пожалуй, хватит с меня этих ученых дел, джентльмены. Надвигается время, когда для распутывания преступлений быть сыщиком окажется недостаточным, — время, когда нам будут противостоять лучшие умы планеты. Что поделаешь с преступником, вооруженным передовыми научными достижениями? С таким же успехом мы можем состязаться с черным магом.

— По большей части маги на вашей стороне, инспектор, — криво ухмыльнувшись, произнес Эрнст Беккер, с трудом поднимаясь из кресла. — И всегда будут.