VI 2 Внутри кошмара

Аретейни всё шла и шла по следам. Они петляли меж деревьев, как будто тот, кто их оставил, старался запутать преследователя. Ласточка сжимала оберег и двигалась вперёд, стараясь не потерять кровавую дорожку. Деревья как будто зашептали громче. Через некоторое время в частоколе стволов мелькнул тёмный силуэт.
Силуэт был закутан в плащ так, что виднелись только ноги. Лицо скрывал глубокий капюшон, создавая чёрный провал, в котором слабо поблёскивали странные, неопределённого цвета, глаза.
— Привет, – знакомым голосом произнёс силуэт, заметив Крылатую и выступая вперёд. – Узнала меня?
— Хорлонд, – машинально отозвалась Аретейни. – Ты что здесь забыл?
— В Бездне холодно. – Голос выдал усмешку. – Гуляю. Ну, и как тебе знание, которое не в силах вынести человеческий разум?
— Что оно есть? – спросила Ласточка. – Ты знаешь?
Хорлонд усмехнулся и ничего не ответил. Аретейни вздохнула.
— Где мне искать Дэннера?
Снова молчание.
— Ясно, – разозлилась Ласточка. – Только и можешь, что над людьми издеваться! Да пошёл ты! – Она развернулась и решительно продолжила путь, мечтая отвесить Хорлонду хороший подзатыльник. Знает же, сволочь! Всё он знает. Хорошо хоть, здесь он не опасен. Интересно, сможет выбраться из Бездны? Вот когда выберется – тогда и поговорим, сердито резюмировала Ласточка, продолжая путь.
Следы тянулись дальше. Удивительным было то, что кровь не темнела и не спекалась. Тот, кто её оставил, явно прошёл тут совсем недавно. И тем не менее, Ласточка не могла его догнать. Странно.
Лес сделался более густым, деревья сдвинулись теснее. Заметно потемнело.
— Может, просто наступила ночь? – пробормотала Крылатая. – Вот уж не думала, что во сне бывает смена времени суток...
Она время от времени принималась звать Дэннера, но вокруг по-прежнему не было ни души. На нос неожиданно шлёпнулась густая красная капля. Ласточка тряхнула головой и машинально стёрла каплю ладонью. Отступила на пару шагов и вскинула голову.
На ветвях висела крупная, с гуся размером, птица с красным хохолком и переливчато-синим оперением. Она была словно нанизана на толстую ветку, шея беспомощно обвисла, широкие крылья упали вихрем синих перьев, из маленького приоткрытого клюва капала тёмная кровь.
— Ой! – ахнула Аретейни. – Я сейчас помогу...
Но с помощью она явно припозднилась – птица умерла и, по всей видимости, недавно. Зато с крыла неожиданно соскользнуло синее маховое перо и, закружившись штопором, юркнуло в ладонь. Ласточка грустно поглядела на перо и сунула его за ворот платья. Птицу было жалко. Птица была смутно знакома. Птица отчего-то казалась очень важной.
Она сообразила, что вспомнить всё равно ничего не сможет, и поспешно направилась дальше. Вскоре впереди мелькнул просвет, и Ласточка вышла на опушку леса. Перед ней расстилалась поросшая жухлой травой равнина. Здесь вовсю гулял ветер, по травяному морю пробегала рябь. Кровь уводила дальше, петляя, дорожка убегала вглубь степи. Крылатая разбежалась и легко взлетела.
Сверху следить за кровавой дорожкой было легко. Аретейни упруго и редко взмахивала крыльями, временами паря над равниной. Восходящие потоки воздуха надёжно держали Ласточку. След петлял меж ковылём, который пригибался и ходил волнами. Крылатая снизилась так, что почти задевала колоски руками. Кровь оставалась свежей, но впереди по-прежнему никого не было видно. Или почти никого…. Стойте-ка! Аретейни спикировала вниз, приземлившись прямо около человека. Он лежал, беспомощно раскинув руки, лицом вниз. Короткие чёрные волосы были взъерошены.
— Эй! – Крылатая осторожно перевернула человека на спину – и невольно вскрикнула. На неё широко раскрытыми невидящими глазами смотрел Артемис. – Спокойно... – сказала она себе. – Это сон... сон. Даже не мой сон. Он жив. В реальности он, разумеется, жив...
Из руки покойника неожиданно выкатилась странная металлическая трубочка. На одном конце её виднелась пробка и кнопка. Трубочка тускло поблёскивала. Ласточка подхватила её и поднесла к лицу, разглядывая, но тут трава вдруг зашевелилась под ногами, извиваясь, будто живая, и потихоньку обвила запястья и лодыжки арбалетчика. Ласточка отшатнулась, всё ещё сжимая скользкую от крови трубочку в руке. Трава оплетала мёртвое тело, постепенно утаскивая вниз, в мягкую прелую землю. Аретейни вскочила и огляделась – и вдруг поняла, что вокруг неё не степь вовсе – а бесконечное болото. Зеленоватым ковром пузырилась тина, перемежаемая проплешинами рыжей стоячей воды, щетинилась поросль камыша, трясина с утробными вздохами выпускала крупные, липко лопающиеся на поверхности, пузыри газа. Под ногами захлюпало – и Ласточка ощутила, как погружается в вязкую холодную грязь. Отрешённо вспомнила, что, когда увязаешь в болоте, нельзя дёргаться, и замерла. Осторожно перевела взгляд на арбалетчика, но он к тому времени почти целиком скрылся под водой.
Аретейни рванулась, неосознанно опираясь на скользкие холодные пластины его доспеха – и трясина с жалобным всхлипом выпустила её. Ласточка взвилась в воздух.
Внизу под ногами снова расстилалась степь. Только на этот раз её покрывали кости. Много костей – люди и лошади, беспорядочно разбросанные и встретившие смерть явно давно. Пестрели ржавчиной наконечники стрел, доспехи, обломки клинков – видимо, здесь когда-то произошло масштабное сражение. А кровавая дорожка, петляя и извиваясь, тянулась дальше.
Аретейни летела над ней, теперь опасаясь снижаться. Кости тускло желтели внизу. Затем впереди одиноким тёмным силуэтом встал дом. Просто дом среди степи. Подлетев, Аретейни сделала круг над ним. Кровавая дорожка заходила на крыльцо, образуя там небольшую лужицу, и пропадала под дверью. Крылатая опустилась на ступени. Странно, пока ничего кошмарного не происходило. И с чего Дэннер так бился во сне, было пока неясно. Конечно, сны были странными и неприятными, но не страшными. Аретейни осторожно толкнула дверь. Она подалась со скрипом. Ласточка вошла, сложив крылья, и едва поместилась с ними в тесные сени. Прошла дальше. Комната оказалась просторная и уютная, в очаге потрескивал огонь. На столе ещё дымилась курительная трубка. Значит, совсем недавно тут кто-то был… Кровавая дорожка образовывала ещё одну лужицу у очага и терялась в огне, как будто кто-то вылез через дымоход. Вдруг Аретейни подскочила – кто-то сзади тронул её за плечо. Она резко обернулась. Возле неё стояла тень. Просто сгусток тёмного воздуха, она тронула её за крыло и качнула головой. Аретейни отодвинулась, но тут кто-то дёрнул её за другое крыло, и  Ласточка увидела вторую тень. Третья вылезла из горящего камина, стряхнув с себя остатки пламени. Четвёртая вышла из стены. Потом пошли новые и новые… Они обступили Аретейни, покачивая головами, трогая её за крылья, дёргая за платье, перемещались, проходя друг сквозь друга, касались её одежды, щипали за перья, тянули за волосы, шелестя бесплотными телами. Крылатая вскинула руки, закрываясь.
— Да отстаньте вы! – крикнула она. – Что вам от меня нужно?!
Тени не отставали. Их становилось всё больше и больше, комната переполнилась тёмными сгустками, из очага выходили всё новые, разбрызгивая шелестящий пепел и алые искры. Аретейни отступала до тех пор, пока не упёрлась спиной в очаг, из которого немедленно выметнулась струя гудящего пламени, с шипением охватив перья и волосы. Ласточка рефлекторно подалась прочь от огня, но тени не пускали – они будто вознамерились загнать её в камин.
Вспыхнуло белое платье, вспыхнули яркой короной волосы на голове, с шипением оплавились перья, на обнажившейся коже лопались волдыри. Что-то тяжело зазвенело, раскалёнными полосами сдавливая запястья и шею – и Ласточка обнаружила на себе тяжёлые, ржавые кандалы. Металл потихоньку раскалился докрасна, с шипением прожигая мышцы до костей.
— Дэннер! – не своим голосом заорала Аретейни, кидаясь в окно. Комната переполнилась удушливым дымом и сладковатым запахом горящей плоти, пламя охватило её целиком. Ласточка дёрнула тяжёлые ставни, но они не поддавались. Кожа обуглилась, шипя струйками испаряющейся влаги. Боль взорвалась во всём теле, сверлила раскалёнными иглами. Ласточка забилась, заметалась среди теней и пламени, кандалы тянули к полу. Сверху сорвалась охваченная пламенем потолочная балка, Крылатая ощутила сокрушительный удар в спину – и наступила темнота.
Она очнулась и приподнялась на руках. Руки были целы. Крылья тоже. Волосы мягкой волной падали на лицо, рукава платья оставались ослепительно белыми.
Ласточка уселась, беспомощно обхватив себя за плечи и совершенно по-детски, в голос, разрыдалась. И только тут заметила, что идёт дождь. Настоящий ливень, холодный и частый. Если она до сих пор жива – значит, это был не её сон, подумала Аретейни. Хотя отличить и тяжело, но... В своём сне она бы уже больше не проснулась, сгорев заживо.
Ласточка заставила себя подняться, ёжась от упругих холодных струй. Надо идти дальше. На земле чётко отпечатался кровавый след, и дождь его не смывал. Аретейни улыбнулась следу, словно старому знакомому.
— Ну, здравствуй, – сказала она. Ещё трясло от пережитой боли, колени подгибались, походка была неверной. – Где же ты... – прошептала она.
Дом соткался из пелены дождя, приветливо распахнув дверь – целый и невредимый. Кровавый след уводил внутрь. Ласточка невольно вздрогнула и остановилась.
Так. Надо идти. Один раз она уже сгорела – а двум смертям не бывать. Главное – идти быстро. И вообще... Дэннер дороже. На этой торжественной ноте она решительно взбежала на крыльцо. А она пролезет в очаг? Пролезет, это ведь сон. При мысли об огне даже в глазах потемнело. Но идти надо.
Тени появились снова, но Ласточка нетерпеливо отмахнулась от них. Она быстро пересекла комнату, сложила крылья за спиной и, для храбрости, вздохнула. Пламя неожиданно взвилось рыжими язычками, и она сообразила, что явно опаздывает.
— Дэннер... – снова прошептала Крылатая – и решительно шагнула в огонь, невольно вскрикнув от страха.
Она прошла сквозь пламя, словно через занавеску. По ту сторону оказался город. И тоже шёл дождь. Было темно, пустые заброшенные дома смотрели чёрными провалами окон, ветер печально завывал на улицах, швыряя в лицо пригоршни холодных капель. Дорожка убегала дальше, теряясь в паутине узеньких улиц.
Только под ногами разверзлась пропасть, а Ласточка стояла на хлипком, того и гляди готовом оборваться, верёвочном мостике. Кровь алела кляксами на ветхих, серебристых от времени, тонких дощечках. Твёрдая земля наблюдалась исключительно под фундаментами домов – вдоль улиц паутиной переплетались всё те же мостики. Вдалеке промелькнула одна из теней, остановилась, глядя на неё чёрным пятном лица, потом двинулась дальше.
Мостик качался под ногами, и Аретейни ухватилась за верёвочные перила. След уводил её все дальше, в лабиринт улочек. Она долго петляла за ним, проходя мимо теней, касаясь бесплотных тел плечами. След привёл к большим воротам. Они возвышались, массивные, обитые металлическими пластинами, неприступные. След уходил в щель под ними. Аретейни расправила крылья и легко перелетела ворота. За ними раскинулся парк некогда богатой, но явно заброшенной усадьбы. Кровавый след уводил по тропинке, к вычурным дверям большого дома. Несколько взмахов крыльев – и Ласточка мягко приземлилась на широкое крыльцо. Дом был заброшен – как, впрочем, и все остальные. Аретейни ухватила за ручку и потянула створку на себя. Дверь, большая и тяжёлая, расписанная пыльной, потёртой позолотой, с какой-то мрачноватой, помпезной роскошью. Только когда Ласточка повисла на ней всем весом – створка с ужасающим скрипом подалась и распахнулась, обдав её запахом пыли и являя гулкую тёмную пустоту огромного зала.
— Эй! – позвала Крылатая. Голос утонул в темноте. Вдруг в лицо с писком вспорхнула летучая мышь, запуталась в волосах, с трудом выпросталась, царапая маленькими острыми коготками, и испуганно заметалась под резным карнизом, задевая крыльями пожелтевший алебастр разнообразных узоров, тяг и розеток. Аретейни расчихалась от желтоватой пыльной крошки и, дождавшись, пока сердце перестанет так сильно колотиться, скользнула в образовавшуюся щель.
В просторном помещении хватило бы места и для полёта. Ласточка прошла немного вперёд – шаги отдавались эхом по мраморному полу. Впереди раскинулась широкая пологая лестница, уводящая наверх. Кровь тянулась по мохнатому слою пыли тёмно-красными шариками. Оберег снова вспыхнул звёздочкой, освещая огромный, некогда богато убранный зал, пыльные тяжёлые портьеры, резную тягу под высоким сводчатым потолком, вычурные капители колонн. Пыли здесь было столько, что, казалось, её можно копать лопатой. Ласточка зажала нос, пересекла зал и ступила на лестницу. Ноги погружались в пыль, как в рыхлый песок. Вдруг где-то сверху скрипнула дверь, и на лестничную площадку упал сноп тусклого света. В проёме показалась высокая и очень худая фигура. Она звонко щёлкнула пальцами и принялась спускаться навстречу Аретейни. Лица против света было не видно.
— Здрасте, – машинально брякнула Аретейни, отшатнувшись, и принялась болтать. Нервы были на пределе, а когда болтаешь – не так страшно. – Я тут в гости зашла, простите, что без приглашения, и, вот, у меня тут очень важное дело! – Речь выходила сбивчивой и сумбурной. – У-у меня муж пропал, вы его, случайно, не видели, нет? Нет, тогда пропустите, пожалуйста, я дальше пойду...
Идти дальше, правда, страсть, как не хотелось, но Ласточка упрямо сцепила зубы. Она думала о Дэннере, и только о нём.
Фигура спустилась навстречу – это была женщина в платье горничной. Довольно молодая женщина. Лицо закрывали растрёпанные волосы.
— Ты ещё здесь? – недовольно произнесла она. – Убирайся прочь, несносный ребёнок! Покоя от тебя нет! Убирайся – не то выпорю!
— Запросто! – возрадовалась Ласточка и, ужом проскользнув мимо женщины, в несколько секунд взлетела по лестнице. Лестница повернула, затем ещё раз повернула, приведя её в длинный коридор.
Вдруг откуда-то из темноты выметнулась маленькая тень. Она ухватила Аретейни за руку. Тень оказалась маленьким мальчиком, лет семи или восьми. Он затеребил Ласточку и зашептал:
— Ты её видела? Её? Она там? Если увидит, плохо будет! Ты меня не выдашь? Она выпороть грозится!
Ласточка уставилась на ребёнка. Он был худенький и напуганный. Светлая рубашка пропиталась кровью на спине и груди. Послышались шаги по лестнице – и он шустро юркнул за крыло Аретейни. Она сдвинула крыло, закрывая ребёнка со стороны коридора. Горничная появилась из темноты, остановилась на последней ступеньке и принялась оглядываться. Волосы по-прежнему закрывали лицо, но Ласточка уже привыкла, что во сне не бывает невозможного. Здесь всё по-своему закономерно. Вопреки всем законам здравого смысла.
— Где тебя носит? – осведомилась горничная у чернильного провала коридора. – Выйди и прими наказание, как подобает аристократу!
Неожиданно по глазам резанула вспышка. Ласточка невольно закрылась рукой, а когда глаза привыкли к свету, обнаружила, что по длинному коридору, по бокам мраморной лестницы, в огромной люстре под потолком оставшегося внизу зала, ярко горят тысячи свечей. Дом вспыхнул жизнью, в огоньках мерцала позолота, на стенах и потолке появились талантливо выполненные фрески с изображением сцен из легенд, портьеры искрились самоцветами, а по лестнице стелился яркий пушистый ковёр.
Женщина обернулась. Волосы будто сами собой, пока Аретейни разглядывала обстановку, сложились в высокую причёску. На месте глаз темнело кровавое месиво, алые дорожки сбегали на грудь, расплываясь неровным пятном на белоснежном вороте платья. Женщина вскинула руки к горлу – его сдавила удавка сделанная, похоже, из шёлкового шарфа. Ребёнок засмеялся.
— Выйди и прими наказание! – повторила женщина, теребя удавку на шее.
Ласточка ощутила, как взмокли ладони, рефлекторно подалась назад, упёрлась спиной в стену.
— Это сон! – дрожащим голосом уговаривала себя она. – Сон! Чей же это сон? Скажите, мой муж здесь? Вы его видели?
— Что натворил этот несносный ребёнок! – повернулась к ней горничная. Откуда-то снизу колокольчиком заливался детский смех.
Ноги сделались ватными – цепкий, леденящий ужас охватил всё существо. Ласточка накрепко вцепилась в оберег – и неожиданно ухватила взглядом уводящую вглубь коридора кровавую дорожку. Сорвалась с места и, что есть сил, припустила по следу, ощущая себя гончей с во-он той красочной фрески под потолком. «Они ненастоящие! – уговаривала себя Аретейни. Ковёр мягко пружинил под ногами. – Ненастоящие!»
— Куда? – внезапно раздалось впереди, и дорогу преградил всё тот же ребёнок. В руках у него болталась петля из шарфика – такого же, как на шее у горничной. – А кто же будет меня защищать от наказания? Стоять!
— Уйди! – выдохнула Аретейни, взмахнув крыльями и зацепив какой-то столик – тот с грохотом обрушился – перемахнула через голову мальчика и понеслась дальше. Коридор повернул метров через тридцать, Ласточка по инерции едва не впечаталась в стену, понеслась дальше по кровавому следу. Сзади слышался смех и мягкий дробный топоток по ковру.
Коридор оканчивался ещё одной дверью – белой и золочёной. Кровавый след терялся под ней. Ласточка заставила себя поднять руку, обхватить резную ручку и резко распахнуть дверь. Рука дрожала, ладонь взмокла и скользила, колени подгибались, сердце колотилось, словно бешеное. Аретейни дышала, словно и правда загнанная собака – часто, тяжело и поверхностно.
— Дэннер... – прошептала она. – Держись, я приду... я смогу...
Дверь резко подалась, распахнувшись и едва не свалив Крылатую на пол. Внутри было темно, свет из коридора сюда не проникал. Пахло пылью и откуда-то тянуло сквозняком. Ласточка вознамерилась, было, вернуться за свечкой – но дверь, стоило ей сделать шаг назад, немедленно начала закрываться. Крылатая остановилась. Дверь тоже. Подпереть было нечем. Невдалеке стояла тумбочка, но до неё ещё надо дойти. Ласточка шагнула назад. Дверь ещё немного проехала. Аретейни махнула рукой.
— Ладно, я уже поняла, только вперёд, – успокоила она дверь и шагнула за порог. Дверь со стуком захлопнулась за её спиной. Оберег снова вспыхнул, освещая пустую, пыльную комнату. Справа тускло светлело разбитое окно, щетинясь пыльными зубьями осколков стекла. На остриях ярко алела знакомая кровь. Дорожка подводила к окну. Ласточка осторожно шагнула ближе и выглянула.
Высота немаленькая. Сзади послышался детский смех – и Крылатая порывисто обернулась.
Ребёнок сидел на неизвестно откуда взявшемся стуле посреди комнаты, задумчиво поигрывая длинной серебряной вилкой.
— Я теперь с тобой пообщаюсь, – сообщил он Ласточке. – Ты не возражаешь? Мне так грустно – никто не хочет со мной разговаривать... – Он досадливо потёр окровавленную полосу в разрыве рубашки. Ладошка окрасилась красным. – А мне скучно одному – все умерли. Ну так как? – он вскинул голову. Глаза у него были большие и блестящие. – Давай играть? Это весело. – Помахал вилкой. – Садись на стул. Ты, главное, не дёргайся – и больно не будет. – На шее мальчика зеленел всё тот же шёлковый шарфик, он потянул его за край. – А то накажу! Ну?
Ласточка замотала головой. Она по-прежнему не знала, в чьём сне находится. Разделить судьбу горничной как-то не тянуло. Ребёнок нахмурился и топнул ножкой.
— Не хочешь? – обиженно уточнил он. – Сейчас накажу!
Аретейни машинально увернулась от пущенной в лицо вилки. Вилка со звоном ткнулась в откос окна, срикошетила и упала к ногам.
— Иди сюда! – приказал ребёнок, извлекая откуда-то вторую вилку. Они закружили по комнате, по гулкому пыльному паркету, мальчик оказался шустрым и ловким, и всё норовил ткнуть вилкой Ласточке в бок. Ей мешали крылья, было тесно. Наконец, она поскользнулась и полетела на пол, в кровь ободрав ладони о паркет. «Ну всё, конец,» – подумала Аретейни.
— Ага, попалась! – радостно провозгласил ребёнок, бухаясь на пол перед ней. – Теперь точно накажу.
Но Ласточка неожиданно для самой себя поднялась и уселась, внимательно глядя на мальчика.
— Не дёргайся, – сказал он, примериваясь вилкой. Располосованная кожа под рубашкой поблёскивала кровавыми пятнами. Аретейни вдруг перестала его бояться.
— Тебе одиноко, да? – тихо заговорила она. Ребёнок замер и изумлённо на неё уставился. – Тебя часто обижали? Бедненький... Иди ко мне, малыш, я тебя пожалею...
Большие детские глаза распахнулись. И вдруг медленно наполнились слезами. Вздёрнутый нос сморщился – и комнату огласили отчаянные рыдания.
Ласточка подалась вперёд и крепко прижала его к груди. Ребёнок уткнулся ей в плечо, захлёбываясь плачем.
— Больно! – всхлипывал он. – Больно плёткой... страшно... никто не приходит... больно...
— Больно больше не будет. Не плачь, малыш. Я с тобой, я тебе помогу... – Аретейни гладила спутанные кудри.
— Правда?
— Правда. Обещаю.
И вдруг растаяла пыльная комната, исчезло хрупкое окровавленное тело в руках – и Ласточка обнаружила, что сидит посреди лесной поляны, сжимая в руке серебряную вилку.
Поляна была большая, по центру поросшая молодыми, ещё не высокими, в рост человека ёлками. Вверху серело пасмурное небо. Моросил осенний дождь. Ласточка машинально сунула вилку в карман, к трубочке, которую она забрала у мёртвого Артемиса. Кровавый след бежал через полянку. Аретейни уже привычно двинулась по нему.
Ласточка некоторое время покружила по поляне вслед за кровавой дорожкой – та петляла и носилась неровными зигзагами – но так ничего и не нашла. След нырял в чащу, теряясь в гуще деревьев. Небо над головой, – если оно там, разумеется, вообще было, в чём Ласточка сомневалась, – клубилось сплошным покровом серо-фиолетовых грозовых туч, низенькие, будто пришибленные деревья мокли под дождём, грустно растопырив почерневшие ветви. Видимо, здесь стояло лето, поскольку листва оказалась густой и сочной, но, почему-то, тоже серой. Тугие струи врезались в плечи и спину, разлетаясь холодными брызгами, но платье ничуть не намокло, и это тоже уже не казалось странным.
Ей понадобилось около получаса ходьбы для того, чтобы сообразить, что чем дальше, тем труднее становится пролезать меж переплетения ветвей. Аретейни вертелась, стараясь не цепляться и оставляя в зарослях белые перья, и вскоре сообразила, что дальше ей не пройти. К тому времени она устала настолько, что каждый шаг отдавался болью, а мысли путались.
— Вот сейчас передохну немного – и непременно протиснусь сквозь эти ветки, – сказала она не то самой себе, не то деревьям, не то Дэннеру, которого, правда, поблизости, к сожалению, не наблюдалось. Ласточка обессиленно сползла на землю – и только сейчас заметила, что здесь кровавый след обрывается.
Внутри похолодело. Голова закружилась. Нет, такого быть не может! Получается, всё это время она бежала по неверному следу, как собака, которую дразнят куском мяса?! Ласточка вскочила и завертелась, в отчаянном порыве пытаясь отыскать продолжение кровавой дорожки.
— Не исчезай! – повторяла она, в кровь раздирая крылья о ветви и шершавые стволы и даже не замечая этого. – Не может быть, чтобы ты меня обманывал! Не может быть!
Куда теперь идти? Где искать ориентиры? По снам можно бродить веками, а времени у них – только несколько часов до рассвета. Иначе сгинут и она, и Дерр. Нельзя терять дорогу! А сколько времени прошло...
И вдруг земля подалась под ногами, пробежала судорогой, будто пробуждаясь ото сна, вздохнула и – сделалась мягкой, как пуховая перина. Потеряв опору, Крылатая шлёпнулась в тёплые, пахнущие прелой листвой и влагой, объятия – и вдруг сообразила, что падает сквозь удушливую сырую вату огромного облака. Падение ускорялось, ветер загудел в ушах, она рефлекторно взмахнула крыльями – и неожиданно снова оказалась на земле, на покрытом серой галькой побережье.
Ласточка больно расшибла руки и колени и вскинула голову, глядя вверх и прикидывая, с какой же это такой высоты она приземлилась. Высота оказалась отнюдь немаленькая. Высоко-высоко клубились сиреневые хлопья туч, над головой лениво кружась постепенно замедляющейся воронкой. Море оказалось серым. Не прозрачно-синим, не зеленоватым, не мутно-бурым, как в городских портах – а именно серым, густым и тяжёлым, будто кто-то вылил на гальку исполинскую банку с краской. Серые волны лениво, плавно, тягуче лизали камни. Камни относились к этому вполне меланхолично и, возможно, именно по этой причине, тоже были серыми. Ни тины, ни водорослей, ни кораллов, ни моллюсков – никакой флоры и фауны – тягучая серая субстанция казалась пустой и безжизненной.
Ласточка огляделась и едва не заорала от радости, узрев ярко-алую на сером фоне кровавую лужицу под ногами, из которой тянулась такая знакомая и такая желанная, кровавая дорожка. Аретейни вскочила.
— Вот ты где! – сказала он дорожке. – Ты меня больше так не пугай, слышишь? Ну, в дорогу!
Море кончалось, потому что дальше был лес. Или это лес кончался, потому что дальше было море. Так или иначе, они почти соприкасались. Вслед за кровавой дорожкой Ласточка ступила под сень деревьев. Деревья здесь, к счастью, стояли вольно и просторно – ещё бы, при таких-то размерах. Они были громадными, как вековые эвкалипты, с шершавой серой корой, и уносились ввысь, образуя некий величественный сводчатый дворец со стволами-колоннами. Ветви в полной неподвижности воздуха, словно живые, покачивались над головой, роняя широкие белые листья размером с ладонь. Под ногами пружинил перемешанный с серым песком мох, длинными мохнатыми косичками цепляясь за ноги. Кровь выделялась ярко-алым на сером и мертвенном бледно-зелёном.
Кто-то ухватил за подол. Ласточка вздрогнула и, спустя мгновение уже отдирала от себя невероятно цепкие и зубастые цветы, заросли которых раскинулись в полуметре по левую руку. Цветы были высотой по колено, самые высокие едва доставали до середины бедра, и щёлкали челюстями, пытаясь каждый, во что бы то ни стало, уцепить свой кусочек Ласточки.
— Отстань! – ужом вертелась она, решительно отдирая цветы за стебель. – Отцепись, кому сказали! У меня дело важное! Ай! – Особо нахальный цветок цапнул её за палец. Ласточка вскрикнула и отдёрнула руку, затем неожиданно выхватила трубочку, найденную у мёртвого Артемиса. Если она не ошиблась – это было оружие.
Цветы мигом притихли – видимо всё же не ошиблась. Потом смирненько вытянулись по струнке, один из них даже демонстративно зевнул, обнажая внушительные треугольные зубищи.
— То-то же, – строго сказала Ласточка. – Ведите себя прилично.
Она на всякий случай, не стала убирать прохладный металлический цилиндрик обратно в карман и продолжила путь.
 

Дерр казалось, что она уже бесконечно долго летит. Летит и летит вниз с головокружительной скоростью. Воздух яростно свистел в ушах, сушил глаза. Дерр сперва испугалась, потом привыкла. А потом снова испугалась, что так вот и будет падать всю жизнь. А так как элвилин бессмертны – то, значит, целую вечность. Но висельник сказал, что Дэннер где-то здесь. Дерр заоглядывалась, но ничего не увидела в темноте. И в этот момент с размаху шлёпнулась на что-то мягкое, утонула в тёплой воздушности, и над ухом женский голос оглушительно взвизгнул:
— Люццис, что это?
Дерр выкарабкалась из мягкой сверкающей белизной перины и увидела женщину. Она прикрывалась простынёй, а по голым плечам рассыпались золотые кудри. Тут волшебницу кто-то ухватил за ухо и спросил:
— Ты кто? И откуда тут взялся?
Дерр пискнула и попыталась высвободиться, но безуспешно. Извернулась и увидела загорелого темноволосого человека, тоже обнажённого, который держал её за ухо.
— Дядька! Пусти, не мути! Я друга ищу…
— В моей спальне?! – снова взвизгнула голая красавица, по-кошачьи потянулась и потребовала: – Люццис, прикажи его выдрать. Я хочу это видеть.
— Мне нравится эта идея, – согласился смуглый Люццис, разглядывая Дерр. Волшебница даже притихла, слишком уж неабсурдной и непохожей на сон выглядела эта реальность.
— Не мутите, – на всякий случай, сказала Дерр, стараясь не шевелиться – пальцы у Люцциса были, что тиски. – Меня нельзя...
— Как нельзя? Почему ты сваливаешься прямо мне на голову? – снова взвизгнула красавица. – Можно и нужно! Люццис, прикажи!
— Прикажу, прикажу. Раз ты хочешь.
Женщина вскинула подбородок.
— Да, хочу. Мы так давно не устраивали ничего подобного… Мне скучно.
Люццис пожал плечами, выбрался из постели, не выпуская уха Дерр.
— Не мутите, ну! – дёрнулась волшебница, убеждая себя, что это сон, а сны тоже бывают очень даже реалистичные. – Я друга ищу…
— Какого ещё друга?! Это моя спальня, а ты валишься мне на голову!
— Друга! – твердила своё Дерр. – Он Остроухий… и рыжий…
— Какой ещё рыжий, – женщина замахала холёной рукой, украшенной перстнями. Мелодично зазвенели браслеты. – Люцци-ис!
— Иду, иду.
Люццис пинком ноги распахнул дверь, совершенно не заботясь о своей наготе, и метким толчком переправил волшебницу в руки показавшемуся в проёме слуге.
— Госпожа желает развлечься, – сказал он.
Слуга, видимо, знал, что это означает, и кивнул, снова поклонившись и надёжно удерживая Дерр. Та вцепилась ему в ворот.
— Где Остроухий?! Говори, дядька! Я вас не боюсь, понял!
Но слуга, не отвечая, поднял Дерр, как нашкодившего щенка и понёс, зажав подмышкой и совершенно лишив возможности сопротивляться. Волшебница рвалась, толкалась, извивалась. Внизу скользил назад дорогой ковёр.
–– Не дёргайся! – рявкнул слуга и для острастки шлёпнул Дерр по заду так, что она взвизгнула.
–– Пусти! – снова засопротивлялась волшебница.
Слуга толкнул дверь. За дорогой дубовой панелью неожиданно оказалась мрачная пыточная с колодками, тисками, столбом и целым набором плетей на любой вкус и для любых целей. В углу из ведёрка с водой торчали чёрные прутья. Тут Дерр, наконец, выпустили, и она полетела на пол. Ушибла локти и чуть не разбила нос, едва затормозив ладонями. Приподнялась, встряхивая светлыми волосами, и увидела у внешней стены несколько удобных кресел в ряд, нечто вроде зрительного зала. Ей сделалось невыносимо противно.
–– Ну, что? – когда голос не визжал, то звучал высоко и мелодично. В комнату вошли Люццис и белокурая графиня, уже вполне одетые. Красавица уселась в кресло, зашелестев шёлком платья, Люццис присел рядом. Вид у него был какой-то усталый. Графиня хищно облизнулась.
–– Ну-у?
–– Раздевайся! – рявкнул слуга на волшебницу. – Штаны снимай.
Дерр распахнула глаза и, для верности, обхватила себя руками.
–– Не стану! А вы мутные!
–– Ишь ты, – сладко протянула красавица, изысканным жестом опираясь о подлокотник. – Какой непослушный… Ничего, мы тебя сейчас воспитаем…
Слуга цепко ухватил дитя за плечо и потянул с неё рубашку, разрывая полотно. Раздался треск.
–– Мутишь! – заорала Дерр, извиваясь, вырвалась и вдруг отступила назад, выпрямившись.
Посмотрела прямо в глаза Люццису. Глаза были чуть прищуренные и уставшие.
–– Чё мутишь? – сказала ему Дерр. – Ты ж знатный. И чё мутишь? Не надо, мутно это – мутить. Вот, тётка – та мутная. А ты не мутный! Ты хороший! Не надо так! Она тебя того… сгубит. Не надо никому мутно делать!
Люццис вздрогнул. Стиснул подлокотники. Карие глаза наполнились болью. Он всё смотрел на Дерр, а Дерр все говорила и говорила.
–– Люцци-ис! – потянулась к нему белокурая красавица. – Ты что, Люццис? Тебе плохо? Мне скучно, давай начинать…
Но мужчина вдруг оттолкнул её руку и крикнул слуге:
–– Взять её! Госпожа… кошка помоечная! Спустить с неё шкуру! Волосы обрезать!
Красавица истошно завизжала, Дерр вскинула руки к ушам. Будто сквозь туман она видела, как металась стройная фигура, как, сверкнув, нож отрезал почти под корень светлые кудри, как полетело в угол платье, как, влажно поблёскивая в свете факелов, взмётывались прутья, как прочерчивались на молочной коже, на нежной округлости бёдер воспалённые красные полосы. Кругом грохотало, скрипело, скрежетало, кто-то ругался, госпожа визжала. Всё завертелось, закрутилось, какофония стала невыносимой, Дерр втянула голову в плечи и вдруг закричала во все горло:
–– Хва-атит!! Остроу-ухий, ты где?!
И – провалилась в плотный туман.
 
 
Чем дальше Ласточка углублялась в лес, тем выше и раскидистее становились деревья. След влажно поблёскивал. Аретейни, сжимая в руках своё оружие, шагала вперёд. Усталость как-то притупилась и отступила. Было душно.
— Кого ищешь, красавица? – вдруг спросил откуда-то сверху очень мелодичный, звенящий колокольчиком голос.
«Это фантом, – на всякий случай, заранее напомнила себе Ласточка. – Образ из сна. Бояться мне нечего.»
Всё же в груди предательски холодело. Она подняла голову. На низко протянувшейся ветке уютно расположилась девица. У неё была бледно-зеленоватая кожа, большие, миндалевидного разреза золотисто-янтарные глаза и струящиеся до пят тёмно-зелёные волосы, служившие единственным прикрытием наготе. Пока Ласточка разглядывала девицу, она пружинисто спрыгнула с ветки, взметнув зелёными прядями, и мягко приземлилась на мох перед ней. Крылатая заметила кровоточащий обрубок на месте правой руки. Кровь хлестала фонтанчиком, блестящими струями заливая зеленоватую кожу девицы и бледный мох.
— У тебя руки нет! – вскрикнула Ласточка. – Надо остановить кровотечение и...
Девица сморщила плоский нос и махнула уцелевшей рукой. Крылатая проследила за её жестом и увидела лежащую на земле спиленную ветку. Белые листья шевелились и извивались, будто живые.
— Так ты...
Древяница молча кивнула.
— Я человека ищу, – сказала тогда Ласточка. – Дэннером зовут. Не видала?
Древяница покачала головой, почему-то, по-прежнему молча. Крылатая вздохнула.
— Я тогда пойду, ладно? Мне мужа надо найти, пока время есть.
Ответом был кивок и шаг в сторону, чтобы освободить ей дорогу. Ласточка прошла несколько шагов и обернулась. Древяница всё так же стояла под деревом, глядя на неё огромными мерцающими янтарными глазами. Ласточке было её жалко.
— Почему листья белые? – не удержалась она.
— Потому что из нас делают виселицы и гробы. Цвет смерти – белый.
Неожиданно древяница пронзительно вскрикнула, ухватилась за пояс – хрупкое тело будто само собой распалось пополам. Алая кровь брызнула фонтаном, орошая всё вокруг тёмными градинами, древяница завертелась волчком, продолжая кричать – оглушительно и страшно, затем вдруг будто бы начала медленно таять в воздухе, упала на землю, размазывая кровь по мху, и забилась в агонии. Она бледнела, истаивала, будто лёд по весне, крики смолкали, отдалялись. А исполинское дерево с оглушительным скрипом пошатнулось. Затем ещё. Где-то в невообразимой вышине загрохотали, затрещали, ломаясь, громадные ветви. Земля дрогнула, вспарываемая могучими корнями. Ласточка сообразила, что этакая громадина при падении разворотит с две сотни квадратных метров, не меньше, и кинулась бежать. Если это её сон – то самая маленькая веточка этого исполина станет для неё последним пристанищем. Будто бы в подтверждение её мыслей, земля задёргалась и застонала, тяжёлые ветви, оставляя громадные траншеи, с оглушительным грохотом падали вниз.
Тут земля под ногами окончательно утратила неподвижность, вздыбилась в судороге, с низким, утробным стоном взрываемая корнями, а Ласточка, не удержав равновесия, кубарем покатилась дальше, успев сгруппироваться и обмотаться крыльями. Деревья падали одно за другим, и на месте каждого появлялись либо эшафот, либо шибеница, увешанная трупами, как новогодняя ёлка игрушками. В нос ударил густой запах разложения, земля раскисла и зачавкала, сочась кровью, Ласточка вскочила, и вскоре уже перепланировками петляла меж виселиц, задевая чавкающую мёртвую плоть. Кое-где вместо виселиц попадались колы, а вскоре даже костры заполыхали. В ушах стояла чудовищная какофония предсмертных воплей, на каждом из костров кто-то горел – некоторые были уже мертвы, некоторые – заживо.
— Помоги!! – взвыл кто-то, тут же захлебнувшись хриплым оглушительным визгом. Ласточка порывисто обернулась – и узрела громадную колесовидную дыбу с распростёртым на ней обнажённым женским телом. Русые кудри разметались покрывалом, полопалась кожа, заливая кровью деревянное колесо, лицо искажено судорогой. Взгляды встретились – и тут, будто по команде, вопли о помощи посыпались со всех сторон, смешавшись в грохочущий, рычащий, визжащий, жуткий оркестр.
— Помоги! – протягивали раздувшиеся фиолетовые руки висельники с шибеницы
— Помоги! – скулил казнённый с кола, окровавленный конец которого торчал из посиневшей шеи;
— Помоги! – захлёбывалась рыданиями женщина на дыбе;
— Помоги! – верещал мальчик-подросток с полыхающего костра;
— Помоги, помоги, помоги!!
Ласточка в ужасе зажала руками уши, падая на колени, в раскисшую от крови землю и съёживаясь в комочек – но и из земли вставали покойники, гнилыми пальцами раздирая размякшую кровью почву – здесь были и солдаты в советской форме, разодранные в клочья взрывчатым и огнестрельным оружием, и еретики, вывернутые, изорванные, обгоревшие, раздувшиеся, словно бурдюки, и воины в доспехах, располосованные, либо затоптанные и изломанные копытами, залитые вязкой чёрной смолой – все они кричали, стонали, хрипели, булькали гнилой плотью, хватали Ласточку за руки, за платье, за крылья – и все как один, взывали о помощи.
— Дэ-энне-е-е-ер!! – завопила Ласточка, съёживаясь совсем, зажимая уши и уже не пытаясь выбраться из-под практически похоронившей её груды мёртвой плоти. – Мне страшно, Дэннер!! – И тут же, в унисон:
— ДЭННЕР, ПОМОГИ!!
Но Дэннер, видимо, ничем помочь не мог. Ласточка задыхалась, придавленная мертвецами, вопли о помощи ничуть не заглушали прижатые к ушам ладони и её собственные крики, сладковатый удушливый запах гасил кислород.
Затем мягко затопила сознание вязкая темнота.
Она снова очнулась – на этот раз на берегу речушки. К счастью, обычной – весёлой, прозрачной, с рыбками, стрекозами, длинными косами водорослей и рыжим илистым дном.
Ласточка лежала в густой ароматной траве, а прямо перед ней, ниже по течению, возвышались исполинские ворота белого мрамора.
Аретейни поднялась. Голова кружилась. Ласточка, шатаясь, побрела к воротам – почему-то, перелетать их было страшно. Кровавая дорожка, неровно петляя, поднималась вверх по мраморным створкам.
Повсюду росли розы. Некрупные и одиночные, они алыми градинами выступали из травы, сплошь увивали ворота, пробивались меж плит дорожки, по которой шла Ласточка. Голову кружил тонкий цветочный аромат.
— Ну, наконец-то вместо трупов цветочки, – устало произнесла Крылатая. Она с трудом волочила ноги, было страшно, невыносимо тоскливо и отчего-то холодно. Непреодолимо хотелось, чтобы Дэннер поскорее нашёлся, чтобы обнял её и сказал что-нибудь ласковое. Хотелось почувствовать сильные руки на плечах, вдохнуть такой тёплый, такой родной запах его кожи, услышать его голос... и ни о чём больше не думать. И ничего не бояться – а чего бояться, когда он рядом. Правильно. Нечего.
Дорожка уводила к воротам, по узорным плитам и мраморным ступеням. За воротами лестница продолжалась. Кровавая дорожка убегала вверх. По мере подъёма, роз становилось всё больше и больше – они росли отовсюду, будто бы ураган разметал множество семян, и теперь цветы сплошной ароматной пеленой драпировали стены, пол, почти скрывая колонны и извиваясь под ногами. Аромат становился всё сильнее, и вскоре Ласточка шла будто бы по широкому коридору из цветов, сквозь которые, через прозрачную витражную крышу косыми разноцветными лучиками пробивалось яркое солнце.
Ласточка вскинула голову и увидела громадный зал из белого мрамора с высоким сводчатым потолком. В центре прохладно журчал фонтан. А у дальней стены расположился прямо-таки исполинский розовый куст в два десятка метров высотой, пышный и раскидистый.
Дальше пути не было. Кровавая дорожка упиралась в куст и там же и заканчивалась, попетляв немного, будто собака-поводырь, выполнившая свою работу и устроившаяся на заслуженный отдых.
Ласточка осторожно обошла фонтан, мягко ступая по отдающим эхом мраморным плитам, и приблизилась к кусту. Розы пахли сладко и одуряюще.
— Куда ты, тропинка, меня привела? – риторически осведомилась она у кровавой дорожки. – Что мне дальше делать? Сейчас снова всё вспыхнет или неупокоенные полезут? Эх, ты...
Что-то шевельнулось в глубине куста. Ласточка вздрогнула и замерла, мысленно готовясь к новой напасти. Но всё было тихо. По-прежнему журчал фонтан, солнце светило, а розы сладко пахли.
И вдруг шевельнулось снова. Крылатая вгляделась в куст – и – по счастливой случайности – успела заметить кисть руки, тут же скрывшуюся в алых цветах и шелестящих листьях.
Аретейни застонала и рухнула на пол, внезапно ощутив, что ноги её не держат, и широко распахнутыми глазами глядя на блестящую кровавую струйку, сбегающую по листьям и застывающую густыми каплями. Эти руки, столько раз ласкавшие её, она узнала бы и на ощупь, и в темноте, и при полной потере зрения.
— Дэннер... – хрипло выговорила она, опомнилась, вскочила, вцепившись в щетинившиеся шипами крепкие упругие лозы, брызнули в стороны обрывки листьев и алые лепестки, резко запахло цветочным соком. Ласточка всё продолжала голыми руками раздирать куст, хотя перед глазами у неё все плыло от слёз, и, наконец, раскопала руку Дэннера. Лоза плотно обвивала руку спиралью, кровь сочилась из ран, нанесённых шипами. И вдруг розы зашелестели, извиваясь, и открыли своего пленника окончательно. Правда, продолжая крепко удерживать, обвивая за руки, за пояс и за шею. Дэннер больше не двигался, тёмно-медные пряди закрыли лицо, изодранное льняное полотно рубахи пропиталось кровью. Ласточка разрыдалась и кинулась к нему, откинув тяжёлые смоляные пряди. Он был жив – кровь продолжала сочиться из ран – но, похоже, без сознания.
— Держись... – всхлипнула она. – Я тебя сейчас освобожу...
Дэннер вздрогнул, поднял голову и открыл глаза.
— Ты... – выговорил он. – Ты здесь?
Ласточка кивнула, осторожно коснулась его руки и поцеловала потрескавшиеся губы.
— Я тебя освобожу...
Дэннер мотнул головой.
— Не получится. Как ты меня нашла, ласточка?
— А... – Аретейни снова ухватила крепкий шипастый стебель. – А меня кровь привела.
— Что? Какая такая кровь?
— А вот. – Ласточка мотнула головой. – Ой! – Она только сейчас обнаружила, что то, что всё это время казалось кровью, на самом деле – свежие алые, поблёскивающие капельками росы, лепестки. – Да почему розы?!
— Розы? – Дэннер покосился на удерживающие его путы. – Ах, вот оно что... – Он усмехнулся. – Розы... Не розы, Ласточка. Это оно для тебя... розами обернулось... Ишь, принарядилось...
— Это... – Ласточка распахнула глаза. – Это оно и есть, да?
— Как ты прошла через кошмары? – Дэннер никогда не отвечал на очевидные вопросы. – Это же... страшно тебе было, наверное... родная моя...
— С ума сойти-и! – снова разрыдалась Ласточка, утыкаясь ему в плечо. – Я его тут спасаю – а он всё обо мне... страшно... Разумеется, страшно! А что поделаешь... – Она взяла себя в руки и отстранилась. – Ну, всё. Сейчас я эти розочки на эфирное масло покромсаю!!
— Не надо! – вскрикнул Дэннер, но было поздно – Ласточка, упрямо закусив губу, крепко обхватила ладонью стебель и рванула на себя. Дэннер охнул и рефлекторно рванулся, а она с изумлением увидела, как стебли пришли в движение, впиваясь шипами глубже, и, судя по бульканью и помутневшему взгляду Дэннера, тянут кровь. Розы будто посвежели, заалели ярче, распустились несколько новых цветков.
— Ах, так! – взъярилась Аретейни. – Ах ты, сорняк огородный! Комар нелетучий! А ну, прекрати немедленно!
 

— Товарищ Деамайн! – Форх вскочил, взметнув небольшой снежный вихрь с плаща и ухватив партизана за рукав. – Глядите!
Руки Ласточки быстро покрывались кровоточащими рваными ранами, она заметалась в третий раз и застонала, из-под плотно сомкнутых век заструились слёзы. Ран становилось всё больше, одеяло пропиталось кровью. Всадник прищурился.
— Надо их оттуда вытаскивать! – умолял Форх. – Пожалуйста!
— Заткнись! – заорал Деамайн – нервы у всех оставались на пределе. – Нам их оттуда не вытащить, ясно тебе? Они могут вернуться только сами. Сами! Мы можем только указать им дорогу туда – но возвращаться им придётся самим.
— Дэннер... – прошептала Ласточка, отводя прядь волос с лица окровавленной рукой и оставляя блестящий алый след на щеке. – Держись, я сейчас помогу...
 

Аретейни беспомощно закрыла лицо руками, опустившись на прохладные мраморные плиты пола. Дэннер не подавал признаков жизни. Розы алели и приятно пахли. Кровь капала по листьям, которые впитывали её, будто губка.
— Всё равно... – всхлипнула Ласточка, вытирая слёзы и размазывая кровь по лицу и волосам, – найду... на вас... управу...
Что-то ткнулось в бедро. Ласточка нащупала в кармане тёплое и продолговатое, с шершавой насечкой. Трубочка Артемиса.
Мысли побежали быстрее. Аретейни задумчиво разглядывала трубочку. А если это, правда, оружие? Цветы же чего-то испугались. Значит, она может быть опасна.
Так, если это оружие – то оно наверняка огнестрельное. Только где у него всё остальное, кроме ствола? Где барабан и спусковой механизм? Внутри, что ли? Ну, раз так, то, по логике, дырка – это дуло. А кнопочка – спуск. Аретейни, не вставая, прицелилась в куст. Розы угрожающе зашелестели – и одна лоза вдруг резко хлестнула её по руке, вышибая оружие. Металлический цилиндрик со звоном покатился по мраморному полу, а Ласточка вскочила.
— Ага, боишься! – обрадовалась она. Руки распухли, болели и потеряли чувствительность. Дэннер неожиданно захрипел и забился в путах, неосознанно пытаясь освободиться. – Да к чёрту! – рявкнула Ласточка, машинально извлекая из кармана уже серебряную вилку.
Нет, что-то здесь не так. Должен же быть хоть какой-то выход. Потому что так не бывает! Выход есть всегда!
Если их рвать – они убивают Дэннера быстрее. А что с ними ещё-то делать? Надо же его как-то вытащить. Как? А если найти центр узла и уничтожить его? Вот это больше похоже на правду. Только... где у него центр?
Ласточка даже вздрогнула от страшной догадки. Ну конечно! Оно так крепко держит Дэннера потому что слилось с ним воедино!
Аретейни ощутила, как её начинает трясти. Это сон. Здесь присутствует только нематериальная сущность. Она ведь уже два раза умирала за это время – и до сих пор жива. Физическая смерть Дэннеру не грозит. Но всё же, всё же...
Попробуй-ка вот так вот взять да и выстрелить ему в сердце! И это хорошо, если она поняла верно. А если нет? Тогда Дэннер умрёт?
Нет, надо действовать. И действовать быстро.
Крылатая заставила себя подойти и поднять трубочку с пола. Руки не слушались. Каждый шаг давался с неимоверным трудом – будто бы это её, а не его держали страшные розы.
— Я ничем не рискую, – твёрдо проговорила она, прищурившись на центр грудной клетки, туда, куда убегали, скрываясь в человеческую плоть, хищные стебли. Или... Они оттуда росли. – Даже если я ошиблась… если это будет продолжаться, ему грозит участь в тысячи раз хуже смерти. – Горло сдавил тугой ком. – Прости... прости меня… – Она резко, не позволяя себе опомниться и задуматься, вскинула руку и изо всех сил надавила на кнопку.
Грохнуло. Из трубки вылетел сияющий алой звездой снаряд, ударом в грудь отшвырнув Дэннера назад. Ласточка успела увидеть, как распахнулись зелёные глаза, как полыхнула ослепительная алая вспышка, как огромный зал содрогнулся, будто в агонии, услышать, как что-то оглушительно взвыло – и тут же шипастая зелёная плеть отшвырнула её в сторону. Трубочка вылетела из руки, Ласточка пролетела несколько метров, впечаталась в стену – голова взорвалась болью – и потеряла сознание.
 

— Очнись! – Кто-то хлестал по щекам. Вокруг всё стонало, грохотало, трещало, тряслось и вздрагивало, будто бы началось землетрясение. Голова болела так, что хотелось умереть. Ласточка заставила себя разлепить ставшие свинцовыми веки и долго не могла сфокусировать зрение. Зато яркие алые вспышки вокруг видела даже сейчас.
— Ласточка! Кому сказал, приди в себя! Скорее, иначе мне тебя не вытащить!
Наконец, картинка медленно перестала расплываться и обрела некое подобие чёткости.
— Наконец-то, – выдохнул Дэннер – живой и невредимый, улыбнулся и поднял её на ноги. Замутило. Крылатая некоторое время пыталась сообразить, что же произошло, и вдруг вскрикнула и повисла у него на шее, целуя куда попало.
— Ты живой! – повторяла она. – Живой!
— Живой, живой. – Дэннер ловко повернулся, ухитрившись поцеловать её в губы и улыбаясь. – Спасибо, что меня убила!
Ласточка вздрогнула и отшатнулась – но Дэннер неожиданно рассмеялся.
— Нет-нет, – успокоил он. – Ты всё сделала правильно. Я-то жив, а вот эта штука – погибает. Та, что была частью меня. Ласточка!
— Прекрати ржать, – обиделась Аретейни, прижимаясь к нему. Сверху с грохотом рухнула плита, вдребезги расколотив фонтан.
— Не могу! Ты себя со стороны не видишь! Не делай такое лицо! и вообще... – Он метнулся в сторону, спасаясь следующей плиты – и оба кубарем прокатились по полу, задыхаясь от мраморной крошки и крепко вцепившись друг в друга. – Слушай... давай потом поговорим, а?
— Чего? – Ласточка пыталась откашляться.
— БЕГОМ ОТСЮДА, ВОТ ЧЕГО!
 

Дерр очнулась и осторожно отняла руки от ушей. И ничего вокруг не увидела. Сперва она даже испугалась, что ослепла, но, протянув руку, поняла, что её окружает плотной стеной густой туман.
–– Остроухий, – позвала волшебница.
Никто не ответил. Кругом, вообще, стояла густая, тягучая тишина. Как под крышкой сундука, только всё вокруг было не чёрное, а белое, причём, настолько, что слепило глаза. Дерр осторожно побрела вперёд. Земля под ногами лежала ровная, как столешница. На одежде, волосах и лице оседали капельки.
–– Остроухий, ты где? – снова позвала девочка.
Вдруг впереди мелькнула тёмная фигура.
–– Остроухий! – встрепенулась волшебница. – Погоди!
Фигура исчезла. Дерр кинулась вперёд, ничего не видя в тумане. Силуэт маячил где-то далеко впереди. Туман постепенно сделался ледяным, сковывал движения. Дерр бежала, разрывая его руками, туман цеплялся за запястья, тяжелил ноги. А фигура впереди, казалось, брела неспеша, не оглядываясь.
–– Остроу-у-хий! Это ты?! – закричала девочка, отдирая от курточки клочья тумана. Бежать выходило всё медленнее, словно она тяжело отталкивала землю ногами назад. Туман обволакивал, душил, забивал нос, рот, застилал глаза. Дерр остановилась, задыхаясь, и согнулась, упёршись в колени. Потом рассердилась, топнула ногой.
–– Да не боюсь я вас, ясно?! Я Остроухого всё равно спасу! Вот вам!
Волшебница вскинула руку. На этот раз Дар прорвался ослепительными алыми искрами. Они прорезали туман, будто сжигая его, и пелена испарилась. Холод исчез, стало, наоборот, жарко. Земля оказалась потрескавшейся, иссушенной, багрово-бурого цвета, а небо над головой – густо-оранжевого, и сухим ветром жгло кожу. Фигура маячила вдалеке.
–– Стой! – заорала Дерр, кидаясь следом.
Фигура шла медленно, а волшебница задыхалась от бега, горло горело, пот катился градом, ноги отказывались слушаться. Но всё же она приближалась к силуэту. Вблизи оказалось, что это не Дэннер. Фигурка была низенькой и щуплой. Горячий ветер трепал светлые неровно стриженные волосы.
–– Ой! – Дерр остановилась.
Фигура тоже остановилась, обернулась. Волшебница с трудом сдержала крик, закрыв рот ладошкой. На неё смотрела она сама, Дерр. Только глаза были болезненными и воспалёнными, под ними залегли чёрные тени, губы обметались, волосы слиплись от испарины. Грудь была расцарапана и изрезана, как будто кто-то кромсал её ножом.
–– Ищешь? – спросила фигура, и волшебница вздрогнула, услышав собственный голос. – Не найдёшь…
–– Где Остроухий?! – Дерр кинулась на саму себя. Ногти скребнули по плечам призрака. Дерр болезненно охнула – царапины появились и на её коже. Она вцепилась в волосы своего двойника – полыхнула в голове боль.
–– Это не я! Я не такая! Врёшь! – Дерр встряхнула приведение.
–– Такая-такая. – Двойник склонил голову набок. – Это ты изнутри.
Он вдруг толкнул волшебницу, да с такой силой, что она полетела навзничь. Но не ударилась, потому что с головой окунулась во что-то тёплое и густое.
Попробовала открыть глаза, и увидела лишь красную пелену. Девочка испугано забарахталась, глотнув жидкости, и обмерла от ужаса – она очутилась в море крови. Тёплой, плотной крови.
–– Остроухий! – в панике закричала Дерр, но захлебнулась и умолкла, к горлу подкатила тошнота.
Тогда Дерр усилием воли заставила себя успокоиться, повторяя мысленно, что ничего этого на самом деле нет. А она лежит на лесной полянке, рядом с Остроухим и Ласточкой. А рядом сидит Воробей. Наверное, держит её за расцарапанные плечи. Дерр обхватила себя за руку и нащупала плетёный браслетик. Вот он, на месте. Она словно оттолкнулась руками, и поплыла наверх. Выше, выше и выше. Где-то далеко блеснул свет. Дерр вынырнула, хватая ртом воздух и ожесточённо протирая глаза. Её мутило. Но от того, что она увидела следом, волшебницу замутило сильнее. Это было море из крови, и вместо островков суши из неё громоздились мёртвые тела.
–– Это неправда всё! – проговорила Дерр сама себе, отчаянно цепляясь за последний край, за ниточку сознания, чтобы не сойти с ума. Перед глазами снова полыхнуло зарево пожара, огненная ночь, ночь ужаса и смерти, крик «Мы – свободный народ, мы никогда не станем вашими рабами!», и тонкая фигурка в синем платье, которую, как куклу, швырнули в окно, на пики. Как птица взметнулась она, хлопнув подолом платья, и мягко опустилась на копья, вспоровшие её насквозь. Дерр закричала. Завертелась. Не может быть! Это же уже её собственные кошмары… А где же Остроухий? Так, надо успокоиться. Она же сейчас в его сне. Его найти – дело техники…
Вдруг Дерр коснулась ногами дна. Море медленно ушло, как вода из гигантского бассейна. Люди-острова зашевелились, оживая. Они поднимались, встряхивались, отжимали одежду и – расходились, буднично, спокойно. Как будто не произошло ничего особенного. Толкали Дерр плечами, брели мимо. Волшебница ухватила кого-то за рукав. Он обернулся. Вместо глаз у него были медные монеты.
Дерр сглотнула.
–– Я… Я друга ищу. Он Остроухий… Остроухий!
–– Стучись, – сказал человек, махнул рукой, вырывая из пальцев волшебницы рукав, и ушёл.
–– Э-э-э… Куда? Ну, дядька…
Дерр вздохнула. Что-то ей подсказывало, что времени остаётся немного. Она уселась на землю, соображая, что делать. Стучать… Куда стучать? Тут ничего нет, кроме земли… А если… Дерр, чувствуя себя последней идиоткой, постучала костяшками пальцев в землю. Звук вышел полый. Волшебница подскочила. Долго сдерживаемый Дар плеснул с ладони, и земля под ней завибрировала. Девочка заколотила изо всех сил, из-под ладоней сыпались алые искры. Потом, припав, приложила ухо. Там, внизу что-то грохотало. Дерр снова ударила ладонями в землю, обжигая кожу.
И вдруг кусок тверди поднялся, встал на дыбы, как крышка с кастрюли. Волшебница пискнула и вжалась в землю. «Крышка» вздыбилась, перевернулась, увлекая Дерр как бы на изнанку земли. На ту сторону. Дерр приготовилась падать, но не упала. Так и осталась лежать на потолке. Грохотало так, что уши закладывало. Прямо перед глазами волшебницы грохнулась огромная мраморная плита, едва не размозжив ей голову. Она вскочила, закрываясь руками. Обнаружила, что стоит на полу. И вдруг подскочила, увидев два таких родных силуэта.
–– Остроу-ухий!!! – завопила девочка. – Ласточка!
Тут сверху сыпанул дождь осколков. Дерр вскинула руки. Дар снова был с ней. Привычным теплом сорвалась с пальцев горячая волна и соткалась в сверкающий купол над Ласточкой и Дэннером. Каменные глыбы, падая на него сверху, крошились и разлетались.
–– Остроухий!! Ты настоящий?! Ты нашёлся? Крылатая-а….
Дерр кинулась Дэннеру на шею, оставляя за собой красные лужи – она ещё не обсохла после кровавого моря.
Дэннер подхватил её свободной рукой, второй продолжая прижимать к себе Аретейни. Ласточка кашляла и задыхалась – мрамор крошился, раскалываясь вдребезги, в воздухе висела серовато-белая удушливая дымка. Розы съёживались, истлевая на глазах. Дэннер вскинул голову.
— Плохо дело, – прищурился он, глядя на ураган, медленно, лениво и как-то тягуче закручивающийся большущей воронкой над головой, в проломе крыши. – Оно нас теперь так просто не отпустит. – Он неожиданно распрямился пружиной, увлекая остальных за собой, и выдохнул:
— Быстрее.
И они понеслись, вниз по лестнице, бегом. Дерр не поспевала, и Дэннер подхватывал её на руки. Волшебнице казалось, что они иногда парят над землёй, не касаясь её ногами, вокруг всё мелькало. Купол, сотканный Дерр, летел за ними, как огромное покрывало, и прикрывал спины от осколков.
–– Остроу-ухий! – Дерр вцепилась в рукав командира.
Они слетели с лестницы, вылетели на речной берег. Зачем-то скатились в воду, пронеслись бродом, взметнув каскад брызг. Ласточка видела, как рушатся мраморные ворота, медленно оседая в тучу пыли.
— Воронка! – заорала она, указывая на небо. Солнце скрылось. Вверху клубился чёрный ураган, посверкивая молниями и постепенно увеличиваясь в размерах.
— Боги! – ахнул Дэннер. – Да она всю Империю спалит!
— И что делать будем? – Ласточка резко затормозила, оглядываясь на ураган. Темнело, налетели порывы хлёсткого ветра, взмётывая волосы и мелкий лесной сор, ломая ветви, пригибая к земле деревья и сшибая с ног.
— Что делать? – Дэннер рукой придержал волосы, оглядываясь и будто бы что-то выискивая на земле. – Бежать быстрее урагана, вот что делать.
— Куда бежать?! – взвыла Дерр, цепляясь ему за ремень, чтобы не улететь.
— К выходу! Ласточка, ты помнишь дорогу назад? Нам туда.
— Откуда ты знаешь про дорогу? – Приходилось орать во всю глотку, чтобы друг друга услышать. – Нам точно по ней?
— Да! Это кратчайший путь. Только быстрее, иначе всё тут сгорит!
–– А я?! – Дерр распахнула глаза. – Я другой дорогой пришла! А надо обратно, как пришёл! Я той не выйду!
— Со мной – выйдешь! – сквозь вой ветра возразил Дэннер. – Это же мои сны!
— Значит, ты можешь изменять реальность! – крикнула Дерр.
— Да не могу! Это не обычные сны, а сны, навеянные даром, я здесь ничего не могу менять!
— Тогда откуда ты знаешь про дорогу?
— Знаю. Это же я тебя сюда привёл. Идём быстрее!
–– Ты-ы?! – Дерр распахнула глаза.
Но удивиться не успела – они снова рванули с места. Речка осталась позади. Они неслись над покрывающими землю со всех сторон мёртвыми, полуразложившимися телами.
–– Опя-ять! – взвыла волшебница. Ласточка просто зажмурилась и прижалась крепче к Дэннеру. Со всех сторон гудели костры, скрипели шибеницы. Но вот они стали опрокидываться, уходить в землю. А на их места вставали огромные деревья. Всё случившееся будто разворачивалось в обратном порядке. Метнулась зелёная тень. Аретейни успела разглядеть древяницу, уже с обеими руками. Они вынеслись на морской берег, оскальзываясь на серых камнях.
Дерр невольно вскрикнула, но море было не кровавое, а серое.
Тут их потянуло куда-то наверх, и они оторвались от земли совсем.
— Ой! – ахнула волшебница, цепляясь за Ласточку. – Летим!
Они будто прошли тёмный удушливый лаз и вновь оказались в дождливом лесу. Воронка гудела чуть дальше, двигаясь вслед за ними.
— Куда теперь? – спросил Дэннер, рывком поднимая их на ноги.
— Туда. – Ласточка махнула рукой.
Они понеслись дальше, меж мокрых деревьев, густая трава хлестала по ногам, затем вдруг оказались в пыльной комнате – вот только мальчик куда-то подевался; в облаке пыли сбежали по лестнице, пронеслись через сад и остановились перед запертыми воротами в заброшенный город. Воронка медленно, но верно нагоняла.
–– Не догонишь! – крикнула Дерр.
Они понеслись по улицам. Мостики под ногами угрожающе качались. Воронка оглушительно гудела где-то над окраиной города. Друзья летели во весь опор прямо сквозь тени, которые, шелестя, шарахались в стороны. Нырнули в какую-то низкую арку, и Дерр вскрикнула – в глаза ударил яркий отблеск, они оказались прямо в племени. Но тут же выскочили из него, вылетели из дома. Воронка бушевала, казалось, прямо на заднем дворе. Поднялся ветер. Он хлестал в лицо и гнал назад. Но трое неслись упрямо, почти летели. Перескакивая кости, поломанное оружие. Потом кости обратились в болотные кочки.
–– Ой! Чернявый! – вскрикнула Дерр, инстинктивно рванувшись, но Дэннер крепче прижал её к себе. Под ними ходил волнами ковыль. Воронка затягивала травинки, мусор. Опавшие листья царапали по ногам беглецов, устремляясь назад.
–– Остроухий… А можно, я её того… воронку… – перекрикивая оглушительный шум, предложила Дерр.
— Нет! – Дэннер, видимо, для верности, крепче стиснул руку волшебницы. Дерр невольно охнула. – Целый орден не справился – куда нам с этим тягаться.
Аретейни неожиданно резко затормозила, разворачиваясь и, запрокинув голову, глядя снизу вверх на мёртвую птицу.
— Ты чего? – обернулся Дэннер.
— Птица, Дэннер! Синяя птица! Я должна вспомнить, должна! Я не уйду отсюда, пока не вспомню!
— Да я тебе сам расскажу! – Дэннер рывком притянул её к себе, оттаскивая от дерева.
— Когда? – упёрлась Крылатая.
— Когда выберемся отсюда... Да быстрее же! Немного осталось...
Вскоре они с разбегу вылетели на поляну, откуда и привёл Ласточку кровавый след из роз.
— И что теперь? – спросила Крылатая, прижимаясь к Дэннеру. Ветер едва не рвал с головы волосы, с треском ломая ветви деревьев и унося спиралью вверх, в чёрный круговорот.
— Теперь – надо открыть глаза.
— Что?! – изумилась Ласточка, крепче вцепляясь в него. Она хотела ему сказать, что глаза и без того открыты – но обнаружила вдруг, что веки и впрямь плотно сомкнуты, хотя она и видит странным образом всё вокруг, более того – они будто бы срослись и никак не желают открываться. Картинка начала темнеть и таять, будто в тумане, голова закружилась, а тело налилось тяжестью. Ласточка изо всех сил старалась распахнуть глаза, даже вскинула руки к лицу – но не ощутила касания. Наконец, ей всё-таки удалось.