Какая болезнь, такое и лекарство

               

               
Вечером была баня, она  пошла туда  вместе с Надей. Лучше бы одной, но сердце слабое, врачиха сказала.  Да и правая рука давно не поднималась, она самостоятельно не могла ни снять халат, ни стянуть через голову рубашку, ни стащить рейтузы. Надя  молча помогла ей раздеться и открыла перед ней дверь в парилку. Они вошли, Лида впереди, Надя следом.  Лида села на свое привычное место, на деревянную низкую скамеечку, а Надя поставила перед ней таз, налила в него горячую воду. Мыться самостоятельно  Лида тоже не могла. Посидели молча, погрелись. Банька черная, жаркая. Потом Лида произнесла  уже в сотый раз: кому смерть, а кому пострадание.  Это она о своих  умерших детях и о себе, еще живой. Лида пережила не только мужа, но и четверых из пяти сыновей.  Помолчали. А потом Лида вспомнила войну и размеренным голосом стала рассказывать Наде  о том, что та уже много раз слышала от старухи. Как Лиде было  всего восемь лет, и папу посадили, и пришлось бросить школу, потому что надо было нянчить  младших детей, брата и сестру.  А через три года  началась война,  и папу отпустили из лагеря, и он приехал попрощаться, потому что его  сразу послали на фронт, и он там пропал, а мама все время была на работе.  И война была длинная-длинная и никак не кончалась. Лида чуть подросла, ее отправили работать на лесозаготовки. Зима была холодной. Они с подружкой мерзли в лесу и мечтали о бане. Один раз не выдержали, убежали домой в субботу вечером после работы.  По снежной тропинке в черном лесу.  Ужасно хотелось в баньке погреться, ковшик  горячей воды на раскаленные камни плеснуть.  Прибежали в деревню, а там уполномоченный сидит, ждет беглянок. Снова их в лес погнал. Надя уже много раз об этом слышала. Что ответить на это глухой старухе? Надя просто кивнула головой и  принялась намыливать ей голову. Старуха сидела на табуреточке, подставляя под мочалку то руки, то белую круглую спину, то колени.  Надя помыла её всю, потом окатила чистой теплой водой. Вышли в тесный предбанник. Лида покорно поворачивалась, вдевала руки в рукава,  поднимала голову, чтобы Надя могла застегнуть пуговицы на вороте чистого халата, повязать платок.  Потом она всунула ноги в валенки, поставленные перед ней Надей,  и обе выпрямились. Теперь  они стояли и смотрели друг другу в глаза. В глазах Лиды сияла ровная ненависть, и Надя оторопела,  у неё перехватило дыхание. До этой минуты она не догадывалась, что Лида ненавидит ее. Она открыла дверь предбанника и посторонилась, пропуская старуху. Лида пошла домой, а Надя осталась мыться. Потом она стирала белье, свое и старухино по отдельности, в разных тазах, и  в её памяти все время всплывал этот ненавидящий взгляд. А Лида в дом пошла. Там ее бутылка дожидалась за сундуком. После бани и нищий пьет.

Уже давно Лида не могла работать, даже суп сварить не было сил. Врачиха сказала – сердце слабое. Всю работу по дому делал сын, а в последнее время - Надя. Целыми днями Лида сидела на застеленной плетеным ковриком табуретке около сундука, опираясь спиной о железные прутья спинки своей кровати. Сидела, сложив руки на коленях,  и смотрела в окно. Летом много людей мимо пройдет, иногда и с десяток за день, а зимой смотри – не смотри, никого нет. Одни узоры на окнах. Бутылка рядом, руку протяни за угол сундука – вот и она, и стопка на нее сверху надета. Пока Надя в бане, нужно успеть спокойно выпить. Лида наливает и выпивает. Закусывать ей нет нужды.  Даже, бывало, и одеколон водой не запивала, а мужики морщились, без ковшика с водой одеколон выпить не могли.

На следующий день старуха получила пенсию и запила основательно. На огородах еще лежал снег, а деревенской улицы он уже сошел, можно было потихоньку добрести  до ближайшей  подруги, той самой, с которой в деревню бежали по тропинке в зимнем страшном лесу.  Платок надевать не нужно, он у нее всегда на голове, даже спит она в нем. Лида кое-как накинула на плечи черный плюшевый полушубок,  прихватила его полы рукой  и отправилась в гости.  До магазина далеко, туда Женьку пошлем. Пришла, а там уже гости, не одна Лида пенсию получила. И вот уже она сидела  за столом среди своих ровесников, стариков, рядом с которыми  жизнь прожила, терпеливо ожидала, когда стопки наполнят, привычно поднимала свой стопарик и опрокидывала его в рот. Лида не слышала, о чем говорили вокруг нее, да и что нового они могли сказать, она и так все про них знала.  Она говорила сама. Вот, за всю жизнь одну баржу вина выпила, вторую начала.  Старик-собутыльник, сидевший рядом, засмеялся:  да ты, Лида, уже вторую баржу приканчиваешь, и я тоже! Вино Лида различала по цвету, красное и белое. Красное – портвейн, белое – водка. Лида продолжала рассказывать. О том, что один  сын у нее остался. И не хочет даже пиисят грамм с ней  выпить, а что будет плохого, если выпить пиисят граммов? Ничего! Я ему после бани сказала, выпей, Миша, пиисят грамм, ничего не будет!  А он все равно не хочет. Это его Надя испортила. Раньше как хорошо было без нее. Сыну только деньги покажи, тут же бегом  за бутылкой, одна нога здесь, другая там, а теперь кривится, неохотно идет. Просить надо. А посидеть да выпить с ней – нет. Выпить не с кем, одной приходится, да еще тайком от Нади. Стопку под подушку надо прятать. А бутылку  - задвигать за ножку стола или за сундук. В своем доме и тайком. Дожила. А иногда так плохо бывает, он ведь знает, сам болел по утрам. И знает: какая болезнь, такое и лекарство.  Лида поджала губы и покачала головой. Она сидела на длинной деревянной лавке, ей давно хотелось сходить в уборную, да вот ноги не держали. Сердце слабое, врачиха говорила. Под ней натекла  вонючая лужа, но народ вокруг уже вовсю веселился и не замечал ни лужи, ни вони. Лида  так и уснула,  положив голову на стол, покрытый грязной, липкой от дешевого портвейна клеенкой. Прядь темных волос выбилась из-под платка и прилипла к столу. Ни единого седого волоса не было на ее голове.

Домой Лида пришла через несколько дней, когда пенсия закончилась.  В комнате чисто, Надя потолок побелила, пол вымыла. Зря старается. Лида сказала ей: кто так делает, сначала потолок надо вымыть, а уже потом красить. Надя  ничего не возразила, но головой кивнула.  Лида разозлилась:  думаешь, самая умная, да? А ты зачем сюда пришла жить? А потому что шлюха, вот и пришла к моему Мише. Надя  широко раскрыла глаза,  молча всплеснула руками. Что отвечать, если старуха ничего не слышит? Иногда очень удобно быть глухой. Лида сморщила свой курносый нос и передразнила ее жест, а потом добавила свой, махнула рукой внизу живота. Надя отшатнулась. Оделась и вышла.

День ее нет, и два, и три. К родителям, видать, вернулась. И Миша молчит, не ругает мать за самоуправство.  Дома спокойно стало, бутылка открыто на столе стоит. Прячет ее Лида только если увидит в окно, что сосед Женька идет. Чтобы не клянчил стограммчик. Миша  в магазин бегает, но уважить ее, выпить с ней все равно не хочет. Жизнь не наладилась.
 
Через год Лиду хватил инсульт. Миша вставал к матери по ночам, менял под ней пеленки, ворочал ее в постели с боку на бок, но в глаза ей не смотрел. Хороший у нее сын, один остался, а было пятеро. А потом она умерла, да.