Та еще коловерть-2. Глава 44

     Больше ни о чем Елена Романовна Добрынина подумать не успела, поскольку услышала звук вставляемого в замочную скважину ключа.

     - А вот и мамаша. - устало подумала девушка, но ошиблась.

     Открыв дверь ключом, которого у него не должно было быть вообще, квартиру вошел Александр Миронович Яковлев в самом боевом настроении из всех возможных.

     - Только Сапога мне сейчас и не хватало. - обреченно подумала Ляля. - Судя по его настроению, сейчас состоится вторая серия Мерлезонского балета. И сделать ничего нельзя - любое сказанное мною слово будет обращено против меня. Знаем - плавали...

     И тут у девушки возник вполне резонный вопрос:

     - А откуда у него ключ от нашей двери? Мать же отобрала у них наши ключи. Я сама видела, как Альбина с обиженным видом отдавала ей связку. Неужели она снова сделала ту же глупость? Или, прежде, чем отдать матери наши ключи, Сапог прогулялся в мастерскую? Ладно, пока отнесу в разряд непоняток и спрошу у матери, когда она вернется домой. А сейчас надо посмотреть, чем займется этот буланчик...

     То, что Яковлев уже где-то помитинговал и кому-то из своих друзей дикими воплями основательно надоел, стало ясно с первых же секунд, поскольку он не задавал Елене никаких вопросов и ничего не рассказывал - он явно продолжал произносить речь, уже начатую в каком-то другом месте.

     Поскольку речь его была необыкновенно громкой, яркой, образной, не в меру темпераментной и весьма насыщенной разнообразными идиоматическими выражениями и всевозможными артиклями, девушке стало ясно, что соседу кто-то уже успел, что называется "от души", прищемить его наглый хвост, не дав домитинговать до очередного инфаркта или инсульта.

     - Интересно, кто у них на козлодроме оказался таким смелым? - подумала Ляля и тут же одернула себя. - Какая мне разница? Эта смелость кого-то из его друзей-старперов гарантированно выйдет боком мне...

     Время шло. Яковлев орал все громче и громче. Сквернословие его становилось все изощренней и многоэтажней, печатных слов в его речи становилось все меньше... Оскорбления сыпались на голову Елены со скоростью пулеметных очередей, но девушка упорно молчала.

     Это молчание обходилось ей очень дорого, поскольку внутри у нее клокотали раздражение, гнев, злость, обида, оскорбленное достоинство, уязвленная гордость, ненависть и еще целый коктейль разнообразных негативных эмоций, которые, желая сатисфакции, рвались наружу, и которые она с большим трудом удерживала внутри.

     Время шло... Яковлев все орал и орал...

     Елена Романовна уже дошла до точки кипения настолько, что еле удерживалась от того, чтобы не схватить стоящую за шкафом лыжную палку и не огреть ею соседа по контуженной башке. Соблазн был велик еще и потому, что, в отличие от Яковлева, девушка эту палку не просто видела - ей даже не надо было вставать с кресла, чтобы дотянуться до нее.

    Время шло...

    Сапог уже начисто забыл о первоначальных политических лозунгах своего митинга, о том, что кто-то из соседей оскорбил его несовпадением политических взглядов и не дал отораться вволю. Он совершенно забыл и о том, что политические взгляды его молодой соседки совершенно не совпадают с его собственными...

     Ничего не добившись на поприще политического скандала, Сапог переключился на личности Елены Романовны и ее мужа, а также на то, что его совершенно не касалось - на причины, по которым Елена, будучи на бумаге законной женой господина Добрынина, в действительности мужа не имела. Вернее, имела, но где-то на стороне, в обществе каких-то неведомых ей чужих баб.

     Оценку морального облика госпожи Добрыниной и ее супруга "господин" Яковлев давал долго, подробно, "вдохновенно", в самом оскорбительном и уничижительном для девушки тоне из всех возможных. С особым цинизмом он прокомментировал то обстоятельство, что молодой муж сбежал от нее, не дождавшись окончания медового
месяца...

     Ляля сама не понимала, как ей удается так долго молча терпеть все гадости и оскорбления, вываливавшиеся из соседа в ее адрес.

     А время шло...

     Не увидев реакции своей жертвы даже на личные оскорбления и изощренно-издевательские предположения в ее адрес, которые вываливались из его поганой пасти, Яковлев разошелся так, что Елене стало ясно, что сосед готов ее ударить.

     Девушка испугалась, и Сапог это явно понял. Он стал потрясать кулаками в ее сторону, постепенно приближаясь к своей, как он думал, совершенно беззащитной и беспомощной жертве...

     И вдруг Елена поняла, что ей уже хватит... Внутри нее произошел психологический перелом... Именно перелом, а не что-то иное, что можно было бы обозначить словом "надлом".

     Нет! У нее было такое ощущение, что согнутое в три погибели униженное существо, превращенное окружающими в психологическую рабыню, вдруг перестало ею быть, выпрямилось и стало уважающим себя независимым человеком, тигрицей, готовой задрать любого из своих недругов...

     И как раз в этот момент старый хулиган дотянулся-таки своим кулаком до ее лица...



Продолжение следует...