Происшествие в музее. По мотивам Альтиста Данилова

В этот час в Музее музыкальных инструментов посетителей было совсем немного. Они неспешно прогуливались по залу. Мимо фортепиано и клавесинов, мимо застеклённых витрин, где были
выставлены инструменты поменьше.
Пожилой мужчина с красивой седой бородой задержался у витрины с лютней, тяжело вздохнул и пошёл дальше, к струнным смычковым. "Очень жаль!" - тихо произнёс он.
Это был широко известный в узких кругах композитор Данилов. Свою карьеру он начинал альтистом в оркестре оперного театра. А
некоторые поговаривают, что ему доводилось играть и на лютне. Но в какой-то другой стране, или вообще в другой жизни. Прошлое Данилова было крайне тёмным и загадочным. Иногда, особенно когда случалось выпить с приятелями, Данилов начинал рассказывать странные истории. Небылицы. Часто в них фигурировали демоны, домовые, русалки, единороги и, почему-то, Синий Бык.
Данилов подошёл к клавесинам с поднятыми крышками. Эти инструменты напомнили ему стаю птеродактилей. Сейчас они захлопают крыльями, то есть крышками, и взлетят - при этой
мысли Данилов улыбнулся. Видимо, он подошёл слишком близко к одному из клавесинов, потому что рядом вдруг возникла смотрительница и объявила, что трогать инструменты нельзя. "Оченьжаль", - сказал он.
Обернулся и увидел американский орган "Могучий Вурлитцер". Пульт органа скалился клавишами и рычажками регистров, словно разноцветными зубами. Неподалёку стояла маленькая шарманка.
Данилову показалось, что она вильнула ему ручкой, как собака хвостом. И тут ему взбрела в голову шальная мысль. Он решил поразвлечься, почти как в юности.
Композитор носил браслет из белого металла, очень простой на вид, но обладающий удивительными свойствами. На браслете
были две пластинки с буквами, их можно было передвигать. И вот...
Сперва он решил запустить те инструменты, которые изначально были задуманы самоиграющими. Передвинув пластинку на браслете, он строго поглядел на шарманку и музыкальные шкатулки. И они заиграли. В подвале, возле буфета, громыхнули ударными и ожили оркестрионы. Механические пианино начали и окончили каждое свою пьесу.
А потом уже зазвучали и прочие инструменты. Прекрасные старые клавесины грянули звонко и слаженно. Затрубили барочные трубы, зарокотали барабаны, литавры, а следом и два больших органа заиграли вместе. Это было довольно громко.
Усилием мысли Данилов начал следующую часть небывалой симфонии, лирическую. Ему вдруг захотелось услышать клавикорд. А потом терменвокс в сопровождении лютни. Почему бы не встретиться инструментам из разных эпох и культур? Он часто об этом думал. Давно уже, в другой стране или вообще в другом мире. Или в пространстве между мирами. До того ещё, как осознал себя композитором. Давно это было.
Данилову вспомнилась его небольшая, но уютная московская квартира, и сосед, который периодически нарушал этот уют, занимаясь по вечерам на электрооргане. Клавишник из соседа был никакой. По основной своей специальности сосед играл на чём-то
деревянно-духовом, на фаготе, кажется. А орган был для души. Поэтому Данилову приходилось периодически выслушивать песню "Ромашки спрятались", сыгранную с ошибками.
"А сейчас бы я даже обрадовался, если б услышал песню про ромашки на электрооргане! Только лучше без ошибок" - подумал Данилов.
И словно в ответ на эти мысли зазвучал
"Хаммонд", стоявший в тени "Могучего Вурлитцера".
"Эх, ностальгия!" - вздохнул композитор, - "А, впрочем, этот орган довольно приятно звучит!" У соседа был аппарат с каким-то совсем уж гнусным звуком.
Потом Данилов захотел услышать фисгармонию - инструмент почти вымерший в наше время, и фортепиано всех видов и мастей,
даже фортепиано-жираф и хаммерфлюгель работы Зильбермана, а затем настало время струнного квартета.
Данилов мог играть на всех инструментах усилием мысли, но альт ему непременно хотелось подержать в руках.
Стекло витрины вдруг пошло рябью, старинный альт вынырнул,
словно рыба из воды, и скользнул Данилову в руки. Только рыба должна была быть холодной и скользкой, а инструмент словно
излучал тепло. Поймав рукой в воздухе смычок, Данилов заиграл.
Звук альта был благородный, тоже какой-то тёплый.
Постепенно остальные инструменты смолкли, и остался только альт. Данилов стоял посреди зала и играл. Посетители слушали, затаив дыхание. Соло альта закончилось, словно истаяло, и наступила тишина. Впрочем, она была недолгой. Так, небольшая генеральная пауза. А потом публика и сотрудники музея оживлённо заговорили, кто-то поспешил к Данилову.
"Надо стереть этот эпизод!" - решил Данилов и передвинул пластинку на браслете.
Альт уплыл в свою витрину, а все люди в музее тут же забыли про странный концерт. И только удивлялись, чувствуя какое-то необъяснимое томление души и брожение ума.
 Вечером Данилов сидел со своим приятелем
настройщиком Дерябиным в любимой пивной
возле Александерплатц.
- Зачем ты ходишь в музей, если тебе там
грустно? - недоумевал настройщик, - мало тебе забот в жизни?
- Там грустно, но очень хорошо. Там можно что-то придумывать, мечтать.
- И о чём же ты сегодня мечтал?
- О том, как разные инструменты звучали бы вместе. Даже те, которые обычно вместе не используются.
- Я не думаю, что они все там в рабочем состоянии, - заметил настройщик.
- Ну а если?
- Даже если на них можно играть, они ж вместе не строят!
 Негромко болтало радио, хозяин протирал кружки, за окном с дребезгом проезжали трамваи.
 А где-то в стеклянной витрине дремал альт.