Из жизни Петрова. Наблюдатель

Петров с детства был о себе невысокого мнения.
В пять лет, научившись читать, он стал лазать по книжным полкам и выбирать толстые загадочные книги. Он читал, но ничего не понимал и испытывал жуткий стыд от собственной глупости. Тогда он перечитывал книгу заново, но все равно  ничего не понимал .
Несколько дней он слонялся в растерянности, потом опять брался за книгу и изучал редкие черно-белые иллюстрации к книге, в неясной надежде найти в них подсказки и наставления. И ничего не находил.
Не находил, но и не забрасывал книжку.
Проявляя поистине ослиное упрямство, он начинал перерисовывать картинки, добиваясь возможно большего сходства с оригиналом. Не помогало.
  Но он все равно не сдавался, утаскивал у старшего брата из стола самые старые, до конца не исписанные, тетрадки. И начинал переписывать книгу на бумагу. Дело было долгое, требовало внимания и Петров на время переставал испытывать угрызения совести. И был почти что счастлив вследствие этого.
Чистые листки кончались раньше, чем книга и он снова погружался в пучину сомнений.
Переписывал он совершенно разные книги: и толстый красный том ныне забытого Ильи Эренбурга, и повесть Жюля Верна, и роман некоего Бориса Бедного "Девчата".
И ничего не понимал.
В школе он учился хорошо, но понимать ничего не научился.
Он не понимал таблицу умножения, а в старших классах не понимал, что такое вес и в чем смысл законов Ньютона.
Мать у него была учительница. Преподавала математику. Но Петрову не приходило в голову тревожить ее детскими сомнениями и недоумениями.
"Как дела?- спрашивала она на ходу, улыбаясь дежурной улыбкой.
"Хорошо,- отвечал он, улыбаясь смущенно.
Можно сказать, школу Петров не любил. Но были и исключения.
По ботанике давали задание- прорастить дома горох. Надо было взять влажную тряпочку, разложить не ней горох и положить на подоконник. И весеннее солнце начинало творить с горохом чудеса: прорастали ростки и с каждым днем становились больше и зеленее. Откуда то, из ничего возникала живая жизнь. Которой можно было помогать, смачивая тряпочку регулярно. И наблюдать.
Вот именно наблюдать Петрову и нравилось.
На уроке природоведения дали задание вырастить кристаллы медного купороса из насыщенного раствора соли. Маленький синий кристаллик подвешивался на нитке и погружался в раствор медного купороса. С каждым днем кристалл становился больше и краше.И Петров долго смотрел на кристалл, стараясь заметить его рост. Но он рос так медленно что глаза слезились,а заметить ничего было нельзя. Петрову казалось, что кристалл рос не столько сам по себе, но и вследствии того, что он смотрит на него и помогает росту взглядом.  И потому он старался наблюдать кристалл как можно чаще.
  И еще он любил смотреть на облака и ожидать, когда солнце выберется наружу.
Небо на краях облаков светлело, тонкие лучи пробивались сквозь ватную завесу и наконец, солнце одерживало победу и заливало окружающее пространство ярким светом. И Петров радовался, как будто именно  он был причиной ясной солнечной погоды.
А еще Петров наблюдал  чайник на плите. Как он закипал: поначалу с легким ворчанием, переходящим в гул, а затем в рокот и победное бульканье. И тоже с радостным чувством победительной перемены.
То есть, с наблюдениями у Петрова все было в порядке. А вот с пониманием нет. Особенно его тревожила и напрягала математика.  Когда в пятом классе на сцену вышли неизвестные величины и замаскировались под латинские буквы х, у, z,  Петрову стало не по себе. Он не понимал причины такой загадочности и скрытности чисел, но верил, что причина есть. Только ему она, к несчастью, недоступна.
А уж когда в старших классах возникли переменные величины, Петров пришел в смятение. Которое, впрочем, тщательно скрывал. Он пытался наблюдать за неизвестными и после долгих усилий они стали ближе ему. Но переменные величины не поддавались ни наблюдению, ни пониманию.
Вся эта таинственная математическая жизнь еще и потому так тревожила и задевала Петрова, что он знал: мать его живет в мире математики, как рыба в воде. И если бы и он что-нибудь понимал, то был бы ближе к  вечно занятой матери. Даже может  и любила бы она его потому гораздо больше.