Без вести пропавший

   Кто знает, сколько людей пропало без вести во время Второй Мировой войны? Ни Министерство обороны, ни местные военные комиссариаты, высылавшие уведомления или выдававшие справки по этому поводу, такого учёта не вели, а если и  имели, то такие данные никому не известны. Похоже, что таких данных просто нет. В военных исторических источниках вы найдёте сведения о чём угодно, но только не о пропавших  без вести. По тем или иным причинам эти люди исчезли, пропали, испарились.
Их судьбы и причины их исчезновения в большинстве своём остаются тайной. Над одной из них, показавшейся нам интересной, мы попытаемся приподнять занавес, изменив имена героев.

  -Мигель Мендез, хозяин магазинчика кожаных изделий, расположенного в северном районе Буэнос Айреса, мог ожидать всего, что угодно. Даже ограбление собственного дела не потрясло бы его так, как обращение к нему на чистейшем еврейском языке, этого, стоящего перед ним бородатого человека в форме советского моряка рыболовного флота.
  -Откуда вы знаете, что я еврей?- наклонившись над прилавком, шёпотом спросил он моряка по-русски. Человек широко улыбнулся и, подражая Мигелю,  ответил вопросом на вопрос.
  -А что в этом плохого?- окончательно смутив хозяина магазина своим ответом, он представился:
  -Яков Брусиловский, старший механик рыболовного траулера “Союз”, который два дня тому назад пришвартовался у ваших берегов. Вдруг, сеньор Мендез побледнел, как полотно, ухватившись за прилавок, и еле удержался, чтобы не упасть.
  -Таких совпадений не бывает,- промелькнуло у него в голове,- где имение, а где наводнение. Нет, не может быть, столько лет прошло.


  -Вам нехорошо?- удивлённо спросил Яков, обратив внимание на поведение хозяина магазина, после того, как он себя представил.
  -Нет, нет, ничего. Это у меня бывает, ведь я уже далеко не молодой человек.
И выпрямившись, он улыбнулся, вглядываясь в лицо моряка.
   Советские моряки время от времени появлялись в этом магазине, закупая кожаные куртки или пальто. Но русского моряка еврея, говорившего на идиш, за сорок лет проживания в этой стране ему привелось увидеть впервые.
   Яков со своим напарником рассматривали товары, стараясь выбрать из этого огромного количества кожаных изделий только то, за чем пришли, в то время, как Мириам, жена Мигеля, сопровождая покупателей, пыталась помочь им в выборе нужных вещей. Мигель внимательно наблюдал за Яковом напряжённо пытаясь, что-то вспомнить.
  -Нет,  что за глупости. Старый дурак. Если я, когда-нибудь знал этого человека, то только в прошлой жизни,- бормотал он себе под нос. Неожиданно, он поднялся и подошёл к Якову.
  -Молодой человек,- обратился он к нему,- вы пришли к нам в необычный день, и я думаю, что мне и Мириам очень повезло. Яков и его напарник удивлённо  посмотрели друг на друга.

  -Видите ли, у меня с женой сегодня годовщина, сорокопятилетие нашей супружеской жизни, и я прошу вас быть нашими гостями. К сожалению, у нас нет ни родных, ни друзей и ваше присутствие украсит наше одиночество в этот знаменательный для нас день. Ради Бога, не отказывайтесь. Всё складывается, как нельзя кстати,- и Мигель, не дожидаясь их согласия, бросился закрывать магазин, опуская оконные и дверные жалюзи и включая пожарную сигнализацию.
   Старенький Ситроен, свободно вместивший четырёх и покупки, через двадцать минут остановился возле многоэтажного дома, одного из многих построенных в пятидесятые годы. Яков несколько раз пытался остановить Мигеля возле цветочного магазина, чтобы купить цветы Мириам, но тот был категорически против, утверждая, что их согласие разделить с ними торжество самый большой подарок для Мириам и для него. Мириам не говорившая по-русски, как-то загадочно улыбалась, очевидно всё таки улавливая смысл разговора. Её глаза светились благодарным выражением уже за то, что этому незнакомому человеку пришлая голову эта замечательная мысль.

   Напарник Якова внимательно следил за ходом беседы, время от времени переспрашивая Мигеля, так как тот говорил с явно выраженным акцентом. Чувствовалось, что напарника что-то смущало и он никак не решался задать висевший у него на языке вопрос. Понимая, что Мигелю тоже интересна эта встреча, Яков рассчитывал на то, что тот без посторонних вопросов всё равно расскажет о себе.
   Сеньор Мигель выглядел лет семидесяти пяти, выше среднего роста, поджарым и сильно полысевшим. Его лицо испещрённое морщинами, имело характерные черты европейского еврея, повидавшего на своём веку немало горя и страданий, а глаза выражали постоянную  печаль и ум, человека имеющего за плечами огромный жизненный опыт. Жена его выглядела много моложе и ее лицо хранило остатки красоты Джоконды, как-будто Леонардо да Винчи, когда-то использовал Мириам, как живую натуру для своей гениальной картины. За этот короткий промежуток общения Якову стало ясно, что эти люди любили друг друга и были счастливы, по своему излучая вокруг доброту и спокойствие. Не будем торопить события. Как соединились в семью эти непохожие друг на друга люди и, как они попали в Аргентину, нам ещё предстоит узнать.

   Оставив машину в гараже под домом, Мигель и его гости на лифте поднялись на четырнадцатый этаж, где находился его двуспальный кондоминиум. Как объяснил Мигель на каждом этаже дома размещалось только три квартиры, всё остальное они увидели сами. Первое, что их поразило, это не огромная прихожая с высоким лепным потолком, не старинная хрустальная люстра отсвечивающая в зеркалах и полированном паркетном полу, а что-то другое, вызвавшее удивление и даже изумление на их лицах. Прихожая была превращена в маленький музей советского маршала Георгия Константиновича Жукова. Было очень удивительно, в чужой стране Аргентине, в тысячах километров от России увидеть развешанные на стенах фотографии, портреты, плакаты, даже скульптуру маршала выполненную местными мастерами. Глядя на недоумевающие лица гостей, Мигель произнёс:
  -Это тоже часть причины по которой я вас пригласил. А пока, располагайтесь, не стесняйтесь, я хочу вас ещё кое-чем удивить,- и он удалился, оставив гостей рассматривать эту необычную галерею.

   Через десять минут Мириам пригласила гостей в гостиную. Она была со вкусом обставлена, не смотря на смешение стилей в обстановке. Всевозможные копии в золочённых багетных рамах, статуэтки из итальянского фарфора фирмы “Лядро”, реплики скульптурных произведений в бронзе и мраморе и стеллажи уставленные книгами на немецком, французском, испанском и русском языках, красноречиво характеризовали культурный уровень хозяев. Рассматривая всю эту роскошь, гости не заметили, как открылась дверь одной из спален и на пороге появился, улыбающийся, в полной форме советского офицера времён Второй Мировой войны, Мигель Мендез.
  -Ну, а теперь, при полном параде, я готов рассказать своим бывшим соотечественникам, кто я и как очутился здесь, в этой стране на другой стороне земного шара. Прошу к столу,- произнёс Мигель и первый расположился в кресле в котором, очевидно, привык сидеть в течение многих лет. Стол, приготовленный Мириам в связи с юбилеем радовал всевозможными закусками испанской и аргентинской кухни, а набор спиртных напитков мог удовлетворить самого изысканного любителя.
  -Мигель встал и произнёс тост:
  -Дорогие гости, сегодня для меня и моей жены юбилей необычен вдвойне. Во-первых, потому, что мы празднуем сорокопятилетие нашей совместной супружеской жизни, а во-вторых, потому-что мы имеем честь принимать у себя в гостях советских моряков,- и он залпом, опрокинул рюмку и, вместо того чтобы закусить, по старой военной привычке, понюхал левый рукав своего мундира. Моряки, засмеявшись, последовали его примеру.

   Тосты следовали один за другим и Мириам только успевала подносить закуски к столу.
  -Вижу, что вы, уважаемые гости, сгораете от любопытства, и я не имею права больше испытывать ваше терпение,- медленно и задумчиво произнёс Мигель.
  -Знаю, что вы достаточно заинтригованы увиденным и поэтому я постараюсь быть, как можно более обстоятельным в своём рассказе. Начну с того, что моё настоящее имя не Мигель Мендез и я не аргентинец хорошо говорящий на русском языке.
Я русский еврей и зовут меня Михаил Вениаминович. Нет, нет, я не русский шпион, оставленный для работы за границей под чужим именем, и не космополит оставшийся после войны в Испании в расчёте на лучшую жизнь. Я оказался там по ряду причин от меня не зависящих. А случилось это вот как.
   Победа над фашизмом была победой всего человечества. Стоявший на коленях Берлин ещё не был разделён на сектора, что произошло только в июне 1945 года. Город корчился остатками пожарищ, кутаясь в серый, пахнувший отвратительным запахом дым. Комендантский час загонял людей в дома, и только изредка можно было встретить небольшие группы военных спешащих по своим делам.

   Один из военных патрулей продолжал свой обычный вечерний маршрут в районе улиц Рейхстага. Проверка документов не занимала много времени и патрульные переговаривались между собой на хорошем немецком языке не смотря на то, что среди них не было ни одного немца. Интернациональный патруль выхаживал последний час из четырёх, отведённых для дежурства. Состоявший из американца, англичанина, русского и француза, патруль имел право останавливать любого военного, независимо от звания и армейской принадлежности. Меня часто включали в состав патрульной службы, потому-что я говорил на нескольких языках и был руководителем группы переводчиков при части особого назначения называемой “СМЕРШ”. Эта аббревиатура произошла от советского пропагандистского лозунга “Смерть шпионам”. Одной из особых функций этой части была охрана штаба оккупационных войск, расквартированного в Потсдаме, в одном из пригородов Берлина, который был взят советскими войсками 1 мая 1945 года. Здесь же находился штаб армии во главе с маршалом Георгием Константиновичем Жуковым, командующим Белорусским фронтом. Я был главным переводчиком при Жукове, на встречах и совещаниях с военными представителями антигитлеровской коалиции.

   В этот злосчастный вечер, перевернувший всю мою жизнь, русским в этой патрульной группе был ваш покорный слуга. Вечер был тихим и не предвещал никаких неприятностей. Рассказывая нам о своей любимой испанской подружке, которая живёт в Малаге, и которую он никак не дождётся увидеть, француз по имени Люсьен, вдруг, обращаясь ко мне спросил:
  -Эй, Миша, мы знаем друг друга уже две недели и я никогда не видел тебя таким тихим, даже расстроенным. Что-нибудь случилось? Остальные повернулись в мою сторону ожидая ответа. С этими ребятами я неоднократно патрулировал в Берлине и мы часто рассказывали друг другу о своих семьях и своей жизни. Мне хотелось с кем-то поделиться, мне хотелось кому-то рассказать о своём горе.
  -Да, случилось,- глядя куда-то в сторону, глухо, еле сдерживая подкативший к горлу комок, сказал я. Вот уже больше года, как у меня нет сведений о моей семье. Раньше жена всё время писала, а я отвечал. Полевая почта работала нормально.
Во всяком всяком случае, полевая почта меня всегда находила. Однажды, письмо нашло меня даже в полевом госпитале.

Это благодаря партизанам мы, фронтовики, могли получать весточки от наших родных, а они от нас, несмотря на то, что многие территории были заняты немцами. Но, что-то случилось и письма от моих перестали приходить. Куда я только не писал! Жена с двумя детьми пропала, как-будто их никогда не существовало. И вот вчера я получил письмо от подруги моей жены. Село в которое уехала жить из окулированного Киева моя жена с детьми, было полностью уничтожено немцами при отступлении. Все жители села были загнаны в церковь и сожжены живьём. Женщины, старики, дети - погибли все. Они не пощадили никого. Они уничтожили всё на своём пути. Звери в человеческом обличии, да и только. Да, я понимаю, это война, но как можно было уничтожать безоружных людей, неспособных защитить себя. Такая нация не должна существовать на земле. Кто-то, когда-то сказал, что каждый народ достоин своих правителей. Это, как нельзя лучше относится к немцам.
   Все молчали под впечатлением услышанного. Никто не мог найти слова для утешения. Да и есть ли они вообще в такой ситуации.

   Патруль медленно повернул на Фридрихштрассе. Впереди на расстоянии двадцати метров шли пять молодых немцев. Вели они себя развязно и вызывающе. Вдруг, один из них обернувшись увидел нас. Остановившись, они начали громко смеяться тыча в нашу сторону пальцами. Не подозревая о том, что мы понимаем о чем они говорят, немцы выстреливали в нашу сторону ругательства, соревнуясь друг перед другом в их изощрённости. Обратив внимание на то, что в составе патруля есть русский офицер, они удвоили инсинуации, обзывая меня русской свиньей. Не ожидая от себя подобной реакции я, громко обращаясь к одному из них, сказал:
  -А ну, повтори, что ты сказал? И тот рассмеявшись, снова обозвал меня русской свиньей. Меня, советского офицера, три раза раненного, потерявшего всю свою семью, спасшего немецкий народ от ужасов фашизма, спасшего его, сопляка, чтобы мог жить - он во всеуслышание обозвал меня русской свиньей. Не успел он закончить фразу, как мой ППШ уже строчил выпуская из него весь диск, упакованный семьюдесятью патронами. Все пятеро были убиты на месте, а я продолжал строчить, пока мои напарники не свалили меня на землю.

   Всё произошло молниеносно и неожиданно для меня самого. Только позже, уже в комендатуре, анализируя свои действия, я вспомнил, что пытался снять палец со спускового крючка и не мог, так его свело судорогой. На звуки автоматной очереди сбежались патрули с других улиц и военные, находящиеся рядом. Меня тут же арестовали и увезли. Я знал, что за это полагается, я знал, что меня ждёт. Сразу после взятия Берлина был издан приказ Верховного главнокомандующего о расстреле, по законам военного времени за грабеж, изнасилование, мародёрство, злоупотребление властью и применение оружия. Трое суток меня держали в комендатуре, сняв погоны и ремень. На четвёртые сутки меня вывели оттуда и передали в руки двух офицеров, которые усадив меня в американский Виллис, повезли в сторону Потсдама. За трое суток проведённых в комендатуре передо мной прошла вся моя жизнь. Я был готов к самому худшему, но мне было непонятно, почему приказ о расстреле без суда и следствия за содеянное мной до сих пор не приведён в исполнение. Выстрелы на Фридрихштрассе были из ряда вон выходящим событием и, очевидно, о нём знали в Потсдаме. Офицеры сопровождавшие меня, за всю дорогу не проронили ни слова и на мои вопросы я не получил ни одного ответа.

   Вскоре мы подъехали к огромному зданию, которое я сразу узнал, так как бывал здесь неоднократно по делам службы. В штабе оккупационных войск, а это был именно он, меня передали в руки полковника особого отдела, который привёл меня на второй этаж, на котором размещался кабинет главнокомандующего Белорусским фронтом Георгия Жукова. Полковник приказал сесть и ждать, пока закончится совещание. Через полчаса двери кабинета распахнулись и из него вышли генералы, полковники и другие офицеры, непосредственно принимавшие участие во взятии Берлина. В июле в этом здании находилась резиденция И.В.Сталина, который прилетел сюда из  Москвы для участия в Потсдамской конференции. А в эти часы в кабинете Георгия Константиновича проходили подготовительные совещания по разделу Берлина на четыре оккупационные зоны. Кстати, раздел произошёл в Берлине в июне 1945 года и сектора были разделены между американцами, англичанами, русскими и французами. Через пятнадцать минут адъютант Жукова проводил меня в его кабинет. Не знаю, чем я уважил Георгия Константиновича, но факт остаётся фактом, меня привезли к нему.

   В прошлом, ещё до Берлина, мои взаимоотношения с маршалом были короткими и деловыми. Только однажды, после часа совместной работы по подготовке текста, который нужен был ему на русском и немецком языках, он попросил меня остаться и составить ему компанию. Отдыхая в глубоких креслах мы пили напёрстками коньяк, закусывая свежайшим немецким сыром порезанным на кубики. Сколько лет прошло, а я как сейчас вижу кубики сыра и тонко нарезанный лимон на простенькой тарелочке. Он не перебивая слушал ответы на задаваемые им вопросы. Особенно интересовался женой, сыном Яшкой и маленькой Леей.
  -За них и воюем, за их будущее,- сказал тогда Георгий Константинович.
Жуков почти не изменился с тех пор, как мы виделись последний раз. Только усталый вид и мешки под глазами говорили том, что он опять не спал всю ночь. Он был невысокого роста и за огромным столом, стоящим буквой “Т”, его почти не было видно. При моём появлении он поднялся и сказал:
  -Ну, что ты натворил капитан. Знаешь, что тебе за это полагается?
 Приказ Верховного за эти дела не отменён. Садись, рассказывай.

  -Да, что уж тут рассказывать, Георгий Константинович, вы и так всё знаете. Не сдержался, когда эти молокососы обозвали меня русской свиньей. Да и не в этом, наверное, дело. Письмо я получил из родных краев, вот оно и есть причина. Накатившиеся слёзы начали застилать мне глаза. Я видел, как смерть забирала моих друзей и сослуживцев, сам неоднократно смотрел ей прямо в лицо, был приучен к железной дисциплине и порядку. Без всяких проблем, усилием воли мог подавить в себе любое чувство, а тут, на тебе - смалодушничал, слеза прошибла.
  -Георгий Константинович, разрешите закурить?- попросил я. Жуков открыл коробку папирос “Казбек” и протянул её мне. Трясущимися руками беру папиросу и не могу прикурить. Он помогает мне и просит рассказать содержание письма. Выкуривая одну папиросу за другой я рассказал маршалу все, что там было написано. Внимательно слушая меня, он что-то писал, то поднимая на меня глаза, то снова продолжая писать. Закончив рассказ я молча сидел потупившись, в ожидании дальнейшего. От этого человека зависело много человеческих жизней, а сейчас он решал мою сутьбу.

  -Знаешь, что тебе полагается за эти дела?- вдруг, ещё раз спросил он.
  -Знаю, вышка. Ну, и хрен с ним. Пусть прольётся ещё одна капля еврейской крови. У меня всё равно никого не осталось на всём белом свете. Вот и жить незачем,- на одном дыхании произнёс я.
  -Ну ладно, ладно тебе причитать, вот возьми мою записку. Тебя отвезут в штаб к Абакумову, передай ему её, и там тебе скажут, как сложится твоя дальнейшая судьба и что тебя ждёт.
   Что меня могло ждать за то, что я сделал - конечно, конечно трибунал и высшая мера наказания. Я поднялся и говорю:
   -Спасибо вам, Георгий Константинович, за нашу совместную службу. Спасибо судьбе за то, что я вас знал. Будьте здоровы. В этот момент в кабинет вошёл адъютант и забрав у меня записку запечатал её в конверт, скрепив сургучной печатью. Проводив меня к машине, он отдал мне конверт, снова напомнив, кому я должен её передать.

   Генерал-полковник Виктор Семёнович Абакумов был заместителем наркома обороны,
начальником главного управления контрразведки СМЕРШ, то есть моим самым непосредственным начальником.
  -Ну, что доигрался?- усмехаясь, спросил он, когда меня ввели к нему в кабинет. Чего дёргаешься, давай записку от маршала. Тут адъютант его звонил. Сказал, что тебя везут ко мне и просил от имени маршала обойтись с тобой полегче.ты что к нему в родственники напросился, или вы вместе к девкам ходили? Ну, давай, давай, почитаем, что он тут предлагает сделать с тобой. Абакумов вёл разговор в полушутливом тоне, и от этого становилось ещё страшнее. Во рту у меня пересохло и всего трясло, как в лихорадке. Вот именно сейчас решалась моя судьба. Правда, должен признаться, что где-то глубоко в моём сознании теплилась маленькая искорка надежды.
  -Что они со мной возятся?- думал я. Если бы хотели расстрелять, давно бы это сделали.
  -Ну, что ж, господин хороший, учитывая волю высшего командования, твои заслуги перед Родиной и крайнюю нужду, в данной обстановке, в таких переводчиках, как ты, моё решение будет следующим,- он нагнулся над столом и нажал какую-то кнопку на телефоне. Тот час в кабинете бесшумно появился адъютант.

  -Пиши майор,- громко произнёс Виктор Семёнович, чётко чеканя каждое слово.
За нарушение приказа Верховного Командования о соблюдении порядка на оккупированных территориях, разжаловать в рядовые капитана особого подразделения СМЕРШ Якова Брусиловского, лишив его звания и всех наград. Перевести рядового Якова Брусиловского в главное управление контрразведки, в группу переводчиков, для работы над документами найденными в бункере Адольфа Гитлера. Представить рядовому Якову Брусиловскому трёхнедельный отпуск для поездки в Союз на поиски родственников.
               
                Генерал-полковник
                В.С. Абакумов
                Германия, Потсдам,
                24 июня, 1945 года
   
    Вот так Георгий Константинович Жуков спас меня от верной смерти, за что ему низкий поклон и вечная память. Кроме того, чтобы страсти вокруг моего дела утихли он, через Абакумова, отправил меня в так называемый отпуск, на поиски родственников, которых не существовало. Поехал я в Брест к подруге моей жены, чтобы воочию убедится в правдоподобности сказанного в письме.побывал я в том селе под Брестом. Наплакался, цветы положил на пепелище и вернулся обратно в город. Вот тут то подруга жены и рассказала мне то, чего не было написано в письме - боялась написать об этом, чтобы не обмануть моих надежд. А дело видите ли в том, что оказывается, не все погибли в тот страшный день. Смогли обмануть охрану и сбежать трое взрослых и мальчик лет десяти. По описаниям очевидцев, мальчик был еврейского происхождения и очень похож на Яшку, сыночка моего. Ира, так звали подругу, ни с кем не встречалась и все знала только по разговорам. Живы ли были эти люди тогда и как их найти, выяснить было невозможно, и я принял решение потратить весь свой отпуск на поиски моего мальчика. Трудно сказать, что двигало мной, ведь я искал, как слепой на ощупь. Встречи с людьми не давали никаких дополнительных сведений к тому, что я уже знал от Иры. Я разыгрывал в уме разные варианты. Во-первых, спасшийся мальчик мог оказаться не моим сыном. Во-вторых, он мог быть усыновлён кем-то и увезён в любую часть страны.

   И, наконец, в третьих, он мог находиться в каком-нибудь из детских домов.
За этот короткий промежуток времени, который был мне отпущен, было разумно объездить, как можно больше детских домов и попытаться найти спасшегося мальчишку, который мог оказаться моим сыном. Ни первый, ни второй вариант не сулили ничего хорошего и я остановился на третьем. Ира согласилась сопровождать меня в этом нелёгком для меня мероприятии. Забегая вперёд скажу, что ничего из этого не вышло. Мы объездили десятки детских домов, но мальчика с подобной историей не нашли. Ужасно расстроившись, я вернулся в расположение своих цвойск и приступил к обязанностям переводчика. И тут я узнал, что меня разыскивают, какие-то иностранные офицеры. Это были ребята из моего наряда: американец, англичанин и француз. У меня не было никаких проблем с ними встретиться или свободно перемещаться по оккупированным зонам участников антигитлеровской коалиции. Маршал Жуков был дальновиден даже в таких делах. Зная, что за мной будут следить особисты, он в своей записке Абакумову приказал выдать на мое имя спец пропуск со статусом свободного передвижения по всем четырём секторам. Имея на руках такой документ, я прошёл в американскую зону, где встретился со своими приятелями, которые ради такого случая собрались все вместе.

   Идя на эту встречу я знал, что в любом случае назад не вернусь. Встреча была тёплой и непринужденной. Мы просидели всю ночь распивая прекрасное баварское бочковое пиво. Я объявил ребятам, что возвращаться обратно в русскую зону не намерен, так как не смотря на покровительство Жукова, мне всё равно не выжить - мои же меня и прикончат. После недолгих разговоров, приятели предложили мне помощь в переправке в Испанию в Малаге,цк подруге француза Люсьена. Он был уверен, что она не будет возражать в помощи русскому другу. На следующий день, переодетый в гражданскую одежду, с письмом и наилучшими пожеланиями, я уже мчался в попутной машине в сторону Испании. Вот и вся история. Прожив в Испании три с небольшим года, я встретил и полюбил Мириам, муж которой погиб во время войны, ещё через пол года мы перебрались в южную Америку, где у неё были, какие-то дальние родственники. Детей у нас, как видите, нет и меня до сих пор мучает судьба моего сына. Мигель устало улыбался, глядя, какое впечатление произвёл его рассказ на гостей.

  -Михаил Вениаминович,- обратился  напарник Якова к Мигелю,- неужели за все эти годы вы ни разу не бывали в Советском Союзе?
  -Нет, не бывал, боялся появиться там даже как гражданин Аргентины и под другой фамилией. С Ирой я переписывался, но со временем переписка прекратилась. Какое-то время она продолжала начатые мною поиски, но из этого так ничего и не вышло. Она перестала отвечать на мои письма, по причинам, которые вам объяснять, я надеюсь, не нужно. Вот такие вот дела, молодые люди. Ну, а насчёт фотографий и портретов ГеоргиЯ Константиновича Жукова, вам теперь должно быть всё понятно. Большим человеком был маршал. Без таких людей войны не выигрываются. Такие люди Богом мечены. Жизнь он мне спас, отец он мне родной, и быть ему в душе моей, пока жить буду.
  -А моего отца звали Моней,- неожиданно, как-будто очнувшись от оцепенения, негромко сказал Яков,- и он будет в моей душе, пока буду жить. Детдомовский я, и никого у меня нет на всём белом свете, только детские воспоминания, да единственная фотография, которую дала мне мама. Как сейчас помню её полные горечи слова - беги сынок, беги, если жив останешься найди папу. С фотографией этой я никогда не расстаюсь, она всегда при мне. А отца я так и не нашёл. Лет пять назад на мой запрос в Министерство обороны я получил ответ, что мой отец считается без вести пропавшим и никакими другими сведениями Министерство не располагает.

   Вдруг, Мигель, дрожащим голосом обратился к Якову:
  -Могли бы вы, мой друг, показать мне эту фотографию? Яков ничего не подозревая, вытащил её из бумажника и протянул Мигелю. Наступило затянувшееся молчание. Только слышно было, как он тяжело дышал впившись глазами в фотографию. Наконец, обернувшись, Мигель взглядом подозвал стоящую рядом жену и сказал ей несколько слов по испански. Мириам кивнув головой скрылась за дверью спальни. Прошло ещё несколько мгновений и она вышла, держа в руках, что-то завернутое в бумагу. Мигель медленно развернул пакет и перед всеми предстала увеличенная до полу метрового размера точно такая же фотография.

                Август,2000г.